Далер – сладкая отрава

Если же он и желал познакомиться, то это желание выглядело довольно вялым. Да и правильно. Зачем ему знакомство со мной, что он, мышей не видел?

– Вероника, – обратился ко мне Михаил. – Знакомься, это Анна и Игорь.

Игорь прыснул, зажимая рот рукой, а девушка закатила глаза. Их реакция показалась мне довольно странной. Да и вели они себя так, будто бы наш визит им неприятен, или отвлёк от важного дела.

– А вы коллеги Миши? Тоже учёные? – спросила я, чтобы не молчать.

– Нет, куда уж нам? – широко улыбнулся Игорь. – Мы так, подай, принеси. Обслуживающий персонал.

Анна расхохоталась глубоким, грудным смехом. И от чего– то её смех напомнил мне рыхлый чернозём, такой же мягкий и тёплый.

Чай обжигал горло, запах трав пьянил. По телу растекалось приятное, расслабляющее тепло. Уютно потрескивали дрова в печи, и меня слегка клонило в сон.

– Ты полагаешь, что этот экземпляр может быть тебе полезен? – спрашивал Игорь. – А тебя не смущают посторонние примеси в биологической жидкости?

– Примеси исчезнут меньше чем через месяц, и объект будет готов к использованию, – вмешалась Анна.-Только, осмелюсь напомнить, коллега, что работа с подобными объектами не наш профиль. Мы больше специализируемся транспортировкой техники и древесины из Эвилии. Не лучше бы тебе обратиться к команде рыжеволосого министра.

– Ты смеёшься, – Миша недобро усмехнулся. – Ты знаешь, сколько стоят их услуги? Мне легче заплатить вам.

Потом заговорили о Эвильской древесине, о её стоимости на рынке и трудностях перевозки. Об отсутствии нормальных условий труда, нехватке пищи. Миша сетовал на то, что, живя в гостинице, ему приходится голодать. Странно, он мне истощённым вовсе не казался. Да и в кафе кухня была довольно сносной. Оказывается, ему приходится давиться какими– то брикетами, а это такая же пакость, что и супы быстрого приготовления, когда настоящие продукты, пытаются заменить химическими аналогами.

Воспользовавшись увлечённостью парней разговором, я обратилась к Анне, с просьбой показать мне туалет.

–Идём, – скомандовала девушка, и едва дождавшись, пока я накину куртку и влезу в сапоги, выволокла меня во двор. Сама же она одеваться не стала и вышла в коротеньком платье.

– Ты не замёрзнешь? – спросила я, следуя, за уверено идущей, девушкой.

Девчонка презрительно пожала плечами, будто бы я произнесла редчайшую глупость.

Наконец мы подошли к кривобокому деревянному строению, посеревшему от старости и непогоды. Но Анна оставлять меня не собиралась.

– Ты готова остаться с ним навсегда? – спросила она в тот момент, когда я уже потянула на себя скрипучую дверь туалета.

– С кем? – спросила я, понимая, насколько глупо звучит мой вопрос. Ну, понятно же, что она говорит о Мише, а не об этом великолепном шедевре архитектуры, куда я сейчас так стремлюсь войти.

Омуты её чёрных глаз засасывали, тянули вниз. И было жутко смотреть в них, но отвернуться не получалось. Два глубоких колодца не отпускали, заставляя погружаться, падать всё ниже и ниже.

– Ты хочешь остаться с ним, Вероника? – вновь прозвучал её вопрос, откуда – то из самой глубины, из самых недр земли.

– Да, – прошептала я. – Хочу.

– Ты выбрала свой путь. Не сходи с него, даже если вдруг он покажется тебе не верным. Слушай своё сердце.

Ветер швырнул мне в лицо горсть снега. Я открыла глаза и поняла, что стою совершенно одна, прислонившись к двери туалета. А надо мной, скрипит, качаясь сухое чёрное дерево. И что это было? Мои галлюцинации? Колдовство? Решив не нагружать свой мозг вопросами, на которые в всё равно не смогу найти ответов, я открыла дверь и вошла в тёмное помещение с дыркой в полу.

Прощание с друзьями Михаила вышло каким– то скомканным, словно они договорились о чём– то, но остались недовольны друг другом. Анна смотрела с жалостью, будто бы меня ожидало нечто неприятное, Игорь же поглядывал с изучающим любопытством, как на подопытную зверушку. И я была рада покинуть это странное место и не менее странных людей.

Мы вернулись к нашей трассе. Диск лежал на снегу жёлтым пятном, ожидая нас.

И вновь свист ветра, захватывающие дух повороты, мой визг и смех Михаила, словно не было ни падения, ни дурацкого спора о вампирах, по вине которого мы чуть было не поссорились, ни избушки в лесу, ни чёрных глаз Анны.

Как ни странно, а к финишу мы пришли первыми. Михаилу вручили грамоту и кубок, мне же –большого мягкого лиса на ледодиске. Денис же со Светкой прибыли последними. Так им и надо.

Глава 7

Я ждала. Стрелки часов лениво приближались к двенадцати. В дверь моего номера так никто и не постучал, никто не позвонил на мобильный, не прислал сообщения. От чего-то мне казалось, что в новогоднюю ночь всё исправится. Перед боем курантов в комнату, рыжим пламенем, ворвётся неугомонная Аришка. Как всегда шумная, бесцеремонная. Она повиснет на моей шее, рискуя задушить, завизжит прямо в ухо поздравления с Новым годом, и протянет яркую коробочку, украшенную бантом. А дальше, пусть произойдёт что угодно. Мы можем встретить Новый год вдвоём, можем присоединиться к шумной компании одноклассников, можем даже в клуб пойти. Но телефон молчал, а дверь по прежнему оставалось закрытой. В окно глядело морозное звёздное небо, в коридоре затихли шаги. Постояльцы гостинице ждут главного праздника человечества, кто– то собрался в номере. большой или не очень, компанией, кто-то отправился в клуб. Лишь я осталась одна. Я просижу в комнате до следующего утра, буду вздрагивать, заслышав шуршание обуви по ковру, с надеждой поглядывать на дисплей своего телефона, всё отчётливее понимая, что никто не придёт. А утром позвонят родители, и мне придётся врать, сочинять на ходу весёлую историю, стараясь не разреветься.

Скорее всего, я задремала, так как стук в дверь показался мне слишком громким и страшным. Аришка! Наконец-то! Ну, держись, рыжая бестия, моё прощение стоит дорого! Подожду немного, пусть не думает, что целыми днями сижу в номере и жду её прихода. Стук повторился. Но я открывать не спешила. По ту сторону двери опустилось нечто тяжёлое. Подарок? Я люблю подарки! Нет, всё же, моё любопытство сильнее меня. Больше тянуть не могу! Соскочив с кровати, на которой лежала, я бросилась открывать дверь.

– А это ты, – протянула я, увидев на пороге Михаила, уже не успевая замаскировать своего разочарования вежливой улыбкой.

От обиды на глаза навернулись слёзы. Именно сейчас, в эту самую минуту, глядя на широкоплечего парня в серебристой рубашке, на большую корзину, с торчащим горлышком бутылки, на ёлку, прислонённую к стене, источающую густой хвойный аромат, я поняла, насколько хрупки наши отношения. Миша как пришёл, так и уйдёт, в свою жизнь, к своим заботам. А я останусь одна. Ссора с Аришкой образовала в душе пустоту, которую легко заполнил Миша. Появился во время, скрасил мне пребывание в Эвилии, смешил, развлекал, дразнил несбыточными надеждами. А что будет, когда Миша исчезнет? Ох, лучше бы он вовсе не появлялся!

– Ожидала кого-то другого? – улыбка Михаила показалась мне грустной.– Ты не говорила, что у тебя есть парень.

– Нет у меня никого, – буркнула я, позволяя Мише пройти в комнату. –

Просто думала, что сегодня помирюсь с подругой, а она не пришла.

Стало себя жаль. Так жаль, что я уже не стесняясь присутствия парня, уселась на кровать и разревелась.

– Ну что ты, Верочка, – зашептал мне Миша в самое ухо. – Ну хочешь, сходим к ней, поздравим с праздником, подарок вручим.

Его дыхание было горячим, крепкие, но такие ласковые руки обнимали за плечи, путешествовали по спине, от шей, вдоль позвоночника, едва не опускаясь ниже.

– Ты не понимаешь, – проговорила я, с трудом проталкивая противный ком, поселившийся в горле. –Мы с ней с пятого класса дружили. Как-то мы с ней с уроков сбежали, пошли в парк, купили мороженное. А в парке безлюдно было. И тут у меня начался приступ. Арина сразу же скорую вызвала, к нам выезжать не хотели, думали дети балуются. Но Арина принялась угрожать, назвала фамилию моего отца. Приехала скорая, в больницу меня повезла, Арина со мной поехала, всё время рядом находилась, пока мать не примчалась. А потом каждый день меня в больнице навещала. И вдруг недавно, она мне признаётся, что всё было ложью. Что она использовала меня, чтобы поступить в институт. Но больше не в силах лгать.

– Твоя подруга правильно поступила.

Мишины пальцы перебирали мои волосы, а я сидела рядом, положив голову ему на плечо. Как тепло, как уютно и как спокойно. Я затаила дыхание, чтобы не спугнуть момент, чтобы просидеть с ним вот так, как можно дольше. Глупая! И чего я так огорчилась его приходу? Да, наше расставание неизбежно, но ведь этот вечер мой и только мой. Он останется в памяти, и я буду вспоминать его, прокручивать, воссоздавать мелочи.

А Михаил тем временем продолжал:

– Она поняла, что сама справиться с трудностями, почувствовала себя сильной настолько, чтобы отказаться от тяготящих отношений. Отнесись с уважением и пониманием к её решению, и научись жить без неё. Это гораздо легче, чем тебе кажется. У вас разные дороги, пожелай этой смелой девочке доброго пути, и иди дальше, не оборачиваясь и не жалея.

– Страшно, – призналась я, не замечая, как уже сама обнимаю Мишу, стараюсь впитать тепло его тела, окунуться в, такой привычный запах, забываясь и растворяясь. – Страшно осознавать себя ненужной. От этого жизнь начинает казаться блеклой и бесполезной.

– Но ведь у тебя есть я. Ты нужна мне, разве этого мало?

– Мы разъедемся по своим городам и забудем друг о друге.

– Хочешь остаться со мной навсегда?

Горячие, обжигающие, но такие нежные, такие осторожные губы везде, на шее, лице, в вырезе декольте. Теперь я лежу на спине, а Мишино лицо склоняется , в глазах цвета индиго загорается огонь, пока уютный, мягкий. Но я, от чего-то, знаю, что эта мягкость обманчива. Ещё немного и вспыхнет пламя, сметающее всё на своём пути, не ведающее преград.

Я подалась к нему, потянулась, требуя больше прикосновений, больше жара, предлагая себя всю, без остатка. Мои ладони расстегивают пуговицы его рубашки, скользят по разгорячённой, удивительно– гладкой коже…

– Нет, – прошептал Михаил, отстраняясь. – Ещё рано. Не здесь.

Лицо Михаила исказилось гримасой боли, щека нервно дёрнулась, сжались челюсти.

Он отошёл, и мне тут же стало холодно и пусто, а ещё и стыдно. Да что это такое на меня нашло? Предложила ему себя, как последняя подзаборная девка. Что скажет папа, если узнает?

Щёки мои пылали, в ушах стучало, хотелось провалиться сквозь землю. А Миша спокойно расставлял тарелки со всевозможной снедью, наливал вино в высокие фужеры.

– Ты бы хоть ёлку нарядила, – кинул он мне через плечо. Скоро полночь, а у нас ещё конь не валялся.

Я нехотя поплелась к коробке с разноцветными шариками. Ничего так не отвлекает, как работа. Шарик красный, шарик жёлтый, шарик оранжевый. Ну и что это сейчас было? Сам же с поцелуями набросился, а потом оттолкнул. Ему стало противно или зуб разболелся? А может быть, я сделала что-то не так?

– Обиделась? – Михаил улыбнулся, так светло, так задорно, что неловкость мелкими шажками начала отступать.

– Нет, – ответила я, вешая очередной шар на еловую ветку. – Просто не поняла, что сейчас было. Я думала, ты тоже хочешь. И теперь, мне ужасно стыдно за свою распущенность. Я чувствую себя грязной шлюхой, бросающейся на первого встречного.

– Не смей говорить такого о себе, малыш. Разве то, что нас тянет друг к другу – грязь? Да, мы знакомы с тобой всего несколько дней, но почему это должно мешать развитию наших отношений?

Миша подошёл сзади, заключил в кольцо своих рук, легко поцеловал в лоб, потом в шею.

– Но ведь ты оттолкнул меня.

– Не оттолкнул, а дал тебе ещё немного времени. Если бы у нас всё произошло здесь, в этот час, вот на этой кровати, ты бы, очнувшись и поняв, что произошло, принялась себя терзать, называя разными скверными словами. Ведь так?

Хорошо зная собственную натуру, я кивнула.

– А я бы и вовсе стал для тебя персоной нон-грата.

В широкой груди гулко билось сердце, такое же большое и сильное, как и сам этот человек. И я поймала себя на том, что рядом с ним хочется казаться и слабой, и маленькой и беззащитной, ведь это так естественно.

– У нас всё произойдёт под шум прибоя и крики чаек. Над нами будут вспыхивать мириады звёзд, и тёплый южный ветер касаться наших тел.

– Странные мечты, – фыркнула я, выбираясь из объятий. – Тебя пугает то, что я школьница, да ещё и дочь третьего секретаря, вот и всё.

Миша расхохотался и ещё крепче прижал меня к себе, не давая вырваться.

– Мне плевать, чья ты дочь, Верка! Глупая, как тебе это в голову пришло? А море и чайки – это не мечты, а моя родина. Ты поедешь со мной к морю?

Сердце моё ликовало, оно рвалось, трепыхалось, словно пойманная в силки птица. Ох уж это неугомонное сердце! Ему хотелось любви, новых впечатлений. Разве ли не счастье, замирать от прикосновения ласковых рук, а потом, получив заветный поцелуй, рваться прочь из груди, разгоняя кровь по венам?

Как-то, ещё в самом начале учебного года заболел математик, и, в целях сохранения школы от бесконтрольной радости десятого «А», к нам прислали школьного психолога Татьяну Петровну. Маленькая тётенька с седенькими кудряшками на, слишком круглой, голове дребезжащим от старости голосом поведала нам о субличностях. Мол, они, эти субличности живут в каждом из нас, со своими целями и желаниями. Они борются, спорят, кто-то побеждает, а кому– то приходится капитулировать. Почему-то, субличности представлялись мне виде забавных зверьков, расположившихся на солнечной полянке.

И сейчас, в моём личном зверинце, поднялся невообразимый гвалт. Ещё немного, и полетят клочья вырванной шерсти.

– Не смей! – шипела мудрая, осторожная змея. – Твой отец не одобрит подобной выходки! Ты плохо знаешь этого парня, а вдруг он маньяк? А вдруг он сутенёр, заманивающий молоденьких девочек в свой бордель?

– А зачем об этом рассказывать отцу? – дьявольски хохотала хулиганистая мартышка.– Погуляю, искупаюсь в море и вернусь домой.

– Миша такой милый, такой нежный! Может быть это и есть любовь всей моей жизни, может это моя судьба?! – мурлыкала пушистая кошечка.

– А мне всё надоело, – флегматично, но твёрдо, произнесла черепаха. – Хочу поваляться на горячем песочке, побултыхаться в голубых волнах. Я так устала быть послушной, правильной, удобной дочерью для своих родителей. Разве я не заслужила немного отдыха?

– Да и не нужно Мише от меня ничего, в отличии от моих одноклассничков, которые меня ненавидят так же, как и в третьем классе, только теперь умело это скрывают, – гавкнула болонка.

Четыре голоса против одного! Решение принято!

– Да, – ответила я и, повернувшись к Мише лицом, уткнулась носом в его рубашку.

А потом было вино и фрукты, духи с нежным запахом арбуза и ягод в яркой подарочной коробочке, ну и, конечно, новогоднее поздравление по телевизору от Великого триумвирата.

Трое лысеющих мужчин, почти похожих меж собой, лишь у господина Синявского острее нос, а у господина Желтенко оттопырены уши, сидели бок о бок в красных креслах. Все трое в строгих костюмах, с цепкими, словно видящими самую суть, взглядами.

– Граждане Человеческого государства, – зычно начал Желтенко. – Вот и наступил новый 3124 год. Он ознаменовался новыми достижениями оборонной промышленности. Мы изобрели новое оружие против врага, против кровавого монстра.

– Очередной дряни предназначенной для убийства, – ехидно прокомментировал синеглазый хулиган, и я, как добропорядочная гражданка, шикнула на него, легонько толкнув в бок.

– Следующий год, будет сложным, дорогие сограждане, – принял эстафету Синявский. – Ведь мы, люди, обязаны бросить все свои силы на защиту своего дома, своей родины и не допустить проникновения кровавого врага. Повысятся налоги на жильё, на имущество, а так же «Гражданский» налог. Но всё это делается во имя нашей с вами жизни, свободы, безопасности.

– Усилится борьба с вольнодумцами и предателями Родины, – блеющий голос Зеленухина казался неубедительным. Ну с кем этот старец, едва передвигающий челюстями собрался бороться? Разве только с тараканами с помощью тапка.

Тьфу! Совсем, как Миша стала. Нельзя так думать, не в коем случаи нельзя. Что бы сказал мой отец, услышав мои мысли?

– А что значит «Гражданский налог»? – спросил Михаил, когда триумвират окончил свою речь.

– Ты не знаешь таких элементарных вещей?

Я невольно покрутила пальцем у виска.

– Не знаю, – признался Михаил. – Я не плачу налогов Человеческому государству. А вот сейчас услышал, и мне стало интересно.

– Ну «Гражданский налог»– это налог на то, что ты не военный, – начала объяснять я.

– Какой бред! – перебил синеглазый анархист. – Я могу быть врачом, учителем, дворником и приносить не меньшую пользу стране. Почему я должен платить за то, что не выбрал путь воина?

– Потому, что военные защищают наше государство. Кого ты будешь лечить, учить, за кем подметать, если нас захватят вампиры?

– Но стать воином, дано не всем, я правильно понимаю? – глаза смотрели пытливо, но слегка насмешливо, русая чёлка растрепалась, и от чего– то захотелось её пригладить.

Гладкие, словно шёлковые волосы мужчины блестели в свете электрической лампы.

– Правильно, – кивнула я. – Обучение в военном училище стоит очень дорого.

– Значит, стать воином может только сынок богатенького папочки, а чернь будет платить ему налоги. И ты считаешь это справедливым? И от кого, скажи мне пожалуйста, защищают ваши военные человечество? Вампиры были изгнаны сто с лишним лет назад, Эвилы на вас не нападают, живут себе тихонечко среди своих снегов. Чем занимаются военные, ты можешь мне сказать?

– У меня дядя военный, – проговорила я, понимая, что окончательно проиграла в этом споре.

– И чем же он занимается?

–Арестовывает вольнодумцев.

– Ну да, – Миша язвительно ухмыльнулся, отпил из своего бокала, потом лениво пододвинул к себе тарелку с ломтиками рыбы и принялся сосредоточенно жевать. –Тяжело ему, наверное, приходится, жизнью своей рискует, отлавливая стариков и алкоголиков, по неосторожности рассказавших похабный анекдот про СГБ и триумвират.

Я во все глаза смотрела на Мишу. Мир для меня сходил с ума. Никто из моих знакомых не говорил таких вещей о власти, никто не посмел усомниться в правильности её действий, тем более в моём присутствии. А может всё дело как раз в нём, в этом самом моём присутствии? Может люди уже давно тихо ненавидят правительство, ругают его за ежегодные повышения налогов, за страх быть арестованными, за несправедливость. Стоп! Так я тоже считаю политику триумвирата несправедливой? Но я не могу так считать, просто не имею права, я же дочь третьего секретаря.

– Загрузил я твою милую головку всякими анти -режимными мыслями, да? – Миша встал, подошёл к креслу, в котором я сидела, опустился напротив меня на пол, провёл рукой по щеке. Глаза, сидящего напротив мужчины, странным образом начали менять свой цвет. Ярко– голубой постепенно превращался в тёмно– синий. И я тонула, увязала в этой синеве, манящей, чарующей, опасной, как вечернее предгрозовое небо.

– Не думай об этом, маленькая моя, – прошептал он. Его голос напомнил мне шелест листвы, трепещущей от дыхания ветра. – Скоро мы будем далеко, там, где много воздуха и света, где поёт волна, ударяясь о скалы, где благоухают магнолии.

Голова моя отяжелела, я с трудом соображала, где нахожусь, и кто сидит напротив меня. По всему телу разлилась слабость, но я продолжала цепляться за реальность, стараясь дать оценку своему состоянию, понять, что происходит. Мелкими, бледноватыми звёздочками пытались пробиться какие-то мысли, но клубящаяся синева гасила их пламя, поглощая, растворяя в себе. Странные звуки то ли песня, то ли шёпот лишали воли, предлагали погрузиться в клубящийся туман, отрешиться от всего, перестать сопротивляться. И больше не в силах оставаться на поверхности, я позволила себе опуститься на самое дно сумрачного омута.

А там, в глубине бушевала весна. Таял снег, стыдливо ёжась, под натиском солнца. Звуки, множество звуков пробуждения жизни, радости. Чириканье птах, журчание ручья, и если внимательно прислушаться, можно понять о чём так жарко спорит тёплый весенний ветер с капелью.

– Ты отдаёшь себе отчёт в том, что натворил, кого приволок? Ты вообще осознаёшь, что тебе за это будет? – рассержено спрашивает капель. Я не понимаю, о чём она говорит, смысл фраз ускользает. Но это и не важно. Мне просто приятно слышать эти весёлые позывные весны.– Каждый источник регистрируется в министерстве поставок, а обладатель источника платит налоги в королевскую казну. А ты решил, минуя службу поставок, притащить человека, да ещё, как я понимаю, скрыть это ото всех. Знаешь, Харвальд, это Его величеству явно не понравится.

– И ты мне о налогах? – вздыхает ветер. – Вы, верно, сговорились. Не волнуйся, милая Асиль, за моё новое изобретение король мне половину страны отпишет, не то что позволит иметь источника, пусть даже контрабандного.

– Дурак! – капельки застучали ещё чаще, ещё звонче. – Это не просто девчонка из толпы людишек, она связана с СГБ. Ей под кожу плеча вживили чип, который указывает её местонахождение. Новое изобретение Человеческого государства. С помощью этой милой штучки СГБ может отдавать любые приказы, и носитель чипа выполнит их беспрекословно. В бой, так в бой, суицид– без проблем, убийство собственного брата – пожалуйста. Чипы вживляются не только государственным служащим, но и членам их семей. Я тебе больше скажу, эта дрянь и провоцирует приступы.

– Для этого я и перетащил девочку через портал. Я увидел, что её аура истончена, посмотри, насколько она тусклая, и эти бурые вспышки… По моим подсчётам девчонке осталось от силу два года, а потом– смерть. Мне нужна твоя помощь, исцели её. И пусть она навсегда останется здесь, отрезанная от своей родины, друзей и родных, но живая.

– Ладно, но ты мне будешь должен. Постараюсь восстановить её ауру и извлечь высокотехнологичную пакость. Только с истериками этой малышки разбирайся сам. Ну вот, заболталась с тобой, девчонка начала просыпаться. Придётся вновь погружать её в сон.

Звон капели превратился в шум дождя, не промозглого осеннего, а тёплого, пробуждающего к жизни, успокаивающего, исцеляющего.

* * *

Проснулась я от ослепительно– яркого солнечного света бьющего в лицо. Открыла глаза, зажмурилась вновь, довольно потянулась. Всё моё существо наполняла какая– то энергия беспричинной радости. Так чудесно я себя не чувствовала уже давно, с раннего детства. И вот таких пробуждений, как это, от солнца, свежего ветерка, проникающего сквозь приоткрытое окно, у меня тоже давно не было, с тех самых пор, как умерла бабушка, и меня перестали возить в деревню. Лёгкая дымка сна развеивалась, истончалась под напором света и странных звуков, доносящихся с улицы. Звуки пробуждали в памяти что-то далёкое, давно позабытое, всё из тех же детских лет. Я распахнула глаза и поняла, что комната мне не знакома. Огромная кровать, занимающая почти половину помещения, небольшой стеклянный столик, шкаф и панорамное окно во всю стену, задёрнутое лёгкой белоснежной, с серебристым отливом, занавеской. Всё такое воздушное, струящееся, невесомое, словно сотканное из облаков.

Так, и где это я нахожусь? Комната не походила ни на мрачные тюремные застенки, ни на бандитский притон. Да и не так уж я много выпила вчера, чтобы, хорошенько похулиганив, оказаться в полиции или в гостях у преступных элементов. И что с моей рукой? Повязка довольно плотная, водонепроницаемая, из какого –то странного материала. Рана под ней не болит, лишь зудит немного. А как я эту рану получила? Порезалась? Ударилась? А может меня хотели убить? Нет. Глупости! Сейчас я такого себе напридумываю.

Хорошо, начнём с другой стороны. Вчера пришёл Миша, мы разговаривали, пили вино, а потом мне стало плохо. Наверное, накрыл очередной приступ. Я просыпаюсь в незнакомом месте… Больница, вот что это! Хорошая, комфортабельная больница для высокопоставленных граждан Человеческого государства и их семей.

Я подошла к окну и не смогла сдержать вздоха удивления. За окном раскинулся зелёный луг, усыпанный мелкими бледноватыми цветами. Луговая трава пахла пряно и сочно. С лева и с права, окутанные голубоватой дымкой, высились горы, а впереди, дрожало, пенилось, блестело, в лучах полуденного солнца, море. И над этой бирюзовой гладью, что сливалась с линией горизонта. в пронзительно– синей небесной выси, парили чайки, крикливые, счастливые и свободные.

От насыщенного солёного морского запаха, от благоухания луга слегка закружилась голова.

Точно! Меня отправили в санаторий Синеморска, как тогда, в детстве. Когда у меня начались приступы эпилепсии, родители встревожились ни на шутку. Отец вытребовал путёвку у первого секретаря, который, если верить папе, берёг её для своей племянницы. И вот я опять на море. Но где же родители? Может беседуют с врачом?