Неслужебный роман

– С чего бы это вдруг? – я нервно поглядела на дорогу. До нашего садового участка еще ехать и ехать по пустынной дороге, меж чахлого кустарника и тощих берез.

Мужчина усмехнулся. Бросил примирительно:

– Да не переживайте вы так. Это я просто, гипотетически, – он свернул в сторону широких ворот садового товарищества. – Не каждый день встречаешь на дороге симпатичную девушку, готовую окучивать грядки на родительской даче весь честно заслуженный отпуск. Кстати, какой по продолжительности: семь, четырнадцать или двадцать восемь дней?

– Семь, – отозвалась автоматически и снова покраснела: получилось, что вроде я уже дала согласие на его гипотетическое предложение.

Мы подъехали к воротам дачного поселка. Я сразу заметила Женьку, которая караулила меня и то и дело поглядывала на экран телефона. От сердца отлегло:

– Это вы просто не по тем дорогам ездите, – добавила, подмигнув Женьке через тонированное стекло. «Крайслер» проплыл вглубь товарищества, подруливая к моим родимым шести соткам. – Спасибо вам за помощь! Не знаю, что бы я без вас делала.

Я выпрыгнула из машины, подошла к багажнику. Незнакомец вытащил мой баул как раз в тот момент, когда нас догнала насупленная Женька.

Я махнула рукой незнакомцу:

– Спасибо вам! – И дернула на себя калитку.

Незнакомец, все так же улыбаясь, махнул в ответ:

– Как вас зовут хоть, скажете?

– Лида.

– Руслан, – представился он и улыбнулся еще шире. В глазах мелькнул огонек. – Лида, так как насчет завтра: кино в силе?

У калитки, глядя на наше затянувшееся прощание замерла Женька. Последние слова Руслана повергли ее в шок. Она вытаращилась на меня, искоса поглядывая в сторону синего «Крайслера».

– С чего бы это?

– Вы не любите кино?

– Да нет. Не в этом дело, – я покосилась на Женьку, уже представляя, сколько всего придется ей сейчас объяснять и заранее злясь на себя.

Руслан, между тем, мое замешательство принял на свой счет и поторопился ретировтаься:

– Ну, значит, принципиальных возражений нет. Поэтому рискну подъехать к вам завтра в шесть и услышать окончательный ответ, – и, не дожидаясь отказа, захлопнул дверцу автомобиля и двинул к выезду.

Сестра проводила его взглядом. Посмотрела на меня:

– Это вообще кто?

Я развела руками:

– Руслан. Ты же всё слышала. Саксофонист и джазмен. Любитель Патрисии Каас и шикарных тачек, – я направилась к дому.

Женька округлила глаза:

– В кино?.. Ну ты, мать, вообще! Уже с таксистами флиртуешь.

– Ты много таксистов на «Крайслерах» видела?

Я устало выдохнула и, бросив сумку на крыльцо, направилась за дом, к источнику оглушительного аромата костра и шашлыка. Отсюда распространялся восторженный писк Наташки, мамино щебетание, деловитый голос отца. Я напряглась: там, на площадке для барбекю, был кто-то еще. Я остановилась и повернулась к сестре:

– У нас, что, гости?

Женька нахмурилась, но сделала вид, что не услышала.

– Же-ень.

Домашние меня заметили, замахали руками. Сестра обреченно подтолкнула меня:

– Да иди уже.

У нас небольшая дача, я уже говорила – всего-то шесть соток. Мама много лет назад строго-настрого запретила называть ее огородом и высадила там (ясное дело, не без нашего с папой участия) сад: яблони, груши, несколько слив, шикарную вишню. Сейчас сад, конечно, был молодой, трогательно-наивный, как подросток. Но мы уже собирали мелкие, кислые до состояния «вырви глаз» яблоки, груши с нежной желто-оранжевой кожицей.

Рядом с домом установили открытую беседку с большим мангалом для барбекю – папа давно о такой мечтал. Мы с сестрами сшили пухлые разномастные подушки, чтобы было удобнее сидеть. И с тех пор беседка стала нашим любимым местом для общения.

И вот, вывернув из-за угла, я уже почувствовала, что любимое место для общения и поедания вкусностей превратилось в клоаку коварного заговора. Против меня, естественно.

В центре, прямо напротив входа в беседку, подтолкнув под пышные бока все сшитые нами подушки, раскатисто хохоча, восседала тетя Света – мамина двоюродная сестра, женщина, уверенная в себе и своей правоте настолько, что даже невинный чих во время простуды приписывала высшим магическим силам, согласившимся с ней. Мама явно нервничала, то и дело поглядывая на тропинку от дома. И, конечно, стоило мне на ней показаться, как сразу раздалось:

– А вот и наша Лидочка!

Вся компания оживилась, нарочито радостно бросилась мне в объятия. Кроме папы – он сочувственно стоял у мангала, помахивая над решеткой картонкой. И тети Светы, очевидно, она не захотела расставаться с подушками.

– Вы чего? С утра ж виделись.

Мама бросила суровый взгляд на Женьку:

– Ты ее не предупредила?

Та насупилась и покачала головой:

– Да не успела я, – и отвела взгляд.

– А зачем ты ее встречать тогда вышла! – всплеснула руками мама. – Ничего вам поручить нельзя! В такой ответственный момент!

Мне надоело на них поглядывать:

– Что за ответственный момент? – обе сразу примолкли. – Да что происходит-то?!

– Здравствуй, Лида.

Все замерли. Мама виновато потупила взгляд, Наташка сникла, словно на нее вылили ушат ледяной воды. Женька недобро прищурилась и поджала губы. Я обернулась на голос.

Передо мной, широко улыбаясь и щурясь на выглянувшее из-за облаков солнце, переминался с ноги на ногу Пашка Столбов, мой ухажер в студенчестве, и по совместительству племянник (троюродный, что ли) тети Светы. Пашка за прошедшие годы ни капли не изменился: такой же сутулый, худосочный, с невнятно выбритым подбородком и белесыми ресницами. Улыбочка и уверенный в себе вид тоже остались при нем.

К черту его. В груди зашевелилась злость, приправленная застарелой, но не забытой обидой, ядом разочарования и несбывшихся надежд.

– Привет, чего не здороваешься? – повторил Пашка, все также улыбаясь и разглядывая меня.

Жаль, что я оделась сегодня «подемократичнее». И прически нет. Но его взгляд я выдержала, поинтересовалась холодно:

– Ну, привет, пропащая душа.

Пашка еще шире улыбнулся:

– Я думал, не узнаешь?

– Я вроде бы не потерей памяти страдаю…

– Ребята, давайте уже за стол, – мама нерешительно дотронулась до моей руки, бросив на меня долгий тревожный взгляд.

Я пожала плечами. Главное – ничем себя не выдать. Главное – чтоб всё выглядело, как обычно.

Я подхватила Женьку под локоть и направилась к беседке. Папа всё еще задумчиво размахивал опахалом над шашлыком.

– Пап, – Наташка принюхалась, – ты уверен, что еще не пора снимать с решетки? А то пахнет так, будто уже почти поздно…

В самом деле, от мангала поднимался густой аромат пережаренного мяса.

Мама бросилась на выручку едва не загубленному ужину, тетя Света громоподобно расхохоталась, Наташка засуетилась. Одни мы с Женькой стояли в задумчивости: я от самой задумчивости, Женька – от того, что я вцепилась в ее локоть.

Подошел Столбов. Я заметила, как его рука поднялась вверх в намерении приобнять меня за плечи, но Пашка вовремя натолкнулся на мой взгляд и безвольно опустил руку.

– Вот на секундочку отошел, а здесь уже коллапс, – ехидно отметил он и подмигнул мне, засовывая руки глубоко в карманы.

У меня закипело внутри, выплескиваясь:

– Твое мнение забыли спросить!

Женька дернулась и больно толкнула меня под ребра. Мама и Наташка замерли, а тетя Света округлила глаза. Над столом повисла неловкая пауза.

Пашка примирительно улыбнулся, устраиваясь на лавке:

– Не кипятись. Просто шутка юмора…

«Шутка юмора». Как достали эти его дурацкие словечки. Меня передернуло.

– Давайте ужинать, – словно выйдя из анабиоза, снова засуетилась мама.

Наташка и мама отчаянно шутили весь вечер, стараясь разрядить обстановку. Тетя Света больше не хохотала, испепеляя меня взглядом. Она даже ела меньше обычного, так как глаза были заняты не выбором очередного куска мяса, а лицезрением моей физиономии. Пашка загадочно улыбался.

Мне показалось, или в его улыбке сквозит победа?

Я похолодела. Черт дернул меня сорваться. Можно же было придумать колкую шуточку. А сейчас…приходится терпеть эту самодовольную физиономию.

Женька пнула меня под столом: на меня все смотрели.

– Ты не ответила, Лид, – Женька пришла на помощь. – Тебя тетя Света спросила, всё в том же месте ты работаешь.

– Да, в том же, – кивнула. – Стабильность – наше все.

Тетя Света наклонилась ко мне через стол, выразительно выпучив глаза:

– А Пашка-то у меня ввысь пошел.

– На повышение? – уточнила Женька.

Тетя Света кивнула, не отрывая от меня взгляда, будто гипнотизируя:

– Точно. На повышение. Большие дела теперь парень делает.

Да уж. Здесь я, видимо, должна была впечатлиться. Я прислушалась к себе – ничего, никаких эмоций, кроме раздражения.

– О, круто. И чем теперь занимаешься, Паш? – вовремя встряла Наташа, не дав мне сказать еще какую-нибудь колкость.

Столбов вальяжно уперся локтями в стол, шумно набрал в легкие воздух:

– Фактически, Нилова заменяю, – и выразительно посмотрел на меня.

Нилов – это начальник группы переводчиков в МИДе. Департамент лингвистического обеспечения МИДа – вернее, так.

Классный мужик. Преподавал у меня на курсах.

– А сам Нилов где?

Пашка вытаращил глаза:

– Дорогая, да ты вообще из обоймы выпала! Нилов уже месяц как при ООН!

Впервые за этот вечер я посмотрела на него в упор.

– То есть ты всерьез намереваешься занять кресло ДимДимыча? – это было институтское прозвище профессора Нилова. Столбов покраснел от удовольствия. Отчего бледная до синевы кожа покрылась пятнами.

Господи! А ведь я же по нему с ума сходила! Каких-то шесть лет назад! Неужели такой дурой была?

Пашка уже вещал о своей важной роли в Департаменте. Что без его визы ни один вопрос не решается. Со всем вниманием его слушала только тетя Света. Мама с Наташей тревожно на меня поглядывали. Женя то и дело тревожно вздыхала и поглядывала на меня. Папа мрачно молчал, на его тарелке остывал небольшой кусок шашлыка, который он так и не съел.

4

Я едва дождалась окончания ужина, схватила стопку тарелок и умчалась их мыть на кухню.

Вода успокаивала. Хотя мне казалось, что при соприкосновении с ней от рук пойдет пар – так все кипело м клокотало внутри.

Я умыла горячее лицо. Кажется, щеки даже припухли. Из головы не выходила самодовольная физиономия Столбова, длинные тощие руки, из-за воспоминаний, как он касался меня, начало мутить.

И, черт возьми, что он здесь делает? Какого беса приперся, да еще и с тетушкой в виде тяжелой артиллерии? Я только сейчас с ужасом поняла, что ни он, ни тетя Света особо никуда не торопятся, и есть риск, что они останутся на ночь!

– Это уж дудки! – вырвалось у меня. Хотя от меня ничего не зависит, без меня все решили.

– Лид, ты здесь? – через коридор прошуршали мамины шаги. – Ты чего в темноте?

Точно, я даже свет забыла включить. Мамина рука повисла в воздухе в сантиметре от выключателя.

– Не надо, мам, – тихо попросила, еще не хватало, чтобы она увидела мое лицо сейчас.

Она подошла ко мне, обняла за плечи, прижалась лбом к моей прямой как палка спине.

– Лидок, так нельзя.

– Что именно нельзя?

Мама вздохнула:

– Столько лет прошло. Люди ведь меняются.

– С чего бы это Столбову меняться? Какие такие катаклизмы в его судьбе произошли, чтобы он стал другим?

– Почему именно катаклизмы? Ты опять все драматизируешь, дочь. Люди просто умнеют. Это им свойственно, понимаешь? А ты Паше даже шанса не даешь.

Я постаралась ровнее дышать. Ему, значит, надо еще и шанс дать.

– То есть ты на его стороне?

Мама потерлась лбом о мою спину:

– Глупая. Я всегда за тебя. Просто, иногда надо посмотреть на ситуацию со стороны, чтобы увидеть главное. Я могу. А ты, видимо, нет. И это мне еще раз подсказывает, что я права: у тебя что-то осталось к нему, к Паше. И это должно либо снова вас сблизить, либо перегореть в пепел. Понимаешь?

Она отстранилась от меня, шумно чмокнув в шею.

– За плечами не должно оставаться незавершенных дел. А это, видимо, не завершено, – отозвалась она уже на выходе из кухни. И голос ее растворялся в сгущающихся сумерках.

– Мам, а если всё еще больно?

Она помолчала. Тихо выдохнула.

– Тем более.

Мгновение, и скрипнула входная дверь, впустив внутрь тихий ручеек беседы, доносившейся из сада и тонкий запах костра.

Вдоль дома мелькнула сутулая тень, и через мгновение раздался тихий стук по стеклу:

– Лид, ты здесь?

Пашка. Быстро вытерла лицо полотенцем, уже на ходу приглаживая волосы, и выскользнула во двор.

– Чего барабанишь? – бросила я в темноту. Пашка выплыл из-за угла дома на мой голос.

– Тебя ищу, естессно, – я вздрогнула. «Естессно» – любимое Пашкино выражение. Когда-то меня забавляло. А сейчас?

– Зачем?

Пашка приобнял меня за плечи, увлекая дальше от беседки с ее неторопливым разговором.

– Пойдем, пройдемся, что ль.

«Что ль» – еще одна старая присказка, от которой меня воротило. Люди меняются, значит? Видимо, это не тот случай.

Но я пошла.

Мы пересекли укрытый туманом двор и вышли за ворота. Ноги утопали в мягком, сыром песке, еще не просохшем после дневных дождей. Звуки путались в ветвях, терялись в тумане, из-за чего ощущение сюрреалистичности происходящего усиливалось. Я и Пашка Столбов, вечер, мутные фонари над головой. Это точно опять происходит со мной?

Миновали нашу улицу. По скользкой, покрытой вечерней росой траве вышли к ручью. Я поежилась: то ли от нервов, то ли от прохладной сырости, тянувшейся от воды.

Пашка снял джемпер, протянул мне, протянул руки, чтобы заботливо укутать. Привлек к себе.

Его руки. Я уже забыла, какие у него руки.

Он ведь очень высокий, Пашка. Высокий и худой как жердь. И руки у него длинные и жесткие.

Когда-то я их называла волевыми. Сейчас мне было тесно в этих объятиях.

Я выставила вперед локти и высвободилась. Он смутился, чуть отстранился, но тут же взял себя в руки и плотнее запахнул на мне свой джемпер.

– Замерзнешь, – голос с хрипотцой, когда-то сводивший меня с ума.

– Не дождешься.

Я отошла ближе к ручью. Ежедневные дожди почти превратили его в полноценную речку. Еще чуть-чуть – и можно купаться. Пашка встал рядом.

– Ты зачем приехал?

– Может, соскучился?

Я вздернула бровь:

– Это ты у меня спрашиваешь?

Он пожал плечами:

– Просто не знаю, какой ответ тебя устроит.

Я подняла с земли пару камней, бросила в воду:

– Меня устроит правда. Так зачем?

Пашка молчал. Тоже наклонился, взял несколько камней, запустил в шумный поток. Кашлянул:

– Ты вообще как живешь? – в желтом свете уличного фонаря он был похож на птицу.

Я скрестила руки на груди:

– То есть ты появился через шесть лет для того, чтобы поинтересоваться как я живу? Так? Нормально живу. Об этом мог бы спросить и у свой тетки. Не пришлось бы вечер убивать, тащиться в такую даль.

Его руки скользнули по моей талии, обвивая ее. Рывок – и он уже прижимает к себе мою голову, нежно гладит шею. Горячее дыхание у виска:

– Брось, Лид. Я скучал без тебя.

В голове шумело. Сильные, волевые руки. Знакомый, въевшийся в подкорку аромат. Ноги подкосились. Он подхватил, еще крепче прижимая к себе.

– А что же твой Галчонок?

Его грудь напряглась. Руки словно окаменели. Не объятья – тиски, я поспешила высвободиться, задыхаясь.

– Так что, как же Галчонок позволила тебе скучать-то по мне целых шесть лет?

Пашка отстранился. Посмотрел на меня сверху вниз внимательно. Даже с удивлением.

– Ты раньше такой не была.

– Раньше? – я прищурилась. – Раньше я дурой была влюбленной.

– А сейчас, значит, не дура?

– А сейчас, значит, не влюбленная.

Я направилась к дому.

– Погоди.

Пашка присел на сырое бревно.

– По-дурацки как-то вышло. Я ведь очень старался, чтобы всё хорошо сложилось. Мы встречались. Любили друг друга, – он коротко глянул в мою сторону, – знаю, ты меня любила, и, что бы ты ни думала сейчас, я тоже тебя любил. Планы были… Мечты…

– А потом тебе стало ясно, что серьезную карьеру, о которой ты мечтал, без связей и блата не построишь, – продолжила я. – И появилась Галочка.

Пашка нахмурился. О, эта тема ему неприятна! Легкое чувство победы… нет: удовлетворения… захлестнуло меня:

– И девочка Лида тебе оказалась уже не нужна. Как и совместные с ней планы и мечты.

Пашка поднял голову, посмотрел на меня с вызовом:

– Мы же так оба решили! Что надо набраться опыта. Построить карьеру. Добиться чего-то в жизни.

Я кивнула:

– Оба. Ты говорил, а я кивала.

– Ты могла не кивать.

– И что бы это изменило? Ты бы остался ос мной, отказался от своих карьерных планов и выгодной женитьбы? – я посмотрела на него. – Так ты не ответил, что твоя Галочка?

– Она во Франции, замужем за нашим пресс-атташе.

Вторая волна удовлетворения меня уже прям согрела:

– Бог мой, неужели, ты рожей не вышел?

Пашка встал.

– Лид, прекрати. Я же понимаю: ты злишься, что у нас с тобой ничего не вышло. Но, знаешь, я всё понял.

– Господи, что ты там понял, – я прикрыла глаза.

– Понял, что зря тогда обидел тебя, зря это все затеял. Вертелся, крутился, все думал – вот еще чуть-чуть и…

Он махнул рукой, отвернулся. Долгое время просто стоял и смотрел на воду.

– Давай попробуем еще раз?

Он взял меня за руку, привычным жестом перебирая мои пальцы. Сейчас он походил на эльфа, которого играл Орландо Блум. Сердце томительно сжалось. Голос предательски дрогнул:

– Слушай, Паш. Ты же сейчас за столом говорил, что у тебя карьера в гору пошла. Тебе же нужна более перспективная невеста. Зачем тебе я?

Пашка смутился. Выпустил мою руку. Отвернулся к реке. Сорвал травинку, долго молчал, отбивая ею такт по ноге.

– Должность Нилова мне не дадут, пока я холост.

Меня словно ледяной водой окатило – все стало предельно ясно.

– И что? При чем здесь я?! – я хотела, чтобы он признался.

Наверно, это какая-то особенная сладкая мука, доступная только женщинам – натыкаться на одну и ту же ложь и требовать все большие ее порции.

Столбов резко повернулся ко мне:

– Лид, прекрати играть в дурочку, – он приблизил ко мне лицо, с трудом подбирая слова, из-за чего они выходили медленно, словно под давлением. – У нас же любовь была. Не могло же всё… перегореть.

Я посмотрела ему в глаза. Впервые за этот вечер. Серые омуты цвета ртути.

– Почему не могло? – я тоже приблизила к нему свое лицо. Теперь нас разделяло несколько сантиметров. – Чему гореть-то особо было?

В его глазах мелькнуло сомнение. Ртуть всколыхнулась, пропуская отблески сине-черного.

– Паш, ты о чем вообще? – злость придала мне силы. – Ты бросил меня, помнишь? Решил найти подходящую партию. И тебя всё устраивало. Никаких мук совести. Никакой тоски и страданий. И теперь, когда наклевывается новая должность, ты вспомнил обо мне. Зачем? С чего ты решил, что я клюну на всю эту ересь?

Шах и мат. Я приперла его к стене – фигурально выражаясь, взяла за ворот рубашки, не позволяя отстраниться, уйти от ответа. Хотя я его уже знала, но мне нудно было услышать.

– Мне сказали, что у тебя по-прежнему никого нет.

Я застыла. Легонько оттолкнув от себя, выпустила его рубашку.

– И что?

Он пожал плечами:

– Я решил, что это может означать только одно – я все еще тебе не безразличен.

– Легкая добыча, значит? Типа, ты – последний герой, и я за тобой, без оглядки?

– Ты всё неправильно понимаешь, – он стал опять похож на птицу. Только теперь мокрую и даже слегка побитую.

– А как я это должна понимать?

Пашка шагнул ко мне, попробовал положить ладони на мою талию.

– Брось, Лид. Ты любила меня, я же знаю. Я хочу начать всё с начала. Ты умная женщина, хорошая хозяйка, не куришь-не пьешь.

– То есть я тебе подхожу… Паш, так ты жену себе выбираешь или модный гаджет? А?

Пашка моргнул. Все верно мама сказала – все, что прошло, должно перегореть дотла.

У меня перегорело. Только что. И я должна быть благодарна этому вечеру хотя бы за возможность закрыть для себя эту страницу в моей жизни – Пашу Столбова. Я шагнула назад.

– Уезжай.

5

Прорываясь тяжелой поступью сквозь сон, над ухом гудел «Танец маленьких лебедей».

Семь тридцать утра. Суббота.

Чашка кофе, толстый кусок белого хлеба с увесистым кружком колбасы. И в офис.

Руслан Федорович Лебедев заставил себя выбраться из постели, стряхивая с плеч остатки сна. Прозрачным шлейфом улетучился образ рыжеволосой незнакомки со старомодным именем Лида и бомбической сумкой непередаваемого зеленого цвета. Кажется, во сне она ему что-то рассказывала. Ах да, точно! Делилась рецептами приготовления круассанов. И, кажется, говорила по-французски. Он, конечно, не особо силен в языках, но очаровательную картавость сложно с чем-то спутать.

«Красивая девочка Лида, что в доме напротив живет»[1], – пульсировало в висках.

Руслан, пошатываясь спросонья, зашел в ванную. Привычным жестом дернул вверх короткий рычажок душа, размашисто похлопал себя по небритым щекам:

– Подъем, – коротко скомандовал себе, окончательно просыпаясь.

Холодный душ, торопливые сборы, и времени на чашку кофе опять в обрез.

Быстро проглотив обжигающе-горький напиток, он схватил ключи от машины в одну руку, увесистый портфель – в другую, и выскочил на лестничную площадку.

В кармане завибрировал сотовый. Уже забегая в лифт, Руслан взглянул на экран – Борис.

– Алло, Боря, буду через двадцать минут, – коротко ответил, – без меня не начинай.

Хотя и так ясно – будет ждать.

Уже через восемнадцать минут, спасибо еще спящим в этот выходной день москвичам, он вышел из темно-синего «Крайслера» и, оставив его на полупустой стоянке, вошел внутрь Делового центра.

Огромные стеклянные двери распахнулись перед ним почтительно и услужливо: серо-голубые панели, тонкие вставки зеркал и аскетичные люстры. Темные диваны в клиентской зоне пусты, что еще раз доказывало – сегодня никто не будет отвлекать.

Зеркальный лифт мягко увлек его вверх, на родной пятый этаж, в офис, в котором он проводил гораздо больше часов, чем дома. Который, по сути, и являлся его домом. В крохотном «пожарном» чемоданчике за перегородкой переговорной зоны припасен бритвенный набор, свежая рубашка, носовой платок и чистая пара носок.

«Адвокатское бюро «Стерх», офис 512. Прозрачные стены отделяли холл от зоны ресепшн, владений офис-менеджера и его помощницы, Арнии Николаевны.

Если бы у адвокатских контор было официальное лицо, то Арния Николаевна с легкостью прошла бы кастинг: высокая, стройная, несмотря на свои пятьдесят с большим «хвостиком» лет, всегда в безупречно белой, словно перо стерха, блузке и узкой черной юбке ниже колен. Модная стрижка, аккуратный маникюр, изысканные аметисты в серебре – в ушах. И увлеченность молодым, немного сумасшедшим коллективом.

– А-арния Николаевна! – увидев ее величественное лицо, воскликнул Руслан виновато. – Выходной же! Отчего Вы не дома?

Пожилая секретарь удивленно посмотрела на него через очки-половинки:

– Что? Сидеть дома и варить борщ внукам? Грешно не воспользоваться случаем и не сбежать, когда от тебя этого меньше всего ждут…

Руслан догадался:

– Что, дочка опять собралась в отпуск без детей?

Арния Николаевна сняла очки, доверительно наклонилась к Руслану:

– Более того, она решила, что мне уже пора на пенсию! Представляете? – и она выразительно подняла вверх указательный палец, что свидетельствовало о высшей степени ее возмущения.

Арния Николаевна была из тех женщин, которые категорически отказывались стареть.

Она вернула на переносицу тонкую оправу и протянула шефу увесистую стопку бумаг с торчащими в разные стороны, словно зубы дракона, зажимами для бумаги:

– Руслан Федорович, все отканонила, как вы просили, в двух экземплярах. Письмо в прокуратуру отправила, – торжественно отчиталась она.

Последнее особенно порадовало Руслана – письмо было срочное, но подготовили его поздно, местное почтовое отделение уже не работало, а через Главпочтамт отправлять – целая история:

– Успели?! – воскликнул он, перехватывая тяжелую стопку документов. – Вы, Арния Николаевна, верно, волшебница.

Пожилая дама просияла, уклончиво кивнула на длинную квитанцию об отправлении:

– Я же говорила, у меня связи на Главпочтамте.

Руслану оставалось только заговорщики улыбнуться.

– Я вам сейчас кофе сварю, – Арния Николаевна величественно поднялась и направилась в небольшую комнату без окон, гордо именуемую обитателями адвокатской конторы кухней, а Руслан пошел к своему кабинету.