Улисс

Проехали дом Брайена Бороиме{323}. Близко уже.

– Интересно, как там наш друг Фогарти{324}, – сказал мистер Пауэр.

– Спросите у Тома Кернана, – отозвался мистер Дедал.

– Как так? – спросил Мартин Каннингем. – Я думал, он ему сделал ручкой.

– Хоть скрылся из глаз, но для памяти дорог,{325} – промолвил мистер Дедал.

Карета повернула налево по Финглас-роуд.

Направо камнерезные мастерские. Финишная прямая. На полоске земли столпились безмолвные фигуры, белые, скорбные, простирая безгневно руки, в горе пав на колени, с указующим жестом. Тесаные куски фигур. В белом безмолвии – взывают. Обширный выбор. Том. X. Деннани, скульптор и изготовитель надгробий.

Проехали.

Перед домом Джимми Гири, могильщика, сидел на обочине старый бродяга и ворча вытряхивал сор и камешки из здоровенного пропыленного башмака с зияющей пастью. После жизненного странствия.

Потянулись угрюмые сады один за другим – угрюмые дома.

Мистер Пауэр показал рукой.

– Вон там был убит Чайлдс,{326} – сказал он. – В крайнем доме.

– Там, – подтвердил мистер Дедал. – Жуткая история. Братоубийство. Так считали, по крайней мере. А Сеймур Буш его вытянул.

– Улик не было, – сказал мистер Пауэр.

– Одни косвенные, – сказал Мартин Каннингем. – Таков принцип правосудия. Пусть лучше девяносто девять виновных ускользнут, чем один невиновный будет приговорен.{327}

Они смотрели. Земля убийцы. Зловеще проплыла мимо. Закрыты ставни, никто не живет, запущенный сад{328}. Все пошло прахом. Невиновный приговорен. Убийство. Лицо убийцы в зрачках убитого. Про такое любят читать. В саду найдена голова мужчины. Одежда ее состояла из. Как она встретила смертный час. Знаки недавнего насилия. Орудием послужило. Убийца еще на свободе. Улики. Шнурок от ботинок. Тело решено эксгумировать. Убийство всегда откроется.

Теснота тут в карете. А вдруг ей не понравится, если я нежданно-негаданно. С женщинами надо поосторожней. Один раз застанешь со спущенными панталонами всю жизнь не простит. Пятнадцать.

Прутья высокой ограды Проспекта замелькали рябью в глазах. Темные тополя{329}, редкие белые очертания. Очертания чаще, белые силуэты толпою среди деревьев, белые очертания, части их, безмолвно скользили мимо с тщетными в воздухе застывшими жестами.

Ободья скрипнули по обочине: стоп. Мартин Каннингем потянулся к ручке, нажал, повернул ее и распахнул дверцу, толкнув коленом. Он вышел. За ним мистер Пауэр и мистер Дедал.

Момент переложить мыло. Рука мистера Блума проворно расстегнула задний брючный карман и отправила мыло, слипшееся с оберткой, во внутренний карман с носовым платком. Он вышел, сунув обратно газету, которую все еще держала другая рука.

Убогие похороны: три кареты и катафалк. Какая разница. Факельщики, золоченая сбруя, заупокойная месса, артиллерийский салют. Смерть с помпой. У последней кареты стоял разносчик с лотком фруктов и пирожков. Черствые пирожки ссохлись вместе: пирожки для покойников. Собачья радость. Кто их ест? Те, кто обратно с кладбища.

Он шел за своими спутниками, позади мистер Кернан и Нед Лэмберт, за ними Хайнс. Корни Келлехер, стоявший у открытого катафалка, взял два венка и передал один мальчику.

А куда же делись те детские похороны?

Упряжка лошадей со стороны Финглас-роуд натужно тащила в похоронном молчании скрипучую телегу с глыбой гранита. Шагавший впереди возчик снял шапку.

Теперь гроб. Хоть мертвый, а поспел раньше.{330} Лошадь оглядывается на него, султан съехал. Глаза тусклые: хомут давит, зажало ей вену или что там. А знают они, что такое возят сюда каждый день? Верно, что ни день – похорон двадцать – тридцать. Еще Иеронимова Гора для протестантов. Хоронят везде и всюду каждую минуту по всему миру. Спихивают под землю возами, в спешном порядке. Тысячи каждый час. Чересчур много развелось.

Из ворот выходили женщина и девочка в трауре. Тонкогубая гарпия, из жестких деловых баб, шляпка набок. У девочки замурзанное лицо в слезах, держит мать за руку, смотрит на нее снизу, надо или не надо плакать. Рыбье лицо, бескровное, синее.{331}

Служители подняли гроб и понесли в ворота. Мертвый вес больше. Я сам себя чувствовал тяжелей, когда вылезал из ванны. Сначала труп: потом друзья трупа. За гробом с венками шли Корни Келлехер и мальчик. А кто это рядом с ними? Ах да, свояк.

Все двигались следом.

Мартин Каннингем зашептал:

– Я так и обомлел, когда вы при Блуме начали о самоубийствах.

– Что-что? – зашептал мистер Пауэр. – А почему?

– Его отец отравился, – шептал Мартин Каннингем. – Он был хозяин отеля «Куинз» в Эннисе. Слышали он сказал он едет в Клэр. Годовщина.

– О Господи! – шептал мистер Пауэр. – В первый раз слышу. Отравился!

Он оглянулся туда, где в сторону усыпальницы кардинала двигалось лицо с темными задумчивыми глазами. Беседуя.

– А он был застрахован? – спросил мистер Блум.

– Кажется, да, – отвечал мистер Кернан, – но только он заложил свой полис. Мартин хлопочет, чтобы младшего устроить в Артейн{332}.

– А сколько всего детишек?

– Пятеро. Нед Лэмберт обещает устроить одну из девочек к Тодду{333}.

– Печальный случай, – с сочувствием произнес мистер Блум. – Пятеро маленьких детей.

– А какой удар для жены, – добавил мистер Кернан.

– Еще бы, – согласился мистер Блум.

Чихала она теперь на него.

Он опустил взгляд на свои начищенные ботинки. Она пережила его. Овдовела. Для нее он мертвее, чем для меня. Всегда один должен пережить другого. Мудрецы говорят. Женщин на свете больше, мужчин меньше. Выразить ей соболезнование. Ваша ужасная утрата. Надеюсь, вы вскоре последуете за ним. Это только вдовы индусов. Она может выйти за другого. За него? Нет. Хотя кто знает. Вдовство больше не в чести{334}, как старая королева умерла. Везли на лафете. Виктория и Альберт. Траурная церемония во Фрогморе{335}. Но в конце она себе позволила парочку фиалок на шляпку. Тщеславие, в сердце сердца{336}. Все ради тени. Консорт, даже не король. Ее сын, вот где было что-то реальное. Какая-то новая надежда, а не то прошлое, которое, она все ждала, вернется. Оно не может вернуться. Кому-то уйти первым – в одиночку, под землю – и не лежать уж в ее теплой постели.

– Как поживаете, Саймон? – тихо спросил Нед Лэмберт, пожимая руку. – Не виделись с вами целую вечность.

– Лучше не бывает. А что новенького в нашем преславном Корке?

– Я ездил туда на скачки на Светлой неделе, – сказал Нед Лэмберт. – Нового одно старое. Остановился у Дика Тайви.

– И как там наш Дик, честняга?

– Как есть ничего между ним и небом, – выразился Нед Лэмберт.

– Силы небесные! – ахнул мистер Дедал в тихом изумлении. – Дик Тайви облысел?

– Мартин Каннингем пустил подписной лист в пользу ребятни, – сказал Нед Лэмберт, кивнув вперед. – По нескольку шиллингов с души. Чтобы им продержаться, пока получат страховку.

– Да-да, – произнес неопределенно мистер Дедал. – Это что, старший там впереди?

– Да, – сказал Нед Лэмберт, – и брат жены. За ними Джон Генри Ментон. Он уже подписался на фунт.

– Я был всегда в нем уверен, – заявил мистер Дедал. – Сколько раз я говорил Падди, чтоб он держался за ту работу. Джон Генри – это не худшее, что бывает.

– А как он потерял это место? – спросил Нед Лэмберт. – Попивал чересчур?

– Грешок многих добрых людей, – со вздохом молвил мистер Дедал.

Они остановились у входа в часовню. Мистер Блум стоял позади мальчика с венком, глядя вниз на его прилизанные волосы и тонкую, с ложбинкой, шею в новеньком тесном воротничке. Бедный мальчуган! Был ли он при этом, когда отец? Оба без сознания. В последний миг приходит в себя и узнает всех в последний раз. Все, что он мог бы сделать. Я должен три шиллинга О’Грэди. Понимал ли он? Служители внесли гроб в часовню. Где голова у него?

Через мгновение он прошел за другими, моргая после яркого света. Гроб стоял перед алтарем на подставке, по углам четыре высокие желтые свечи. Всегда впереди нас. Корни Келлехер, прислонив венки у передних углов, знаком указал мальчику стать на колени. Вошедшие стали там и сям на колени у мест для молящихся. Мистер Блум стоял позади, невдалеке от купели, и, когда все стали на колени, аккуратно уронил из кармана развернутую газету и стал на нее правым коленом. На левое колено он осторожно поместил свою шляпу и, придерживая ее за поля, благочестиво склонил голову.

Из дверей появился служка{337}, неся медное ведерко с чем-то внутри. За ним шел священник в белом, одной рукой поправляя столу, другой придерживая маленькую книжицу у своего жабьего брюха. А кто будет нам читать? Каркнул ворон: я опять.{338}

Они стали у гроба, и священник принялся быстро каркать по своей книжке.

Отец Гробби. Я помню, как-то похоже на гроб. Dominenamine[77]. Здоровенная морда. Заправляет спектаклем. Дюжий христианин.{339} Горе тому, кто на него косо глянет: священник. Ты еси Петр. Отъел бока, как баран на клевере, сказал бы Дедал. И брюхо раздулось, как у дохлого пса. Где он такие выражения находит, диву даешься. Пуфф: бока лопаются.

– Non intres in judicium cum servo tuo, Domine[78].

Дает им чувство собственной важности, когда над ними молятся по-латыни. Заупокойная месса. Все в трауре, рыдают. Бумага с траурной каймой. Твое имя в поминальном листе. Как зябко тут. Его и тянет поесть, когда сидит уныло все утро притопывает ногами да ждет следующего милости просим. И глаза жабьи. С чего его так пучит? Молли, эту с капусты. Может быть, тут воздух такой. На вид как будто раздут от газов. В таком месте должна быть адская пропасть газов. Мясников взять: сами становятся как сырые бифштексы. Кто мне рассказывал? Мервин Браун{340}. В крипте Святой Верберги{341} у них чудный орган старинный полтораста лет им там пришлось пробуравить дырки в гробах чтобы газы выпустить и поджечь. Со свистом вырывается: синий. Свистнуло – и тебя нет.

Колено больно. Ох. Вот так лучше.

Священник взял из служкиного ведерка палку с шишкой на конце и помахал ей над гробом. Потом пошел в ноги гроба, помахал там. Вернулся на место и положил ее обратно в ведерко. Каким и был покуда не упокоился. Это все записано: он это все обязан проделать.

– Et ne nos inducas in tentationem[79].

Служка вторил ему писклявым дискантом. Я часто думал, что лучше брать прислугу из мальчиков. Лет до пятнадцати. Старше уже, конечно…

А там святая вода, должно быть. Окропляет сном. Небось уже обрыдло ему махать махалкой над всеми трупами, что подвозят. Пускай бы полюбовался, над чем он машет. Каждый Божий день свежая порция: мужчины средних лет, старухи, дети, женщины, умершие родами, бородачи, лысые бизнесмены, чахоточные девицы с цыплячьими грудками. Круглый год бормочет над ними одно и то же потом покропит водой: спите. Сейчас вот Дигнама.

– In paradisum[80].

Говорит, он пойдет в рай или уже в раю. Над каждым повторяет. Нудное дело. Но что-то он должен говорить.

Священник закрыл книжку и вышел, служка за ним. Корни Келлехер открыл боковые двери, и вошли могильщики. Они снова подняли гроб, вынесли его и опустили на свою каталку. Корни Келлехер дал один венок мальчику, другой свояку, и все следом за ними вышли через боковые двери на воздух, теплый и пасмурный. Мистер Блум вышел последним, сунув обратно в карман сложенную газету. Взор его оставался чинно потуплен, пока каталка с гробом не повернула налево. Железные колеса визгливо скрежетнули по гравию, и отряд тупоносых башмаков двинулся за каталкой по аллее могил. Тари тара тари тара тару. Батюшки, тут разве можно петь.

– Мавзолей О’Коннелла{342}, – сказал Дедал рядом с ним.

Кроткие глаза мистера Пауэра поднялись к вершине высокого обелиска.

– Тут он покоится, – произнес он, – среди своего народа, старый Дэн О’. Но сердце его погребено в Риме. А сколько разбитых сердец погребено тут, Саймон!

– Там вон ее могила, Джек, – сказал мистер Дедал. – Скоро и я лягу рядом. Да призовет Он меня, когда будет воля Его.

Не удержавшись, он начал тихо всхлипывать, бредя неровной, оступающейся походкой. Мистер Пауэр взял его под руку.

– Ей лучше там, где она сейчас, – мягко промолвил он.

– Да, я знаю, – ответил сдавленно мистер Дедал. – Она сейчас на небе, если только есть небо.

Корни Келлехер шагнул в сторону и пропустил остальных вперед.

– Печальные события, – учтиво заговорил мистер Кернан.

Мистер Блум прикрыл глаза и дважды скорбно покивал головой.

– Все остальные надели шляпы, – заметил мистер Кернан. – Я думаю, и нам тоже стоит. Мы последние. Это кладбище коварное место.

Они покрыли головы.

– А вам не кажется, что его преподобие отслужил слишком скоропалительно? – сказал с неодобрением мистер Кернан.

Мистер Блум солидно кивнул, глянув в живые глаза с красными прожилками. Скрытные глаза, скрытные и обыскивающие. Видимо, масон: точно не знаю. Опять рядом с ним. Мы последние. В равном положении. Авось, он что-нибудь еще скажет.

Мистер Кернан добавил:

– Служба Ирландской Церкви{343}, на Иеронимовой Горе и проще и более впечатляет, я должен это сказать.

Мистер Блум выразил сдержанное согласие. Язык, конечно, многое значит.

Мистер Кернан торжественно произнес:

– Я есмь воскресение и жизнь.{344} Это проникает до самой глубины сердца.

– Действительно, – сказал мистер Блум.

Твоего-то может и да но какой прок малому в ящике шесть футов на два с цветочком из пятки? Ему проникает? Седалище страстей. Разбитое сердце. В конечном счете насос, качает каждый день сотни галлонов крови. Потом в один прекрасный день закупорка, и ты с концами. Их тут вокруг навалом: кишки, печенки, сердца. Старые ржавые насосы – и ни черта больше. Воскресение и жизнь. Уж если умер так умер. Или идея насчет Страшного суда. Всех вытряхнуть из могил. Лазарь! Иди вон.{345} А пошла вонь, и трюк провалился. Подъем! Страшный суд! И все шныряют как мыши разыскивают свои печенки и селезенки и прочие потроха. Чтоб все до крохи собрал за утро, так твою и растак. Ползолотника праху в черепе. Двенадцать гран ползолотника. Тройская мера{346}.

Корни Келлехер пристроился к ним.

– Все было экстракласс, – сказал он. – А?

Он искоса поглядел на них тягучим взглядом. Грудь полисмена. С твоим труляля труляля.

– Как полагается, – согласился мистер Кернан.

– Что? А? – переспросил Корни Келлехер.

Мистер Кернан повторил.

– А кто это позади нас с Томом Кернаном? – спросил Джон Генри Ментон. – Лицо знакомое.

Нед Лэмберт мельком оглянулся назад.

– Блум, – ответил он. – Мадам Мэрион Твиди, та, что была, вернее, она и есть, певица, сопрано. Это жена его.

– А, вон что, – протянул Джон Генри Ментон. – Давненько я ее не видал. Была эффектная женщина. Я танцевал с ней, постой-ка, тому назад пятнадцать-семнадцать золотых годиков, у Мэта Диллона в Раундтауне. Было что подержать в руках.

Он оглянулся в конец процессии.

– А что он такое? Чем занимается? Он не был в писчебумажной торговле? Помню, я с ним расплевался как-то вечером в кегельбане.

Нед Лэмберт усмехнулся:

– Ну как же, был. Пропагандист промокашек.

– Бога ради, – посетовал Джон Генри Ментон, – и что она вышла за этого гуся лапчатого? Ведь какая была, с изюминкой, с огоньком.

– Такой пока и осталась, – заверил Нед Лэмберт. – А он сейчас рекламный агент.

Большие выпуклые глаза Джона Генри Ментона глядели неподвижно вперед.

Тележка свернула в боковую аллею. Солидный мужчина выступил из засады за кустами и снял шляпу. Могильщики тронули свои кепки.

– Джон О’Коннелл, – сказал мистер Пауэр, довольный. – Никогда не забудет друга.

Мистер О’Коннелл молча пожал всем руки. Мистер Дедал сказал:

– Я снова с визитом к вам.

– Любезный Саймон, – произнес негромко смотритель, – я совсем не желаю вас в свои завсегдатаи.

Поклонившись Неду Лэмберту и Джону Генри Ментону, он пошел рядом с Мартином Каннингемом, позвякивая связкой ключей у себя за спиной.

– А вы не слышали историю, – спросил он у всех, – насчет Малкэхи из Кума?

– Я не слыхал, – ответил Мартин Каннингем.

Все дружно склонили к нему цилиндры, Хайнс тоже подставил ухо. Смотритель подцепил большими пальцами золотую цепочку от часов и, деликатно понизив голос, заговорил, обращаясь к их выжидательным улыбкам:

– Рассказывают, будто бы двое дружков, подвыпив, в один туманный вечер заявились сюда навестить могилу приятеля. Спросили, где тут лежит Малкэхи из Кума, им объяснили, куда идти. Ну-с, проплутав сколько-то в тумане, они находят могилу. Один из пьяниц читает по буквам: Теренс Малкэхи. Другой в это время хлопает глазами на статую Спасителя, которую вдова заказала и поставила.

Смотритель похлопал глазами на один из попутных памятников. Потом снова продолжал:

– Ну поморгал он, поморгал на божественную статую и говорит: Да ни хрена он не похож на нашего Малкэхи. Какой-то сапожник делал, ни малейшего сходства.

Вознагражденный улыбками, он пропустил их вперед и принялся тихо толковать с Корни Келлехером, забирая у него квитанции, листая и проглядывая их на ходу.

– Это он специально, – объяснил Мартин Каннингем Хайнсу.

– Знаю, – ответил Хайнс, – я раскусил.

– Подбодрить публику, – сказал Мартин Каннингем. – Из чистой доброты, ничего другого.

Мистера Блума восхищала осанистая фигура смотрителя. С ним все хотят быть в хороших отношениях. Глубоко порядочный человек, Джон О’Коннелл, отличной выпечки. Ключи – как реклама для Ключчи – нет опасения, что кто-то сбежит, на выходе не проверяем. Хабеат корпус.{347} После похорон надо заняться этой рекламой. Кажется, я написал Боллс-бридж на том конверте, которым прикрыл листок, когда она вдруг вошла, а я писал Марте. Еще застрянет как неверно заадресованное. Не мешало бы побриться. Щетина седая. Это первый признак, когда волос седеет у корней. Еще характер портится. И в седых волосах уж блестит серебро.{348}

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

И подойду к жертвеннику Божию (лат.). – Здесь и далее прим. перев.

2

По винноцветному морю (греч.).

3

Море! Море! (греч.)

4

Пуп; пуп земли (греч.).

5

Да окружит тебя лилиями венчанный сонм сияющих исповедников веры, и хор ликующих дев да возрадуется тебе (лат.; из католической молитвы за умирающих).

6

Во имя Отца и Сына и Святого Духа (лат.).

7

И во едину святую соборную и апостольскую церковь (лат.).

8

Проклятье! К черту! (фр.)

9

Сверхчеловек (нем.).

10

Любовь матери (родительный субъекта) или любовь к матери (родительный объекта) (лат.).

11

Прямыми путями (лат.).

12

Члену парламента.

13

Учитель тех, кто знает (ит. Данте. Ад, IV, 131).

14

Друг за другом (нем.).

15

Друг подле друга (нем.).

16

Бабы (нем.).

17

Вечный закон (лат.).

18

«Возьмешь с собой» (лат.) – повестка о явке в суд с представлением каких-либо документов или предметов.

19

«Да почиет» (лат.).

20

Будь на страже! (ит.)

21

Входная ария (ит.).

22

Спустись, плешивец, чтобы пуще не оплешивел (лат.).

23

О да, бесспорно! (ит.)

24

– Кто же тебя привел в это положеньице? – Да голубь, Иосиф (фр.).

25

Теплое молоко (фр.).

26

Кролик (фр.).

27

Лотерея (фр.).

28

«Жизнь Иисуса» (фр.).

29

– Знаете, прямо обхохочешься. Я сам социалист. Я в существование Бога не верю. Только отцу моему не говорите. – А он верующий?

– Отец-то, да (фр.).

Закончили (нем.).

30

Похлебка из легких (фр.).

31

Он – это я (фр.).

32

Еще без двух минут (фр.).

33

Закрыто (фр.).

34

Славно! Славно! (греч.)

35

Как? (фр.)

36

«Балетная пачка» (фр.).

37

«Белые панталоны и красные рейтузы» (фр.).

38

Слоеные пирожки (фр.).

39

Гной (фр.).

40

Бретонское пирожное (фр.).

41

Полчашечки! (фр.)

42

Он ирландец. Голландский? Не сыр. Мы двое ирландцев, Ирландия, понимаете? А, да-да! (фр.)

43

Будем здоровы! (ирл.)

44

Старая людоедка [с] желтыми зубами (фр.).

45

«Родина» (фр.).

46

Прислуга за все (фр.).

47

Моя делать… все господа (фр.).

48

Мой сын (фр.).

49

Повозка в песке (фр.).

50

Ужасное помышляя (лат.).

51

Конечно (нем.).

52

Брат-дикобраз (ит.).

53

К Тебе прибегает всякая плоть (лат. Пс. 64, 3).

54

Здесь: лучше (ит.).

55

И увидел Бог… и вот, хорошо весьма (лат. Быт. 1, 31).

56

Смотри-ка, какая маленькая нога! (фр.)

57

Денно и нощно, претерпевая несправедливости, стенает (лат.).

58

Люцифер, говорю я, который не знает падения (лат.).

59

Уже (ит.).

60

Шиллинг (жарг.).

61

Дуэт «Дай руку мне, красотка» из оперы Моцарта «Дон Жуан» (акт I, сц. 3).

62

Хочу и не хотела бы (ит.).

63

Cock – половой член (англ.).

64

Сладкое безделье (ит.).

65

Flower – цветок (англ.).

66

Дух товарищества (фр.).

67

Член Общества Иисуса (орден иезуитов).

68

Се Человек (лат.).

69

Тело (лат.).

70

«Мать стояла» (лат.).

71

Кто тот человек (лат.).

72

Фармацевтические сокращения: дистиллированная вода, лавровый лист, зеленый чай (лат.).

73

Испанская кожа (фр.).

74

Верный Ахат (лат.).

75

Хотела бы и не (ит.).

76