Ведьмина звезда. Книга 1: Последний из Лейрингов

Елизавета Дворецкая

Последний из Лейрингов

Гнев и вражда

и обида не спят;

ум и оружие

конунгу надобны,

чтоб меж людей

первым он был.

Старшая Эдд[1]

И вот первое: наступает

лютая зима, что зовется

Великанская зима. Снег

валит со всех сторон,

жестоки морозы, и свирепы

ветры, и совсем нет солнца.

Три таких зимы идут

сряду, без лета.

Младшая Эдда[2]

Глава 1

Когда Стормунд сын Асколя, по прозвищу Ершистый, разглядел корабль, выходящий из-за мыса навстречу «Бобру», он бурно обрадовался.

– Эй, Хагир! Поди погляди! – радостно завопил он, хотя тот, к кому он обращался, сидел за одним из передних весел прямо у него за спиной. Вцепившись в борт, Стормунд подался вперед, будто не мог утерпеть, пока далекий корабль приблизится. – Задави меня великан, если это не тот стервец Вебранд! Ты погляди! Его «Змей»!

Хагир, высокий парень лет двадцати шести, выпрямился и оглянулся через плечо, не оставляя весла. Узкий и длинный, скамей на двадцать, корабль очертаниями напоминал змея, и на его переднем штевне возвышалась плоская змеиная голова, что указывало на племя граннов. Вид корабля, его парус в широкую красно-зеленую полосу показались знакомыми, но Хагир не углядел в этом ни малейшего повода для радости. На просторах Морского Пути можно повстречать и кого-нибудь поприятней, чем Вебранд Серый Зуб!

– Ведь это он, Хагир, ну, ты скажи! – ликовал Стормунд. – Ребята, глядите! Провалиться мне прямо в Хель, если это не Серый Зуб!

– Похоже, что так! – должен был согласиться Хагир. – Но если ты провалишься сейчас, то попадешь не к Хель, а к Ран.

– Один тролль! – Стормунд возбужденно махнул рукой. – Это он, поганец! Сам идет! Сейчас я ему все зубы повышибаю, и ему, и его «Змею»! Ты смотри! Как парус расправил! Хороша будет для свиней подстилка!

– Бьярта не даст! – возразил гребец с одного из ближних весел, Лейг Остроглазый. – Да один этот парус за половину годовой дани сойдет!

– Так что свиньям придется подождать другой добычи! – со смехом подхватил Альмунд Жаворонок, подвижный светловолосый парень. Ему уже виделись грозно оскаленные свиные рыла, увенчанные блестящими шлемами, и он мотал головой от хохота, налегая на длинное весло.

Хагир не смеялся, так что Альмундово остроумие частично пропало даром. То и дело он оборачивался и, щурясь, вглядывался в «Змея». На встречном ветре тот быстро приближался, и становилось ясно, что Стормунд не ошибся. Уже было можно узнать и самого Вебранда Серого Зуба, его невысокую, коренастую фигуру и круглую большую голову с прядями полутемных-полуседых волос на плечах. Вот обернулся к хирдманам, призывно взмахнул кулаком – как видно, произносит примерно те же речи, что и Стормунд.

– Сворачивают парус! – Вожак «Бобра» радостно грохнул кулаком по борту. – Думают драться! Еще бы! Знает, поганец, что я его просто так не отпущу! Тут он мне ответит за Тресковый фьорд!

Хагир обернулся к кормчему и свистнул; «Бобер» повернул к берегу, на сближение со «Змеем».

– Смотри, как сидит! В воде по самые щиты! – Бранд Овсяный привстал на скамье, оглянулся и вытянул шею. – То ли полгода не вылезает из воды, то ли набит разным добром!

– Этот Вебранд тоже не промах – не упустит случая поживиться! – заметил Ранд Башмак. – Зря он, что ли, тогда, ну, в Тресковом фьорде… Уж этот умеет прихватить чужое добро!

– А теперь его добыча будет наша! – грозил Стормунд. – И он сам в придачу!

От нетерпения Стормунд даже притопывал: еще утром он и думать не думал ни о каком Вебранде, но внезапная встреча напомнила обидное прошлогоднее происшествие, когда Вебранд Серый Зуб ограбил один торговый корабль, кое-какой товар на котором принадлежал Стормунду Ершистому и должен был принести очень нужную прибыль! И об этом наглого граннландца поставили в известность! Но он и не подумал поукоротить свои загребущие руки, а потом еще болтал по всему Морскому Пути, что, мол, пусть каждый сам оберегает свое добро, а если кто не может, то он, Вебранд, тут не виноват!

– Ты бы отпер сундук! – намекнул Хагир своему вождю, который в предвкушении долгожданной расправы с обидчиком потирал широкие ладони.

– Видишь, как забегали! – радостно приговаривал Стормунд, прямо-таки пожирая взглядом «Змея». – Не ждал я такой славной добычи! Все видите! А Бьярта еще говорила, что этим летом нам едва ли повезет! Руны, руны раскидывала! Удача посильнее всяких рун!

– Птица на крыше! – буркнул себе под нос Торд кормчий, но тихо: Стормунд Ершистый не знал сомнений и всякую птицу на крыше, если она была ему нужна, уже видел у себя в руках.

Впрочем, довольно часто он оказывался прав, потому что силой и отвагой боги его не обделили. «Удача любит тех, кто за ней бегает!» – говорил он. Сидеть дома подолгу он не любил и теплое время года проводил в походах. Усадьбой правила его жена, Бьярта, бывшая куда осмотрительнее мужа. Большого богатства у них не водилось, но все же на западном побережье Квиттинга, разоренном семнадцатилетней войной с фьяллями, хозяева усадьбы Березняк считались людьми с достатком: они содержали дома дружину в двадцать человек и еще столько же нанимали на время каждого похода, а на пиры Середины Зимы собирали в гости всю округу. Но, как ни старалась Бьярта, ежегодную дань фьяллям удавалось выплачивать с большим трудом. Нынешний год не был исключением, поэтому потеря товара в Тресковом фьорде показалась ощутимой, а возможность рассчитаться с обидчиком и малость поживиться за его счет – желанной и ценной.

– Я ему покажу, кто такой Стормунд Ершистый! – радовался предводитель «Бобра», отперев сундук на носу и с грохотом выбрасывая на днище мечи, боевые топоры, шлемы хирдманов. – Не уйдет!

Насчет этого Стормунд мог не беспокоиться: Вебранд Серый Зуб пользовался довольно-таки дурной славой, но никто еще не говорил, что он бегает от боя. Оба корабля стремительно преображались: крыло цветного паруса было свернуто, разноцветные щиты с бортов перешли в руки дружины, за щитами поблескивали клинки мечей и секир. Головы украсились шлемами, наконечники стрел уже шарили по воздуху, выбирая цель.

Стормунд Ершистый с большим красным щитом стоял на носу и выглядел грозно. В расцвете сил – ему сравнялось тридцать семь лет – он был высок, крепок и производил весьма внушительное впечатление. Плохо чесанные пряди густых темных волос свисали из-под шлема с золочеными накладками – шлем этот Стормунд раздобыл в прошлогоднем походе, доказав тем самым, что правду о своих подвигах говорит чаще, чем хвастает. (Бьярта зарилась на эти золоченые накладки, мечтая сделать из них наплечные застежки для платья, но Стормунд не уступил: мужчина в бою должен выглядеть как следует!) Верхнюю половину лица прикрывала железная полумаска, и сквозь нее серые глаза Стормунда, блестящие в предвкушении близкого боя, тоже выглядели стальными. От нетерпения он раскраснелся и подрагивал, как ураган, зажатый в кулак.

– Эй, что это за козявка плывет мне навстречу? – заорал Стормунд, едва дождавшись, пока корабли сблизятся на расстояние голоса. – Что за букашка тут барахтается? Такую козявку надо проучить!

– Плохая же у тебя память, Стормунд Ершистый, если ты меня не узнал! – раздался в ответ скрипучий, неприятный голос. – Ну да ничего, бывает! После нынешней встречи ты меня запомнишь и уж больше никогда ни с кем не спутаешь!

– Память у меня хорошая! – рявкнул в ответ Стормунд. – Я-то помню, как подло ты себя вел в Тресковом фьорде!

– Ну, поведи и ты себя подло, если так считаешь, я не обижусь! – посмеиваясь, позволил ему Вебранд. – Не думаю, что тебе придется потом рассказывать об этом, так что бояться нечего!

– Кто боится? – с вызовом гаркнул Стормунд и крепче сжал рукоять секиры, так что костяшки пальцев его смуглой руки побелели. – Уж не мне тебя бояться, оборотень!

– Конечно! Дурак никогда не боится заранее. И это его счастье.

– Сейчас увидим, кто из нас дурак!

Обвязывая длинные темно-русые волосы ремешком, чтобы не мешали, Хагир щурился, оценивая противника. Человек пятьдесят будет, а у квиттов тридцать девять, да сам вожак стоит троих, да борт у «Бобра» выше – ничего, прорвемся. Дружина сыта по горло насмешками за Тресковый фьорд, а хороший парус ой как пригодится… Да и одолеть Вебранда Серого Зуба – подвиг, достойный последнего из Лейрингов!

Последним из рода Лейрингов, или Южных Лейрингов, как их знали когда-то по всему полуострову, был он сам. И хотя Хагир сын Халькеля в дружине Стормунда Ершистого получал еду, одежду, долю в добыче и эйрир серебра в год наравне с прочими хирдманами, сам Стормунд уважал его за знатность рода, намного превосходящую его собственный, за ум, отвагу и твердость, вполне достойные этой знатности.

«Змей» и «Бобер» стремительно сближались, с той и другой стороны уже держали наготове железные крючья. Лучшие воины собрались на носах обоих кораблей, за спинами вождей. Полоса воды быстро сужалась, волны между кораблями кипели, кидались туда и сюда, как тролли под ногами двух великанов, вышедших на смертный бой. Где-то внизу ждала с сетью наготове великанша Ран, хозяйка всех утонувших.

Вебранд взмахнул мечом: со «Змея» разом сорвалось два десятка стрел, свистящим роем рванулось к «Бобру» и с треском впилось в подставленные щиты. Тут же щиты опали, как убитые, из-за них взметнулись приготовленные квиттами луки и мигом пустили стрелы, пока граннландцы не успели выстрелить по второму разу.

– Тюр и Глейпнир! – ревел Стормунд боевой клич племени квиттов, некогда славный победами. – Да славься Всеотец!

Морда «Змея» с набитыми в деревянную пасть черными железными зубами смотрела прямо в лицо; Хагир метнул копье, целясь не в Вебранда, которого прикрывали двумя щитами хирдманы, а в мощного бородача рядом; тот не ждал такой чести и не успел закрыться. Вбитое в грудь копье отшвырнуло его от борта, тело придавило несколько человек из стоявших позади. Квитты торжествующе закричали, и Хагира пронзило ликование – хорошо начали!

С тяжелым деревянным треском борта кораблей ударились один о другой. Свистнули огромные железные крючья и с хрустом впились в борта: «Бобер» и «Змей» вцепились друг в друга зубами и стали одним полем битвы. Нестройная волна криков взмыла над водой, и два человеческих вала рванулись навстречу.

Борт «Бобра» был выше, и дружина квиттов хлынула на врага сверху вниз, как с горы. Стормунд прыгнул первым, красным щитом смяв и отбросив ожидающие его клинки, и пошел рубить секирой, добираясь до Вебранда, который теперь, стоя на носу «Змея», остался у него за спиной. На носах кораблей битва теснилась бурно и беспорядочно, в общей свалке своих и чужих едва удавалось поднять руку для хорошего замаха, и иной раз противникам приходилось вместо ударов обмениваться только бранью и толчками.

Зато в середине, возле мачты, у Хагира с десятком хирдманов имелся простор. Гранны были отлично вооружены и неплохо выучены, их не смутили сила и стремительность натиска. Мечи квиттов были встречены плотным строем щитов, что норовили прижать врага к борту, и квиттам пришлось потрудиться, чтобы дать размах своему оружию. Хагир первым проломил стену щитов: его секира с такой мощью ударила в лоб гранна, что продавила шлем и отбросила того к другому борту. Всплеск торжества, порыв – вперед; мимо свистнуло копье, Торд кормчий упал, и некогда осознать потерю…

Ликующий рев впереди – Стормунд добрался до Вебранда. Секиры он уже лишился, вместе с половиной чьего-то черепа отправив ее за борт, и теперь бился мечом. Казалось бы, что за противник – невысокий, приземистый Вебранд – для «урагана в кулаке»! Но сила Вебранда оказалась как нить клубка, что катится по полу и безостановочно разматывается – дальше и дальше, без конца! Стормунд рубил яростно и неудержимо, доверяясь слепой волне боевого азарта, но половина его ударов проваливалась в пустоту, а половина оказывалась отбита. Не дрогнув под мощным напором, Вебранд ловко уклонялся, заставлял противника терять силы попусту, а сам наносил удары точно, хладнокровно и действенно. Его стальной клинок, который он звал Серым Зубом, кусал быстро и точно.

Два намертво сцепленных корабля качались на волнах, волны слизывали с бортов потеки крови, тела с раскинутыми руками летели за борт и исчезали в воде. Лязг железа и крики отражались от близкого каменистого берега, терялись между деревьями на склонах гор. И старые ели равнодушно смотрели на кровавое кипение битвенного котла.

Дикий вой вдруг взвился над морем, взлетел, как стрела, пущенная прямо в небеса. Хагир оглянулся, и в глазах его отпечаталось, резкое и невероятное, как бывает только во сне: Стормунд, изумленный и сбитый с толку этим воем, застыл, прикрывая грудь поднятым клинком. А Вебранд вдруг прыгнул вверх и вперед, с троллиным проворством, сам как кулак невидимой руки, и обеими руками обрушил свой Серый Зуб на голову Стормунда. Из-под оковки шлема хлынул ярко-красный поток, залил и обезобразил лицо. Кровь заструилась по темной бороде Стормунда, закапала на грудь, и клинок в руке склонился вниз, опустился, выпал на днище корабля… И сам Стормунд упал, огромный и тяжелый, как великан, и беспомощный, как камень, а вокруг него нет никого из своих…

Сильный удар обрушился откуда-то сбоку, рука Хагира сама дернулась и подставила щит, но потрясение его было так велико, что Хагир не успел собраться и не удержался на ногах. Деревянный борт будто сам рванулся к нему, больно ударил по боку. Локтем оттолкнувшись от борта, Хагир успел вскинуть вторую руку с мечом, выпрямиться и отбить новый удар. Вскочив на скамью, чтобы иметь больше простора, он замахнулся и ударил кого-то из граннов по голове; клинок скользнул по шлему, голова отшатнулась, а с другой стороны к Хагиру метнулось острие копья. Хагир не видел его, но кожей ощутил его хищное змеиное движение; он рванулся, стремясь уйти из-под удара, и вдруг корабль сильно качнулся, борт ударил сзади под колени, и скамья сама вывернулась из-под ног. А может, и не корабль качнуло, а в голове у Хагира от напряжения вскипела кровь – и холодная пропасть распахнулась внизу и сомкнулась вокруг.

Хагир очутился в воде; меч выскользнул из руки и пропал, но щит, к счастью, оказался под ним, иначе, оглушенный, он мог бы разом пойти ко дну. Вода мигом отрезвила и заставила бороться за жизнь; Хагир вынырнул, вдохнул; перед глазами мелькнул темный борт корабля, волны толкали к нему. Хагир погреб прочь; в голове гудело, в глазах мелькали пятна, вода облизывала лицо и мешала дышать.

Стормунд Ершистый лежал у ног Вебранда, гранны уверенно очищали «Бобра» от людей. Иные прыгали в воду и пытались уплыть, иные сдавались: после гибели вожака рассчитывать было не на что.

– Эй, ребята! – радостно закричал своим людям Вебранд. – Поймайте-ка мне вон того, длинноволосого: сдается мне, эта рыбка чего-нибудь да стоит!

Застучали секиры: гранны вырубали крючья, освобождая «Змея». Часть дружины осталась на «Бобре» присматривать за пленными, которые сбились в кучу у мачты, остальные разобрали весла. На легкой волне «Змей» двинулся вслед за Хагиром. Наполовину оглушенный, тот плыл в открытое море, не видя этого, он лишь бессознательно стремился оказаться подальше от корабля. Плыть было тяжело, мокрая одежда сковывала движения. Когда сверху вдруг упала сеть, Хагир даже не понял, что это такое. Он забился, как рыба, и чуть не пошел ко дну, но трое граннов спрыгнули в воду и, подцепив сеть тем же железным крюком, помогли поднять его на борт.

Хагир упал на днище «Змея», ударился головой о край скамьи. Сквозь огненные пятна в глазах и напористый шум крови в ушах он даже не мог разобрать, что с ним происходит.

– Пусть так и лежит, – проскрипел над ним голос Вебранда. – Нет, пока не распутывай! Правь к берегу, ребята. Там посмотрим, что за птицу-рыбу мы поймали!

Длинный летний день шел к концу, между стволами берез на опушке уже висели густые серые сумерки, пламя костра делалось все более и более плотным и ярким. Оба корабля, с изрубленными и залитыми кровью бортами, были вытащены на берег и стояли рядом, как братья. Но участь их хозяев оказалась различна: усталые и довольные гранны сидели вокруг костра и варили кашу в большом железном котле, а усталые и подавленные квитты лежали на жесткой каменистой земле чуть поодаль. Несколько тяжелораненых стонали в забытье, но перевязать их пока не получалось: победителям было не до того. От дружины Стормунда Ершистого осталась едва половина.

Хагир, с которого сняли сеть, заменив ее веревкой, то и дело поглядывал на опушку смешанного, елово-березового леса. Возле него на берегу лежали связанными тринадцать человек, да сам он четырнадцатый. Не может быть, чтобы из дружины «Бобра» больше никого не осталось! Было тридцать девять человек, не считая самого Стормунда. Ближе к воде гранны сложили убитых, и в квиттинской куче оказалось восемь или девять тел, точнее Хагир со своего места не мог рассмотреть. Когда мертвые лежат вместе, вообще трудно определить, где чья рука, нога, спина, голова… Он никого не мог узнать, и от этого боль потери пока не ощущалась. Но это же и давило: люди, знакомые, как братья, вдруг стали неразличимыми, неузнаваемыми, не людьми вовсе… Война была младше Хагира всего на девять лет, он нагляделся на мертвых, но все никак не мог привыкнуть.

Значит, восемь убитых (он предпочитал думать, что все же восемь, а не девять), четырнадцать пленных, – выходит двадцать два. Даже этот простой подсчет давался Хагиру с трудом, и он старался думать спокойно, чтобы не ошибиться. Где-то должны быть еще семнадцать человек. Не провалились же они сквозь землю… То есть воду.

Кто-то мог спрыгнуть с корабля и доплыть до берега. Сейчас не зима, Середина Лета миновала совсем недавно. Если только они соберутся вместе… Хагир только и думал, что об этих семнадцати, и каждый миг ждал, что они так или иначе дадут о себе знать. Конечно, граннов гораздо больше – у трех костров расположилось человек сорок. Но смелый, как известно, добьется победы и неточеным мечом. А в смелости товарищей Хагир не сомневался. Как и в том, что сам на их месте непременно постарался бы что-нибудь сделать. Вразуми его Один плыть не в море, как слепой щенок, а к берегу… Альмунд Жаворонок… Среди пленных его нет и среди мертвых не видно. Альмунд живучий…

– Альмунда не видел? – Хагир незаметно толкнул плечом Лейга, лежавшего рядом с ним.

Лейг шепотом взвыл. Скосив глаза, Хагир увидел, что весь бок у того залит засохшей кровью, а на уровне локтя набухает совсем свежее красное пятно. Фенрир Волк!

– Глубоко? – шепнул Хагир.

Лейг со свистом втянул в себя воздух.

– Я его… видел… В воду… Был живой… – с перерывами прошипел он, отвечая на вопрос об Альмунде. – Еще Стормунд был…

– Стормунд живой, – ответил Хагир. – Вон он.

В самом деле, квиттинского вождя гранны положили отдельно от мертвых и перевязали ему голову, что мертвецу, понятное дело, ни к чему. Когда его перенесли на берег и сняли с него шлем, оказалось, что череп у него цел, а кровь хлещет из раны над бровью. Вебранд распорядился его перевязать и даже наломать лапника на подстилку.

– Люблю таких врагов! – громко рассуждал он. – До чего весело глядеть на их ужимки, хе-хе! С этим Одином сражений[3] мы еще не раз повеселимся! Может быть.

Безусловно, Хагир обрадовался, что его вожак жив – за восемь лет в его дружине он привык к Стормунду и его семейству как к родным. Именно поэтому он даже не удивился, заметив, что Стормунда перевязывают: в смерть близкого человека так же не верится, как в свою собственную. Но предполагать, что же их ждет, Хагир был не в состоянии: голова казалась похожей на железный котел – тяжелая, а внутри пустая. Веревка впивается в онемевшие запястья, лежать на камне неудобно и больно, мыслей никаких. Только ждать, чем все это кончится. Великий Один, не отвернулся же ты от последнего из Лейрингов навсегда? Гороховой кашей с салом пахнет… От запаха еды сразу стала ощутима жуткая пустота в желудке, но при том не менее жутко замутило. Воды бы…

Хагир закрыл глаза, но тут же открыл опять: шум и говор от костра приблизились. Вебранд Серый Зуб покончил с кашей и теперь хотел осмотреть свою живую добычу. Кое-кто из его людей пошел за ним, остальные наблюдали от костра: было еще достаточно светло.

– Ну, вот, – сипло шепнул кто-то рядом.

Отталкиваясь плечом от земли, Хагир попытался сесть, но собственное тело казалось тяжелым, непослушным и разболтанным, как мешок с камнями. Однако встречать Вебранда лежа он не собирался, и к тому времени, когда тот дошел до него, Хагир уже сидел на земле, потряхивая головой, чтобы отбросить с лица грязные и мокрые волосы. Подсохнув, одна прядь прилипла к щеке, и стряхнуть ее не удавалось. Хагир терся щекой о плечо, глядя на приближающегося Вебранда. В сумерках, при взгляде снизу, тот казался каким-то горным великаном. Хагир смотрел на него со злобой: такое жестокое и неопровержимое поражение он переживал, пожалуй, впервые в жизни и воспринимал его скорее с досадой, как недоразумение, чем с горечью и страхом. Не верилось, что он в руках врага и совсем ничего не может сделать. Подумалось: «Хорош же я сейчас! От вида такой „добычи» испугаться можно!»

Но Вебранд не испугался.

– Ну, что, в глазах прояснилось? – ехидно спросил он, остановившись над Хагиром с небрежно-гордым видом, расставив локти и засунув большие пальцы рук за пояс. – Теперь отличаешь море от берега? Хе-хе! Нет, ты бы поглядел, как ты плыл!

Хагир молча смотрел ему в лицо снизу вверх, и почему-то главным его впечатлением было: до чего же скрипучий и противный смех у Вебранда Серого Зуба! Прямо как у старухи. Ядовитый, ехидный… С виду в нем не заподозришь известного всему Морскому Пути бойца: вполне обыкновенный человек от сорока пяти до пятидесяти лет, среднего роста и не слишком могучий, веки лениво полуопущены, нос широкий, с вогнутой спинкой и смешно приподнятым кончиком. Короткая бороденка на щеках совсем побелела, на подбородке сохранилось пятно темных волос. Длинные полуседые волосы были сзади связаны в хвост, доходивший до лопаток, серый, пышный и напоминавший волчье «полено». Вид, в общем-то, заурядный и даже простецкий, но подозревать Вебранда в простоте не приходилось, и эта обманчивость казалась жуткой, как оборотничество. Именно такая-то мнимо простодушная ехидна и способна на любые причуды, до которых иной грозный воин вроде Стормунда никогда не додумается. Например, поймать живую гадюку и… Ну его.

– Так… – Вебранд окинул пленников взглядом и мгновенно пересчитал их. – Четырнадцать. Да ваш неудачливый вожак – пятнадцать. Если за каждого взять по марке серебра, будет пятнадцать марок. Так?

– Не каждый день… – хотел сказать Хагир, но вместо голоса из горла вырвался какой-то невнятный хриплый рык. Судорожно кашлянув и сглотнув, он упрямо начал сначала: – Не каждый день встретишь человека, умеющего так хорошо считать.

– Ась? – Вебранд с преувеличенным вниманием наклонился к нему.

Сейчас Хагир во всех мелочах видел его лицо с бледной кожей и все не верил, что это не дурной сон. Глаза серые, водянистые, взгляд кажется неуловимым и каким-то расплывчатым, как будто глаза повернуты к тебе обратной стороной. Может быть, Вебранда и не зря зовут полуоборотнем… Ну, еще бы! Если кто-то тебя победит, то поневоле увидишь в нем мощь великана с мерзостью тролля.

Вебранд тоже разглядывал пленника – продолговатое лицо с прямоугольным широким лбом, с высокими скулами, как у многих квиттов. На переносице маленькая горбинка от старого перелома: в дружинах такую найдешь у каждого второго. Густые черные брови, а взгляд напряженный и скрыто-негодующий: как же, меня, такого доблестного, поймали сетью, как селедку!

– Надо же, какой ты смелый! – насмешливо восхитился Вебранд. – На Квартинг, на рабский рынок, не хочется? А? Есть у меня там один хороший приятель, Сэбьёрн Говорун, так он торгует рабами с большим размахом – завезет вас в такие земли, где люди с тремя ногами и двумя головами. А? Хочешь?

– Конечно, это любопытные места, – хрипло, но вполне спокойно заметил Хагир. – Не каждому повезет забраться так далеко.

Сейчас ему очень хотелось, чтобы трехногие люди оказались пьяными выдумками, но неприятная возможность проверить самому делалась все ближе.

– А может, не возиться? – сам у себя спросил Вебранд. – Лучше посадить вас в рядок и всем посшибать головы – простенько и быстро. А? Знаешь, был один такой конунг: он тоже попал в плен вместе с дружиной и попросил, чтобы его людей выстроили в ряд и отпустили потом всех, мимо кого он успеет пробежать с отрубленной головой. Не помнишь, сколько шагов он успел сделать?

– Десять, – ответил Хагир. Эту сагу он слышал еще в детстве, и не Вебранду было состязаться с одним из Лейрингов в знании древних героев. – А знаешь еще про одного, который считал серебро, когда ему вздумали отрубить голову?