300 спартанцев. Битва при Фермопилах

Помимо обычных школьных занятий, где детей обучали читать, писать и считать, педагоги заставляли своих воспитанников играть в подвижные коллективные игры, развивая в них сноровку и смекалку. Всех детей без исключения учили плавать, преодолевать различные препятствия, лазить по деревьям. С десяти лет мальчиков обучали музыке и танцам, преимущественно военным, демонстрирующим ловкость и умелое обращение с оружием.

В шестнадцать лет юные спартанцы становились эфебами, то есть «выпускниками». Их распределяли по агелам, группам по двадцать пять – тридцать человек. С этой поры главный упор в воспитании делался на развитие силы, выносливости, умении терпеть боль. Во главе агелы стоял агелат. Обычно это был отец одного из эфебов, имевший заслуги перед государством. Агела была прообразом будущего воинского подразделения – эномотии.

Достигнув восемнадцати лет, спартанские юноши становились меллирэнами, то есть «кандидатами».

Меллирэны всей агелой вступали в спартанское войско и были обязаны два года нести службу в пограничных крепостях. Агела преобразовывалась в эномотию, которая, в свою очередь, делилась на еще более мелкие подразделения – филы. Отныне главной обязанностью юношей, ставших воинами, было постижение нелегкой воинской науки. Юноши должны были за два года научиться владеть мечом и копьем, держать строй на марше и в бою, совершать различные перестроения в полном вооружении, перевязывать раны, выдерживать длинные переходы в жару и холод, днем и ночью.

Только после этого меллирэнов допускали к присяге. В двадцать лет все присягнувшие спартанские юноши становились ирэнами, то есть «достойными». Они по-прежнему проводили большую часть времени в военном стане, но уже не на границе, а поблизости от Спарты. Ирэны еще не имели гражданских прав, они лишь готовились стать полноправными гражданами. Для этого им было необходимо доказать свою доблесть, честность, непорочность и завести семью.

В тридцать лет ирэны становились спартиатами, то есть спартанскими гражданами. У них появлялось право участвовать в народном собрании, быть избранными на любую гражданскую должность, кроме эфората и герусии, а также на любую военную должность, кроме лохагов и гармостов. Всякий спартанец, вступающий в гражданский коллектив, получал от государства участок земли – клер. Обрабатывать этот участок были обязаны государственные рабы – илоты, отдававшие половину урожая своему господину.

Все женатые спартанцы объединялись в сисситии – так назывались коллективные трапезы, проходившие в вечернее время. Если утром и днем спартанский гражданин мог разделить трапезу дома с супругой, то вечером он был обязан находиться в кругу своих сотрапезников. На этих коллективных трапезах граждане не просто утоляли голод, здесь прежде всего обменивались новостями, вели беседы на различные темы, приглашали друг друга в гости, советовались по поводу разных дел.

В каждой коме, из которых состояла Спарта, было по шесть об – родовых объединений. Каждая оба имела свой дом сисситий. В каждом таком доме собиралось по несколько групп сотрапезников, которые подбирались по родству и знатности. В одной такой группе сотрапезников могло быть от пятнадцати до тридцати человек. Это зависело от числа граждан, имевших доступ на сисситии в той или иной обе. Каждый сотрапезник ежемесячно приносил два мешка ячменной муки, два больших сосуда с вином, корзину смокв, несколько головок сыра и немного денег для покупки мяса и рыбы.

Если кто-то из сотрапезников совершал жертвоприношение или уходил на охоту, то для общего стола поступала часть жертвенного животного или добычи. Те граждане, кто не вносил необходимые взносы, на общественные трапезы не допускались. Доступ туда был закрыт и для граждан, запятнавших себя каким-нибудь преступлением, трусостью в сражении и неожиданно овдовевшим. Не посещавшие сисситии спартанцы соответственно лишались части гражданских прав. Эти люди имели право участвовать в народном собрании и служить в войске, но их нельзя было избирать ни на какую должность.

* * *

Выйдя из эфорейона, Тимон отправился не к себе домой, а в гости к спартанцу Эвридаму, который вот уже несколько лет мыкался один, без жены. Супруга Эвридама скончалась при родах, произведя на свет третьего сына. В связи с этим получилась довольно запутанная ситуация. По спартанским законам спартанец, имеющий троих сыновей, освобождается от многих государственных повинностей. И Эвридам имел эти привилегии, но в то же время он был ограничен в гражданских правах из-за своего затянувшегося вдовства.

Эвридам был еще не стар, ему было сорок шесть лет. Участие во многих битвах с врагами ему дорого обошлось. В сражениях Эвридам потерял левый глаз и четыре пальца на левой руке, а также он сильно хромал на правую покалеченную ногу. Кроме этого, лицо Эвридама было покрыто ужасными шрамами, так что смотреть на него без содрогания было невозможно. Хромота и отталкивающий внешний вид отпугивали от Эвридама всех спартанок, поэтому он жил с рабыней, захваченной им в одном из походов.

Старший сын Эвридама был уже эфебом, двое младших сыновей пребывали покуда в детских илах. Мальчики виделись с отцом всего несколько раз в году по большим праздникам, все остальное время проводя в кругу своих сверстников.

Эвридам удивился, увидев Тимона на пороге своего дома.

– Заходи, гармосин! – с беззлобной иронией промолвил он, выслушав приветствие нежданного гостя. – Рад тебя видеть! Зачем-то я тебе понадобился, не иначе.

Единственный глаз Эвридама с нескрываемым любопытством сверлил Тимона, который чувствовал себя довольно неловко.

Действительно, когда-то Тимон был частым гостем Эвридама. В ту пору Эвридам был здоров и крепок. Он стоял во главе эномотии и обладал всеми гражданскими правами. Потом у Эвридама умерла жена, а его самого постоянно преследовали тяжелые увечья и раны. В конце концов Эвридам был отчислен из войска и забыт не только властями, но и многими друзьями.

– У меня к тебе серьезный разговор, – выдавил Тимон, слегка прокашлявшись, чтобы скрыть волнение.

– Тогда прошу в экус, приятель. – Эвридам сделал гостеприимный жест в сторону самого большого и светлого помещения в доме.

Эвридам был искренне рад встрече с Тимоном.

Проходя через мужской мегарон, Тимон покосился на молодую темноволосую женщину с большим некрасивым носом и небрежно одетую. Это была рабыня Эвридама, которая не только ублажала его на ложе, но и делала всю работу по дому. В данный момент она готовила обед, подкладывая в огонь очага корявые поленья. На огне стоял большой глиняный горшок, в котором булькало какое-то варево, судя по запаху, чечевичная похлебка с мясом.

Рабыня бросила на Тимона любопытный взгляд, поправив при этом растрепанные пряди своих черных вьющихся волос.

Оказавшись в комнате для гостей, озаренной алыми лучами заходящего солнца, проливавшимися в узкие окна, Тимон сел на стул.

Обстановка в комнате была бедна, почти убога. На двери висела выцветшая занавесь. В центре стоял овальный обшарпанный стол. По углам виднелась густая паутина. Давно небеленные стены потемнели от копоти светильников, которые освещают дом в вечернее время. Единственным украшением этой комнаты был мозаичный пол, на котором из разноцветных речных камешков были выложены атлетичные фигуры двух сражающихся гоплитов в полном вооружении.

– Скоро совсем стемнеет, – заметил Эвридам, усаживаясь на другой стул напротив гостя. – Ты можешь опоздать к обеду в дом сисситий.

Тимон сразу уловил намек Эвридама, мол, гость может в двух словах объяснить цель своего прихода и поспешить на обед, дабы у него не было неприятностей из-за опоздания. Эвридам не обидится на Тимона за это.

Тимон промолвил, глядя в лицо Эвридаму:

– Не беспокойся, друг мой. Я предупредил своих сотрапезников, что сегодня вечером меня не будет на общем застолье. Я сказал им, что государственные дела для меня важнее желудка. Мои сотрапезники отнеслись ко мне с пониманием. Хотелось бы, Эвридам, чтобы и ты выслушал меня с такой же гражданской ответственностью.

И без того сосредоточенное лицо Эвридама стало еще серьезнее.

– Я слушаю тебя, Тимон, – проговорил он, чуть подавшись вперед.

– Чтобы вновь стать полноправным спартиатом, друг мой, тебе нужно лишь жениться, – начал Тимон. – Я знаю, что женщины тебя сторонятся. Так вот, я хочу обсудить с тобой, какую из вдов ты согласен взять в жены. Со своей стороны я обещаю тебе устроить так, что выбранная тобой женщина не посмеет ответить отказом.

– Это и есть твое государственное дело? – с нескрываемым разочарованием произнес Эвридам.

– Друг мой, – с горделивым достоинством промолвил Тимон, – забота о каждом из сограждан есть первейшее дело любого спартиата, облеченного властью. Ведь защита отечества целиком ложится на плечи граждан. Ты славно послужил Спарте на полях сражений. Поэтому, Эвридам, твое ограничение в гражданских правах совершенно недопустимо. Вот почему я здесь.

Эвридам криво усмехнулся. Было видно, что благое намерение гостя скорее уязвляет его, нежели радует.

– Сдается мне, Тимон, что ты вещаешь чужими устами! – Эвридам откинулся на спинку стула. – Тебя небось эфоры обязали пожаловать ко мне, вот ты и стараешься!

Уловив перемену в настроении Эвридама, Тимон как ни в чем не бывало предложил:

– Может, перекусим чего-нибудь? Я что-то проголодался. Полагаю, твоя рабыня уже приготовила обед. За едой и продолжим наш разговор.

Эвридам не стал возражать. Он молча встал и удалился в поварню.

Вскоре Эвридам вернулся в гостиную вместе с рабыней, которая несла на подносе румяные ячменные лепешки, нарезанный козий сыр, соленые оливки и две глиняные тарелки с горячим чечевичным супом.

От запаха свежей еды у Тимона потекли слюнки и засосало под ложечкой.

– Похоже, дружище, твоя рабыня умеет недурно готовить! – с довольной улыбкой сказал он.

– Поверь, она прекрасно справляется не только с этим делом, – ухмыльнулся Эвридам и похлопал рабыню, выставлявшую яства с подноса на стол, по округлому заду.

Молодая женщина слегка покраснела. В то же время она не могла скрыть того, что ей приятен такой отзыв о ней ее господина.

– Пардалиска, – бросил Эвридам рабыне, направлявшейся обратно в поварню, – принеси воды и полотенце.

Пардалиска принесла небольшой медный таз с водой и приблизилась к Эвридаму, но тот кивком головы указал ей на гостя. Рабыня, обойдя стол, подошла к Тимону, держа таз обеими руками. На плече у нее висело льняное полотенце.

Наскоро ополоснув руки, Тимон с жадностью принялся за еду. Краем глаза он заметил, что Эвридам, перед тем как вытереть руки полотенцем, игриво смахнул с кончиков пальцев несколько капель прямо в лицо Пардалиске. Это лишний раз подтверждало то, что Эвридам вовсе не тяготится своей участью вдовца.

– Если твоя рабыня родит от тебя сына, то у него не будет гражданских прав, – как бы между прочим заметил Тимон после того, как Пардалиска удалилась.

– Как ты догадался, что Пардалиска беременна? – удивился Эвридам. – Она всего-то на втором месяце.

– Я и не думал об этом, – Тимон пожал плечами. – Я просто предупредил тебя, что твой сын от рабыни не сможет стать полноправным спартиатом. Только и всего.

– Мне это известно, – мрачно буркнул Эвридам, отправляя в рот ложку с супом.

– И еще, друг мой, мне жаль, что твои ласки и твое семя достаются какой-то рабыне, а не спартанке, способной родить крепких и таких нужных Лакедемону детей. – Тимон с печальным вздохом отломил от лепешки большой кусок. – Это меня сильно огорчает. И не только меня.

– Значит, ты все-таки пришел ко мне по поручению эфоров! – проворчал Эвридам. – Как видно, кому-то из них не спится спокойно при мысли, что мой сон беззаботен и крепок.

– Не злись, друг мой, – сказал Тимон, жуя лепешку. – Разве плохо, что эфоры вспомнили о тебе?

– Что же эфоры не позаботились обо мне четыре года тому назад? – сердито проговорил Эвридам. – Тогда от меня все отвернулись! И вдруг – такая милость от Эгидов и Тиндаридов! Мне это непонятно, клянусь Зевсом.

– Да брось ты в самом деле! – с легким раздражением обронил Тимон. – Сам ведь знаешь, что спартанская знать невзлюбила тебя за твою дружбу с царем Клеоменом. Клеомен едва не осуществил переворот в Спарте, столкнув лбами знать и народ, а ты был на стороне царя. Когда Клеомен умер…

– Выражайся точнее, – перебил Тимона Эвридам. – Клеомена подло убили те же Эгиды, Тиндариды и Пелопиды. Они обманом завлекли Клеомена в ловушку и расправились с ним! Как это на них похоже – одолевать силу низостью и коварством!

– Так вот, – невозмутимо продолжил Тимон, – со смертью Клеомена изменилось и отношение знатных граждан к тебе, друг мой. Не сразу, конечно. Знать хотела посмотреть, как ты поведешь себя, оставшись без своего могучего покровителя. И хвала богам, что ты повел себя благоразумно, не кинулся мстить за Клеомена, как некоторые из его любимцев. Кстати, где они теперь?

– Одни в изгнании, другие мертвы, – хмуро ответил Эвридам.

– То-то! – Тимон с важностью поднял кверху указательный палец. – Гражданские распри до добра не доводят. Хорошо, друг мой, что твое благоразумие оказалось сильнее чувства мести.

Под конец трапезы Эвридам выпил много вина, отчего обрел благодушное настроение. Он больше не пытался язвить и попрекать своего собеседника его запоздалым благородством, не изливал свою неприязнь на высшую спартанскую знать, которая невзлюбила царя Клеомена за его намерение урезать привилегии спартиатов.

Оказалось, что Эвридам давно обратил внимание на рыжеволосую Меланфо, подругу красавицы Астидамии.

– Я знаю, у этой рыжей бестии привередливый нрав, сговорить ее выйти за меня замуж дело очень непростое, – сказал Эвридам.

– Ты сделал прекрасный выбор, дружище. – Тимон ободряюще улыбнулся Эвридаму. – Остальное – моя забота. Верь мне, Меланфо станет твоей женой.

* * *

Леарх не стал дожидаться полуночи. Он пришел к дому сестры, едва погасли последние отблески заката.

Высокие кипарисы возле каменной изгороди гнулись под напором сильного южного ветра. По темному небу, заслоняя звезды, плыли огромные тяжелые тучи.

В тишине ночи было слышно, как в домах тут и там со стуком закрываются деревянные оконные ставни. Надвигалась непогода, и ее приближение окутывало смутной тревогой большой город, раскинувшийся на холмах в излучине двух рек – Эврота и Тиасы.

Леарх постучал в дверь условным стуком. Подождав немного, он стал колотить кулаком уже сильнее, решив, что Дафна крепко спит.

Наконец дверь отворилась.

На пороге стояла Дафна в очень коротком хитоне, ее голова была обмотана полотенцем.

– Чего пришел так рано? – неприветливо бросила Дафна, переступая босыми ногами на холодном каменном полу.

– Я подумал… – Леарх запнулся, не зная, как продолжить.

– Ладно, входи! – посторонившись, сказала Дафна.

Леарх вошел в дом.

– Она еще не пришла, – сообщила Дафна брату, пройдя вместе с ним в центральную комнату с очагом. – Ты побудь здесь, а мне надо успеть домыться.

Леарх шутливо шлепнул сестру пониже спины, заметив при этом, что если у таинственной незнакомки эта часть тела столь же прелестна, как у Дафны, то, значит, он не зря пришел сюда.

– Могу тебя обрадовать, братец. С этой частью тела у моей подруги все в порядке, – промолвила Дафна, удаляясь в купальню. – Только не вздумай при первой же встрече с ней давать волю рукам. Эта женщина не выносит грубых мужчин.

– Ты, случаем, не богиню Артемиду пригласила в гости? – усмехнулся Леарх.

– Почти угадал, – ответила Дафна и скрылась за дверной занавеской.

Последняя фраза сестры произвела на Леарха двоякое впечатление. С одной стороны, ему льстило то, что некая знатная богоподобная женщина возжелала, чтобы он стал ее возлюбленным. Вместе с тем в Леархе вдруг поселилось какое-то непонятное беспокойство. Словно кто-то невидимый шепнул ему на ухо, что встреча с этой незнакомкой внесет разительные перемены в его жизнь. У Леарха даже мелькнула мысль, а не уйти ли домой?

И только боязнь стать посмешищем в глазах сестры и еще сильное желание увидеть таинственную незнакомку удержали Леарха от этого шага. Томимый ожиданием и внутренним волнением, Леарх обошел все помещения дома и вновь вернулся в мужской мегарон.

Дафна вышла из купальни с распущенными по плечам влажными растрепанными волосами. На ней была длинная линостолия с разрезами на бедрах.

Леарх спросил у сестры, куда она спровадила своих служанок.

– А ты уже все проверил! – усмехнулась Дафна. – Я отправила их к одной своей подруге. У нее семейное торжество, а повариха заболела, пусть-ка мои служанки потрудятся на славу. Они ведь у меня обе мастерицы в приготовлении яств. А нам здесь лишние глаза и уши ни к чему.

– Мне приятно, что ты так заботишься обо мне, сестричка. – Леарх погладил Дафну по обнаженной руке.

– Не о тебе, а о ней, – многозначительно произнесла Дафна.

– Ах вот как! – Леарх изумленно повел бровью. – Я заинтригован, сестра! Теперь ты можешь назвать имя этой женщины?

– Не могу.

– Почему?

– Она может передумать и не прийти. Я же из-за твоего любопытства не хочу прослыть излишне болтливой.

– Ну, вот что, сестра, – заявил Леарх, – долго ждать я не намерен. Жду еще полчаса и ухожу. Где у тебя клепсидра?

– Не задирай нос, братец, – сказала Дафна. – Лучше помоги развести огонь в очаге. Похоже, ночь будет прохладная.

По черепичной кровле дома дробно застучали крупные дождевые капли.

Леарх принес из внутреннего дворика сухих дров.

Вскоре в очаге затрещало веселое пламя, пожиравшее смолистые сосновые поленья.

Брат и сестра уже собрались было чем-нибудь подкрепиться, но внезапно в дверь дома негромко постучали.

Леарх вздрогнул, замерев с поленом в руке.

– Она! – радостно выдохнула Дафна и поспешила в прихожую.

Леарх швырнул полено в огонь, одернул на себе хитон и уселся на стул, на котором только что сидела Дафна. Сердце его было готово выскочить из груди. Томимый догадками, Леарх старательно вслушивался в голоса приближающихся подруг. Голос Дафны явно заглушал негромкий мягкий говор ее поздней гостьи. Голоса звучат все ближе, все явственнее. Вот колыхнулась широкая дверная занавеска, и в мегарон вступила улыбающаяся Дафна. За нею следом вошла жена царя Леонида, Горго.

Увидев царицу, Леарх решил было, что ее появление здесь никак не связано с ним. Он подумал, что Горго просто пришла навестить Дафну, с которой она сблизилась с той поры, как Дафна вышла замуж. Дело в том, что супруг Дафны Сперхий и царь Леонид были давними друзьями.

Однако улыбка сестры и ее взгляд, обращенный к брату, говорили совсем о другом. Это привело Леарха в полнейшую растерянность. По этой причине произнесенное Леархом приветствие прозвучало, как плохо заученный урок.

Горго сделала вид, что не замечает смущение и волнение Леарха. Ей было приятно, что юноша-олимпионик, сполна вкусивший почестей от властей, встречает ее без всякого зазнайства, с нескрываемой робостью и почтением.

– Здравствуй, Леарх! – сказала Горго, сбросив с головы намокшее под дождем покрывало. – К сожалению, на меня пролились слезы с небес. Ничего, что я пришла чуть раньше условленного срока? – Горго повернулась к Дафне: – Это из-за непогоды. Я хотела добежать до твоего дома в сухом виде, но все же угодила под дождь.

– Ты же знаешь, я всегда рада тебя видеть, – промолвила Дафна, обняв Горго за талию. – Садись к очагу, обсушись. Сейчас я принесу вино и фрукты.

Леарх придвинул стул царице.

– Подбрось-ка еще дров в очаг, – велела брату Дафна.

Леарх отправился во внутренний дворик за новой охапкой сухих поленьев.

Дафна выскочила следом за ним.

– Мне не нравится, как ты держишься, Леарх, – недовольно проговорила она, дернув брата за хитон. – Что с тобой? Встряхнись! Будь смелее!

– Если б я знал, что мне предстоит встреча с Горго, то ни за что не пришел бы сюда! – огрызнулся Леарх.

– Как ты труслив, братец! – скривилась Дафна. – Пойми, царица такая же женщина.

– У этой женщины есть супруг, и не кто-нибудь, а царь Леонид! – рявкнул Леарх прямо в лицо Дафне. – Если до Леонида дойдет, что я посягаю на его жену, знаешь, что со мной будет! Знаешь?..

– Не думала я, что ты так малодушен, Леарх, – разочарованно промолвила Дафна. – Тебе улыбнулась такая удача, а ты трясешься, как заяц! Если хочешь знать, братец, Горго по уши в тебя влюблена, а Леонид ей безразличен. Ведь Горго выдали замуж за Леонида против ее воли.

Леарх мрачно молчал, глядя на дождевые струи, стекающие с покатой крыши портика на мощенный плитами двор.

– Смелее, братец! – Дафна взяла Леарха за руку. – Леонида еще долго не будет в Спарте, поэтому нечего беспокоиться раньше времени. Умоляю, не огорчай Горго своим отказом. Она такая милая и добрая! Ей так плохо живется с Леонидом. Прояви же сострадание!

– Хорошо, – выдавил из себя Леарх, хмуря брови. – Я согласен быть любовником Горго, но только до возвращения Леонида в Спарту. Так и скажи об этом царице. Только не сегодня скажи, а как-нибудь при случае, – смущенно добавил Леарх.

– Ты прелесть! – Дафна чмокнула Леарха в щеку.

Затем Дафна поспешила в подвал за вином. Леарх же направился к дровам, сваленным в углу двора под навесом. В глубине души он сожалел, что не ушел домой, хотя внутренний голос толкал его к этому.

Глава вторая

Меланфо

В облике Горго не было ничего отталкивающего, скорее наоборот. Она была безупречно сложена, все линии ее тела были приятны для мужского глаза. У нее была гибкая шея, маленькие уши, округлый, чуть выпуклый подбородок и красиво очерченные губы, словно Природа, сотворяя эти уста, желала дать образчик совершенства всем ценителям женской красоты. То же самое можно было сказать про глаза Горго, большие и томные, разрез которых и белизна глазных яблок напоминали глаза большерогих критских коров. Недаром за Горго еще с детских лет закрепилось прозвище Волоокая. Брови Горго имели плавный изгиб, но из-за густоты этих бровей взгляд ее порой казался излишне пристальным. К тому же у Горго имелась привычка, размышляя над чем-нибудь, хмурить брови, отчего на ее лице часто появлялось выражение замкнутости.

Глазами и губами Горго уродилась в мать, которая блистала красотой в любую пору своей жизни. От матери же Горго достались вьющиеся черные волосы такие густые, что никакие заколки не могли удержать ее пышные локоны в том положении, в каком надлежало по стилю прически. Потому-то Горго не носила излишне вычурные прически и зачастую просто стягивала волосы длинной лентой на затылке или прятала их под калафом. Этот головной убор был необходимым атрибутом для многих знатных спартанок.

От отца, царя Клеомена, Горго достался прямой, немного тяжелый нос, который, впрочем, соответствовал ее твердому нраву. Этот нрав Горго тоже унаследовала от отца.

Горго с юных лет выделялась среди своих сверстниц тем, что рано перестала играть в куклы. Горго раньше многих своих подруг научилась читать и писать, уже в девять лет задумчивая дочь царя предпочитала играм чтение героических поэм Гомера или мифических сказаний Гесиода. Когда умерла мать Горго, то воспитанием шестнадцатилетней царской дочери занялась Гегесо, родная тетка Горго. Царь Клеомен не противился этому, поскольку питал самые добрые чувства к родной сестре своей жены. Гегесо увлекалась поэзией Сафо. От нее тягу к чувственным стихам лесбосской поэтессы унаследовала и Горго.

Клеомен прочил в мужья своей дочери Леотихида, сына Менара, из царского рода Эврипонтидов. Леотихид занял трон Эврипонтидов, сместив с него Демарата, сына Аристона, благодаря поддержке Клеомена. Позднее выяснилось, что Клеомен, подкупив нужных людей, оболгал Демарата, назвав того незаконнорожденным. Тем не менее Леотихид остался на троне Эврипонтидов, поскольку Демарат бежал к персам и не собирался возвращаться.

Вражда между Клеоменом и Демаратом была давняя. Этим двоим честолюбцам было тесно в Спарте, они мешали друг другу. Если честолюбие Демарата выражалось в том, что он стремился побеждать не только на полях сражений, но и на общегреческих состязаниях в Олимпии, то Клеоменом двигало жгучее желание одному царствовать в Спарте. Демарат прославил Лакедемон, одержав победу в ристании колесниц на Олимпийских играх. Клеомен вел бесконечные войны с соседними греческими государствами в надежде, что спартанское войско проникнется к нему такой преданностью, какой не добивался в прошлом никто из спартанских царей. Опираясь на войско, Клеомен надеялся совершить в Спарте государственный переворот, низвергнув владычество эфоров.

Однако расчет Клеомена не оправдался. Войско не пошло за ним, когда он попытался ограничить власть эфоров. Клеомен бежал к фессалийцам, которые дали ему конное войско. В Фессалии у Клеомена было много друзей из числа тамошней знати. Кроме фессалийцев, к Клеомену присоединились фтиотийские ахейцы, опунтские локры, мегарцы и кое-кто из аркадян. С большим воинством Клеомен подступил к границам Лаконики.