Полная версия
Викинги. Заклятие волхвов
Печаль, которая так созвучна его собственной печали! – неожиданно понял скальд.
Наверное, именно в тот вечер Гуннар Косильщик стал близок ему, как никто на острове. Именно тогда началась их дружба, дружба старшего и младшего, большая дружба, о какой слагают красивые висы…
3
«Почему, думаешь, все народы, поклоняющиеся Одину Одноглазому, Все-Отцу, так любят изображать драконов? – спросил однажды Гуннар Косильщик. – Почему называют драконами свои корабли и украшают их деревянными драконьими головами? Для чего выковывают их изображения из дорогих металлов, вырезают из дерева, из кости и рыбьего зуба?»
Конечно, не просто так! Когда-то на земле было время драконов, неторопливо рассказывал Косильщик. Не только люди, даже боги-ассы еще не были рождены. Лишь злобные великаны все время пытались захватить богатые и плодородные земли Мидгарда. Именно тогда огнедышащие драконы летали над землей на своих огромных и сильных крыльях, охраняли пустынные земли от великаньих набегов.
Это была долгая, большая война. Благородные драконы все как один пали в неравных битвах, но благодаря их доблести великанам так и не удалось заполучить Мидгард, они так и остались жить в своем сумрачном, холодном Утгарде.
Вот почему для всех народов, населяющих фиорды, погибшие драконы до сих пор являются символом воинственности и мужества. И боги-ассы тоже помнят их доблесть. Храбрым ратникам, ступившим на дорогу викинга, они, как награду, дарят капли драконьей крови. Эта кровь спит в человеческих жилах, и может долго спать, вот если почувствовать ее в себе, разбудить, то она сразу сделает человека еще сильнее и яростнее…
Да, это нелегкий труд – почувствовать в себе кровь драконов, подытожил Гуннар. Многим это так и не удается до конца жизни. А во многих ее совсем нет, это тоже можно понять. Но воин, которому все-таки удалось почувствовать ее в себе, становится вдвое, втрое сильнее…
Сьевнар запомнил его слова. Кровь драконов… Вот, значит, оно как…
* * *В сущности, Гуннар рассказывал ему очень много непривычного и даже странного. И потом, спустя годы, когда минуло много зим и лет, когда жизнь его потекла по другому руслу, Сьевнар вспоминал уроки мастера меча и заново обдумывал их, особенно, их первые уроки, где он, если говорить откровенно, – совсем юнец, таращил от удивления глаза и часто не верил своим ушам.
Например, Складный всегда знал, что обоерукий боец, тот, который умеет сражаться двумя мечами одновременно, – куда опаснее для противника. Высшее искусство воина – вести бой двумя мечами, считалось на побережье. А Гуннар утверждал, что два меча – это баловство, не больше. Мол, с двумя мечами можно драться против неуклюжих пентюхов, которых нужно валить пучками, как колосья под ударом серпа. Как почувствуешь, что против тебя сражается боец равный по силе и ловкости, немедленно бросай второй меч, потому что он будет только мешать, советовал Гуннар.
Почему? Погоди немного, сам поймешь со временем…
А странные упражнения, что задавал ему Гуннар, уводя на дальний, пустынный берег острова – одни они чего стоят…
Удивительные упражнения, совсем непривычные!
Сьевнар, к примеру, был уверен – чтобы научиться быстрым ударам меча, надо просто рубить и рубить, тренируя руку на скорость. Напрячь все силы, и рубить, как еще?
А Гуннар говорил – нет, не так! Чтобы почувствовать в себе скорость, нужно сначала научиться двигаться медленно и плавно. Расслабиться до конца, поплыть, словно пушинка, подхваченная потоком воздуха. И чем медленнее, мол, ты научишься плыть своим телом, тем быстрее станут впоследствии твои движения. Поплыви по воздуху тихо-тихо, едва уловимо, услышь внутри себя особую мелодию движения и потом, когда решишь двигаться быстро, скорость сама придет к тебе, утверждал знаменитый мечник. Ты – скальд, ты должен понимать, что своя, скрытая мелодия есть в каждом движении и в любом деле.
Странная, наверное, эта была картина, усмехаясь, вспоминал, Сьевнар. На заснеженном берегу острова стоял воин с мечом в руке и медленно водил им по воздуху. А Гуннар сидел рядом, закутавшись в плащ, и поигрывал деревянной палочкой. Медленнее, мол, еще медленнее…
Неожиданно – хлоп! Палочка больно щелкала по костям. Торопишься, воин, еще медленнее…
Обычно свеонские ратники, постигая искусство боя, заучивали два-три десятка ударов, уходов и обманных движений, которыми и пользовались. Бывалые ратники утверждали – бойцу не нужно знать много атак и обманок, лишние только мешают в схватке. Зато те, что есть, нужно знать твердо!
А Гуннар говорил – нет, не так! Чем больше, мол, разных вариантов защиты или нападения в голове, тем быстрее тело выбирает нужное, хотя, кажется, должно быть наоборот…
Только когда Сьевнар начал двигаться так, чтоб не получать палкой по рукам и ногам, Гуннар, наконец, извлек из ножен свой прославленный Самосек.
Они сражались, но это опять были медленные, плавные сражения, больше похожие на какие-то танцы, когда мечи даже не звенят друг о друга, а только тихо, почти неслышно соприкасаются.
Только так, медленно, можно увидеть и понять, что происходит в схватке, утверждал Гуннар. Запомнить движения, прочувствовать их всем телом. В звоне клинков поздно вращать тяжелые жернова мысли, в бою тело само должно думать и чувствовать.
«Кровь драконов…»
Были, впрочем, упражнения еще более удивительные. Однажды Гуннар привел Сьевнара в одну из пещер и посадил считать капли. Вот именно – капли. С потолка сочилась вода, методично ударяя в каменную чашу, а Сьевнар должен был сосчитать каждую.
Сначала это показалось Сьевнару легким заданием, но он скоро убедился, насколько это тяжело – не пропустить ни одной, не уплыть мыслями, не отвлечься…
Откуда все это взялось? Кто и где учил Косильщика таким диковинкам? – Сьевнар все еще не знал. И нужны ли вообще подобные умствования? – не понимал он. Слишком сложно как-то, не при вычно…
И какое отношение, к примеру, имеют капли к искусству меча? – недоумевал Сьевнар. Но Гуннар только посмеивался в ответ.
Да, первое время он совсем не понимал Косильщика, пытался возражать и спорить. Но под насмешливым взглядом старшего брата особенно не поспоришь. Вот это он быстро понял. Да и деревянная палочка умела хорошо убеждать, Гуннар всегда попадал по особо болезненным точкам.
«Чувствовать, чувствовать, чувствовать! – повторял Косильщик как заклинание. – Не видеть, не слышать, не осязать по отдельности – все вместе, все сразу! Учись чувствовать и думать делом, воин-скальд! Тело – быстрее разума!»
Только потом, ближе к весне, после бесчисленного количества плавных боев-танцев, какого-то невероятного множества сосчитанных капель, Гуннар вдруг начал незаметно, исподволь ускоряться, и Сьевнар тоже ускорился вместе с ним. Сам с удивлением ощутил, что еще никогда в жизни не двигался так ловко и стремительно. Неожиданно ловко, неожиданно стремительно даже для самого себя. Начал видеть и замечать малейшее движение противника, тень на его лице, дрожание губ…
Прав оказался знаменитый боец! Их медленное и плавное само обернулось быстрым и сильным. В точности как монета, которая, падая, оборачивается другой стороной.
Он все-таки почувствовал в себе кровь драконов! – гордился и радовался Сьевнар.
Гуннар поощрительно кивал ему. Впрочем, не забывал напомнить, что молоденькому селезню рано крякать в полную силу, чтоб не сорвать раньше времени голос.
Он, Косильщик, едкий как неспелая клюква. В любую корчагу с медом подбросит щепотку соли…
* * *«Чувствовать, чувствовать, чувствовать!»
Гуннар часто это повторял, очень часто.
Сьевнар помнил, как однажды утром Косильщик привел его на плотный прибрежный песок, сунул в руки деревянную палку и натуго завязал себе глаза темной тряпицей. «А теперь, воин, попробуй меня ударить».
Сьевнар давно уже не удивлялся странным упражнениям старшего брата, но это показалось более чем странным. Ударить незрячего? Что может быть проще?
Оказалось – нет. Каким-то чудесным образом Косильщик, ничего не видя, отбивал все его атаки. Даже когда Сьевнар, разгорячившись, нападал практически в полную силу, Гуннар только посмеивался, легко блокировал все его удары и несколько раз ощутимо приложил по бокам и бедрам.
«Теперь ты понял, что значит чувствовать?»
Понял?
Вряд ли…
По-настоящему Сьевнар понял это позже, только тогда, когда сам оказался с завязанными глазами. Гуннар двигался где-то рядом, время от времени тихо посвистывал, обозначая присутствие, а он, спотыкаясь на неровностях, беспомощно ковырялся со своей палкой. С досады месил воздух перед собой, как дюжая баба тесто, и все равно пропускал насмешливые удары Гуннара. Со временем Косильщик и свистеть перестал. Нападал молча, тихо, неуловимо.
«Говоришь, воин, сражаться вслепую невозможно? А разве я не показывал тебе невозможное? Нет, я все-таки зря взялся учить тебя, вбивать в дырявую голову искусство меча – все равно что переливать хорошее пиво в худой бочонок…»
Прошло время, прежде чем Сьевнар освоился в слепом бою, начал отражать атаки Гуннара по звуку, по движению воздуха, по мельканию теней, падающих на лицо. По интуиции, в конце концов, потому что иначе это странное состояние не определишь.
Он все-таки научился «чувствовать»…
* * *И еще один урок запомнился Сьевнару на всю жизнь. Отчетливо, как немногое из прошлого остается в памяти.
Простой урок. Однажды, перед началом тренировочного поединка, Косильщик вдруг пригнулся, подобрал с земли камешек-голыш и быстро кинул его в противника. Сьевнар интуитивно отбил камень движением меча, но в это время клинок Косильщика уже оказался у его горла.
«Ты понял, воин, что я хотел тебе показать? Запомни и заруби себе на носу, бой – это не благородный поединок на равном оружии. В бою нет правил и нет законов, в бою только один закон – победить или умереть… Говоришь, знаешь? Говоришь, уже ходил в набеги с дружиной? Тогда почему же ты оказался не готов к маленькому, безобидному камешку, которым не убьешь и ворону? Вот то-то…»
* * *Как учат плавать малую ребятню? Берут и бросают в воду на глубине, сказал ему Косильщик как-то утром.
К чему он? Так, между прочим. В сущности, он хотел сказать, что завтра ему, Сьевнару Складному, предстоит поединок. И этот бой будет совсем не легким. Сам Хаки Суровый хочет посмотреть, чему за полгода научился молодой воин. Он сам выставит противника, а кто это будет – узнаешь завтра.
Гуннар многозначительно покачал головой. Сьевнар согласно хмыкнул, чувствуя, как в животе предательски сжалось.
Значит, его посчитали готовым! Значит, пришла пора показать свое воинское умение…
4
– Сангриль, постой! Погоди-ка… – окликнул девушку Рорик.
Впрочем, не девушку, конечно. Уже молодую женщину, вдову. Но, глядя на нее, никак не скажешь, что она была замужем.
Совсем девчонка с виду, часто думал ярл, наблюдая за ней. Впрочем, нет, не девчонка…
Прекрасная дева-валькирия! Волосы – как червонное золото, глаза – как синие озера среди горных ложбин, что не имеют дна… А ее улыбка! Серебряные колокольчики ее мелодичного смеха! Ее высокая, туго обтянутая одеждой грудь, гордый подъем белой шеи, длинные, упругие ноги, что так легко, играя, переносили ее сейчас с камня на камень через ручей…
Лишь иногда, вдруг, она как-то совсем по-детски подожмет кулачки или сядет, послушно сложив на коленях ручки, или искренне, с ребяческим восторгом ахнет, радуясь новой золотой безделушке. Тогда – да, кажется, совсем девочка Последнее время Рорик ей много всего дарил. Остальным объяснял, что жена любимого брата не должна чувствовать себя обделенной в его семье. Но это – отговорка для других. Не будешь же всем рассказывать, как он сам радуется, вручая подарки, с каким удовольствием наблюдает за блеском глаз, за ярким румянцем радости на красивом личике с чуть заметными крапинками веснушек.
Как у ребенка!
Конечно, что там ее замужество, недолго длилось… Сангриль и теперь еще шестнадцати зим не исполнилось…
Эх, Альв, Альв, брат мой…
Догоняя ее, Рорик все ускорял и ускорял ход. И все равно пришлось окликать. Быстрая она оказалась, как козочка.
– Это ты, Рорик? Откуда? – как будто удивилась Сангриль, оглянувшись.
Хотя, ярл мог бы поклясться, она давно заметила, что он следует за ней в отдалении.
– Я, Сангриль. Погоди, вместе пойдем.
– Ты тоже к хуторам борнов, ярл?
– Вот, решил пройтись… – неопределенно ответил Рорик.
Он вслед за ней начал перебираться через разлившийся, бурлящий ручей.
Весна в фиордах уже вступала в свои права. Ночами великан Виндлони еще размахивал ледяным топором, подмораживая талые лужи и остатки почерневшего снега, но днями Соль-солнце легко уничтожало его ночные труды. В его ярком, теплом, брызжущем свете фиорды оживали перезвоном ручьев и капелей и птичьим гомоном.
Хорошее время – весна! Веселое время!
Осторожно переступая с камня на камень, – летом этот ручей воробью по колено, а сейчас, видишь ты, разыгрался! – Рорик чувствовал почти юношеское нетерпение, словно он, мальчишка, стремится за своей первой женщиной.
Весна!
И правильно, что Сангриль решила сегодня навестить дом родителей, и вовремя он заметил это, отправившись вслед за ней по тропе через горы, радовался ярл.
Задумался, замечтался и получил в отместку! Камень под ногой неожиданно повернулся, на миг Рорик застыл, напружинился телом, пытаясь удержать равновесие. Но не удержался, рухнул в воду.
Ледяная вода ошпарила, блестящие брызги плеснулись в небо, а по берегу раскатился серебристый смех.
Смущенный, злой, мокрый насквозь ярл выскочил из ручья так же быстро, как стрела срывается с тетивы лука.
Вот напасть, показал свою ловкость! И это он, ярл и морской конунг, умело пробегавший по скользким веслам боевых кораблей!
– Ой, Рорик! Да ты промок весь! – подскочила к нему Сангриль. – Снимай одежду немедленно!
Он послушно скидывал с себя тяжелые мокрые вещи, а ее ловкие пальчики теребили его, помогали. И лукавая, белозубая улыбка совсем рядом, и ее пряный, такой женский запах… Рорик сам не сразу сообразил, что остался перед Сангриль совсем голым. Растирал до красноты мускулистое тело, пытаясь согреться.
А чьи это теплые, маленькие ладошки тоже с силой трут ему живот и спину?
Рорик поднял глаза. И вдруг схватил ее, с силой прижал к себе, такую теплую, мягкую, желанную. Сангриль что-то пискнула, но он уже не слушал ее, толчком опрокинул на спину, сам упал на нее. Путаясь в складках, стягивал с нее одежду, а что не поддавалось – рвал крепкими пальцами, задубевшими от работы на веслах. Сангриль, вроде бы, охала, взвизгивала, отбивалась, но он почти не слышал ее. Собственная кровь стучала в висках сильнее и громче ее тонкого голоска.
Ярл не сразу почувствовал, что ручки Сангриль уже не мешают, а, скорее, помогают ему. И ее тонкие пальчики уже крепко обхватили его вздыбленный мужской корень, ловко направили его куда-то внутрь, в мягкое, теплое, влажное…
Рорик вошел в нее быстро, яростно, проткнул своим кожаным копьем, как протыкал противников деревянным копьем. Как проткнул бы Сьевнара Складного, попадись тот ему на пути! Как проткнет когда-нибудь!..
И ярл все колол и колол копьем. И, больше не сдерживаясь, прокричал клич победы, славящий Одина Бога Ратей. И услышал в ответ ее крик, острый, пронзительный…
Крик наслаждения!
* * *Весело горел костер, согревая теплом. И нежное женское тело, прильнувшее к нему сбоку, тоже хорошо согревало.
Рорик смотрел на огонь, следил, как приплясывают на черных углях рыжие языки пламени, и видел… Наверное, многое видел, хотя не взялся бы описать – что. Ему было спокойно, как давно уже не было.
Что ж, он обещал покойному Якобу, что месть его будет сладкой… И она была сладкой!
Взяв Сангриль один раз, обильно излив в нее семя, он встал, помог ей подняться. И смотрел на нее, обнаженную, разведя в сторону ее руки, которыми Сангриль все еще пыталась закрыться. И, к собственному удивлению, снова почувствовал волну желания. Нет, не нужны слова… Зачем они?! Схватив за плечи, Рорик снова повалил ее, перевернул на живот и вошел сзади. Опять овладел ей во славу Одина, Бога Мести! Но двигался уже не так яростно, тянул наслаждение. Любовался тонкой спиной с чуть заметным золотистым пушком, плавным, гладким расширением бедер, мял ладонями ее нежную кожу. С удовольствием слушал, как ее звонкие вскрики эхом отдаются в окрестных скалах…
Он обещал…
– И что же теперь, Рорик? – вдруг спросила Сангриль, перебивая его мысли.
– Теперь… – ярл помедлил. – Я скажу тебе, что будет теперь… Теперь ты будешь моей женой! Сегодня же вечером я объявлю всем, что жена моего покойного брата – моя жена!
– Это не всем понравится…
– Кому – не всем? – удивился Рорик.
– Ну, многим…
– Подавиться мне усмешкой Локки Коварного – кому не понравится, пусть жуют собственные зубы! Или я не ярл? Или не хозяин вод и земель Ранг-фиорда?!
– А Ингрив? Твоя жена?
– Ты тоже теперь моя жена… – Рорик осторожно, чтобы не поцарапать твердой ладонью, погладил Сангриль по мягкой спине. – И, клянусь одним глазом Одина, жена куда лучше…
– Лучше Ингрив? – она кокетливо блеснула глазами.
Рорик немного помолчал. Признался:
– Ингрив – холодная, как зимнее море. Я никогда не слышал от нее во время любовных ласк не то что крика, даже вздоха…
– Она родила тебе двух крепких сыновей, – напомнила Сангриль.
– Ничего, ты тоже родишь. Еще больше, – пообещал Рорик. Усмехнулся: – Боги – свидетели, уговорить Ингрив на то, от чего появляются дети, мужчине, наверное, не легче, чем для женщины – сами роды…
– Не знаю… Я все-таки боюсь ее, – призналась Сангриль.
– Со мной? – снова удивился Рорик. – Со мной тебе ничего не надо бояться, запомни это!
– Конечно, мой ярл… Мой владетель! Мой самый сильный, самый могучий… Когда ты берешь меня, мне кажется, что я заполнена до краев. – Сангриль крепче прижалась к нему, потерлась щекой о его плечо. – А ты подаришь мне еще что-нибудь красивое?
– Все самое красивое, что у меня есть! – растроганно пообещал Рорик.
Глава 2
Радость Богов
Шумели весла.Железо звенело.Гремели щиты.Викинги плыли.Мчалась стремительноСтая ладей.Несла дружинуВ открытое мореПервая песнь о Хельги, убийце Хундинга VIII–X вв. н. э.1
Ингвар Крепкие Объятия смотрел на Сьевнара с другого края утоптанного ратного поля, и этот взгляд скальду совсем не нравился. Брови хмурятся, в глазах разгорается мутное недоумение гнева, толстые пальцы сжимаются и разжимаются на древке огромной секиры, любимого оружия силача.
Свою секиру Ингвар назвал Глитнир, что значит – Блистающая. Он, действительно, в любое время и в любом месте ухитрялся так начистить широкое лезвие, что оно сверкало не хуже полированного серебра. Она и теперь блестела, отражая солнце, словно насмешливо скалилась в лицо сопернику. Точно как живая, ехидная улыбка…
Улыбка секиры и ярость ее хозяина…
А все Гуннар Косильщик! Именно он перед этим подходил к Ингвару и что-то ему нашептывал, поглядывая в сторону ученика.
Весело поглядывал и картинно разводил руками, словно сам удивляясь тому, что сообщал. А с чего бы ему веселиться? Когда Хаки Суровый передал, что хочет посмотреть нового ратника в единоборстве, Сьевнар понял, против него выставят кого-нибудь из опытных бойцов острова. Но не самого же силача Ингвара, который убил в сражениях больше людей, чем иной волос на голове вырастил!
– Что ты ему сказал? – настороженно поинтересовался Сьевнар, когда Косильщик вернулся к нему.
– Сказал, что ты обещаешь обрубить ему уши так же быстро, как он трижды взмахнет секирой. Но, может быть, не станешь этого делать из уважения к его старой, больной спине и дрожащим коленям…
– Но я этого не говорил! – возмутился скальд.
– Говорил не говорил – теперь без разницы. Слово сказано – назад не воротишь, – туманно пояснил Гуннар. – Стой, воин, подожди…
Он снова направился к Ингвару и опять что-то ему втолковывал. Сьевнар с тревогой наблюдал, как силач возмущенно встряхивал головой, тяжело дышал и громко сопел, слушая Гуннара. Казалось, еще немного, и он начнет рыть землю ногами и выпускать из ноздрей клубы яростного пара, как матерый вепрь при виде обкладывающих его собак.
– А сейчас что? – спросил Сьевнар, когда старший брат снова вернулся к нему с самым невозмутимым видом.
– Сказал, что он со своей секирой Глитнир напоминает тебе старую бабу, ковыряющую огород деревянной лопатой, – пояснил Косильщик. – А еще ты просил ему передать, что колуном в его руках хорошо было бы рубить сучковатые пеньки, но для настоящего поединка он так же годится, как трухлявое дерево для весла. Впрочем, ты уважаешь его прошедшую славу и обещаешь не двигаться слишком быстро. Пусть ему удастся хоть пару раз скрестить секиру с твоим мечом, прежде чем ты вышибешь ее из рук.
– А он что?
– Ничего. Как видишь. По-моему, он немного расстроен от такого нахальства. Бывает, что воины задирают друг друга перед поединком, но нужно быть о двух головах, чтобы так дразнить Крепкие Объятия. Зря ты просил передать ему это.
«Немного расстроен? Это очень мягко сказано…»
– Я не просил, – безнадежно пробормотал Сьевнар.
– Наверно, ты забыл попросить, – ухмыльнулся Гуннар. – Но на то и существуют друзья, чтобы догадываться самим. Я сделал это за тебя и вижу, что теперь ты будешь сражаться в полную силу.
– Он тоже будет! – с чувством ответил Сьевнар.
Скальд косился на другой край поля, где Крепкие Объятия взялся разминать руки и плечи, свирепствуя с неподъемной Глитнир. Ее вес, наверное, был втрое-вчетверо больше обычных боевых топоров, использовавшихся ратниками фиордов, а лезвие – в два раза шире. В могучих руках Ингвара Глитнир в щепки разбивала многослойные деревянные щиты и прорубала крепкие кольчуги двойного-тройного плетения. Воистину, оружие – под стать его силе. Вот и сейчас воин с легкостью перекидывал ее из одной руки в другую и раскручивал над головой до низкого, свистящего звука. Выразительно поглядывал на противника, свирепо скалил зубы и дрожал ноздрями от негодования.
Силач – простоват и доверчив, он, похоже, не усомнился, что молодой Сьевнар Складный насмехался над ним. А все Гуннар!
На острове каждый знает – разозлить Ингвара не легко, подобно многим очень сильным людям Крепкие Объятия непробиваемо добродушен и охотно смеется сам над собой вместе с зубоскалами. Но если задеть его по-настоящему, то унять потом так же трудно, как остановить пригоршней горный поток, это тоже знают…
– Не сомневаюсь, – подтвердил Гуннар. – Будет! Сейчас он в таком настроении, что способен раздавить тебя, как медведь лягушку, и, клянусь всеми богами-ассами, у него хватит силы. Но – не думай об этом, воин. Пусть Ингвар силен как дикий кабан, зато тебе удалось заранее лишить его хладнокровия. Его гнев станет твой силой.
«Кому-кому удалось? Ну, Гуннар, ну, старший брат…»
– Если он прихлопнет меня, как муху, ты будешь виноват.
– Боги простят мне эту вину, – спокойно заметил Косильщик. – Погибнуть от руки Ингвара – честь для любого, он – опытный боец, умело сочетающий медвежью силу и лисью хитрость.
Это утешение не слишком утешило.
– Так вот зачем ты его дразнил. Решил, мне пора погибнуть с честью…
– И за этим тоже, – легко согласился Косильщик.
– Спасибо тебе от всего сердца! – как можно язвительней протянул Сьевнар.
Разозлить Ингвара Крепкие Объятия… А почему бы, к примеру, не плюнуть в море, вызывая на поединок могучего великана Эгира, Хозяина Глубины? Или не сразиться с Тюром Одноруким, первым среди богов-ассов во владении оружием? Ну, Косильщик…
Сьевнар не успел сказать, что думает про такую дружбу и про все его подлые нашептывания. Ярл Хаки махнул рукой, призывая бойцов сходиться. Крепкие Объятия двинулся сразу, бегом, в три-четыре прыжка одолел половину площадки. Складный замешкался, и Гуннар подтолкнул его в плечо.
– Иди, воин! Покажи братьям, что я не зря возился с тобой столько времени…
Ответить скальд не успел. Лезвие секиры мелькало уже совсем близко. Сьевнар рванулся вперед. Меч лязгнул о широкое лезвие топора…
* * *По оговоренным условиям воины дрались без щитов, но в кольчугах и шлемах. Кинжалов и другого оружия тоже не было, лишь секира против меча. Конечно, бой тренировочный, лезвия затуплены, и бойцы сражаются без намерения убить. Хотя, для тяжелой секиры Глитнир, удар которой не слабее удара кузнечного молота, не нужна никакая заточка. Пусть пополам не развалит, зато расплющит всмятку. Особенно – в руках Ингвара. И кто сказал, что силач сражается без намеренья убить? Разве мало ран и увечий случается в подобных боях, где бойцы в азарте перестают сдерживать себя? Или – не хотят сдерживаться, войдя в раж.
Против обыкновения, зрителей было не много. К ратному полю пришли только Хаки Суровый и несколько старших братьев. Наверное, на отсутствии зрителей настоял Гуннар, сообразил Сьевнар задним числом. Правильно, обычный тренировочный поединок, чего тут глазеть? Опять же, позора меньше, если что…