Хроники образовательной политики: 1991–2011

Распространенное мнение о том, что реформаторы были лишены поддержки профессионального сообщества просто потому, что не уповали на увеличение финансирования, не соответствует действительности. Если внимательно читать документы и выступления тех лет, станет понятно, что они и тогда говорили о необходимости достойного финансирования не меньше других, но одновременно пытались найти ресурсы внутри самой системы, а это в массовом сознании приравнивалось к «стремлению сэкономить на образовании как можно больше». Да и поддержка – особенно на фоне концепции Кинелева – конечно же была, об этом свидетельствуют положительные отзывы не только в прессе, но и в экспертной среде. Примечателен отзыв на концепцию, представленный Международной академией наук высшей школы и подписанный ее президентом Валентином Шукшуновым – казалось бы, весьма консервативным образовательным политиком. В отзыве перечислены достоинства концепции: эволюционный путь реформ, системность анализа образования в России с учетом преемственности всех его уровней, попытка определить, где в образовании действуют, а где не действуют рыночные механизмы; предложение конкретных экономических механизмов, способных обеспечить жизнедеятельность системы; прагматичность документа, его направленность на организационно-экономические изменения.

За рамками приличий

Появление двух концепций реформы, подготовленных явно конкурирующими между собой группами авторов, стало лакомым куском для прессы. Появись на свет всего лишь одна из концепций, таких масштабных дискуссий, возможно, и не было бы. И хотя главные действующие лица разыгрывавшегося на глазах изумленной общественности спектакля уверяли, что «кинелевская» и «асмоловская» концепции (второй документ журналисты окрестили по имени наиболее раскрученного автора, к тому же первого по алфавиту) вполне могут сосуществовать, что слухи о конфликтах министра со своими заместителями «распространяют отдельные журналисты», никто не верил в мирный исход поединка. Вывод отдельных экспертов о том, что «кинелевская» концепция – это стратегическая доктрина образования нации, которая определяет, чему учить молодежь, а «асмоловская» концепция представляет собой механизмы поиска денег на обучение, выглядел не совсем некорректно: в «кинелевской» концепции содержанию образования были посвящены совершенно невнятные формулировки.

Бурная критика «кинелевской» концепции в СМИ объяснялась не только отсутствием в ней какого-либо содержания, но и правильно выстроенной пиар-стратегией оппонентов. Владимир Кинелев, привыкший изъясняться высокопарно, так и не дал ни одного вдумчивого интервью, в котором бы объяснил свою позицию или хотя бы обозначил наличие оной. Выступления министра можно было охарактеризовать обращением Аркадия Райкина к Феде-пропагандисту: «Сила у тебя в словах есть, только ты их расставить не можешь. Говоришь ты долго и правильно, но непонятно о чем».

В свою очередь, Асмолов, Тихонов и Кузьминов бойко и охотно общались с прессой, легко убеждая журналистов в своей правоте, и Кинелев оказался удобной мишенью. Однажды несколько газет одновременно написали, что он собирается выходить из черномырдинского движения «Наш дом – Россия», на что министр заявлял, что поток «компромата» направляет рука «опытного психолога». Александр Григорьевич Асмолов, доктор психологических наук, в интервью Валерию Выжутовичу («Известия») оправдывался: «Только безграмотный психолог станет в профессиональной дискуссии прибегать к политическим нападкам. Он ведь таким образом лишь усиливает своего оппонента. Вся эта чепуха насчет якобы намерения министра порвать с «партией власти» не стоит разговора. Что же до наших с ним разногласий, то они не столь уж неразрешимы. В концепции Кинелева, с моей точки зрения, немало полезного и разумного. Я все это не отвергаю».

Пресса разделилась на два лагеря. СМИ, настроенные реформаторски и легко подхватывающие радикальные левые (то есть предлагающие изменить существующее положение вещей) идеи как в экономике, так и в политике, встали на сторону Асмолова. Прокоммунистическая пресса тут же приписала реформаторам отказ от бесплатности образования, «обоснование» уменьшения расходов на всю сферу образования, свертывание сети вузов и приватизацию учебных заведений.

В том, что ведутся чисто аппаратные игры, журналисты не сомневались, а историк образования Михаил Богуславский заметил, что «дискуссия принимает формы, выходящие за рамки приличий». Вскоре после назначения Тихонова министром Александр Асмолов дал такое объяснение газете «Культура»: «В России возникла модель вариативного развивающего смыслового образования, которая вступила в конфликт с социалистической моделью плановой экономики. Механизмы, которые были в той административно-командной системе, уже не работают. И нам стало ясно, что реформа образования должна начаться с реформы управления образованием. То и дело возникал вопрос: быть нашей команде или не быть? Ведь когда двое заместителей бросают вызов министру, возникает сложная, можно сказать, неприличная, ситуация. Но дело в том, что и меня, и Александра Николаевича Тихонова в тот момент волновали не приличия, а продвижение идеологии вариативного развивающего образования».

На конференции «Образование и национальная безопасность России», которая проходила в МГУ 24 сентября, Олег Смолин представил сравнительный анализ двух концепций: «Официальный проект, требуя возвращения долгов по заработной плате работникам образования, долгов за коммунальные услуги образовательным учреждениям, выделения средств на подготовку к зиме, а также восстановления действующих в настоящее время льгот в системе образования в Налоговом кодексе, фактически предполагает, что деньги под реформу правительством будут выделяться. Альтернативный проект, провозглашая неуменьшение финансирования образования, предполагает вместе с тем, что 10 %, предусмотренных бюджетом на эти цели, пойдут в инновационный фонд и их придется восполнять за счет расширения платных образовательных услуг».

Впрочем, Олег Смолин критиковал преимущественно «асмоловскую» концепцию. За то, что образование рассматривается авторами как часть сферы обслуживания, то есть слишком много внимания уделяется экономическим отношениям. Что предлагается кардинально пересмотреть содержание гуманитарного образования, причем делать это должно не научное сообщество, а специалисты международного уровня совместно с представителями власти. По мнению Олега Смолина, для реализации многих предложений авторов альтернативной концепции понадобится менять существующее законодательство. Это касается и распространения государственного финансирования на частные вузы, и положения о многоучредительстве («скрытая форма приватизации»).

Оба проекта были вынесены на первое заседание правительственной комиссии 1 октября 1997 года, при этом министр, естественно, отстаивал проект, одобренный коллегией министерства, а вице-премьер Олег Сысуев – альтернативный. По результатам дискуссий авторы двух концепций были вынуждены найти компромисс – их тексты были сведены в единый документ, представленный правительственной комиссии 9 декабря 1997 года. Впрочем, эксперты предупреждали о бесперспективности таких попыток. Профессор Анатолий Овсянников (в конце 1980-х годов он работал главным социологом Гособразования СССР) писал так: «Интеграция двух обозначенных позиций вряд ли возможна. Слишком принципиальны различия. Слишком явно обозначена личностно-групповая неприязнь. Правительству предстоит сделать выбор между позициями и лидерами, выражающими эти позиции».

«Но вот беда: сдохла!»

На парламентских слушаниях в МГУ 20 января 1998 года обсуждался итоговый документ. Иван Мельников заявил, что концепция стала существенно лучше: «Структура ее выглядит более солидной, текст – более взвешенным, снят ряд позиций, которые противоречили законодательству и вызывали напряжение в образовательном сообществе». При этом, как отметил депутат, многие предложенные идеи – придание каждому учебному заведению статуса юридического лица; нормативное финансирование; налоговые льготы для образовательных учреждений и для тех, кто инвестирует деньги в образование; введение государственных образовательных стандартов; независимая система контроля качества образования – утверждены еще законом «Об образовании», то есть действуют с 1992 года. Вопрос только в том, что правительство их не выполняло, поскольку закон «Об образовании» «был разработан под другие деньги».

Вердикт депутата был однозначен: «Если правительство хочет проводить реформу в образовании, оно должно четко заявить, сколько денег под эту реформу готово выделить. А реформа без денег – по определению квадратура круга. Есть деньги – можно говорить о реформе, нет денег – говорить не о чем. Нельзя же уподобляться цыгану, который приучал свою лошадь голодать, и она совсем было привыкла, но вот беда: сдохла». Организаторы парламентских слушаний сделали вывод, что концепция реформирования педагогической общественностью не принимается, что ее утверждение следует отложить, а пока меры по реформированию системы образования явочным порядком проводиться не должны.

Аналогичную позицию занял и Совет Федерации: «Концепция ориентирует, что при реализации реформы следует рассчитывать на «неуменьшение бюджетных ассигнований на образование», то есть на сохранение нынешнего крайне неудовлетворительного финансирования образовательных учреждений, когда не финансируется ничего, кроме заработной платы и стипендий. Следовательно, большинство содержательных позиций концепции, как правило, требующих дополнительного финансирования, заведомо не будут реализованы из-за отсутствия денег. Таким образом, уже на стадии проекта формируется механизм невыполнения концепции».

Глава профильного комитета Совета Федерации Валерий Сударенков особенно жестко раскритиковал положения о социальной поддержке студентов, перекочевавшие в компромиссный документ из «асмоловской» концепции. Полностью отвергалась идея льготного образовательного кредитования и целевого страхования, так как, по мнению сенатора, студенты должны обеспечиваться стипендиями в размере двух минимальных размеров оплаты труда. Точно так же критики подверглось и намерение авторов установить плату за общежития в размере не более 30 % прожиточного минимума, ведь по закону «О высшем и послевузовском образовании» плата не должна превышать 5 % от стипендии. Сенатор, правда, напрочь забывал о том, что все эти законодательные нормы давно не выполняются, и реформаторы исходят из реального положения вещей.

У исполнительной власти в тот период не было возможности снизить градус возмущения думских коммунистов, и в бесплодных дискуссиях реформаторы лишь теряли драгоценное время. Неспособность Владимира Кинелева организовать проведение реформы давно была очевидна. И тогда высшее руководство страны решило дать карт-бланш авторам «асмоловской» концепции, определив нового лидера доктрины реформирования, а следовательно, лидера «очередного этапа реформирования системы образования», поддержанного его командой. В середине февраля 1998 года в послании Федеральному Собранию президент Борис Ельцин напомнил, что в прошедшем году недопустимо долго готовился целый ряд концепций реформ в социальной сфере: в медицине, науке, образовании, пенсионной, жилищной. И в последний день февраля Владимир Кинелев был отправлен в отставку – формальных поводов для этого было достаточно (впрочем, сотрудники министерства уверяли, что их шеф удивился, услышав о своей отставке по телевизору). Министром общего и профессионального образования РФ был назначен Александр Тихонов.

«Видимо, проблемы в социальной сфере оказались сложнее, чем предполагал Владимир Георгиевич, – подвела итог «Независимая газета». – Кроме того, сказались, наверное, и сложности чисто аппаратные. Дело в том, что как минимум еще один из замов Кинелева – Александр Асмолов – почти в открытую претендовал на министерский портфель. Формальным поводом для интриг послужила разработка концепции реформирования образовательной сферы в России: бывший министр и его заместитель выступили с разными проектами этого документа. Как бы там ни было, но утвержденной концепции не существует до сих пор. Этим, по-видимому, и придется заняться новому министру».

Глава III

«Полгода совсем никуда»

Александр Тихонов возглавлял Министерство общего и профессионального образования РФ с марта по август 1998 года. В отставку он ушел вместе с премьер-министром Сергеем Кириенко – после августовского кризиса у министра с репутацией реформатора было мало шансов сохранить свое кресло.

У некоторой части профессионального сообщества назначение Тихонова было связано с определенными надеждами – его велеречивый предшественник не вызывал никаких иных чувств, кроме раздражения, и от нового министра ждали конкретных действий. Но в условиях продолжающихся сокращений расходов на образование (в федеральном бюджете 1998 года – на 7 %), невыплат зарплат, продолжения забастовок и иных протестных акций либеральные идеи, связанные с именем Тихонова и его команды, были обречены. Сползание страны в экономический кризис придавало образовательной реформе горький привкус, давало все основания расценивать ее как попытку власти отнять у людей последнее. К тому же ценность образования в общественном сознании по-прежнему оставалась сомнительной: как заметил однажды Тихонов, «образованному человеку тяжело найти работу, за которую бы достойно платили».

Несмотря на это, либерал Александр Тихонов и его первый заместитель Александр Асмолов, сентименталист-романтик, должны были приступить к воплощению в жизнь идей разработанной полгода назад концепции.

«От НЭПа к НОПу»

Впрочем, уже в первые недели после назначения новой команды обсуждение, равно как и продвижение документов, разработанных вместе с Высшей школой экономики, было прекращено. Александр Асмолов объявил, что новое министерство будет реализовывать новую образовательную политику (НОП), с ходу придумав вполне актуальный в сложившейся ситуации афоризм: «От НЭПа к НОПу». Афоризм трактовали по-разному. Первая версия – оптимистическая: сначала будет проведена экономическая реформа, потом начнется политическая. Вторая – пессимистическая: экономическая реформа провалилась, теперь будет провалена еще и политическая.

Основные принципы НОПа были продекларированы Тихоновым в одном из первых выступлений: равные возможности доступа к получению образования, необходимость непрерывного образования, сохранение национально-культурных традиций в образовании, возможности выбора для регионов, выход на мировые рынки образовательных услуг, приоритет школьного и дошкольного воспитания, привлечение внебюджетных средств при условии прозрачности бюджетов учебных заведений. Новый министр обещал проводить по всем вопросам консультации с профессиональным сообществом и широкой общественностью, привлекая к работе Совет руководителей региональных органов управления образованием.

Впрочем, вполне деловые заявления Александра Николаевича сочетались в его выступлениях с пассажами, свойственными, скорее, его незадачливому предшественнику. «Система образования – это отрасль по производству духовного и интеллектуального потенциала, по наращиванию человеческого капитала», «по производству государственной и социальной безопасности, надежд и уверенности личности», «по производству нового общества, новой жизни, прогресса и социальной перспективы». Человек, вполне, казалось бы, заслуживший репутацию прагматика и либерала, вдруг заговорил шершавым языком плаката: «Только повышение уровня образованности общества создает условия социального благополучия».

В одной из статей министр определил ближайшие задачи, отражавшие лишь незначительную часть идей, обсуждавшихся в 1997 году в ходе борьбы авторов двух концепций:

– мы хотим запустить новый механизм рационального использования имущества системы образования, механизм интеграции, создания региональных центров, кооперации образовательных учреждений в технологические цепи непрерывного образования;

– мы хотим создать в учебных заведениях попечительские советы как органы опеки и спонсорства;

– мы хотим создать механизм распределения госзаказа с прозрачными условиями тендера на его получение;

– мы хотим создать систему общефедерального маркетинга на рынках образовательных услуг, труда и НИОКР, как внутрироссийских, так и зарубежных;

– мы намерены жестко отстаивать поощрительное для системы образования налогообложение;

– мы хотим создать систему образовательного кредитования и страхования;

– мы намерены жестко бороться за заказы на переподготовку демобилизованных офицеров и безработных, а также за заказы на корпоративное обучение;

– мы хотим сделать дистанционное обучение массовым и доступным для широких слоев населения;

– мы хотим перейти на 12-летнюю систему среднего образования.

Примечательно, что ключевой формой привлечения средств в сферу

образования Тихонов считал многоучредительство учебных заведений. Эта идея разрабатывалась с начала 1990-х годов и авторами Концепции организационно-экономической реформы, и другими образовательными политиками левого толка. При этом представители консервативного и умеренного клана активно возражали, утверждая, что за ней скрывается не что иное, как приватизация по Чубайсу. Ректор МГУ Виктор Садовничий в 1996 году заявил мне в интервью, что тех коллег, которые выступали за приватизацию вузов, он навсегда вычеркнул из списка своих друзей (правда, конкретные фамилии Виктор Антонович не назвал).

Ректор МЭСИ Владимир Тихомиров в 1997 году так объяснял принципы многоучредительства на примере своего университета: «У вуза должно быть несколько учредителей. Берем за 100 % его финансовую систему. 10–20 % остается у государства, 10–20 % – у местных властей. А остальную часть берут те, кому мы нужны. Это могут быть и государственные структуры (министерства, ведомства), и частные фирмы. Мы их приглашаем в учредители». Причины того, что переход на новую систему до сих пор не произошел, Владимир Павлович видел в сложившихся традициях: «На протяжении восьмидесяти лет вузы существовали по другим принципам. Государство выделяло ровно столько средств, сколько требовалось. Задача добывать деньги не стояла, более того, это категорически запрещалось… Если вуз отрывается от государственной пуповины, работать будет гораздо сложнее. Ректор должен будет принять на себя обязанности финансиста – приносить деньги, отвечать за все. Мне кажется, что многие просто не готовы к этому. Когда за спиной государство, жить проще. Допустим, профессор требует повысить зарплату. А ректор отвечает: «Извини, государство денег не дает».

Дискуссия о многоучредительстве – пожалуй, первый пример в новейшей истории российского образования, когда в борьбе против вполне здравой и разумной идеи профессиональная общественность использовала, мягко говоря, некорректные полемические приемы. В ход пускали прежде всего подмену понятий (этот опыт был взят на вооружение – в дальнейшем общественность именно так будет бороться и с ЕГЭ, и с профильной школой, и с новой системой оплаты труда). Подменив идею многоучредительства понятием «приватизация», которое в массовом сознании ассоциировалось преимущественно с воровством и обогащением избранных, оппоненты рисовали в воспаленном воображении широкой общественности в лучшем случае коммерческие ларьки в университетских аудиториях. Апрельское письмо Александра Тихонова заместителю председателя Госкомимущества Александру Браверману, в котором министр просил «предусмотреть в проекте программы приватизации возможность преобразования государственных образовательных учреждений в негосударственные на началах многоучредительства с сохранением статуса государства как соучредителя», трактовалось однозначно: реформаторы хотят погубить высшее образование. При этом известные и прописанные в законах ограничения – что вузы останутся некоммерческими структурами, что их нельзя будет перепрофилировать, что там будет сохранен бюджетный прием и проч. – вообще не принимались во внимание.

«Главные обвинения в адрес правительства состоят в том, что оно хочет сделать образование в стране приватизированным и платным, – писала Юлия Ульянова в газете «Сегодня». – Прямых доказательств таких намерений правительства нет, поэтому его вовсю «подозревают». И Тихонов, и премьер-министр Сергей Кириенко на каждом углу твердили, что приватизации в привычном понимании этого слова не будет, но им никто не верил. Летом 1998 года я опубликовал в журнале «Итоги» статью о Тихонове, где честно пытался объяснить читателям, что никакой приватизации министр не замышляет, что многоучредительство – это совсем другая идея, и был очень удивлен, увидев анонс своего очерка на телеканале НТВ: «Министр-реформатор готовится к приватизации вузов». Коллеги-телевизионщики не потрудились даже прочитать текст. А что тогда говорить о ректорах, депутатах и студентах?

В первый же месяц работы Тихонова в должности министра некая Российская ассоциация профсоюзных организаций студентов вузов (РАПОС) направила Борису Ельцину и спикеру Госдумы Геннадию Селезневу официальную ноту, сообщая о намеченной на апрель акции протеста. В интервью «Известиям» заместитель председателя правления этой ассоциации Михаил Мирный заявил: «Министр образования Тихонов создал, по сути, идеальный план по полному уничтожению российской системы вузов. Ставка окончательно сделана на молодого толстосума. Студенты-бюджетники обречены на вымирание. Мало того, что бесплатный прием сокращен на 10 %, еще и плата за общежитие идет вверх мощно и неумолимо, как ракета-носитель. Повышена ставка за пользование учебной литературой. В ближайшие три-четыре года ассоциация ожидает сокращения числа студентов на 40–50 %. Еще лет 10 – и снова будет нужно организовывать ликбезы».

Алексей Кудрин, в то время замминистра финансов, заявил о грядущем сокращении преподавателей вузов. На встрече с представителями РАПОС вице-премьер Олег Сысуев прокомментировал это так: «Не знаю, что происходит с Алексеем Леонидовичем. Я хочу выяснить его меню – может, он ест что-то не то за пределами нашей родины. Мы сокращения преподавателей не допустим». Кто-то из студентов пригрозил: «Если Кириенко в течение недели не встретится с представителями нашей ассоциации, мы во время акций протеста разобьем окна в его кабинете». Комментируя ситуацию в СМИ, Тихонов уточнил, что «фашиствующие организации» призывают студентов к решительным действиям, так что разбитыми окнами в кабинете премьер-министра дело может не ограничиться.

С каждым днем пребывания Тихонова в новой должности становилось понятно, что главный тезис предстоящей реформы, который он предложил вместе с Асмоловым и Кузьминовым, – если не рост, то хотя бы неуменьшение бюджетных расходов на образование – никто не собирается принимать во внимание, да и возможностей для такого принятия попросту нет. Правительство взяло курс на дальнейшее сокращение бюджетных ассигнований на образование. К тому же деятельность команды Тихонова и Асмолова в министерстве ограничивалась декларацией идей реформирования образования – не было разработано никаких конкретных планов, не было принято никаких конкретных мер. Министру не удалось перейти от идеологем не только к конкретным действиям, но даже к проектированию этих действий. Даже если бы вдруг произошло чудо и в системе образования появились деньги, было бы совершенно непонятно, на что их потратить. Именно поэтому команду реформаторов в тот момент покинул Ярослав Кузьминов. Несколько лет спустя в одном из интервью он объяснил свой поступок так: «Я не хотел дискредитировать в глазах людей идеи, которые до сих пор считаю в основе своей правильными».

«Осудить безобразный доклад»

20 мая Тихонов докладывал в Совете Федерации о состоянии и перспективах развития системы высшего образования. Об отсутствии денег на стипендии, зарплаты и коммунальные платежи он в очередной раз долго рассказывал сенаторам. Его прервал голос из зала: «Скажите о реформе. Зачем нам бухгалтерские термины?»

И дальше началось самое интересное. Вместо того чтобы обсуждать конкретные меры, которые собираются принять министерство и правительство, Тихонов заявил: «О реформе можно будет говорить тогда, когда закончится работа комиссии по разработке документов, связанных с реформой. Как вы знаете, эти документы все время обсуждаются в коллективах институтов и школ, в регионах. Они публикуются в газетах. Ведется их доработка. Но прошедшие в декабре слушания, организованные Госдумой, показали, что документы на тот период были крайне несостоятельны. 17 февраля на заседании Комитета Совета Федерации по науке тоже рассматривались эти документы, и они не были признаны состоятельными. Правительству было предложено отложить рассмотрение документов до разработки достаточно четкой и понятной концепции реформирования. Поэтому я не могу сегодня докладывать о документе, который не несет какой-то полезной нагрузки. Есть только отдельные проработки по направлениям и некие концептуальные представления, но это все не носит характера завершенного в целом документа, тем более что нет даже до конца четко определенных перспективных задач, каковые, безусловно, должны быть при проведении реформы…»