Под знаком льва

– Игорь, – отозвался Таяновский.

– За что тебя повязали? – поинтересовался сосед.

– Пока сам не знаю.

– Все мы не знаем, за что нас берут, – поддержал разговор Саня. – Потом, в конце концов, выясняется, что за дело, после того как менты по печени надают, не только про свою делюгу рассказываешь, но и чужую прихватишь.

Один из подследственных, по кличке Одессит (он действительно был родом из Одессы), тут же «перехватил микрофон» в свои руки:

– Вот, например, я. Познакомился с одной лялей в баре, она вся прикоцаная, ну ля-ля, три рубля. Время позднее, пора в люлю, повел ее провожать, а когда Галочка завела меня в квартиру, мама родная, чуть у меня глаз не выкатился, эта хата на музей похожа. Все, думаю, женюсь: завтра с утра расписываемся, после обеда начинаем детей делать. Галя все на стол, что было, ну, стол столом (не сидеть же мы сюда пришли?), чуть посидели и под одеяло.

– Ну а в постели как она? – спросил один из заключенных.

– С ума сойти, профессор, – ответил Одессит, поцеловав три пальца, – я говорю, Галина Сергеевна, вам в вузе это ремесло преподавать надо.

– И что дальше?

– А что дальше? Сердце-то у меня слабое, цацки все она с себя поснимала и аккуратно положила к себе в шкатулочку. Слышу, спит, аж всхлипывает, ну, думаю, вот и время прощаться нам. Я, как кот, через нее тихонечко перелез, думаю: «Любовь, неподкрепленная материально, недолговечна, ла-ла-ла здесь не прокатит». Потихонечку оделся, конечно, прихватил с собой шкатулку, в шифоньере шмон навел. Таким образом, у меня получилось две сумочки. Целоваться на прощанье с Галей не стал, она так сладко спала, что жалко было будить, закрыл тихонько дверь и ушел оттуда.

Она, падла, оказалась мусорской дочкой, и утром в десять часов меня и выцепили возле рынка с этими же сумарями. Шел к другу, думал, отсижусь недельку, а там видно будет, а у меня на роже написано, кто я таков, и тут же: «Ваши документы?» Сразу меня привезли в до боли знакомое учреждение. А в отделе меня уже ждет новоиспеченный тесть, правда, без цветов встречает, сразу ядом стал дышать на меня. Через некоторое время и Галюня моя появилась и вещи свои, естественно, опознала. Меня, соответственно, завели в камеру два мусора и стали подмолаживать. Я кричу: «Признаюсь во всем, не бейте», а они, скоты, еще сильнее, да приговаривают: «Чтоб не воровал».

Эти устали, зашли другие двое. Я забился в угол, думаю, все, хана, угрохают. Говорю: «Мусора, вы что, убить меня хотите? Если убить, то хоть на природе, чтоб красиво было». Один из них: «За тебя сидеть?! Жить ты будешь, но недолго». А другой кричит: «Возьмешь еще на себя ларек, тогда перестанем бить». А я – чуть живой: «С удовольствием!» Вот так и подженился, неделю ни есть, ни пить не хотелось.

Саня подозвал к себе Игоря:

– Ты, Игорек, меньше языком здесь, в камере, трепи, что почем. Тут всякой шушеры хватает, сам такой правильный, в душу лезет, чтоб из тебя вытянуть что-нибудь, а потом мусорам весь расклад. Вон, видишь, сидит, – и показал на одного парня лет двадцати, – наркоша, голимый, сейчас его мусора выцепят к себе, покажут баян, он и мать родную продаст.

С другой стороны от Игоря лежал Толик, кинули его сюда по двести шестой – бакланка.

– Братан, ты где такой куртец оторвал? – щупая французскую кожаную куртку Игоря, поинтересовался он. – Подари, до пенсии помнить буду.

Игорь с презрением посмотрел на него:

– Если ты до нее доживешь.

Тот вскочил, обиженный:

– А что ты раньше времени меня хоронишь, фраер нашелся, снимай куртку, ты, клоун.

– А ключи от квартиры не надо? – ответил Игорь и встал.

– Да ты наглый, как танк, – не унимался Толик.

Вся камера была в ожидании, чем закончится их спор. Саня, сосед, тоже молчал, хоть он и присматривал в камере за порядком, видимо, хотел посмотреть, на что способен Игорь. Таяновский понял, что мозги Толика ничем, кроме кулака, не пробьешь, и изо всех сил ударил его в грудь, по лицу побоялся. Тот упал на других подследственных и, видимо, наступил кому-то на ногу. Еще двое поднялись и направились к Игорю. Тут показал свою власть Саня, он скомандовал:

– А ну, упали все.

Драка была приостановлена. Вдруг дверь в камеру открылась, дежурный, видимо, услышал шум:

– Что за крик у вас, может быть, успокоительную профилактику провести? – сердито спросил он.

В защиту камеры выступил все тот же Саня:

– Командир, да все нормально. В натуре, дурачились мужики.

Успокоенный дежурный закрыл дверь, следом открылась кормушка. В это время был обход врача. Все подследственные выстраивались в очередь и говорили, кого что беспокоит. Через некоторое время врач приходила снова, называла фамилию и выдавала лекарство. Игорь в эту очередь становиться не стал. Одессит стоял последним и очень серьезно спросил:

– Доктор, у вас брома нет?

– А зачем тебе?

– Чтоб девушки по ночам не снились.

– Я тебе завтра топор принесу, – так же серьезно ответила врач, хлопнув кормушкой.

В два часа дежурный окликнул:

– Кто Таяновский?

Игорь встал с деревянного пола.

– Как фамилия? Таяновский? – спросил дежурный.

– Да.

– Пошли со мной, – скомандовал молодой милиционер.

Его привели в комнату дознаний, где уже сидели три оперативных работника. Один из них, мужчина лет сорока, с темными, уже седеющими волосами, вежливо сказал:

– Пожалуйста, присаживайтесь. Моя фамилия Прохоров, я буду вести ваше дело.

Второй оперативник был старший лейтенант лет тридцати, а третий, одетый в гражданское, сидел за столом и что-то писал. Прохоров перечитывал показания свидетелей и вынул из стола чистую бумагу.

– Вот вам бумага, ручка, – протяжно сказал он, – распишите весь свой вчерашний день по минутам, где были, что делали.

Старлей внимательно разглядывал Игоря. Тот долго сидел, вспоминал, чтобы ничего не пропустить. После того как все написал, Прохоров стал читать показания.

– Вы правду написали? – обратился он.

– Правдивее не бывает, – ответил Игорь.

Дежурный опять отвел его в камеру. Следователь сомневался в искренности Игоря, и у него были веские на то причины: сбитым пешеходом оказался сотрудник фирмы «Прогресс», кладовщик и реализатор пиломатериалов Виталий Жуков.

Через одного знакомого милиционера Игорь сообщил родственникам, что задержан по подозрению в убийстве. Те, зная характер Игоря, были в страшном недоумении: как же это могло произойти?

В мастерской у Петровича многие милиционеры ремонтировались, и поэтому, когда он приехал в отдел, знакомые пропустили его к битой BMW. Внимательно осматривая машину, Петрович понимал, что на ней был сбит человек, а шестое чувство ему говорило: «Да не мог Игорь этого сделать, здесь что-то не так, хотя, с другой стороны, факт налицо». Расстроенный Петрович уехал домой, к родственникам.

Прохоров, предварительно опросив рабочих «Прогресса», зацепился за один факт. Таяновский однажды хотел уволить Жукова за недостачу обрезной доски, но тот погасил ее и сослался на то, что где-то обсчитался, отпуская материал клиенту. Два грузчика слышали, как Таяновский ругал Жукова. Опросив еще нескольких рабочих, Прохоров пришел к выводу, что этот факт подтверждает причастность Игоря к убийству. Ну а, может быть, произошла случайность, когда Жуков возвращался домой пьяным, так как экспертиза показала, что он был в состоянии алкогольного опьянения.

Следователь ехал в отдел, обдумывая дело Таяновского. «Ну почему же он не избавился от главной улики: машина в крови, фары разбитые, бампер и, тем более, труп в багажнике?» Он мысленно поставил себя на его место: «Если я убиваю Жукова, то какой мне смысл рисковать, выезжать на разбитой, окровавленной машине куда-то за город? Это так – до первого гаишника, – рассуждал следователь. – Таяновский – неглупый малый, будучи даже пьяным, обстановку оценил бы правильно. Машину – в гараж, а днем – на другой, все концы в воду, да и рихтовщик он неплохой, работы там немного, вымыл бы и отстучал ее за день. Может, и дядька помог бы, – Прохоров хорошо знал Петровича, – а то, что он говорит про какие-то звонки, рэкетиров, это он пургу метет, чтобы замести следы. Понятно, что не хочется от таких денег идти в тюрьму. Резко континентальная жизнь получается, а то, что дочь говорит, что он с семи часов был дома», это еще не доказательство его невиновности», – подъезжая к отделу, закончил свои рассуждения следователь.

Вечером в камере открылась кормушка, другой дежурный подозвал Игоря к себе и передал малевку. Игорь отошел в угол ближе к свету и стал жадно читать: «Слушай, ты, предприниматель хренов, если не возьмешь эту делюгу на себя, то распрощаешься со своей дочерью и матушкой. Пока ты там будешь сидеть в КПЗ, им здесь уже по сорок дней отметят. А мусорам можешь эту малевку даже и не показывать, они решат, что ты их за нос водишь, тем более они заинтересованы, чтобы дело было раскрыто».

У Игоря все оборвалось внутри: «Вот так послание», – подумал он. Дочитав малевку, он кинул ее в камерный унитаз, и присел на свое место. «Как же быть, как выйти из этой ситуации? – думал он. – Скорей бы приехал Пашка, чтобы переоформить фирму на него».

Таяновского вызвали на следующий допрос. Следователь зачитал свидетельские показания. Они подтверждали, что, действительно, именно его машина стояла с включенными фарами, когда они услышали стук и крик пострадавшего, и запомнили номер.

– Вы сделали правильно, что не стали избавляться от трупа с такой машиной. Я представил себя на вашем месте, в принципе, я поступил бы так же, машину бы подрихтовал в гараже, тем более вы хороший мастер, – рассказывал свою версию следователь.

Игорь сидел на стуле, прибитом к полу, и смотрел на него. «Оторвать бы этот стул от пола и дать им тебе по башке, да так, чтобы мозги по стенкам разлетелись, – думал про себя Таяновский, сжимая край стула пальцами, но потом успокоил себя: – Прохоров здесь ни при чем, ему даже зацепиться не за что».

– Игорь Юрьевич, я понимаю, что каждый человек сам для себя адвокат, но все факты против вас. Вы сейчас в КПЗ паритесь. Согласитесь, что в тюрьме легче, и время при работе летит быстрее, – уговаривая, рассуждал следователь.

– Вы что, капитан, хотите, чтобы я сам себе приговор подписал? – стукнув по столу, сказал Таяновский.

Прохоров разозлился:

– Тебе придется писать, только не приговор, а честное признание, а приговор тебе вынесут судьи. Ты здесь девку нетроганую из себя не корчь, к нам не такие умники попадали, по пять-шесть судимостей за плечами, и те кололись!

В это время дежурный позвал Прохорова к начальству по какому-то неотложному делу. Один из оперативников подошел к Игорю:

– А ну, встань!

Игорь встал, держа руки на животе. Опер ударил его локтем в грудь, и он упал на стул.

– Встать! – вновь крикнул опер. – Ну что, писать правду будем? – и опять ударил его в грудь.

«Да, сдачи здесь не дашь», – подумал Игорь.

– Уважаемый, вы медкомиссию проходили? – обратился он к оперу, имея в виду психиатра.

– Ой, как мы дерзим, ой, дерзим! – повторил старлей и куда-то вышел.

– Да по тебе зона плачет, – убеждал тем временем другой.

Зашел оскорбленный оперативник и, подойдя к Игорю, ударил его два раза дубинкой по голове. Таяновский потерял сознание и упал со стула. Через несколько минут, придя в себя, он понял, что этим «блюстителям порядка» грубить не стоит. Тут вошел Прохоров и предложил сигарету:

– Игорь Юрьевич, пишите правду, не будем портить нервы друг другу, ни мы вам, ни вы нам, – на полтона ниже говорил следователь.

В голове Таяновского стоял такой гул, как будто работал дизель. Игорь курил и думал: «Напишу показания следователю, как он сватает, а на суде откажусь, скажу, что на меня надавили следственные органы».

– Ну что, надумал? – обратился к нему Прохоров.

– Меня до суда выпустят под залог? – спросил Таяновский, не обращая внимания на вопрос следователя.

– Ну, конечно, если напишешь всю правду, – продолжал свою песню Прохоров.

Игорь подумал и попросил бумагу и ручку. «Слава богу, на свободе я что-нибудь сделаю», – думал Таяновский, когда писал липу для следователя.

На следующий день Игорь через знакомого передал записку Петровичу. Еще через день в девять утра тот приехал и заплатил пятьдесят миллионов, чтобы племянника выпустили под залог. Игорь подписал подписку о невыезде и был отпущен до суда.

Чтобы сохранить жизнь своим близким, Таяновский решил это ДТП взять на себя, понимая, что шутки с бандитами слишком дорого обходятся. Родственникам стал говорить, что это он сбил Жукова. «Даже если дочь скажет, что я приехал в семь вечера, – думал он, – совру. Мол, в десять она заснула, а в пол-одиннадцатого я уезжал. Пашке тоже ничего не скажу».

Вечером собралась вся родня Игоря и покойной Марины. Он рассказал все, что с ним произошло за это время, за исключением применения к нему силы.

– Тебя там не били? – спросила мать, что-то почувствовав.

– Нет, – ответил Игорь.

Мать все равно плакала и причитала: «Что за напасть на нашу семью? Беда за бедой идет в дом, проклял нас кто, что ли?» Петрович сидел молча, теперь он не сомневался, что это сделал его племянник.

Через неделю Игорь встречал в аэропорту Пашку. Друг воспринял это ЧП, как взрыв бомбы.

– Давай, Паша, быстро переоформим предприятие, так как я не знаю, когда придет повестка в суд: может, через месяц, может, через неделю.

Уже через три дня фирма «Прогресс» была переоформлена на Проскурина Павла Ивановича, и все движимое и недвижимое имущество перешло к нему в собственность. После этого Таяновский вместе с Пашкой, не подавая виду, что они друзья, решили провести общее собрание сотрудников. Всего в «Прогрессе» работало пятьдесят человек, включая охрану. Все без исключения пришли, даже уборщицы, так как по предприятию давно ходили разные слухи, но никто толком ничего не знал. Игорь открыл собрание такими словами:

– Я прекрасно понимаю, что сейчас очень тяжело с работой, и каждый за нее держится, как только может, тем более зарплату мы здесь получаем своевременно. Поэтому хочу вас успокоить: ни один человек из этой организации уволен не будет, только хозяином фирмы будет другое лицо, – и показал рукой на Пашку, – Проскурин Павел Иванович. А что касается меня, вы прекрасно знаете, что я совершил дорожно-транспортное происшествие, и через некоторое время будет суд.

Кто-то из грузчиков не выдержал и крикнул:

– Игорь Юрьевич, мы не верим, что это сделали вы, скорее всего, это те козлы подстроили.

То, что Таяновский не платит рэкетирам дань, не было секретом.

– Нет, Коля, это я, – ответил Игорь.

Пашка пробыл в городе еще неделю, ближе познакомился с рабочими, зама оставил того же, договорился, что документы будет подписывать из Челябинска по факсу, пообещал Игорю приехать на суд и улетел домой.

Все дни до суда Игорь проводил у матери. У нее уже было плохое здоровье, мучилась с давлением. Бывал он и у Натальи. Ровно на двадцатый день пришла повестка в суд, дни свободы Таяновского подходили к концу. Он нанял хорошего адвоката, разумеется, за приличную плату.

– Постараюсь сделать все возможное, ну, чтобы срок сбить до пяти лет. Ты же понимаешь, Игорек, что судить тебя будут по двум статьям: наезд на пешехода со смертельным исходом и сокрытие преступления. А что касается сокрытия, нужно придерживаться только этой позиции, другого выхода у нас нет, – говорил адвокат с сочувствием. – Говори, нервы не выдержали, одним словом, страх заставил бежать с места происшествия.

Игорь морально настроился. «Пусть лет пять дадут, а там – хорошая работа, а может, амнистия, выдержу, – думал он, держа повестку в руках. – Да и эти козлы пусть пока позлорадствуют».

Таяновский позвонил Пашке, сообщил, на какой день назначен суд, тот приехал, как и обещал.

– На ежемесячную помощь рассчитывай на меня, – успокаивал он Игоря, – питаться будешь не хуже, чем дома, это я тебе обещаю, а этих козлов…

Игорь погрозил пальцем и сурово посмотрел на Пашку:

– А вот этого делать не нужно, еще придет время собирать камни.

Суд начался в одиннадцать утра. Зал был заполнен до отказа. Впереди сидели матери Игоря и Марины, Наташа, дочь и Павел, остальные друзья, сотрудники – сзади. Игоря завели в клетку для подсудимых. Государственный прокурор Куц зачитал приговор по данному преступлению.

Таяновский согласился с обвинением и подробно рассказал о дорожно-транспортном происшествии. Так как его судили по двум статьям, прокурор запросил восемь лет лишения свободы в колонии общего режима. Судьи ушли на совещание. Родственники, не переставая, плакали. Игорь сидел в клетке, склонив голову, и только мышцы дергались на скулах. После небольшого совещания заседание суда продолжилось, и судьи вынесли приговор: «Таяновского Игоря Юрьевича лишить свободы на пять лет с содержанием в колонии общего режима».

Игорь вздохнул с облегчением: «Слава богу, хоть не восемь! Не обманул адвокат».

Дежурный наряд милиции вывел Таяновского из зала суда, родственников попросили разойтись. Через неделю его должны были отправить этапом в город Двухбратск. Этапы всегда отправляли по пятницам, Игорю удалось сообщить об этом родственникам. Утром у поезда его ждала вся родня, Пашка, Наташа. Мать с дочерью стояли заплаканные, хотели подойти, но милиция не пускала.

– Папочка, я буду тебе писать, – кричала Танюша, вытирая слезы, – ты тоже пиши!

Игорь в ответ только помахал рукой, а Пашке погрозил кулаком, держись, мол. Его загнали в вагон. А к вечеру поезд прибыл на место, и широкие ворота тюрьмы встречали Таяновского в Двухбратске.

Ты мне чаще пиши,

Хоть два слова: «Живая».

Я теперь далеко,

Как ты там, дорогая?

Дует ветер в лицо,

Во все швы продувая,

И устать не устал,

Знать погода такая.

Ты приснилась во сне,

Все на карты гадая,

И вино на столе,

Ты сидишь – молодая.

Скоро встретимся вновь

У родного порога.

Ты обнимешь меня:

Дождалась, слава богу!

Зона

Зона находилась в трех километрах от города. Здания то ли казарм, то ли складов дореволюционной постройки. Здесь когда-то находилась воинская часть, преобразованная в ИТК руками тех же ЗК. Только смотровые вышки и колючая проволока, натянутая по периметру в несколько рядов, подчеркивали назначение этого учреждения. В зоне находилось около семисот заключенных. Занимались переработкой древесины. Продукцию выпускали разную, начиная от мебели и заканчивая вязаными овощными сетками, одним словом, все, что требовал рынок, чтобы как-то прокормить себя.

В семь часов милицейский воронок заехал в зону. Хозяин зоны Иван Данилович Мельников лично знакомился с осужденными, чтобы своими глазами посмотреть, что за «кадра» вновь прибыла. Всех загнали в камеру и по очереди вызывали к хозяину. Таяновский зашел в кабинет назавтра, в одиннадцать дня.

– Ну, присаживайся, мил человек, – с ехидством сказал хозяин, снимая фуражку и вытирая пот со лба. – Что-то жарковато с утра. Кто такой, откуда и за что прибыл к нам?

– Сбил человека, дали пять лет.

– Был в наших учреждениях?

– Бог миловал.

– От сумы да от тюрьмы не зарекайся… Ну а помогать нам будешь? – спросил хозяин, перелистывая его дело и глядя из-под очков.

– Это каким же образом? – поинтересовался Игорь.

– Мы тебе хорошую должность подберем, непыльную, так сказать…

– Это что же, в качестве шестерки я должен быть?! – перебил Таяновский, даже не дослушав хозяина до конца. – Нет, гражданин майор, ты меня не сватай. Я хочу честно отработать свой срок и уйти, громко хлопнув за собой дверью, чтобы в ваше учреждение никогда больше не попасть.

Майор позвал дежурного:

– Сержант, отведешь его в двенадцатый отряд и устроишь там, уж больно на работу падкий, – усмехнулся он. – Давай, Игорь Юрьевич, посмотрим, какой ты честный человек и как хочешь искупить свою вину.

Сержант привел его в барак, показал койку и вызвал завхоза:

– Давай, определяй.

В зоне были люди из Анапы. Вот так встреча! Игорь был приятно удивлен, когда увидел дядю Мишу. Кличка у него была Дед, да и выглядел он лет на шестьдесят. Дядя Миша тоже был рад снова увидеть его.

– Гора с горой не сходятся, а человек с человеком… Здравствуй, помню, помню тебя, как ты мне помог в тяжелое время! – пожав ему руку, сказал Дед. – Ну, давай присядем, рассказывай за что.

Игорь вкратце рассказал, что произошло, не признаваясь, однако, что случилось на самом деле.

– А вы за что? – закончив свой рассказ, спросил он.

– Да ты когда мне лесу дал, я начал лепить хатенку потихоньку, таксовал на своем «жигуленке», чтобы прожить. Жены у меня нет, умерла давно, холостяковал. Сам строил, друзья помогали немножко, словом, до осени управились, сделали две комнатки, для меня хватит. Думал, подобью деньжат и приглашу тебя на ночную рыбалку. Ну и что ты думаешь, приезжаю однажды в полночь к дому (другой раз и допоздна задерживался, если клиент на дальняк попадался), смотрю, какой-то молодой на соседской лавке с телевизором возится. Без всякой задней мысли загнал машину во двор и в дом.

А друг подарил мне черно-белый телевизор «Рекорд», я его починил, работал он отлично. Захожу в комнату, смотрю – нет его. Ну, думаю, сука, я тебя сделаю – и следом за ворюгой: сразу понял, он мой телевизор попер, а он еще из поля зрения не скрылся. Я бегом за ним и догнал около пятиэтажки, он только в подъезд стал заходить. Смотрю, пацан лет двадцати, и с моим «Рекордом». Говорю: «А ну, стой, сучонок, ты где телевизор взял?» А он: «У друга», мотай, мол, отсюда на три буквы. Ставит «Рекорд» на бетон и ко мне, драться. Я его схватил за грудки, хотел врезать, а он, гаденыш, вывернулся, да как дал ногой в грудь – я так и посунулся на заднице. Ну, думаю, видит бог, не хотел тебя трогать. У меня случайно отвертка была в кармане. Подскочил к нему, но уже с отверткой в руке (она такая длинная, тоненькая, сантиметров пятнадцать) и ударил гада в живот. Он, паразит, так и присел. Второй раз в горячке ударил его в грудь, да не промахнулся, прямо в сердце и попал.

Тут крик, шум, гам, соседи с первого этажа всю эту драку видели, одним словом, воронка долго ждать не пришлось. Минут через пять и мусора приехали, надели браслеты, дали по горбу дубиналом и в отдел. Этот гаденыш оказался сынком одного уважаемого доктора, мусора давай меня пытать: «Докажи, что телевизор твой был». А срок-то у меня не первый, я в Караганде десять лет оттарабанил от звонка до звонка. Ну, короче, засватали меня, семь лет впаяли. Вот такие дела.

Дед похлопал Игоря по плечу и добавил:

– А ты, если что, подходи, я посоветую, ты законов зековских не знаешь, сперва очень тяжело. Так что, Игорек, нам теперь вместе долго зоновскую пайку хавать, а если с воли помощи нету, то вообще караул. Кормят такой парашей, даже зоновских собак воротит от такой жратвы.

– Мне это не грозит, – отозвался Игорь, – будет помощь с воли и едой, и копейкой. Дружок перед судом сказал: «Только не проси, Игорь, ядерного оружия, остальное все у тебя будет».

– Все они обещают там, на воле, когда у тебя стол накрыт, а потом быстро забывают, – отозвался Дед.

– Да нет, он не из тех, кто склерозом страдает, – ответил Игорь.

– Дай-то бог, если грев с воли есть, здесь неплохо можно жить. Я поговорю с отрядным, чтобы ты работал у меня в бригаде. Мы вяжем овощные сетки, работа нудная, но в тепле, и грыжи себе не заработаешь, а если деньги есть в кармане, пятьдесят тысяч заплатил бугру – и гуляй, свободен.

Так и стал Игорь работать в дедовской бригаде, привыкать к зоновской жизни. Месяца через полтора получил от Пашки страшное письмо. Тот в первых же строках подчеркнул: «Ты только не подумай, что в этом есть твоя вина, и не кори себя». Таяновский насторожился.

«Работы своей было невпроворот, – писал Пашка, – я послал Вовку, братана, в Анапу, да тот и сам рвался – никогда на морях не был. Передал кое-какие документы, и чтоб посмотрел, как твое предприятие заасфальтируют. Первый слой, наверное, тонкий положили, машины все ямки повыбивали. Пока он крутился в фирме, познакомился с кассиршей Светой, такая симпатичная девчонка. Ну, вечером пляж, бар и все остальное. У Натальи Петровны, матери твоей, жить не захотел, чтобы не стеснять их с Танюшкой, она дала ему ключ от твоей квартиры. А к управляющему тоже приходили быки Козыря, сказали: “Передай своему шефу, – то есть теперь мне, – где он там находится, мы не знаем, если он не будет отстегивать проценты, мы пустим красного петуха в эту организацию, и дело с концом”. А кто-то сказал, что Вовка – мой брат, он мне факсом прислал это предупреждение. Ну, я взял и отписал факсом, чтобы управляющий передал этим козлам мой ответ, а там такое нарисовал, ты догадываешься, что. Тот мое художество передал.

На следующий день Вовка отвел после дискотеки Светку домой и после этого нигде не появился. Все почувствовали неладное, не мог он, никого не предупредив, уехать домой, да и ключ от твоей квартиры у него. Все знали, что он должен был уехать недели через две, не раньше. Мне тут же обо всем сообщили. Я тоже почувствовал неладное, на самолет – и туда. Знаю, что знакомых у него в Анапе нет, сразу в милицию, поставил всех на ноги. Четыре дня ни слуху, ни духу. Все, думаю, у меня мысли черные в голове появились, так и оказалось. На четвертый день мне в милиции сообщили, что брат мой находится в морге. Узнали его только по документам. Я его кое-как опознал, можешь себе представить, в такую жару четыре дня пролежал в лесу. Судмедэксперт однозначно сказал, что это зверское убийство, даже пальцы на руках были поломаны, а все тело было исколото ножом, я чуть не тронулся.