Энциклопедия наших жизней (семейная сага). Истоки. Книга 3. Детство и юность Ираиды. Глава 2

Конечно, порыв и желания мои были самыми благонамеренными. Но, к сожалению, довести благие намерения до правильного конца, я не смогла. Я не знала, куда в Москве с ними сунуться. Предлагала их купить в одной, потом в другой мастерской. Но там почему-то этими часами не заинтересовались. Хранить в общежитии их было нельзя, так как это была не комната, а проходной двор. Тогда я попросила нашего инженера – Мельникова подержать часы у себя и помочь их продать. Он обещал, но говорил, что и у него ничего пока не получается. А потом я просто о них забыла, а, может быть, махнула рукой. Я тогда спокойно перешагивала, не оглядываясь, через свою юность и судьбу, а уж часы-то… Маленькая, бессовестная дура…

У нас, для работающих на строительстве МГУ, независимо какую бы работу мы не выполняли, организовывали разные мероприятия, в том числе и – самодеятельность. Естественно, как только я об этом узнала, сразу же записалась в этот кружок. Руководил самодеятельностью мужчина, лет под сорок. «Драмкружок, кружок по фото…» – это было не по его части. Он играл на аккордеоне, и в основном, все номера сводились к песням. Мы на репетициях пели дуэтом, квартетом, хором… Надо учесть, что слуха-то у меня нет, хотя есть – внутренний слух. Я слышу, когда поют неправильно, врут мелодию. Про себя я знаю, как должно звучать правильно, но сама вслух правильно пропеть не могу.

И вдруг, наш руководитель начинает меня уговаривать – петь соло.

Я, естественно, отказывалась. Дальше – больше. Он начал ухаживать за мной. Мне это было даже неприятно. Он стал уговаривать меня согласиться на его предложение – подготовить несколько песен. Он говорил, что у меня хорошие сценические данные, петь меня он выучит, и мы будем выступать в концертах: я – петь, а он аккомпанировать на аккордеоне. Мне надоели его уговоры. По моим понятиям, он был нудным стариком. Я просто перестала ходить на занятие кружка. Он разыскал меня на моей работе. Как-то мне сказали, что меня вызывают на улицу (на склад мы ходили строго по пропускам). Оказалось, меня вызывал этот «поклонник». Я довольно резко поговорила с ним. Он сказал, что никуда не уйдёт, пока я не приму правильного решения. Я ушла и пожаловалась инженеру Мельникову, что один старик (а Мельникову было, наверное, столько же лет), пристаёт ко мне, и не даёт мне прохода. Я попросила Мельникова выйти и разъяснить моему поклоннику, что преследовать меня бесполезно. Мельников, действительно вышел, о чём они говорили, не знаю. Но, когда он вернулся, сказал мне что с этой минуты я могу не беспокоится, меня оставят в покое…

Был ещё случай. На посиделках на кухне, в меня влюбился рабочий Ваня. Был он крепким, сильным. Имел какие-то заслуги на стройке. А мне он не нравился. Он был года на три старше меня, а я предпочитала встречаться с мальчиками моего возраста.

Однажды, прибегают в выходные знакомые «по кухне» ребята и зовут меня с собой. Говорят, что Ваня с горя запил, и, если меня не увидит, то что-нибудь с собой сделает. Пришли в мужское общежитие. Лежит Ваня на кровати и плачет. Мне ещё не приходилось иметь дело с пьяными – Бог спасал. Увидел Ваня меня, бухнулся на колени, стал что-то говорить, что-то объяснять, чего-то просить. Рядом стояли его ребята, и тоже не знали, какую роль им отведено в этом спектакле.

В конце концов, Ваню уговорили лечь спать, и сказали ему, что разговаривать с ним я буду завтра. Он успокоился, лёг и заснул. Больше я с ним не виделась, избегала его, слава Богу, мне это удавалось.

Время шло. Лето катилось к осени. Работать на складе мне стало надоедать. Я понимала, что надо учиться. Где, на кого?

В общежитии мы с двумя другими жиличками не разговаривали. Я их почему-то раздражала. К ним почти каждую ночь приходили парни. Кровати их были завешаны «балдахинами», вернее, занавесками, наподобие балдахинов. Меня их оргии не интересовали. Честно сказать, я просто не понимала до конца, что у них происходит каждую ночь. Нет, я, конечно, понимала, что у них с парнями взрослые отношения, но что это означает, я и не представляла, да и не задумывалась над этими проблемами. Удивляюсь, как я сама не нарвалась на какие-нибудь неприятные приключения в этом плане. Однажды утром, когда их парни ушли, они долго смеялись. Одна другой рассказывала, что её парень так старался, что, в конце концов, уснул лёжа на ней. Я подумала, что он уснул на ней, потому что кровать узкая, и рядом лежать тесно.

На этом этапе познания этих тем, я пока освоила поцелуи. Целоваться мне нравилось, и я считала это не грехом, а приятным развлечением. Конечно, если нравится мальчик, и флиртовать и встречаться с ним приятно…

Видно, я здорово раздражала своих соседок по комнате своим безразличием. И вот, однажды, прихожу с работы, а мои вещички сложены в сумку и выставлены в коридор. Я попробовала зайти в комнату, они не пустили. Поднялся скандал. А скандалить тогда я ещё не умела. Они объявили мне, что на моё место они подыскали себе другую «товарку», а я могу убираться куда хочу. Я говорю, но в комнате ещё остались мои валенки и кое-какие другие вещи. Они сказали, что у них кое-что пропало, и ещё надо доказать, что в этом виновата не я. Поэтому они конфискуют из моих вещей то, что им понравилось, а если я не уйду, они меня ещё и изобьют.

Ну и куда мне было идти? Решила поехать и позондировать почву – где и кем работает Инка Кондрашова. Дома её не застала. Поплелась к Найке. У той всегда можно было переночевать. Найка приняла меня радушно. Она рассказала, что после общения со спецами, перешла на курсантов лётного училища, а в настоящее время встречается с футболистами. И, действительно, вскоре стали съезжаться гости: модные накрашенные девицы и потом завалилась шумная компания ребят. Правда, среди них почему-то был один не футболист, а молодой военный, в лётной форме – чей-то друг.

За столом засиделись до поздней ночи. Когда все начали укладываться спать, я поняла, что метро уже не работает, и мне тоже придётся задержаться у Найки до утра. Футболисты разобрались с девчонками. Видно, здесь давно уже сформировались пары. Мне показали место за шкафом (вся мебель была расставлена так, чтобы было много спальных изолированных мест).

Я легла не раздеваясь на какой-то жёсткий топчан. И вдруг сюда же направился лётчик. Я его спросила – «А что, больше нет мест?» – «А я на новенького» – «Тогда вы не по адресу. Я здесь случайно»…

– «Но не могу же я спать на полу».

– «Чур до меня не дотрагиваться».

– «Все так говорят».

Он примостился с краешку топчана, и попробовал меня обнять. Я его оттолкнула. Он сказал:

– «Понял. Тогда я посплю»… – И, действительно, вскоре заснул.

Утром пораньше я встала и ушла. К моему удивлению лётчик догнал меня на улице. Проводил меня до метро, и наговорил массу комплиментов, уговаривая продолжить знакомство…

Но у меня в голове крутилась единственная мысль – куда идти-то?

Я подумала – наверное, это судьба. Пора мне завязывать с этой стройкой. Коллектив далеко не тот, что был в техникуме, это видно из моего рассказа.

Взяла я сумку, и… – поехала в Вельяминово, домой. Даже документы никакие не забирала. Как всегда, о том, чтобы забрать трудовую книжку, я тоже – не подумала… Только зашла попрощалась с Мельниковым, сказала, что увольняюсь, и уехала.

Часть 18

Десятый класс

Бабусе я покаялась, объяснила, что всё-таки поняла, что нужно кончать десятый класс, и поступать в институт.

И вот опять я оказалась в той же Михневской школе, в том же интернате. Приняли меня в десятый класс, засчитав за девятый – два курса кожевенно-обувного техникума.

И опять бабуся копила свою пенсию, чтобы оплачивать мою учёбу.

Несмотря на то, что я поболталась по «самостоятельной» жизни, почти что соприкасалась иногда с житейской грязью и омерзительными сценами, я осталась такой же наивной фантазёркой, какой и была раньше.

Ведь, если я о чём-то рассказывала бабусе, что я хочу того-то и добьюсь этого, я, ведь верила в это, а не просто «вешала лапшу на уши». А ведь, мне исполнилось уже 17 лет.

В интернате, как и раньше, жили и детдомовские и другие дети. Но играть, как прежде, в пионерские игры мне было не интересно. Меня уже начали интересовать мальчики. А всё свободное время я отдавала художественной самодеятельности.

В этот раз я увлеклась плясками. В школе кружком художественной самодеятельности руководил преподаватель танцев. В основном мы разучивали русские народные пляски. Как-то так получилось, что у нас в этом плане началось соревнование с параллельным классом. У нас из Вельяминово учились ещё девочки. Разговорились, и я узнала, что почти в каждой семье, в сундуках бабушек хранятся старинные народные костюмы – панёвы. Это были яркие сарафаны, блузы, кокошники с лентами. Раньше я думала, что вроде такие костюмы носили только на Украине, или в Молдавии. А здесь была такая красотища. Я не помню, каким образом нам удалось уговорить бабушек одолжить нам эти костюмы. Наверное, потому, что танцевали в этих панёвах и их внучки. На концерте мы произвели фурор. Но, к сожалению, победили соперники.

Зима была холодная. Я донашивала какую-то старую одежду. Помню, однажды, когда я собралась на выходные домой, классная руководительница – учительница химии, Мария Александровна, пригласила зайти к ней домой. Она напоила меня чаем и подарила огромную вязаную шерстяную из деревенских ниток, шаль. Она окутывала не только голову, но и плечи и спину. Пальтишко-то у меня было тоненькое, отнюдь не зимнее.

Странно, но у меня сохранилось несколько листочков дневника, который я начинала писать, поступив в 10-ый класс. Естественно, начав писать, вскоре его забросила.

Странички блокнотного дневника Иры

3.4.9.52.

Уже четвёртый день занятия.

5.9.52 г. И где мы не будем, нигде не забудем сияние школьных огней!!!

Сейчас сидим на школьном часе.

Сидим на парте – я, Маша и Клава. Маша достала дневник свой и дала прочитать нам описание одного из воскресений. Было написано как раз о том, как проводился у них прощальный вечер 10 – ых классов дневной и вечерней школ. Маша, несмотря на то, что была девятиклассница, тоже попала на этот вечер. У неё за этот день описание кончалось цитатой из песни:

«И где мы не будем,Нигде не забудемСияния школьных огней».

Эти слова мне суммировали все мои мысли о том времени, когда я училась в техникуме, и тогда, когда я поступала в 10-ый класс.

В техникуме мы являемся ведь тоже учащимися. Но студентов нельзя сравнить с учеником дневной школы и даже вечерней.

Студенческая жизнь безгранично разнообразна, и интересна. Но там себя, например, я хоть, чувствовала уже самостоятельной. Меня там не заставляли учиться, как в школе, не вытягивали, не было тех простых отношений с учителями всеми, как это было в школе. Я пользовалась авторитетом, меня все хорошо знали, мне, если надо было, предлагали помощь, но всё равно, это уже не то. Резко чувствовалась оторванность от школы. Я думала – неужели мне никогда в жизни не придётся сидеть за партой. В техникуме, в аудиториях мы занимались за столами. Я с сожалением вспоминала, что прошла пора, когда я могла называть себя школьницей.

Ведь школа, учителя, уроки, парты, всё это так знакомо, так близко и дорого, до боли дорого, и всё это связано с самой счастливой порой нашей жизни – детством и юностью, с первой порой нашей золотой юности, которую нам предстоит ещё прожить в институте.

И вот моя мечта, о которой я даже боялась мечтать, сбылась.

Я учусь в 10 – ом классе Михневской ср. школы. Как гордо это звучит – десятиклассница. Выпускники…

Когда я пришла в эту школу, – я услышала от Алексей Михайловича Бобова – преподававшего в школе военное дело, что в 10-й класс принимают после полностью оконченных 2-х курсов техникума. А я окончила только три семестра – полтора курса. 9-й класс меня не устраивал. Алексей Михайлович был не только преподавателем военного дела, но и заместителем директора школы. Видимо, он поручился за меня, и вот именно он сообщил мне о том, что я решением педсовета принята в 10 Б класс. Я так обрадовалась, что в порыве этой бурной волны нахлынувшего счастья, вскрикнула, а потом сказала – «Давайте я Вас расцелую за такую весть». А Бобик заулыбался в свою очередь, и мне так ответил: – «Ладно, ещё впереди будет время».

1-го сентября, я, бывшая студентка Московского кожевенно-обувного техникума экстрактового отделения, вместе со всеми учащимися, села за 1-ую парту 10 го «Б» класса Михневской школы.

Затем в дневнике шла пустая страничка…

А ещё на последующих страничках были записаны тексты песенок, которые мы с девчонками иногда напевали…

ЛУЧШИЙ ПАРЕНЬ НА ДЕРЕВНЕ

Во всей дярёвне, да нету краше парня.И лучше Ваньки в дярёвне не найти,Любил он Наську «да эх она каналья,Меня любить не хочет никоды.«А что ж ты брешешь, парень окоянный,Меня обманывал ты завсягды,Надысь с Авдотьей крепко целовалси,А на меня смотрел из под углы.А ну ка – девки собирайтесь в кучу,Осудим парня да мы судом своимИ зададим ему такую взбучку,Чтоб не обманывал он боле никоды»«Простите девки, да боля я не будуОбманывать не буду никодыА про Авдотью да я теперь забудуЛюбил я Насську и боле никовы».

ДВЕ ЖЕРТВЫ

Пошел купаться Юверлей, ЮверлейОставив дома ДоротеюС собою па-а-ару пузыре-е-ейБерет плавать не умея.

(Последние 2 строчки каждого куплета поются 2 раза).

Но с ним случился рок судьбы, рок судьбыИ он нырнул вниз головоюИ голова-а-а, тяжелей но-о-ог,Она осталась под водою.Жена узнавши про беду, про бедуУвидеть захотела телоНо Ноги ми-и-илого в пруду-у-уОна узрев – окаменела.С тех прошло уж много лет, много лет.Травою поросли аллеи,Но всё торчи-и-ит там пара но-о-огИ остов бедной Доротеи.Мораль сей песни таковаНе надо было ЮверлеюХодить купа-а-аться без жены-ы-ыА надо было вместе с нею.

Эту песенку мне пела моя подружка Талочка. Песенка мне так понравилась, что я записала её для памяти в дневнике.

ЦЫГАНОЧКА

Раз в цыганскую кибиткуМы случайно забрелиПлатки пёстрые в накидкуК нам цыганки подошли.

В этой песенке тоже две последние строчки каждого куплета повторяются дважды.

Одна цыганка молодаяМеня за руку бралаКолоду карт в руках держалаИ говорить мне начала.От тебя ничто не уходитИ не уйдёт казённый домНа квартиру к тебе ходитБубнова дама с королем.Она тебя так крепко любитИ на твоих она глазахНо вместе с ней ты жить не будешь

И топчешь свадьбу ты в ногах.

На этом кончила цыганкаЯ за труды ей заплатилНо в моем сердце стала ранка,Как будто кто кинжал всадил.

РОДИНА. Муз. Айвазяна

Милая, я помню поздний часПервый раз я у тебяНе забыть мне блеска твоих глазМилая любовь моя       Милая, я помню стройный стан       Джаз играет Родину       Где то вдалеке мой Ереван       Я пою мою мечту.Не могу представить одногоС кем танцуешь ты сейчасМожет быть, целуешь те егоМожет быть огонь погас.       Если в ресторане горе пью,       Достою я твой портрет,       На него я только посмотрю       И милее пошлый свет.Если блюз танцую с девушкой,Помню я мой друг тебяИ когда бываю я хмельнойЯ пою судьбу клеймя.       Милая, я верю в чистоту,       Верю, что не тронута,       В ресторане вижу пустоту       Вижу лишь тебя одну.

А дальше следовало продолжение записей дневника…

Сегодня пятый день занятий. Каждый день я учила так, что не успевала выучивать уроки, не оставалось ни минуты свободной, но те которые выучивала, знала более – менее прилично, если не на 5, то на 4 твёрдое. Раньше я математику не любила, тянула на 3, теперь стала учить – она мне понравилась. Сделаю из этого вывод: учи предмет, и он всегда будет нравиться, если его будешь понимать и знать.

Я оставила техникум. Почему я не жалею об этом. Ведь это всё время самостоятельной жизни, юности, когда пробуешь силы своих знаний и понятий жизни, когда тебе предстоит самой, без посторонней помощи решать жизненные проблемы, вопросы, могущие повлиять на всю дальнейшую жизнь. Жизнь студента – нищего студента интересна не только трудностями, она интересна своей свободой и разнообразием, своей отчасти беспечной весёлостью, разнохарактерностью препровождения свободного времени.

Почему же я не жалею, о той трудной и весёлой жизни, которую я вела, которую ведут все студенты? Ведь если школа дороже, так только тем, что она накрепко связана с прошлым, которого не вернёшь. А студентам можно быть всю жизнь, как говорят про таких – вечный студент.

– Это раз, а во вторых, что и есть главной причиной, – то, что мы ещё будем студентами, и я успею вкусить ещё раз студенческую жизнь. И она будет интереснее, т. к. буду студенткой института.

Сейчас такой возраст, такое время, когда хочется испытать большое чувство, чувство истинной дружбы и любви. Это чувство я ставлю так высоко, что в жизни, вокруг себя, кроме книжной болтовни, я ещё не встречала такой взаимной любви у других, которую можно назвать истинно чистой, как родник – святой любви.

Как сейчас дружат и любят? Девчонка, смотришь, ещё совсем соплячка, а уже стреляет глазами и выслушивает от ребят признания вроде: – «давай с тобой дружить?!!!?», или – «давай с тобой встречаться?!».

Если ещё этот мальчишка, такой же сопливый, пятнадцати-шестнадцатилетний, которому мама ещё сама, когда он ляжет спать, ставит заплатки на штанишки, да приговаривает «хорош, когда спит», и если такой мальчишка понравиться девчонке, то она соглашается с ним встречаться.

Они, проводя вдвоём вечера, представляя себя взрослыми, обнимаются, целуются, ведут глупый разговор, в то же время, мечтая про себя: она – с кем изменит ему, а он – какая будет его следующая девочка. Вслух они приходят к общему соглашению – дружить до особого предела во всём, и объясняются монотонно в любви, сами не понимая всей недалёкости их наигранности.

А другие про них говорят: «они гуляют»… Или, если про них спросят где они, спокойно ответят: «Ушли дружить».

11.9.52 г.

Ту мысль, которую я начала развивать в тот раз, закончу потом, а сейчас решила написать о моей новой жизни в 10-м классе и вообще в интернате.

Первые 3 дня мы ночевали в столовой интерната. С квартирами в Михнево обстоит трудно, т. к. в Михнево стоит военная часть и офицеры снимают комнаты и дорого за них платят. Поэтому найти дешевые комнаты для интерната – очень трудно. Поселили нас к одной старушке со старичком – Семехановым. Дом их стоит за церковью. Снимаем 2 комнаты. Одна – проходные сени – на 10 человек – огромная, с кривым полом. Там – восьмиклассники. А для нас отвели бывший чулан. В нём видно хранилось раньше мясо, т. к. долгое время не могли проветрить достаточно хорошо комнату, чтобы можно было входить – не морщась и не затыкая носов. Комнатушка сырая. Матрасы, подушки и одеяла отсырели. Одно окошко выходит на церковь и изнутри не закрывается, другое в сад – с большими ящиками яблок, и закрыто на 2 рамы, так что не открывается вовсе. Ну, я по старой привычке, схватив эти несколько данных, набросала пару новых четверостиший:

За квартиру платим 30,А в квартире что твориться,Одни обломки печкиНа них огарок свечки.

Потом набросала про питание. Сейчас нас кормят сравнительно хорошо, считая все трудности питания – 3. р 60 к. в день на каждого, да притом в магазине в Михнево ничего не достанешь.

В первые же дни нас кормили одной картошкой: на завтрак чай и картошка, обед: картофельный суп и картошка, ужин: чай и картошка. Я написала:

Солнце встаёт и мы встаёмВремя идёт и мы идём       В столовую..А когда мы придём, садимся и ждёмКогда принесут и нам подадут        – Готовую:   Картошку варёную,   Картошку толчёную,   Картошку в водах,   Картошку в жирах,   Чаёк с сахарином,   И хлеб с керосином.Когда принесут и нам подадутСидим и молчим, молчим и едим        – С аппетитами…Когда всё сожрём, встаём и идём,С блеском в глазах, с едой в животах        – Набитами:   Картошкой варёной,   Картошкой толчёной,   Картошкой в водах,   Картошкой в жирах,   Чайком с сахарином,   И хлеб с керосином.На уроках сидим, в тетради строчим…В головах садом, всё с великим трудом       – Понимается.А учителю в тон, подвывают потом,не в меру урча и немного ворча        – Переваривается:   Картошка варёная,   Картошка толчёная,   Картошка в водах,   Картошка в жирах,   Чайком с сахарином,   И хлеб с керосином.

19 сентября 1952 г.

Давно не писала в дневник. И тот раз так неожиданно прервала записи. Писала на школьном часе. Подошёл Неучев и вырвал дневник. Ребята убежали с ним на улицу. Но Михалёв потом сказал мне, что они его не читали, т. к. с самого начала им это не понравилось.

Живём у Селиханович. Провели свет. В большой комнате 2-й печник строит русскую большую печь. Потом будет строить печь и у нас, но не русскую, а небольшую плиту. А пока поставили маленькую железную печку. Топят вечером понемножку дровами хозяйки, но бывает очень тепло.

Решила теперь писать дневник, как и писала, но только прятать подальше.

Только сейчас кончила читать «Студенты» – Трифонова. Трифонову было 25 лет, когда он написал эту книгу. Родился он в 1925 г. Сейчас он ровно на 10 лет старше меня и уже написал такую книгу. Правда, он кончил Литературный институт. Если он окончивший институт, то я – всего лишь будущая студентка. Он в институте учился 5 лет. Значит знаний у него больше, чем у меня на 5 ученических лет.

Если я попробую сейчас написать рассказ, или повесть. У меня должно выйти в 5 раз хуже, чем у Трифонова. Но ведь и он был таким же, как и я. И он пробовал писать в моих летах. Почему же и мне не попробовать. Пусть будет первый блин комом. Ведь и Трифонов не родился готовым писателем. Я попробую написать повесть. Работать придётся много. Буду писать повесть по ходу развивающихся событий. Тема: борьба за знания. Буду описывать наш 10-й класс. И повесть так и назову «Десятиклассники».

Буду писать, как есть и так, как думаю, придерживаясь своих убеждений. Главным лицом если взять себя? А, если потом другие скажут: хочет себя выставить? Вот уже ловлю себя на боязни, сомнении в том, что скажут другие. Нехорошо. Ведь многие писатели под каким-либо действующем лицом подразумевает себя и большей частью под главным. Хорошо. Я буду одной из главных героев повести. Стоит ли идеализировать свой образ или ещё чей-нибудь? По-моему не стоит, а писать буду, как и решила – обо всём так, как и есть всё на самом деле. Стоит ли выводить и подвергать их критике, со своей точки зрения, – учителей? По-моему стоит о них писать также, как это всё есть на самом деле…

Итак решено. Я начинаю писать повесть не от лица автора, а вообще – о всех и о себе, как о посторонней девочке. Писать начало, не зная конца этой повести. Можно ли так писать? Ведь говорят, что писатель должен заранее выносить всё своё произведение – детище в своей голове и только после этого уже вылить всё, что обдумано – на бумагу.

Конечно у меня масса будет, и есть – ошибок. Но попытка не пытка. Попробую. А там ведь, что выйдет. Для повести думаю завести отдельную тетрадь. Думаю, что в дневник придётся писать после этого – мало. Ведь у меня всё будет записано в повести. Главное, чтобы не было сухо. Пусть это будет всё просто, ясно. Смогу ли? Попробую.

Получила от Оли Медведевой 2-е письмо. Это – девочка, с которой я училась в техникуме. Я ей писала, что мне нравится Михалёв. Просто, по-моему он здесь лучше всех из ребят. Да и на личико он хорошенький. О том, что мне он нравится, узнали девчата и передали ребятам, а ребята ему, как видно. Он стал немного грубее, и в то же время – учтивее ко мне. Мы сейчас часто спорим, а то и ругаемся, но при случае он вежлив, интересовался моей жизнью в техникуме и т. д. Оля желает мне хороших с ним отношений, но, как и когда это всё будет, и будет ли, не известно. А вообще хочется, чтобы мы с ним были друзьями.

Я помню, как сама Оля рассказывала о школьницах из своего города – Загорска. Там находится семинария. После её окончания, семинаристы получают распределение и перед отъездом на новое место, в свой приход, они спешат жениться. Школьницы старших классов стараются познакомиться с семинаристами. Приглашают их на школьные вечера и стараются после выпускных экзаменов стать невестами семинаристов, чтобы после их выпускных экзаменов выйти за них замуж и уехать из дома.

В нашем классе есть Дядин – грек наполовину, я уж забыла с кем. Чёрный такой. Перепёлочка сказала мне, что он с прошлого года дружит с Шульгой из 10 «А» класса. Обычно у меня, как и у каждой девчонки, появляются чувства понимания насчёт чувств ребят. Например, я заметила, что Дядину хоть немного, но нравлюсь. По-моему, это свойственно каждой женщине, и почти каждой девушке. Каждая определяет по любому слову, по любому взгляду, – какое отношение мужчины или парня к ней. Каждый взгляд, каждое слово она переводит, иногда и не намеренно, а даже в глубине мысли, машинально, – на процент его личного чувства к ней, даже, если этот человек ей совсем незнаком. Так и я, не знаю почему, но как-то невольно понимаю, что Дядин смотрит на меня не как на всех. Наши парты стоят рядом. Моя в среднем ряду первая, его в крайнем ряду первая. Он сидел у окна, рядом Власин, а потом я с Перепёлочкой. Власин 3 дня болел и не был в школе. Дядин сидел на его месте и иногда машинально задерживал взгляд на мне. Я подумала, что если бы была на месте Дядина, обязательно поменялась бы местами с Власиным, чтобы быть ближе ко мне. Власин поправился, и Дядин на самом деле поменялся с ним местами. Сегодня Дядин на перемене стал вставать с парты, а я в это время о чём-то разговаривала с Русиной. и как засмеюсь. Засмеялась и посмотрела долгим взглядом, как будто машинально – на Дядина. Смотрю и смеюсь. А он механически перестал вставать с парты и опять сел, продолжал в свою очередь смотреть на меня.