Река цвета неба

Рассказы

Сугроб

Любимая,

этот рассказ для тебя, ты поймёшь.

Сугроб находился на окраине дачного посёлка, около журчащего ручейка, в тени старой ели. И в этом не было бы ничего особенного, если бы не дата на календаре – первое мая.

В этот день я приехал на дачу и, оставив на потом разборку привезённых вещей, сразу же направился на прогулку в расположенный неподалёку лес. Далеко не заходил – побродил по опушкам, радуясь тёплому, солнечному дню, пению птиц и весенней свежести, а возвращаясь домой, увидел его.

Сугроб, видимый издалека, белой глыбой возвышался среди молодой зелени, и вначале я подумал, что это гора строительного мусора, которую из-за возможной пыли желательно обойти. Но приглядевшись, я понял, что это снег.

«Наверное, плотный как лёд», – решил я, подойдя к сугробу.

А снег оказался довольно рыхлым, хотя и насыщенным влагой, его крупинки напомнили мне твои любимые серёжки с маленьким камушком жемчуга. Форма сугроба была похожа на белого медведя, лежащего на животе – вот забрался этот снежный мишка в наш звонкий весенний лес, развалился под елью у ручейка и заснул.

А вокруг сквозь толщу скомканных, прошлых листьев пробивалась юная трава, и цвели нежными облаками подснежники.

Я сорвал один – тонюсенький стебелёк, голубые атласные лепестки, округлые листья у основания, и таким беззащитным, маленьким и хрупким он был, что меня долго не покидало восхищение его отвагой и решимостью первопроходца весны.

Тут же появились пока ещё редкие семейки цветущих лютиков, одуванчиков, а чуть дальше, на пригорке, пестрели жёлтые островки мать-и-мачехи; по опушкам распушилась ольха, и вдоль дороги роскошными серёжками украсились тополя.

Но всех в своём весеннем наряде превзошли стройные красавицы берёзы – изумрудным бисером вился вокруг них и трепетал на ветру ажурный ореол только вылупившихся крохотных листьев.

И на всё это великолепие пробудившейся от зимнего сна природы грустно и мудро смотрел тающий сугроб. Он был одинок – нигде больше в окрестностях я не видел снега, почему-то он задержался именно здесь. Может быть, когда-то это была снежная горка, с которой весело съезжала детвора, может быть, сюда сбрасывали снег с расчищенных дорожек… Кто знает!

Сугроб таял и становился всё меньше с каждым днём.

На первый взгляд это было почти незаметно, но я оставлял метку – веточку ели, воткнутую в землю у задней лапы медведя. Каждый день я переставлял метку и видел, как отступает снег, а на его месте появляется трогательная, тоненькая травка.

Однажды, направляясь к сугробу, я увидел приближающихся к нему рабочих с лопатами. Волнение охватило меня, мне не хотелось видеть, как в сугроб вонзаются лопаты. Но рабочие, к моей радости, прошли мимо сугроба, который в этот день уменьшился больше, чем когда-либо.

Ещё я опасался дождя, я знал, что долгий, кропотливый дождь в одну ночь уничтожит сугроб. И дождя, как по заказу, не было. Стояла прохладная, солнечная, ветреная погода, и температура воздуха днём была около десяти градусов тепла.

Через пять дней сугроб уменьшился на треть, а через неделю наполовину.

К этому времени небесные посланники – подснежники отцвели, но капельками солнца рассыпались повсюду, незнакомые мне, крохотные, жёлтые цветы, похожие на звёзды.

В тот день я увидел, что сугроб из большого белого медведя превратился в маленького медвежонка.

Я наклонился и погладил его по голове:

– Спасибо тебе, белый медведь! Я не знаю как, не знаю почему, знаю только одно: ты странным образом помог мне – ты уходил и таял, и одновременно уходил и таял осколок льда в моём раненом сердце. Мой сбившийся с ритма мотор исправился, вздохнул и заработал с полной силой. Это – удивительное совпадение, и спасибо тебе, сугроб!

На следующий день, придя к сугробу под вечер, я обнаружил, что его нет.

Он исчез, не оставив ни следа, как будто его и не было.

Любимая,

Эту небольшую историю я рассказал так подробно для тебя, зная, как трепетно ты относишься к природе, зная, как ты наблюдательна и любознательна. Моё сердце сорвалось, его ранила наша последняя встреча.

Родная моя, лёд растаял…

твой С.К.

Школа шахматной игры

Шахматы – это жизнь.

Роберт Фишер

Однажды мне и Оле, моей жене, предложили путёвки в подмосковный санаторий.

Дело было в последних числах ноября, дачные заботы позади, урожай собран, заготовки сделаны, сад к зиме подготовлен, и тут эта путёвка.

– Что мне делать в санатории? – спрашивал я жену, надеясь на отказ. – Процедуры так называемые я не люблю, ты знаешь. Грибов в лесу нет, рыбалки нет, потому что и речки рядом нет.

– Там озеро есть недалеко, говорят, красивое, – робко возразила Оля.

– И вокруг этого озера мы с тобой будем гулять, так? – мне хотелось отговорить её.

– А почему бы нет? Лес, свежий воздух! А ещё в санатории есть библиотека, так что ты найдёшь что почитать, – она улыбнулась. – И есть клуб, в котором…

– Танцы, – закончил я.

– Да, я люблю танцевать. Что в этом плохого? – Оля обняла меня. – Но ты же рядом!

На огромной территории санатория находились построенные в стиле сталинского ампира старые трёхэтажные корпуса с колоннами, большими балконами и лепниной в виде пятиконечных звёзд в венке из колосьев. Были и более новые корпуса в духе минимализма хрущёвских пятиэтажек.

В одной из таких пятиэтажек мы и поселились. К нашему удивлению, номер оказался после недавнего ремонта и был чистым, просторным, светлым, с большим окном, выходящим на лоджию, откуда открывался прекрасный вид на осенний лес, продолжающийся за ограду санатория куда-то далеко-далеко, до горизонта.

На улице было холодно и пасмурно, а в номере тепло, и эта «мелочь» радовала особенно, и хотелось поваляться на диване, глядя на плывущие за окном облака и почитывая что-то лёгкое, детективное.

Однако Оля заставила меня записаться на массаж, ванны, бассейн и лечебную гимнастику, что вместе с посещением столовой занимало весь день настолько плотно, что после обеда чувствовалась усталость от такого непривычно настойчивого укрепления здоровья, и тянуло в сон, и вольно, не вольно, как в детском саду у внуков, получался тихий час. А если добавить ещё и полдник, обычно чай с пирожком и какой-нибудь фрукт вроде яблока или груши, то сравнение нашего распорядка дня с детским садом было вполне уместным.

Кроме вечера. После ужина все отдыхающие выплывали на главную аллею.

Так было и в тот день.

В полутьме влажного вечера свет фонарей растекался среди бисера незаметного дождя и сиял множеством ярких бликов на поверхности лужиц и мокром, блестящем асфальте. Многие шли без зонта, натянув на голову капюшоны курток, пальто, шли под руку, поодиночке или небольшими группами. Хорошо смотрелись он и она под одним зонтом на долгой осенней аллее – это было похоже на известную старинную картину.

Вдоль аллеи стояли вековые липы, сейчас стыдливо обнажённые, их опавшие листья темнели на земле, а на ветвях, как слезинки, сверкали капельки дождя.

В конце аллеи сиял огнями клуб, и слышалась приятная музыка.

Мы пришли сюда впервые и, сняв пальто, хотели направиться в танцевальный зал, но вдруг Оля сказала:

– Посмотри, здесь играют в шахматы.

В просторном фойе клуба, в углу около окна стоял столик, где играли в шахматы двое мужчин, вокруг которых собралась небольшая толпа.

Постояв рядом пару минут, я обратился к жене:

– Пожалуй, я посмотрю, а ты послушай музыку, потанцуй, если хочешь. Не обижайся, дорогая.

– Хорошо, только не уходи без меня.

Оля знала мою любовь к шахматам, в которые я играл с детства и по сей день.

Мой книжный шкаф дома был забит шахматной литературой, в том числе любимым журналом «64 – Шахматное обозрение», старыми советскими номерами которого я особенно дорожил.

А на самом видном месте стояла книга «Школа шахматной игры», написал её Кобленц Александр Нафтальевич – латвийский, ранее советский, шахматист, мастер спорта СССР (1945), заслуженный тренер СССР (1960), известный шахматный литератор, а также (1955–1979) тренер-секундант Михаила Таля – восьмого чемпиона мира по шахматам (1960–1961) и первого чемпиона мира по молниеносной игре – блиц-шахматы (1988).

Книгу «Школа шахматной игры» Кобленца А.Н. я купил давно в букинистическом магазине.

И хотя с момента первого издания её в 1962 году прошло уже более пятидесяти лет, она до сих пор переиздаётся и является одним из лучших учебников по шахматам.

В тот осенний вечер, наблюдая за шахматной игрой, я вдруг отчётливо увидел эту книгу: на светло-коричневом фоне обложки – фигура коня, чуть позади ладья, сверху имя автора, а внизу название – «Школа шахматной игры». Почему вдруг она появилась передо мной?

– Может быть, кто-то новенький сыграет? – неожиданно услышал я, очнувшись от воспоминаний.

Это произнёс мужчина средних лет, в очках, с седой взлохмаченной шевелюрой. Он, сидя за столиком, сдвигал шахматные фигуры, в то время как другой игрок, высокий, в свитере и джинсах, выходил из-за стола с видом проигравшего.

– Эх, Николай, да что с тобой играть, – громко вздохнул стоящий рядом со мной мужчина в кепке.

– Мы играем не в блиц – часов нет, – объяснил Николай, обращаясь именно ко мне. Странным образом он понял, что я играю в шахматы, и одновременно увидел нерешительность на моём лице. – У нас на обдумывание одного хода полагается не пять-десять секунд, как принято сейчас в блице, и даже не тридцать, как было раньше.

– И не пять минут на всю партию, как в пятиминутке, – вставил мужчина в кепке.

– Мы играем на вылет, но довольно-таки быстро, – закончил объяснение Николай.

– Попробую, – после паузы ответил я.

Мужчины, толпившиеся вокруг шахматного столика, оживились, их было человек восемь-девять. Я, чувствуя своё несколько расслабленное, благодушное настроение в данный момент, немного помедлил – стоит ли? Мне было понятно, что Николай не раз выигрывал у всех мужчин, окруживших столик.

– Ваше решение? – повторил вопрос Николай.

Я сел за шахматную доску.

Я понимал, что мой соперник использовал особенности молниеносной игры, потому что предыдущие игроки вылетали довольно-таки быстро, и потом, здесь было немыслимо играть в классические шахматы, при которых неизвестно, как долго может продлиться партия. Не скажу, что я много играл в блиц-шахматы, однако, играл.

Мне достались белые фигуры. Я решил начать не с классического, а с так называемого бокового дебюта, где, в принципе, меньше теории, но если удастся быстро и грамотно сыграть первые двадцать ходов, то это может стать отличным заделом для будущей игры.

Так и случилось. Миттельшпиль пролетел почти мгновенно, вот и эндшпиль, и… мат. Николай, признав поражение, предложил сыграть ещё. Я видел, как он огорчён, но азарт охватил меня – ведь победа далась мне так легко и быстро! Итак, мы продолжили.

По правилам, принятым здесь, мы поменяли цвет фигур. Теперь белыми начал Николай. В его игре чувствовалось мастерство, но и я не подкачал – быстро перейдя в миттельшпиль, сумел лишить противника ферзя и далее, далее…

Моё воодушевление нарастало, я понимал, что мне не только везёт, но я играю правильно и точно. Победа. Лицо Николая покраснело, он смахнул рукой пот со лба.

Я встал, решив, что наше сражение закончено, однако счёт два-ноль в мою пользу не устроил моего противника.

– Сыграем ещё, – глухо произнёс он.

– Хорошо. Выбирайте любой цвет.

Дебют Николай провёл отлично, перешёл в миттельшпиль грамотно, с хорошей позицией, и мне показалось, что он стал дышать легче и спокойнее. И тут, как гром среди ясного неба, раздался звонкий женский голос:

– Ну что, муженёк, опять выигрываешь! – и она улетела куда-то.

Это была, как мне позже сказал мужчина в кепке, супруга Николая.

Я не видел её, но услышал, как и все. А Николай…

Он как-то затормозил игру и сбился – ошибка, и снова ошибка, и потеря фигуры… Николай проигрывал. Смотреть на него было просто невозможно – лицо покраснело, дыхание стало частым и шумным, руки задрожали.

«Надо срочно что-то делать!» – молнией пронеслось в моей голове.

Собравшись с мыслями, сконцентрировав всё своё внимание на шахматной доске, я попытался исправить положение в пользу Николая, но так, чтобы это было не слишком очевидно, не слишком грубо. Потихоньку я сдавал и сдавал свои позиции, сдавал сознательно и можно сказать почти радостно.

«Всё, гора с плеч!» – я вздохнул с облегчением. Ничья. Что и требовалось доказать.

Николай тяжело встал из-за стола, молча пожал мне руку и быстро вышел.

В это время наступила какая-то странная, как мне показалось, тишина.

Оказывается, закончились танцы. Оказывается, играя в шахматы, я так увлёкся, что не слышал музыки, хотя дверь в танцевальный зал была открыта и находилась рядом.

– А вот и я, – жена взяла меня под руку. – Давай погуляем перед сном! Дождь прекратился, время детское. Как ты?

– Нет. Домой.

Ночью я спал как убитый.

Через день я встретил высокого, в свитере и джинсах мужчину, после которого началась моя игра с Николаем. Он сам остановил меня.

– Вы знаете, после сражения с вами Николай больше не приходил в клуб и не играл в шахматы.

– Может быть, он уехал?

– Нет. Только что я видел его в столовой.

Что я мог ответить? Сказать какую-то банальную шутку? Я промолчал.

Мужчина пристально посмотрел на меня и грустно улыбнулся:

– Иногда сыграть вничью труднее, чем выиграть.

Я шёл по аллее.

Подморозило, лужицы покрылись тонкими ледяными оконцами, они сверкали в лучах застенчивого осеннего солнца и звонко хрустели, если кто-то наступал ногой. Вот и первые снежинки, они таяли на руке и сахарной пудрой сыпались на асфальт. Скоро белоснежно-снежная, пушистая зима!

Почему-то я вспомнил слова мужчины, что «сыграть вничью иногда труднее, чем выиграть», вспомнил и остановился.

То лето началось радостно – я получил третий взрослый разряд по шахматам.

Я так гордился! Хотя и понимал, что мне уже четырнадцать лет, а вот есть такие знаменитые шахматные гении, которые, которые… Ну и что, а у меня третий взрослый по шахматам! И всё впереди!

Наш дачный посёлок располагался рядом с извилистой, быстрой речкой, вдоль которой тянулись луга с высокими травами. И здесь, на берегу, была беседка, где стоял большой круглый стол, на котором мы, я и мои друзья, играли в шахматы. В нашем посёлке я считался одним из лидеров по шахматам, потому что обыгрывал не только всех своих друзей, но и многих мужчин.

Однажды в беседку зашёл худенький мальчик в очках, белой панаме, майке и шортах.

Он немного посидел на скамейке, посмотрел, а потом, подойдя ко мне, тихо спросил:

– Можно я сыграю с тобой?

Никто из нас не знал его. Как выяснилось позже, его бабушка арендовала на месяц пустующую дачу в посёлке. Потом они уехали. Мальчика звали Саша, он перешёл в третий класс, ему было девять лет.

– Ты умеешь играть в шахматы? – спросил я.

– Умею.

– Дарю тебе белый цвет, – сказал я.

– Нет, давай разыграем.

Саша играл первую партию чёрными и… выиграл. Вторую белыми – и тоже выиграл. А третью…

Я видел его нос в веснушках, очки, которые он то и дело поправлял, руки, искусанные комарами:

«Ну зачем он появился здесь?!» – горестно думал я, понимая, что снова проигрываю.

Потом я как будто пришёл в себя и стал играть вроде бы лучше, лучше… Ничья.

– Спасибо за игру, – сказал Саша, встал и ушёл.

Но это была не ничья. Саша пожалел меня и стал поддаваться, на самом деле он три раза подряд выиграл у меня.

Все мои друзья это поняли. Как и я. В то лето в шахматы я больше не играл.

Первый снег падал и падал, укрывая деревья, скамейки, дома и машины. И сразу стало светло и уютно, и как будто теплее. Отдыхающие шли в клуб на концерт, танцы, в кинозал, библиотеку, а кто-то спешил к стоящему в просторном фойе около окна небольшому столику – здесь играли в шахматы.

Диван

Всю неделю сыпал не то мокрый снег, не то дождь, и на улице было промозгло и тоскливо – низкое, серое небо и нескончаемая пелена дрожащей бисерной мороси в холодном воздухе. А сегодня подморозило, и выглянуло солнце.

«Надо собираться», – подумала Анна Егоровна, посмотрев в окно.

Она повязала платок, накинула шубейку и некоторое время раздумывала, что надеть – резиновые сапоги или ботинки. Остановилась на ботинках, решив, что в резиновых сапогах будет скользко, а упасть Анна Егоровна ох как боялась, зная все случаи страшных падений знакомых, закончившихся переломами, костылями и долгим восстановлением.

«Под восемьдесят уже», – вздохнула Анна Егоровна, невольно вспомнив свой возраст.

Для верности на ботинки она нацепила так называемые «ледоходы», купленные в аптеке и представляющие собой металлические цепочки, соединённые резиновыми петлями, которые натягивались на носок и пятку обуви. Потом прошла на кухню, проверила, выключен ли газ и вода, затем посмотрела, сколько денег в кошельке и, решив, что на хлеб и молоко хватит, взяла сумку, вышла и закрыла дверь.

Полгода назад Анне Егоровне пришлось сменить не только квартиру, но и место жительства. Её дом оказался расположенным на строящейся крупной трассе, и ей, как и остальным жильцам, предложили квартиру в новостройке. Но поскольку в том маленьком посёлке жилищного строительства практически не было, её новая квартира находилась в пятнадцати километрах от прежнего, уже несуществующего жилья, а именно – на окраине близлежащего районного центра. Так Анна Егоровна стала жить в новом доме, на новом месте. Единственное, что она выпросила для себя – первый этаж, и не столько потому, чтобы не подниматься по ступенькам, а быть поближе к земле, видеть рядом травку, деревья, осенние листья, сугробы снега и первые одуванчики.

Старый дом был небольшой – два этажа, два подъезда, но за каждой квартирой был закреплён кусочек земли. Всего-то две сотки, но чего там только не было! На крохотных клочках земли росли картошка, огурцы и помидоры, капуста, лук, кабачки, здесь были грядки с клубникой, кусты смородины и крыжовника. Все женщины сажали цветы, и в окна дома весной заглядывали ветви белой сирени, усыпанные долгожданными, пышными соцветиями, а осенью – высокая розово-алая мальва.

Анна Егоровна любила посидеть на скамеечке у подъезда и поболтать с соседками о том, о сём, а иной раз и самой пожаловаться или пожалеть кого-то, посоветовать, или, глядя на подросших детей, вздохнуть: «Как быстро летит время!»

Случилось так, что жители снесённого дома, получив квартиры в райцентре, оказались в отдалении друг от друга, и хотя на автобусе можно было проехать несколько остановок и прийти, встретиться, поговорить, но это ведь совсем не то, что выйти в домашних тапочках и халате и посидеть у подъезда, а кругом всё и все свои, с кем всю жизнь рядом.

Анна Егоровна грустила, и ей не в радость был ни комфорт, ни сияющий ремонт нового жилья, ни новые занавески, и даже милая сердцу цветущая герань, расставленная на подоконниках, не утешала, а вызывала в памяти маргаритки и анютины глазки на клумбе под окном старого дома.

Сын Анны Егоровны, живущий с семьёй в областном городе, предлагал ей съехаться и жить вместе, но она не торопилась с ответом. Сын, внуки и невестка навещали её не слишком часто, но зато подарили мобильный телефон.

Анна Егоровна торопилась в супермаркет.

Никогда раньше она не видела такого разнообразия товаров и такого большого магазина, по которому вначале ходила как по музею. Где же она могла видеть подобную сверкающую красоту, если всю трудовую жизнь работала на птицефабрике вначале рабочей, потом бригадиром, а из посёлка выезжала только в местный дом отдыха раза три-четыре, давно, с мужем, когда он был жив.

Анна Егоровна постепенно запомнила расположение товаров в супермаркете и научилась выбирать нужное из огромного многообразия, и если раньше, чтобы не брать лишнее, она писала список покупок, то теперь, учитывая скромную сумму в кошельке, заходила лишь в необходимые отделы.

Но сейчас она шла в магазин не за покупками, хотя хлеб и молоко собиралась купить, а шла она, как ни странно, к книгам. Приблизительно три недели назад Анна Егоровна случайно забрела в закуток, где стояли несколько стеллажей с книгами, газетами и журналами. Она взяла с полки книгу, на яркой обложке которой был нарисован берег моря, где, глядя на закат, сидела, обнявшись, влюблённая пара. Анна Егоровна открыла книгу и начала читать первую главу.

Она не была книголюбом, она мало читала в течение жизни, обычно – женские журналы с советами или что-нибудь про здоровье, про сад, огород, или местные газеты с местными новостями, вот, собственно, и всё. Прочитанная художественная литература осталась где-то далеко, в школе, и вдруг… Она, в платке, в старенькой невзрачной шубейке и широконосых ботинках с нахлобученными на них «ледоходами», стояла у стеллажа и читала книгу, и так увлеклась приключениями влюблённых, что уронила очки.

– Возьмите, – услышала она.

Рядом с ней, держась за ручку тележки, доверху нагруженной пакетами с крупой, стоял рабочий магазина – мужчина средних лет, одетый в синюю униформу.

– Возьмите, – повторил он и протянул упавшие очки.

– Спасибо, – Анна Егоровна смутилась, торопливо закрыла книгу и положила её на полку.

Мужчина по-доброму улыбнулся и покатил тележку дальше.

А она не уходила, ей очень хотелось узнать, что же будет дальше в этой книге. Постояв некоторое время, Анна Егоровна снова открыла книгу и погрузилась в чтение. Она читала, не замечая ничего вокруг, и очнулась только, когда устали ноги. Хотела прислониться к стеллажу, но он на вид был слишком хрупкий. Вдруг упадёт?

Анна Егоровна положила книгу на полку и направилась к выходу, но вернулась, снова взяла книгу, посмотрела на цену и вздохнула: «Нет, лучше завтра приду и почитаю».

Весь день она представляла себе действия героев книги и что их ждёт в том или ином случае – так интересно!

На следующий день она снова стояла у стеллажа с книгой в руках, и через день тоже, а на четвёртый книга кончилась, и от этого Анна Егоровна расстроилась, но открыв её в начале и увидев надпись «книга первая», обрадовалась и стала искать на полке «книгу вторую». И нашла. Но читать не смогла – от долгого стояния заболели ноги.

Она дала отдых уставшим ногам и весь следующий день решала два вопроса: первый – купить или не купить, второй – нельзя ли взять с собой маленький, помещающийся в сумке складной стул. По первому вопросу решила не покупать, потому что… потому что дорого, к тому же неизвестно, сколько всего книг в этой истории. А по второму вопросу решила, что со стулом её, скорее всего, попросят уйти.

Так продолжалось больше двух недель, за которые Анна Егоровна прочитала два любовных романа и один детектив. Она так увлекалась сюжетами книг, что дома всё вспоминала и раздумывала о поступках героев: почему одним из них везло в жизни, а другим нет, и вот если бы…

Однажды погода испортилась, пошёл хмурый снег-дождь, но Анна Егоровна всё равно пошла в магазин и снова читала. А на обратной дороге промокла и простудилась. Отлёживалась дома, пила горячий липовый чай с мёдом, заваривала травяной сбор от кашля, и обошлось, поправилась.

Но вот, наконец, распогодилось и похолодало. Прозрачный, звонко хрустящий лёд, затянувший лужицы, отражал яркое, мартовское солнце, и воробьи, сидя на проводах подобно нотам, громко и заливисто чирикали, приветствуя наступающую весну.

Анна Егоровна шла, радуясь ясной, свежей погоде и предстоящей после перерыва встрече с книгами. В магазине, подходя к заветному закутку со стеллажами, она встретила рабочего, который почти месяц назад, когда она впервые взяла книгу и начала читать, поднял с пола её упавшие очки. Он, как и тогда, катил за собой тележку с продуктами и, увидев её, приветливо поздоровался:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – эхом повторила Анна Егоровна и, подойдя к стеллажам с книгами, остановилась, поражённая увиденным.

В проходе, около торцов двух рядом стоящих стеллажей стоял диван, но то был особенный диван. Основанием его служили два поддона, поставленные друг на друга, вернее, это был один квадратный поддон, распиленный пополам и соединённый половинками. Второй, точно такой по размерам поддон был приставлен и закреплён

сзади двух предыдущих. Таким образом, получился диван с высокой спинкой, но, чтобы сидеть не на досках, а на чём-то мягком, поверх сиденья был положен матрас оранжевого цвета, и такой же матрас был прикреплён сзади, образуя спинку. Удивительно, но эти матрасы точно подходили к размерам поддонов и выглядели как новые.