Проводница

Таня внимательно слушала его, согласно кивала, но пока не понимала, к чему он клонит. А Василий Васильевич, тем временем, продолжал философствовать.

– Мы все с каждым рейсом становимся чуточку другими. Другими людьми или не… гм… не совсем людьми, что ли…

Ага! Подумала Таня. Ахромеев, наконец-то, подобрался к тому главному, что он собирался ей сказать.

– Ты, Таня, замечала ли в пути, что тебе попадаются очень необычные… пассажиры?

Танюша согласно закивала ему в ответ головой.

– Нет! Нет! Я сейчас не про Ивана и его друга козла Иннокентия говорю…

Оп-па! Влипла! Откуда он узнал про козла? И почему не ругается, а совсем наоборот? Вроде, как Ахромеев даже доволен, её проступком? Пронеслось у Тани в голове. Но она усилием воли заставила себя дослушать разволновавшегося не на шутку начальника.

– Ну как тебя ещё спросить? Замечала ли ты, что в поезде, на перронах и вокзалах есть не только люди, а иные, гм… сказочные, так скажем, существа?

Ахромеев достал платок и утёр им свою обильно вспотевшую лысину. Было видно, как тяжело дались ему эти последние слова про сказку. Потому что, по выражению Таниного лица, было совершенно не понятно: согласна ли она с ним или же считает сумасшедшим? И только запертая дверь и капли последнего уважения к нему, как к начальнику поезда, мешают ей сорваться и побежать отсюда куда подальше с криками о помощи!

– Ну, что же ты молчишь? Отвечай, Татьяна! – Его глаза просто умоляли её ответить хоть что-нибудь…

Таня достала заветную ложечку из кармана своего пиджака, сжала её в ладони, по сложившейся уже у них с Ахромеевым традиции, глубоко вздохнула, и…

Глава 12

– Тридцать шестая форма – все черти! Пирожками на перронах торгуют только бабки-ёжки, ведьмы при Московских рынках челночат, в вагоне-ресторане вурдалаки прописались, в тринадцатом вагоне всю дорогу лешие колдырили, а в моём, одиннадцатом – домовой обитает!

Выдохнула-отбарабанила за одну секунду Таня то, что так давно распирало её изнутри, просто сжигало, а поделиться не с кем!

– Вагонный, – автоматически поправил её Ахромеев, – не домовой, а Вагонный.

Уф! Татьяну и Ахромеева, наконец-то отпустило! И они истерично, с повизгиваниями, захохотали в голос! Отхохотавшись, и вытерев выступившие слёзы, Таня и Василий Васильевич, наконец-то смогли по-настоящему, без боязни быть принятыми за придурков, откровенно поговорить друг с другом.

– Пойми, Татьяна! Ты, хоть и человек, но у тебя, дар особый имеется: видеть Нас всех такими, какие мы есть на самом деле! – Горячо заговорил Ахромеев.

– Вас? – Таня от удивления чуть не свалилась с полки. – Вы, вы тоже? Из этих? Из сказки?

Чего-чего, но такого даже в страшном сне Таня вообразить себе не могла! Ахромеев – сказочный персонаж!

– Ёлкина! – Бас Ахромеева опять заставил звенеть стекла в купе. – Я думал, ты умная девушка и уже давно поняла, что я про сказку тебе обмолвился, чтобы поближе к твоему образу мышления выразиться! Сказки нет, и не было никогда! Мы просто уже очень, очень давно живём на этой земле, и появились здесь, гораздо раньше вас, людей. Это вы для Нас – пришлые. Поэтому, – Василий Васильевич, немного успокоился и стал говорить чуточку тише, – для простоты понимания, мы используем обозначения: Ваши и Наши. Мы своих всегда видим, а вот вы, люди Наших, только изредка, и то, только потому, что это кому-то из Наших это, зачем-то, надо. Или, есть ещё вот такие уникумы, как вы – Ёлкины, которые видят Наших, но уже помимо нашего желания.

Танины мысли заскакали, как бешеные лошадки в чехарде! Ваши, Наши, Ёлкины-ясновидцы! Сколько всего свалилось на её бедную головушку! Столько всего спросить надо, узнать. А времени до прихода родителей осталось так мало.

– И Ваня из Ваших? – Спросила она Ахромеева о главном и единственном, что её сейчас беспокоило. – Ваня из Вааших?!! Отвечайте!

– Наш, конечно же, Наш. – После недолгих раздумий вымолвил Ахромеев. – Вы, люди, его Иваном-дураком величаете.

Мир вокруг Тани обрушился и превратился в безнадёжную и непроглядную тьму. Сил не осталось ни на что. Она просто тупо уставилась в стену, не готовая воспринимать более ничего волшебного. Хватит! Жизнь ей без Вани не мила, а вместе они быть не могут, потому как они из разных миров. Ваши и Наши! Да чёрт бы вас всех побрал, с этой дебильной дифференциацией!

–… но мы хоть и по сути своей разные, – бормотание Ахромеева донеслось до Таниного сознания глухо, как будто, через вату, – но быть вместе, любить, детишек рожать, нам с вами ничего не мешает. Так сказать… гм… в биологическом плане, что ли…

Летнее солнышко просто залило своим нестерпимым светом Ахромеевское купе! Тучи на небе рассеялись, как по-волшебству! Жизнь вновь вернулась к Тане и засияла всеми своими самыми яркими красками, такими, какие бывают у нас, у людей, только в двадцать лет! Ах! Молодость, молодость!

– Я, между прочим, – как бы не замечая того, что сейчас происходило с Танюшей, продолжал Ахромеев, – и сам из Вагонных. Начинал работать на дороге когда-то давным-давно в твоём одиннадцатом вагоне, а потом, со временем, дослужился, дорос до Поездного. Михалыч, тот тоже был Поездным, когда я в Вагонных ещё бегал, а потом отошёл от руководства, подустал, говорит, малость. Но, захотел при мне ПЭМом остаться, чтобы к нашему с ним родному одиннадцатому вагону быть поближе. Мы же вместе с твоим отцом в этом вагоне работали, а Михалыч, с дедом твоим – Анатолием на нём же ездили.

Таня слушала, открыв рот от изумления. Вот оно как! А родители ни словечком не обмолвились ей об этом. Хотя! Она тоже бы никому о таком не рассказала. Не поверит же никто!

– А теперь ты – Татьяна Александровна Ёлкина – полноправная Хозяйка одиннадцатого вагона. Он тебя сам выбрал и ключ заветный свой передал.

– Ложка! Ложка моя бесценная-драгоценная и есть ключ от вагона? – Встрепенулась Таня, потрясая кулачком с накрепко зажатой в нём ложкой (она так и была у неё в руке весь этот разговор). – А вот Вагонного я там что-то не видела. Или, я не всех Ваших вижу?

– И, да и нет, – загадочно ответил ей Ахромеев, – ты и правда, пока можешь не всех Наших видеть-развидеть, но это совсем скоро пройдёт, через недельку, думаю, ты уже Наших всех будешь видеть и различать. А вот, с Вагонным твоим, Гаврилой, посложнее, будет. Тут ведь как – если вагон тебя признал и ключ отдал – ты, значит, Хозяйка, но только вагону стала, а не Вагонному. А вот как только ты его увидишь… гм… в материальном обличье, что-ли… Вот тогда – ты и станешь полноправной Хозяйкой одиннадцатого вагона.

Таня задумчиво достала из кармана не съеденную прощальную конфету «Белочка» и показала Ахромееву.

– Ух, ты! Догадалась, значит! Молодец, девка! – Одобрительно загудел Поездной. – А я, старый, по началу, засомневался в тебе очень. Уж больно ты дерзкая и своенравная: лосины эти дурацкие и начёс… Даже парочку испытаний для тебя приготовил, позаковыристей! Да только, ты прошла их все… блестяще!

– Испытания, говорите, – Таня сделала хитрую мордочку и начала загибать пальцы, перечисляя свои мытарства в этом рейсе, – ложка, фонарь, дембеля, братки-самоубийцы, козёл-алкоголик, любовь до гроба дураки оба…

– Нет! Нет! Про любовь до гроба это не моё! – Протестующее замахал на неё обеими руками Ахромеев. – Это вы сам с Ваней вдвоём учудили, без моего участия!

Вот как! Ваня, значит, тоже… Нет! Нет! Глупое сердце, не бейся! Щёки Тани вспыхнули жарче пожара в джунглях в час ночной! Чтобы отвлечь Ахромеева от этого, она выпалила ему главную свою догадку:

– Гаврила, Вагонный мой, небось, рыжий, лохматый и в зелёной форме? – Торжествующе припечатала Танечка.

– Да! Именно такой он и есть из себя! Ты что, видела его, ненароком? – Ахромеев сощурил глаза, пытаясь выведать у Тани правду.

Но Таня сделала каменное лицо. Не будет ему ничего она отвечать, пусть помучается-погадает, как Танюша на его испытаниях.

Ну, а вам-то, мои дорогие читатели, сказать можно. Разгадка простая – фантик от конфеты «Белочка». Если вы помните, как он выглядит, то и обо всём остальном вам догадаться будет нетрудно.

Глава 13

Вот она и дома! Таня блаженно растянулась на своей кровати.

В голове Тани, как в калейдоскопе, промелькнули, крайне приятные её сердцу, воспоминания последних дней.

Вот – Ахромеев рассказывает ей, что вагон, хоть и одиннадцатый, но перецепят его, от греха подальше, в хвост поезда. Они вместе с Михалычем поколдуют над ним малость, и люди совсем перестанут его замечать. И будут в нём теперь с Таней в столицу и обратно ездить только их… ихние, тьфу ты, какое слово неудобное, надо что-то самой вместо этих Ваши-Наши придумать, ну, пусть будут… «Другие» пассажиры.

Вот – Таня ему отвечает, что это всё вышеперечисленное, конечно хорошо, но у неё есть и свои требования к Ахромееву. Чаю, пусть ей в два раза больше нормы выдают, а так же ремонт в вагоне не мешало бы сделать. Дырки в полу, неудобно же перед Другими.

Вот – Ахромеев ей в ответ хитро смеётся и говорит. Что одиннадцатый вагон, на самом деле, очень красивый и роскошный изнутри. Он даже чем-то похож на пульмановский вагон, в таких ещё в царской России аристократов возили. Те же зеркала, бронза, ковры, красное дерево и обивка из малинового бархата. Только начинка в нём современная, электрический титан, кондиционер и, даже маленький холодильничек имеется. И, отвечая на её ошарашенный взгляд, пояснил. Это уже он сам Ахромеев придумал, для пущего запугивания Тани, для её первой поездки, вагон таким пугалом нарядить. Но теперь то, он понимает, что погорячился и попросил у Тани извинения. Конечно, радостная Татьяна извинила его, в обмен на адресок Ваниного дедушки в Калиновке.

Вот – Ахромеев и Таня, счастливые и довольные тем, что, наконец-то, смогли поговорить друг с другом начистоту, выходят из штабного вагона и вместе попадают в тёплые объятия Ёлкинской родни. Таня машет над головой заветной ложечкой и, те из них, кто в теме, радостно поздравляют Таню.

Вот – Ёлкины с многочисленными Таниными покупками идут через двор к себе домой и, уже сестра Ира, одетая в бусы из рулонов туалетной бумаги, ловит на себе по-прежнему завистливые взгляды соседей.

Вот – Таня, с замиранием сердца, преподносит любимой сестрёнке, купленные специально для неё маленькие чёрные лосины. Радость от обретения первых лосин переполняет Иринку, и она даже уходит спать, не снимая обновы.

Вот – они все сидят, как заговорщики, в крохотной Ёлкинской кухне, и слушают Танин рассказ о первом рейсе. Гордый папа уговаривает испуганную маму не тревожиться за Таню и предстоящие ей путешествия с Другими, а порадоваться вместе за то, что Таня унаследовала дар Ёлкиных и, Бог даст, передаст по наследству его своим с Ваней деткам, если они людьми окажутся. Про детей и Ивана – целиком и полностью папина фантазия. Таня ничего такого никому из них не говорила. Но они же, как-никак, двадцать лет её знают. Догадались сами, по глазам, сияющим от влюблённости, и по щекам, алеющим при каждом её упоминании об Иване.

Вот – Таня пишет письмо Ване (да сама первая, как Татьяна Ларина, и что?). Но в любви своей, конечно не признаётся, а так, намекает, слегка, что тоже очень ждёт от него весточки в ответ. Иннокентию, опять же горячий привет от Тани. И отправляет письмецо в Калиновку на улицу Тепличную, дедушке Степану Ивановичу Иванову (для Ивана Ивановича Иванова внука его). Кстати, Ахромеев проговорился, что дедушка у Вани – тот самый дядя Стёпа из стихотворения. Только поэт фамилию ему поменял, чтоб не узнал его никто. А так, всё верно про него в стихах написано: великан, во флоте служил и в милиции, герой, в общем. А сам Иван недавно отслужил в армии, и теперь, правда, уже заочно, будет продолжать учиться в институте на строительном факультете и работать прорабом в СМУ, которые, и институт и СМУ, к неописуемой радости Татьяны, находятся тоже в нашем городе.

Вот – и все прекрасные воспоминания из Танюшиного калейдоскопа.

Глава 14

Неделя отдыха дома после первого Таниного рейса промчалась, как одно мгновение. Завтра утром снова в дорогу! Танино сердечко колотится, стучит. Говоря начистоту, это снова её первый рейс. Первый рейс в качестве Хозяйки вагона для Других. Да и свой одиннадцатый вагон она еще не видела в его настоящем обличье. И, положа руку на сердце, Вагонный Гавриил, так же не показался ей. То есть, она не полноправная Хозяйка в вагоне, пока.

Единственное, что радовало сейчас Таню, это то, что Ахромеев оказался совершенно прав в своём предположении, что Танин дар окончательно прорежется в полной мере через неделю. Именно так оно всё и случилось.

Поняла она это вчера вечером, когда выходила из своего подъезда, купить разных припасов в рейс, и, столкнулась нос к носу с их домовым. Он-то не знал, что у Тани тоже дар видеть Других появился, спокойно шёл по делам своим, нёс в коробке потраву от комаров, чёрными полчищами осадивших их несчастный дом.

Таня, до этого никогда воочию домовых не видевшая, повела себя неадекватно. Попросту начала дёргаться, хватаясь за сердце от испуга, и, конечно же, выбила коробку из рук Кузьмича.

Отрава рассыпалась перед подъездом, комарьё, вившееся у входной двери, начало падать на Танину голову серыми хлопьями, как постапокалиптический снежок. А сама Таня и Кузьмич начали чихать, как подорванные.

То, что домового Кузьмич зовут, Таня, конечно, немного попозже узнала, когда они вместе с ним убежали к соседнему подъезду, сели на лавочку, прочихались, прокашлялись, и поговорили по-душам.

Таня так сильно испугалась Кузьмича, потому, что наивно полагала, все Другие выглядят точно так же как и люди. Она же не знала, что её дар потихоньку раскрывался, сначала давая развидеть «человекоподобных» Других, а уж потом всех остальных, совсем ни на кого и на что не похожих.

Домовые, как раз, из последних. Они абсолютно везде, с маковки до пят, покрыты белоснежной блестящей и очень густой растительностью, сантиметров тридцать в длину, но, если к ним приглядеться – повнимательнее, излучают какое-то чудесное очарование, состоящее из домашнего уюта, хозяйственности и заботы. И ещё, у них поразительные глаза. Большие, и всё время меняющие цвет, под их настроение. Это свойство очень, кстати, помогает в общении с ними. Невозможно прочесть эмоции на шерстяном стожке, являющемся их лицом. Надо только понаблюдать, минут пять за их глазами, как это Таня сделала, беседуя с Кузьмичом на лавочке. И становится ясным, глаза синие – радость, красные – злость, жёлтые – недоумение и так далее.

Кузьмич тоже был очень рад, что очередная Ёлкина «прозрела». Потому как их семейство, оказывается, состояло в тесной дружбе с местными домовыми. Ёлкины были, как бы связующим звеном между населением двора и хранителями домов. Они, в силу своих возможностей, проводили среди жителей разъяснительную работу, что надо беречь подъезды, не ломать детский городок и лавочки, ухаживать за клумбами, деревьями и кустарником, которые добрые домовые посадили для красоты их двора.

Танюша ещё раз извинилась пред Кузьмичом за то, что она рассыпала клопомор (а это он был в его коробке), и побежала поскорее в магазин, пока он не закрылся.

Возвращаясь с покупками, обратно домой, она, конечно же, положила на шкаф с электрощитом, висевший возле их подъезда, пирожок, сушки и конфеты.

Глава 15

Планёрка перед рейсом в Москву для бригады Ахромеева прошла в штатном режиме. Наконец то, Василию Васильевичу удалось набрать достаточное количество студенток-проводниц в свою бригаду, чтобы они могли поехать, как, и положено, по два человека в каждом вагоне. Ну, конечно, Таня поехала на единицу, но Ахромеев это не афишировал, да попросту, взял и воспользовался своей простейшей магией Другого, и отвёл девчонкам глаза.

После распределения, Таня, в сопровождении Ахромеева, вошла в свой хвостовой одиннадцатый вагон, стоявший после пятнадцатого. Вот такая чехарда.

По пути к составу, Ахромеев научил Таню простеньким чарам, закрывающим дверь в вагон, чтобы люди, без спросу, не совались через переходник в её вагон, и, честно говоря, больше для того, чтобы и из её владений, без крайней надобности, в поезд никто не просачивался. Хотя! Можно им было и по перрону туда – обратно пройти, но на всех поводок не накинешь…

Ещё он рассказал, что после развала СССР, всю нашу страну так сильно тряхнуло и взбаламутило, что вся, до этого тихо-мирно лежавшая на дне муть, людская и Другая, поднялась, снялась с насиженных мест, и начала колобродить по стране.

А куда стремится любой криминальный элемент? Правильно! Поближе к барышам, которые сейчас все находятся в крупных городах. Ну, а самые большие и лёгкие деньги, конечно, обитают в столицах – Москве и Питере.

Вот и потянулись «закононепослушные» Другие в Москву из глубинки, в поисках лучшей жизни. А как всего проще туда попасть, как не на поезде. Поэтому Ахромеев снабдил Таню крайне важным советом, как нужно с этой публикой общаться.

– Запомни накрепко, Татьяна, – давал ей в напутствие Ахромеев, – ты теперь для них всех Наших и Ваших – Хозяйка. А главное оружие Хозяйки, это её Слово. Ты и сама своё Слово нарушить не можешь, но и никто, пока ты в своём вагоне находишься, тоже нарушить твоё Слово не может. Ты девушка умная и сама скоро во всём разберёшься. По ходу поезда!

И они вместе засмеялись над этой, ставшей, наконец-то, и для Тани близкой и понятной шуткой.

Внешне одиннадцатый вагон так и остался выглядеть, как стандартный плацкартный вагон конца двадцатого века. А вот когда Таня, открыв дверь ложкой, зашла внутрь…

– Красотища, какая, неописуемая, – восторженно взвизгнула Таня, – да разве можно в такой драгоценной шкатулке путешествовать? Этот вагон в музей надо, под стекло и табличку повесить – «Руками не трогать».

Таня прошлась по вагону, ошеломлённо разглядывая и трогая его роскошный интерьер. А ещё, она поймала себя на мысли, что смотрится совершенно инородным предметом на фоне изящной красоты вагона. Диссонируют между собой её блестяще-фиолетовый прикид и бронзовые виньетки. Надо что-нибудь придумать на этот счёт, решила для себя Таня, наверное, сделать классический макияж и избавиться от сиреневого начёса, но лосины она, ни за что не снимет – фигушки.

– Здравствуйте, мои дорогие, как я по вам сильно соскучилась! Честное Слово!!! – Сказала Танюша с максимально возможной теплотой в голосе, не забыв, однако, упомянуть про Слово, как советовал ей Ахромеев.

Но, никто, вопреки страстному желанию Тани, не откликнулся, не выбежал к ней навстречу. Что ж, придётся приступить к плану «Б», решила Татьяна.

Сначала, конечно, поклон вагону, уважительное приветствие и просьба о лёгкой дороге. Положить пирожки в шкафчик. Потом погладить ласково вагон по полке. И… достать из сумки… целлофановый пакет, в котором у Танюши имелся целый килограмм конфет «Белочка».

Этот план «Б» (от названия конфеток – «Белочка», разумеется) был разработан Таней, папой и мамой за несколько дней до этого рейса во время очередного семейного совета в кухне за чаем. Папа, как человек, отъездивший в одиннадцатом вагоне несколько лет, сразу отверг Танину теорию о том, что стоит ей только снова зайти в него, Гавриил радостно кинется к ней на шею со слезами счастья на глазах.

– Вагонные, Татьяна, народ особый, – делился папа с Таней своим опытом, – и порой, очень даже упрямый. А так же они очень любят всякие церемонии и обряды. Ахромеев, например, не хотел мне показаться, пока я не подарил ему дюжину белых платков для вытирания его лысины. Ох, сколько он помучил меня, поизводил, пока я подход к нему искал. А эти его испытания, я ж чуть не поседел от них!

Таня, в знак полной солидарности с папиным негодованием, так сильно стукнула кулачком по столу, что их кот Васька, мирно дремавший на холодильнике, дёрнулся от неожиданности и с грохотом брякнулся на пол. Испытания Ахромеева и Тане стоили пучка седых волос, наверное.

– Поэтому, если Гавриил твой, Татьяна, настоящий исконный Вагонный, то надо его на привычку брать. Какие его привычки ты знаешь?

– Пирожки, сидеть в углу служебки, – начала Таня загибать пальцы на руке, вспоминая о поведении своего Вагонного, – чтоб чай всегда горячий был, не любит пижму… Ой! Конечно! Вот оно – главное! «Белочка»! – Таня соскочила со стула и прыгала по кухне, хлопая в ладоши от радости. – Шоколадные конфеты «Белочка» он страсть как любит. А когда мне очень-очень плохо было – он меня ими угощал.

Лица папы и мамы приобрели одинаковое глубоко озадаченное выражение. Где добыть, за столь короткий срок, невероятно дефицитные конфеты «Белочка»? Задачка, то со звёздочкой. Вот, если бы Гаврила, скажем, любил ракетное топливо по утрам пить, вместо кофе, то хлопот у родителей было бы на порядок меньше. Топливо для стратегических ракет средней дальности, почему-то, в нашем городе гораздо легче достать, чем шоколадные конфеты.

– Гурман твой Гавриил, однако,– с тяжёлым вздохом сказала мама, – но, надо, значит надо! – Мама с силой ударила кулаком по столу и, Васька во второй раз сверзился с холодильника на пол.

Ёлкины дружно захихикали над ним. Но решили, что, наверное, хватит стучать по столу, иначе у них на кухне скоро случится ушиб всего котика.

Мы, люди, тоже, оказывается, чудеса творить умеем, не хуже «Других». Так думала Таня, принимая из рук мамы, на следующий день после кухонного совещания, целый килограмм конфет «Белочка». Несколько конфеток, правда, были отданы маленькой Иришке, но всё остальное честно было сложено в Танину дорожную сумку – для успешного налаживания физического контакта со скрытным Вагонным.

Именно этот заветный кулёк с конфетами крайне заманчиво сейчас похрустывал в руках у Тани, зазывая Гавриила на встречу с ней.

– Уважаемый Вагонный, покажись мне, объявись. От меня тебе поклоны, приди, конфетой угостись. Будем мы с тобой дружить, в вагоне нашем мирно жить!

Таня сама сочинила этот стишок для Гавриила, пусть корявенький, зато от всей души.

– Гавриил, пожалуйста, выйди ко мне. Я очень благодарна тебе за всю ту помощь, которую ты мне оказал. Я бы пропала без тебя, не бросай меня одну, пожалуйста. Обещаю, будем с тобой жить не, тужить душа в душу. Слово Хозяйки.

И опять ни звука, ни шороха. Что ж. Пусто-пусто. Татьяна огорчённо покачала головой. Поставила конфеты на стол в служебке, долгим умоляющим взглядом посмотрела в тот самый угол, в который обычно Ахромеев смотрел. Повернулась и пошла по делам. Скоро в рейс – вода в титане сама себя не нагреет.

– Слово Хозяйки, говоришь? – Раздался за Таниной спиной неожиданно звонкий мальчишечий голос. – Слово это держать надо, накрепко. Попусту, понапрасну не разбрасываться. А уж, коли, задружиться со мной хочешь, то вот он я. Обернись поворотись, Хозяюшка, свет Татьяна Александровна Ёлкина.

Таня замерла, не веря своим ушам. Её удивлению не было предела. Во первых, она не ожидала, что план «Б» сработает и Гавриил объявится, а во вторых, никто не предупредил её, что этот вагонный склонен к такой старорусской велеречивости. Она медленно повернулась…

На полке в служебке сидел подросток. Рыжий и очень лохматый, как огненный одуванчик, конопатый, зеленоглазый, как Ахромеев, лицо круглое и нос картошкой. Одет он был в тёмно-зелёную железнодорожную форму старого, дореволюционного образца. На форме были пришиты золотые эполеты и галуны, а круглые позолоченные пуговицы ослепительно сияли и пускали забавных солнечных зайчиков по стенам. Лицо Татьяны непроизвольно расплылось в улыбке. Суровый вид, который напустил на себя Вагонный, никак не вязался с тем ярким зрелищем, которое он из себя представлял.

– Чего застыла в проходе, как не родная? Вот он я. Гавриил Романович Калинин. Прошу любить и жаловать, Хозяйка. – Он встал и поклонился Тане в пояс.

Таня, почему-то, в ответ Гавриилу вместо поклона сделала книксен. Видимо, на неё уже начала действовать старинная атмосфера вагона и старорежимная форма Вагонного.

– Как же я рада, знакомству нашему дорогой, Гавриил Романович. – Таня непроизвольно начала перенимать его стиль речи. – Спасибо, что уважил меня, объявился предо мной. Нам путь-дорога предстоит вместе дальняя. Будем с вами жить душа в душу мы.

И вот тут уже не выдержал и прыснул в кулачок Гаврила. Его от души повеселила Танина мешанина из книксена и былинных сказаний, да ещё в исполнении современной размалёванной девицы блистающей, как диско шар.

– Хозяйка, хватит церемоний. Покочевряжились друг перед другом, и будет. – Гавриил, наконец-то стал тем, кем и являлся на самом деле – обычным подростком из 1993 года.

– Фуух! – Таня потрясла головой, как бы сбрасывая с себя, только что овладевшее ей наваждение из прошлого. – Гаврила, что это было? Чего это я в барышню-крестьянку обращаться начала? Я, наверное, не была готова ко всему этому, – она обвела рукой вокруг себя, – вот и понесло меня… Ты, если такое опять со мной повторяться начнёт, одёргивай меня, пожалуйста, будь другом.