Ходоки во времени. Освоение времени. Книга 1

– Да нет. К слову пришлось, – сконфузился Иван. – Есть что-нибудь будете?

– Буду. И чаю мне покрепче, и в большую чашку… Мне, Ваня, шестьдесят восемь… Похоже?

– Нет, – искренне отозвался Иван. И тут же поправился: – Последние дни – да. Раньше казалось, что чуть больше сорока.

– Консервы, Ваня, – усмехнулся Симон невесело. – Они долго хранятся в доброкачественном состоянии, а всё – консервы.

– Ну, уж, – вежливо усомнился молодой человек.

Симон отмахнулся.

– Давай чай и слушай!

Они пили чай, Симон рассказывал, ученик слушал, время от времени вставлял незамысловатое словцо, а Сарый свирепо храпел в комнате и создавал разговору уютные помехи. На дворе стало светлеть, словно за ним разливался медленно разгорающийся театральный свет. Разжижались густые ночные тени – неясные, подвижные и по детски сказочные, а на смену им приходили реальные и чётко очерченные тени дня.

Всё было бы совсем хорошо, если бы не тревога за славного дона Севильяка.

– Лет пять назад, – говорил Симон, прихлёбывая чай и жуя хлеб с колбасой, – некоторые ходоки начали жаловаться на препятствия, мешающие ходьбе. Одному с трудом оборудованный мост между доступными точками кто-то разрушит, другому подстроит ловушку с неприятными ощущениями. В общем, пакости всякие. Потом забеспокоились ходоки прошлого тысячелетия: некто, по их утверждению, приходит из будущего, именно из нашего будущего, и нарушает соглашения и договоры…

Симон допил чай, вытер губы.

– Подобное, конечно, бывало и раньше. В ходоки, я говорил тебе уже, идут люди разные. И мы не очень-то волновались. Тем более, обуздать зарвавшихся своих, в принципе, не трудно. Но вот месяца два назад исчезли сразу три ходока. Они не вернулись с дороги времени. Во всяком случае, о них никто ничего не слышал. А если ходоки не движутся во времени, отыскать их практически невозможно. И ясно почему. Толщи времени и необозримые пространства в каждом моменте времени затрудняют любой поиск. Ведь достаточно секунд, чтобы разминуться…

– Учитель мне говорил, – сказал Иван.

Симон кивнул.

– Наш совет ходоков созвал встречу современников. Тех, кто дожил до нашего времени. Поговорили, подумали. Отбросили то, что могло произойти не по вине самих ходоков… Именно. Могло быть и иное. Но всё говорило, что тут замешаны ходоки… И постепенно вырисовалась такая нехорошая картина. Где-то в пространстве нашего времени образовалась небольшая, похоже, группа, пренебрегшая договорами, решившая повеселиться за счёт своих способностей, а, может быть, и для других целей. Кое-кого из этой группы нам удалось определить. Среди них оказался очень подвижный ренк с интервалом движения семь-восемь тысяч лет… Много!.. Выдающиеся способности.... Но, возможно, дело не только в нём…

Симон надолго замолчал. Потом, словно поскучнев, продолжил:

– Так что, Ваня, у нас появилось прочное подозрение, что исчезновение дона Севильяка и других ходоков связано с действием этой группы. Дон Севильяк по моему поручению занимался этой компанией, что, возможно, дошло до них, и они учинили охоту на охотника… Может быть, помнишь, что в дом дона Севильяка приходили неизвестные?

– Помню. Вы тогда мне ничего не объяснили. Чуть ли не кодом между собой разговаривали.

– Преждевременно объяснять было… А ты тогда обиделся?

Он и точно обиделся, но сегодня, покривив душой, Иван независимо ответил:

– Вот ещё… Но, помнится, Вы обещали посмотреть, в чём там дело.

Симон повеселел.

– Вот ты себя и выдал… Не обиделся, не помнил бы разговора, тем более, как ты заметил, вели мы его полунамёками… Ну, ладно!.. Ладно!.. Мы отвлеклись, а я тогда вернулся во времени назад для проверки. Была вероятность и обычной кражи со стороны людей, совершенно не умеющих ходить во времени. Обычными ворами. Таких бы я смог увидеть, а потом с помощью дона Севильяка и кого-нибудь ещё справился бы с ними. Но… Знаешь, Ваня, хождение во времени для нас и для тебя, я думаю, – это ходьба не совсем по ровной дороге. Есть такие точки зоха, которые нам не преодолеть. Мы их называем закрытиями.

– Наслышан. Сарый мне говорил. Я их видел, когда хотел войти в свою квартиру из поля ходьбы в настоящем.

– Конечно, – мимоходом заметил Симон. – Такое закрытие я и нашёл, придя с проверкой…

– А как оно у Вас выглядит?

– Интересуешься?

– Интересно. У меня одно, у учителя другое, а у Вас?

– В моем представлении это полынья. Но и другие ходоки, кого мы просили пройти к дону Севильяку в момент его исчезновения, тоже находили там закрытие. И закрытие-то небольшое. Несколько минут, но как раз в этом промежутке всё, по-видимому, и произошло… Ну, ну, Ваня, выскажись! Вижу, что не терпится поделиться предположением. Так?

– Так, – согласился Иван, поскольку ему действительно хотелось высказаться.

Суть его предположения сводилась к следующему. Либо кто-то прекрасно был осведомлён о всеобщности закрытия данной точки зоха, либо кто-то её сконструировал по своему усмотрению, либо это массовый гипноз подстерёг ходоков. Кроме того, почему бы ни выйти на точку, когда дон Севильяк в последний раз становился на дорогу времени, и от неё проследить за его движением?

– Браво! – похвалил его Симон, но тут же вздохнул. – У нас тоже возникали подобные мнения и предложения, но, подумав, мы от них отказались. И вот почему. Точки закрытия сугубо индивидуальны и обычно никому не известны, так как связаны с особенностями ходоков. Отсюда всеобщность закрытия – вещь невероятная. А идея конструирования таких точек, мягко сказать, сомнительна. Во всяком случае, для тех, кого мы подозреваем. Следовательно…

– Никакого такого – следовательно! – пылко возразил Иван, но больше риторически, чем от убежденности в сказанном.

Симон реплику не отверг и даже согласно кивнул годовой.

– Правильно, Ваня, не следует, если говорить вообще. Но никто пока что до сегодняшнего дня ни словом, ни намёком, ни, тем более, делом не смог опровергнуть и того, что сказал я… Ну, скажи, скажи, Ваня, не мучайся!

– Послушать вас с учителем, так иной раз от вас дряхлым средневековьем веет. Точно научные, технические и научно-технические революции обошли вас далеко стороной. На Луну слетали, в космосе люди уже работают, как дома, сердце искусственное сделали… Да что там говорить?.. А вы всё ещё как Козьма Индикоплов расстояние по лаптю измеряете. Вы же, Симон, умный современный человек, а всё делаете по старинке, в надежде только на человека, на ощупь. А техника?.. А математика?.. Где они у вас?.. Все ваши… да, конечно, наши врождённые способности можно смоделировать, просчитать и узнать всю подноготную ходоков… Можно обнаружить и точки всеобщего закрытия, и условия протаскивания ходоков и других людей во времени, и всё остальное, что хотите.

– Ты бы смог? – поинтересовался Симон.

– Я прораб, а не математик или физик… У меня, как и у многих моих сверстников, высшее образование, но это не значит, что я умею абстрагироваться до понимания всеобщей картины пространства-времени. А вот ваши подозреваемые могут иметь у себя на службе математиков и физиков. Не обязательно даже ходоков, но которым всё толково объяснили и дали возможность поработать, поэкспериментировать. И на бумаге, и на мощной вычислительной технике.

Выслушав Ивана внимательно, Симон с сомнением покачал головой.

– Всё может быть. Возможно, ты прав… Но… – Он на мгновение остановился. Было видно, что он колеблется, говорить или не говорить ученику нечто более определённое. По-видимому, решил, что не стоит. – Это после… Чуть после, Ваня! Не торопись, пожалуйста!.. А сейчас вот о чём. Они, Ваня, тоже ходоки и тоже живут, поверь мне, вчерашним днём, по старинке, как ты тут изволил выразиться, и навряд ли догадаются выйти на учёных. Да и не выйдут никогда. Это точно!

– Достаточно одному догадаться… Вы бы хоть газеты читали, что ли! – проговорил Иван с досадой. – Сарый, мне сдаётся, вообще безграмотный. Так?

– Успокойся, Ваня, и не говори о том, чего не знаешь… Но мысль ты высказал интересную. Может быть, это дело будущего. Ты её не забывай. А по поводу закрытия… У нас есть некоторые запреты, они-то, думаю, и проявились.

Симон задумался, машинально поглаживая колени ладонями. Он словно позабыл, где находится.

– Вы хотите, чтобы я сходил и посмотрел? – напомнил Иван о себе.

Симон вскинул на него светлые глаза и прищурился, как для выстрела. Кивнул головой.

– Разумеется… Но не так скоро. Не торопись, потому что… Запомни, Ваня, всё это не так просто. Поэтому первое, тебе на уяснение в виде замечания. Ходок не может в одну и ту же точку пространства-времени или зоха выйти дважды… Сарый тебе ещё не говорил?.. И правильно, не всё сразу. Так вот, если ты где-то когда-то проявлялся, то здесь тебе больше не бывать, там тебя будет поджидать закрытие. Возможно, чтобы ходок не встретился сам с собой. Во-вторых, чтобы ты знал, существует жёсткий порядок встречи с другими людьми. Однажды встретившись с человеком, ты с ним сможешь увидеться вновь только по прошествии какого-то независимого времени. Нельзя, скажем, поговорить с кем-нибудь сегодня, а потом продолжить разговор вчера, для него. Или для тебя. Вот почему я считаю, что закрытия появились неспроста и не по воле сторонних ходокам физиков и математиков. Ты понял?

– Смысл понятен. Я о том уже думал. Но, Симон. Я же видел своих родителей. Они ещё только знакомились, и меня не было и в помине.

– Иногда такое бывает. Редко, но бывает. Любой ходок может тебе рассказать о таких встречах. Мне кажется, подобное происходит при случайной встрече, которая никоим образом не влияет на дальнейшие события.

– Жаль. Это значит, мне никогда не увидеть Вас молодым, как и Сарыя, и дона Севильяка. И не поговорить. Так?

– Да, Ваня… – Симон вздохнул. – Потому-то так и получилось, что там, у точки закрытия, я побывал и наследил вокруг неё, проявляясь до и после. Моя полынья разрослась, закрыв туда мне ход навсегда…

Симон посмотрел на унылое лицо Ивана и неожиданно озорно подмигнул ему.

– Не переживай! Может быть, всё не так, как я тебе наговорил. Дон Севильяк – мужчина в соку, и мог пропасть из нашего поля зрения по совершенно другим причинам.

Он посмотрел на окно, потом на часы, вынув золотой брегет небрежно-привычным движением руки, проговорил:

– Мне надо поговорить с Каменом, а ты бы в это время сходил в магазин кое-чего купить… Давай, Ваня… Наш разговор тебе будет не интересен… Разбуди-ка его!

В магазин сходить надо было – аппетит Учителя (Иван всё чаще старался думать о Сарые как об Учителе с большой буквы) не уменьшался, а день ото дня крепчал как вольный ветер. Так что предложение Симона пришлось кстати. И не только поэтому кстати. У Ивана появилась необходимость побыть одному хотя бы несколько минут и неторопливо обдумать наговорённое Симоном за ночь и поразмыслить о его туманном предложении сходить на квартиру дона Севильяка, а это, по сути дела, его первый самостоятельный выход во время.

«Так-с… – думал он, будя учителя, удивлённого бесцеремонными толчками, неторопливо одеваясь и выходя за дверь квартиры. – Итак. Что мы имеем и чего мы не имеем?.. Имеем почти… да, почти убедительный рассказ Симона о нарушителях спокойствия, которые, якобы, посягнули на жизнь или свободу ходоков во времени, в том числе (Иван отметил в себе возрастающую злость к нарушителям) дона Севильяка… Если верить этому рассказу, я могу вмешаться в судьбу дона, а может быть, и других ходоков. А вначале надо пойти и посмотреть, кто был когда-то в доме у дона Севильяка».

На улице стояла прекрасная погода. Выпавший за ночь снежок прикрыл грязное пятно на пустыре. Морозец пощипывал нос и уши. Лето пролетело незаметно для Ивана. А он любил его за возможность чаще бывать загородом, где-нибудь в лесу. А осенью сходить по грибы…

Но сейчас Иван мало обращал внимания на радости природы. По дороге в магазин его тяготили иные мысли.

Так обстоят дела у ходоков, если верить Симону, допускал Иван в своих размышлениях.

Не верить ему у него не было основания.

«Однако чего мы не имеем? – Иван приостановился, потёр переносицу, вынул платок, прочистил нос. – К сожалению, – констатировал он, – ни уверенности в рассказанном, ни возможности проверить, что во всём этом – правда, а что надумано».

Но главное. Нет в нём особой страсти, очертя голову, броситься в настоящую авантюру, ведь детектив какой-то, а не реальное течение событий. И не имел он ещё опыта для выполнения задания Симона.

Вот и думай!..

Иван верил Симону и… не верил.

Ему вдруг показалось, что у истории, рассказанной Симоном, просматривается какое-то двойное дно, недосказанность. И, в то же самое время, он был бессилен опровергнуть чем-либо Симона. Наоборот, чем больше он размышлял, тем всё больше находил логики и в процессе формирования группировок в среде ходоков, и в участии их в охоте на своих коллег по ходьбе во времени. Это даже смешно, что всё у них началось всего пять лет назад…

Пять лет? Каких?

Интересно, как они считают для себя годы, если ходят в прошлое?..

Потом. Пусть пять. Не пять лет, так сегодня бы, в конце концов, весь тот разброд, по словам Симона, существовавший у ходоков, привёл бы к появлению подобной группы, использующей свои необычные способности для целей наживы, утверждения своего я, ради развлечения, в конце концов. Что им договоры и соглашения! Там, где нажива, там и преступления – между ними небольшой шаг, который так соблазнительно сделать, тем более при почти полной безопасности и безнаказанности… В этом не было ничего такого, что не соответствовало бы рассказу Симона.

И еще одно «за». По мере его обучения и Сарый, и Симон постепенно открывали ему неизвестные подробности и особенности ходьбы во времени. Для заурядной же авантюры такие детали ни к чему. Зато с точки зрения педагогики, как Иван себе её представлял, они обучали его правильно. Без последовательного и продуманного раскрытия истории ходоков, рассказов о представлении ходоками времени, объяснения возможностей и классификации ходоков, терминологических экскурсов и указаний на помехи ходьбе ему никогда бы до конца своих дней, не познать и не осилить и десятой части этой науки

Да и своим рождением для ходьбы во времени он полностью обязан им: Симону, Сарыю и дону Севильяку.

«…Я им обязан!» – пришёл он к твёрдому выводу и был готов на всё, хотя одна мрачная тень всё-таки ещё маячила на чистом небе его искренней обязательности. Обязан-то он, обязан, и это правда, но так же можно быть благодарным и обязанным обычным жуликам и преступникам при незнании мотивов сохранения жизни жертве. Важна цель. А цели пока что Иван не видел.

«Чтобы знать, – думал он, – надо выйти на многих ходоков, и серьёзно говорить не только с Симоном, но и с другими, разными. Лишь тогда будет видно, какую линию поведения избрать».

Впрочем, Симон неоднократно уже обещал встречу с ними, как только он по-настоящему научится ходить во времени…

Когда Иван вернулся домой с покупками, Сарый, старательно округлив полусонные глаза, самозабвенно хлебал горячий чай. Ученик щедро высыпал из кулька ему прямо на стол целый килограмм ванильных пряников. Сарый кротко глянул на него и от удовлетворения захрюкал.

Симон же посветлел лицом, глядя на их трогательные мирные взаимоотношения.

Разложив остальные покупки по полкам холодильника и кухонного пенала, Иван решительно сказал:

– Симон, Вы давно обещали познакомить меня с другими ходоками… Давно обещали!

Симон внимательно посмотрел на него прищуренным взглядом.

– Раз обещал, – сказал он с расстановкой и переглянулся с Сарыем, – значит, обещание надо выполнять… Но предупреждаю, Ваня, чтобы совсем ты потом не разочаровался в ходоках. Слишком-то на это знакомство не рассчитывай. Разочаруешься. Может быть, чуть позже, когда сойдёшься с ними поближе. А в первой встрече не придавай какой-либо значительности.

Симон сказал и вновь, уже вопросительно, посмотрел на Сарыя. Учитель его взгляда не заметил, промолчал, жадно глотая чай и запихивая в ненасытный рот по целому прянику.

– Там видно будет, – буркнул ученик и отвернулся от них.

Собрание ходоков

Утром следующего дня, получив некоторые наставления от Учителя, Иван стал на дорогу времени для проверки временного периода, в течение которого исчез дон Севильяк, и куда не смог попасть Симон. Обычно закрытия для него проявлялись в поле ходьбы лишь после приближения к ним на достаточно короткое расстояние – в реальности, года на два-три. Проще, он натыкался на них. А здесь, как только его координаты пространства-времени сориентировались по указанному Симоном адресу, он сразу увидел громадные монолитные столбы, явно отрезающие ему все возможности выйти в заданную точку зоха.

Толкачёв разочарованно послонялся вокруг странных образований, неизвестно из чего сделанных или выполненных – не из пространства или не из времени же, в конце концов.

Бесцельно походил взад-вперёд по дороге времени, ощущая свободу движения без опеки Сарыя, и вернулся домой, в своё время. И, подражая Учителю,завалился спать…

Прошла целая неделя, прежде чем его пригласили познакомиться с другими ходоками.

Иван как будто заметил кого-то на дороге времени, отвлёкся, и его проявление запоздало всего-то на полминуты от назначенного срока, но Симон был очень недоволен его задержкой.

– Точность – вежливость не только королей, – сухо проговорил он и ещё раз критически осмотрел одеяние, в которое вырядился Иван.

Похоже, осмотром остался доволен. Сам он был одет так же, как и Иван. Вязаная, ручной работы, длинная шапочка, верхушкой спадавшая к уху. Тёплая рубаха из грубого серого материала, заправленная в перехваченные ремнём почти под грудью штаны. Высокие до бёдер сапоги дополняли их нелепый, по мнению Ивана, наряд.

В Европе шёл 1931 год.

Ходоки проявились на севере Норвегии. Скалистый берег без растительности. У самых ног ходоков гуляли свинцово-тяжёлые волны Ледовитого океана, бешено врывающиеся в безымянный фьорд. От холодного северного ветра людей защищала вздыбившаяся дикая скала, а августовское солнце второй половины дня приятно пригревало спины.

– Маскарад, – подумал, а, может быть, сказал вслух Иван.

– Не маскарад, а маскировка, – поправил Симон и добавил менторским тоном: – И не забывай, что эта точка пространства и времени для тебя отныне уже закрыта. Навсегда!.. И, Ваня, – он огорчительно вздохнул, – дальше их у тебя будет всё больше и больше. Таких точек будет у тебя столько, сколько произойдёт проявлений в реальное время. Вот почему, чтобы собрать многих, особенно тех, кто давно уже ходит во времени, а значит, и проявляется, надо быть уверенным, что в данной точке зоха никто из собравшихся никогда не побывал. Ты понял, Ваня? Никогда.

– Извини, Симон, – конфузливо потупился Иван.

Он понимал, конечно, что сказал нелепость. Мог бы сам догадаться. Просто чувство противостояния всему тому, что его сейчас окружало, толкало на подобные высказывания.

– Пора бы самому соображать!

Симон сегодня был настроен неласково. После его последнего разговора отношение к Ивану резко изменилось – он не считал теперь его учеником.

– Стараюсь, – буркнул Иван.

– Старайся, но и помни, что не мы выбираем места встречи, а обстоятельства… Здесь обычные люди живут, вдруг увидят нас… Вот мы и оделись, как одеваются все местные… Ладно, пошли! Не для того сюда явились, чтобы я тебе читал наставления.

И всё-таки Иван остался при своём мнении. Если Симон и убедил его точками недоступности, то тут, собственно, и убеждать не надо было, а вот дурацкое одеяние имело отношение к никчёмной клоунаде, да и только, и ненужной, на его взгляд, предосторожностью. Какие тут, богами забытом уголке Земли, могут быть местные жители?

Лавируя среди хаоса камней, они несколько минут шли на восток, прочь от морского побережья. Вышли к небольшой поляне, усеянной равновеликими валунами. Дюжина людей, одетых подобным образом, лениво приветствовали подошедших: кто голосом, кто вялым поднятием руки, а кто отделался и простым кивком головы. Иваном заинтересовалось человека два, да и то ненадолго. Такое пренебрежение к его особе несколько задело Ивана за живое. Он вполне мог бы ожидать хоть какой-то встречи: и как нового члена сообщества ходоков и, особенно, как КЕРГИШЕТА. Однако ни то, ни другое не имело здесь, по всему, никакого значения. Ореол собственной значимости, внушённый Учителями (Симоном, Сарыем и доном Севильяком), стал неудержимо блекнуть в его глазах.

Иван потоптался, не зная, куда себя деть, затем присел на округлый камень со скучающим, поддавшись общему настрою, видом.

Прождав еще минут пятнадцать (Симон явно зря распространялся о точности ходоков), они уже оказались в окружении человек тридцати пяти, так что в этом диком углу Скандинавии ходоков собралось порядочно.

«Бедные местные жители», – глядя вокруг себя, подумал Иван с издёвкой. Вся эта маскировка с переодеванием была сплошной фикцией. Теперь он в этом был уверен точно.

«Тоже мне – конспираторы! Детский сад какой-то! Сыщики и разбойники!»

Собравшаяся компания не понравилась ему с первого взгляда, и не только потому, что отнеслась к нему равнодушно. Было и другое, хотя он одёргивал самого себя, убеждая не торопиться с выводами. Но чем больше он к ней приглядывался, тем сильнее она была ему не по душе. Первое, что бросалось в глаза стороннему наблюдателю, каким в этот раз был Иван, так это полное отсутствие связи между людьми, свойственной любому коллективу иди содружеству. А тут сидели далёкие друг от друга индивидуумы, занятые сами собой, хотя и собравшиеся вместе, но не делавшие никаких попыток к сближению.

Последние радужные надежды Ивана что-либо узнать для себя новое от встречи с ходоками довольно быстро испарились, и он уже не горел желанием задавать многочисленные вопросы кому бы то ни было из собравшихся ходоков. Зря, пожалуй, он не верил Симону. На самом деле всё, видимо, было даже хуже, чем он говорил.

Правда, были исключения: их пара – Иван и Симон, и невдалеке расположилась группа в шесть человек. На неё Иван обратил внимание сразу после её шумного появления. Эти ходоки держались отдельно от остальных и были соединены между собой если не дружеской привязанностью, то, наверняка, каким-то общим делом. Все они с деланным безразличием, иногда, даже не оборачиваясь друг к другу, обменивались короткими репликами. Свободно гуляющий ветер то заглушал их голоса, то доносил обрывки разговора, ничего не значащего для Ивана, но, по всей видимости, очень заинтересовавшего Симона. Он явно прислушивался к нему.

Из всей компании Ивану непроизвольно понравился красивый и ладный детина, под стать ему и дону Севильяку. После каждого своего высказывания он громко смеялся. Одет был подобно всем, но как будто всегда носил и такую рубаху, и такие штаны, и сапоги, подчёркивавшие стройность и длину его сильных ног.

Они перебрасывались репликами. Симон напрягал слух, чтобы узнать, о чём у них там идёт речь. Ему интересно, пусть и слушает, – решил Иван, и продолжил свои наблюдения за ходоками, тем более, что делать больше было нечего, а собрание как таковое не начиналось.

Итак, первое, что бросалось ему в глаза, была обособленная группа ходоков. Второе. Все ходоки сидели почти неподвижно и чего-то или кого-то ожидали, отчего общий вид развернувшейся картины наводил Ивана на вычурное сравнение, почерпнутое ещё в стенах вуза: дух уныния и затянувшегося умирания витал над печальным форумом членов Всемирной организации ходоков во времени. Вот!

Перед ним были сплошь старики, за исключением уже упомянутой группы. И совершенно не было женщин. «Неужели среди них нет ходоков?» – задался он тревожным вопросом. У Симона спрашивать не хотелось… Или ему это показалось из-за униформы, надетой каждым ходоком для свидания с остальными?

Иван опять вернулся к прежней мысли. У него создавалось впечатление: один шутник придумал, а другие, безвольные и ленивые, на всё махнув рукой, приняли шутку без критики. По-видимому так оно и было, ибо пустые потухшие глаза многих ходоков нагнетали обстановку отчаянности. И при достаточно продолжительном взгляде на них у Ивана внезапно, пугающе стремительно, стало нарастать несвойственное ему чувство тревоги и какого-то отчетливо подступающего несчастья.

– Ну и народ, – одними губами сказал он Симону.

Симон даже не взглянул в его сторону, и он не столько услышал, сколько понял его ответ:

– Помолчи!

«Молчу… – про себя отозвался Иван. – Как все жду у моря погоды… второго пришествия… когда рак на горе свистнет… морковкиных загодей, как говаривала когда-то его бабушка… Чего ждать, если здесь что-то затевается?»

Грея холодный камень, на котором сидел, Иван молчал и с отчаянной тоской наблюдал за происходящим. Хуже нелюбимых лекций в вузе! Или наставлений начальства. Когда торчишь в аудитории или на собрании неведомо зачем, но присутствие твоё обязательно. Сидишь, а мысли твои витают неизвестно где. Лишь бы отвлечься от обыденности и не слышать голоса преподавателя или начальника, толкущих истину. Она интересует только их, но непонятно зачем она нужна студенту, тем более специалисту. Вспоминая те давние лекции с томительными часами ничегонеделания, Иван как-то незаметно для себя, безо всякого, правда, умысла, стал думать о собственной исключительности. Вон их, ходоков во времени, сколько, а КЕРГИШЕТ – один!