Путешествие от себя – к себе, в радиусе от центра Вселенной

Мы подъехали к крепкому дому с огородом, множеством живности и оранжевыми саранками и к нам навстречу вышли две не молодые, но приятные женщины – Людмила и Марьяна, но все называли ее Марой. Они улыбались открытыми радостными улыбками, им очень хотелось поскорее увидеть родственников, прибывших издалека. Людмила была, как я уже сказала, невесткой, а Мара была нашей прямой родственницей – троюродной теткой по крови и приехала из села Кокуй, специально на нашу встречу.

За чашкой чая в уютном деревенском доме мы стали обсуждать семейные истории. Я спросила, можно ли искупаться в Шилке, ведь погода к этому явно располагала. Присутствующие за столом рассмеялись: оказалось, в Шилке почти не купаются, даже в хорошую летнюю погоду, слишком река своенравна. Хотя под мостом можно попробовать это сделать, там плещутся кое-где тихие заводи. Мы с братом спросили про дом, в котором родились наши родители, этот вопрос нас горячо интересовал. Я еще вспомнила слова Веры Николаевны Шеломенцевой, что дом мы «найдем, найдем». За столом снова рассмеялись.

– Дело в том,– пояснила нам невестка Людмила, – что того дома, настоящего, в котором провел детство твой отец на самом деле уже нет. Дом был крепкий, большой, один из лучших в Болотово, хотя и стоял немного на отшибе деревни, но Вася Пинюгин, тоже наш родственничек, умудрился в 1987 году его сжечь. Правда, на том же самом месте, на той же земле построили его почти полную копию. Так что дом вроде как есть, и вроде как его и нет. Но сходить на пригорок можно – тот «клочек земли» все равно хранит память о ваших самых родных людях.

На небольшом семейном совете было решено сначала сходить искупаться, а потом подняться на пригорок. А дальше с нами произошел забавный случай, из тех, что украшают путешествия.

Итак, мы отправились к мосту, к Шилке. На пригорке стояла одноэтажная четырехклассная школа, которая была построена в 1965 году, окнами, фасадом она выходила на Шилку. В ней работало 2 учителя и училось 10 детей. В Болотово летом 2018 года проживало 198 человек. Я представила, как уютно и романтично учиться в этой славной школе. Идти в нее по деревенским тропинкам, помахивая портфельчиком, смотреть на широкую ленту реку из окон класса. Весной смотреть, в солнечную погоду, когда вода серебрится, осенью, когда в школьном вальсе кружат желтые листы и зимой, когда в реку падает снег, тая по пути. Безотрывно смотреть и грезить о дальних странах…

      А теперь о забавном случае. Мы с Верой пошли купаться под мост, там протекала река Крутая. Вначале нам показалось, что эта мирная горная речушка вовсе не соответствует своему угрожающему названию. Мы осторожно ступали по камням, потом стали плескаться в воде, было очень мелко, чтоб заплыть по-настоящему. Чуть позже мы все-таки забрели поглубже, к каким-то маленьким кустистым островкам и заплыли. Однако, когда стали выбираться из реки, попали в холодные, просто ледяные струи воды, которые были к тому же очень жесткими. Струи воды обжигали – идти было трудно. И вот тут-то мы поняли, что река и вправду крутая и коварная.

Когда мы оделись и поднялись в деревню, я предложила: «А, может, постучимся в какой-нибудь дом по пути и согреемся, а то у меня пятки горят от холода…» И мы постучались в дом по пути, на вопрос: «Кто это?» ответили: «Подойницыны…» Нам навстречу вышел высокий поджарый мужчина и полноватая миловидная женщина. Удивительно, но и они оказались нашими родственниками. Мужчину звали Виталий Афанасьевич Вологдин. Сестра рассказала, что в Болотово живет немало людей под такой фамилией, они приходят сюда из села Вологдин Ключ, образовывают семьи.

Вологдины пригласили нас в дом, угостили клубникой. Виталий Афанасьевич достал огромные валенки и я одела их, чтобы согреть ноги. Вологдины были очень довольны, что прожили всю жизнь в деревне, Болотово они считали лучшим местом для жизни. Ведь деревня была так красива! Виталий 35 лет проработал бригадиром на железной дороге, на участке «Верхняя Куэнга – Сретенск», его бригада следила за состоянием шпал, рельсов. Виталий со своей супругой вырастили хороших детей.

– Я видел, – сказал мой наблюдательный брат, – эти рельсы на железнодорожном мосту были сделаны в 1933 году на Куз. М. З. им. Сталина, сегодня прочел, залазил прямо под шпалы. Это, наверное, Кузбасский металлургический завод. Тогда все делали на совесть…

Все промолчали – Сталина в Болотово не любили. Неожиданно Виталий сделал заявление:

– А я сегодня, пожалуй, пойду охотиться на горного гурана. Ночью пойду, один. Хочу, чтобы гости попробовали настоящее мясо.

Мой брат пришел в неописуемый восторг. Это было экзотично: охота-ночь-гуран, как в приключенческом романе. И Сергей стал задавать Виталию Афанасьевичу массу вопросов. Вот что Виталий нам поведал: он пойдет охотиться один, сначала переплывет в утлой металлической лодке на ту сторону Шилки. Потом будет бродить по лесу и достаточно долго выслеживать самца – это отдельное искусство. Самку и детенышей трогать не посмеет. Будет искать жилистого взрослого гурана весь вечер и, если придется, даже ночь. Потом выстрелит в него, скорей всего, не промахнется и вместе с тушей вернется на лодке домой. Кожу сдерет и утром принесет «голого» гурана в дом Людмилы. Дикое мясо, говорят, при жарке получается отменным. Серега рвался поплыть вместе с Виталием, но тот только посмеялся, правда, заверил, что с утра обязательно придет в дом Пинюгиных и все расскажет.

Мы попрощались с гостеприимными хозяевами и пошли наверх в деревню. Неожиданно мы услышали сзади их крик:

–Ваня! Катя! Ваня! Катя!

Больше всех удивилась я – это были имена моих родителей. Почему хозяева дома стали громко выкрикивать их имена ? Оказалось, что за мной увязались в деревню два козлика, с черно-белым окрасом. Одного из них звали Ваня, второго, то есть вторую – Катя. И я решила, что это и были мои родители, реанкорнированные в козликов, как в известной русской сказке. Мама и папа просто выпили водицы из какого-то озерца.

Мы вместе с братом и сестрой дошли до дома, где 90 лет тому назад жила семья Подойницыных. Здесь жили и были счастливы несколько лет моя бабушка – статная высокая красавица Анисья и мой дедушка – невысокого роста, но тоже симпатичный русский мужичок Иван. Они перебрались сюда из Нижней и Верхней Куэнги, после свадьбы. Здесь родилось мое милое русское солнышко, взошло на забайкальский небосвод – мой отец, ставший впоследствии очень известным человеком, правда, в других краях. Здесь в доброй православной семье появилось на свет шестеро детей. А потом мой дед Иван Венедиктович, скрываясь от сплетен и злобы односельчан, которые преследовали его семью после расстрела родного брата Сергея Венедиктовича собрал всю свою большую семью и нехитрый скарб и перебрался в Албазино. Жили они и в других деревнях вдоль Амура и Шилки.

За зеленым забором стоял одноэтажный бревенчатый дом, у него были окна с нарядными зелеными наличниками, дом утопал в зелени. Мы с братом зашли в ограду дома – нынешние хозяева разрешили нам это сделать – и набрали немного землицы, чтобы увезти ее с собой – ведь по этой земле ступали когда-то наши сродники, она хранила память их прикосновений.

Вечером в уютном доме Пинюгиных снова собралось много людей, развернули столы и стали не только ужинать, но и вести самые разные разговоры. Например, коснулись такой темы как Албазино. Брат спросил:

– Албазино ведь из всех деревень и сел по Амуру и Шилке самое знаменитое? Мы тем летом путешествовали по дальневосточным городам и в Благовещенске увидели афишу «Горький хлеб Албазина» – про историю этого острога. Жаль, посмотреть не смогли – театр был на каникулах. Помню, и дядя Ваня гордился тем фактом, что они жили своей большой шумной семьей в Албазино. А кто знает историю этих мест?

– Я немного знаю, – сразу откликнулась Вера. – В середине XVII века Забайкалье вошло в состав России. Здесь было много ссыльных, переселенцев, казаков вольных и беглых… Им было, где здесь разгуляться и позабавиться. Казаки в основном и создавали эти села, и военные остроги они, конечно, строили. Не хотели возвращаться в Центральную Россию. Болотово, по преданию, возникло также как и Знаменка в середине XVII века. Здесь у нас один дом в Болотово остался с XVII века – я вам покажу. Раньше деревня называлась Ишикан, также называлась и река. Твой отец, Ира, и мой дядя рассказывал мне как-то, что мы – Подойницыны ведем свой род от воронежских казаков, которые давно сюда, на Ишикан пришли, да так здесь и остались…

– Да, я тоже слышал эту байку про воронежских казаков…, – сказал брат. – А вот Албазин? Говорят, он все набеги китайцев отразил и ни разу не сдался, – пафосно добавил брат.

– Это так, да и не так одновременно, – откликнулась я. – Это просто легенда. Казаки, между прочим, те, что были на государевой службе, стали продвигаться на Амур из Якутска, с моей родины. Первым был Иван Москвитин, который пришел на Амур в 1639 году. Тяжело шли: без дорог, только по рекам, волоком тащили с воды на воду струги и тяжелые грузы, гнус не давал никакого покоя…Потом на поиски неведомой и богатой земли отправились из Якутска экспедиции Василия Пояркова, Ерофея Хабарова и др. С конца XVII века на Албазин стали нападать маньчжуры. Первая жестокая осада была в 1671 году. Московское правительство организовало в Албазино воеводство, чтобы укрепить оборону забайкальских земель от врага. Воеводой был назначен Алексей Толбузин, позже китайцы его все-таки убили. Многотысячные маньчжурские войска то и дело одолевали Албазин, бои были страшными. И вот, наконец, в августе 1689 года в Нерчинске подписали мирный русско-китайский договор. Побеги прекратились… Но мало кто знает, что русские просто ушли из Забайкалья, они срыли острог Албазин. Русские спасали служилых и их семьи, это была вынужденная компромиссная мера. В XIX веке Албазинский острог по-новому отстроили и вновь заселили. После принятия Пекинского договора 1858 года Дальний Восток стал русским навсегда.

Родственники, слушавшие мою проникновенную речь, бурно захлопали. А Мара, наша тетка из Кокуя, добавила такую важную деталь в мой исторический спич:

– А я знаю такую бравую икону – «Слово плоть бысть», или Албазинская чудотворная. Ее привез в Албазин старец Гермоген. Сказывали, что икона очень помогла албазинцам при первой осаде маньчжурами. Потом Гермоген взял эту икону с собой в Сретенск – православные боялись за ее судьбу. Но спустя века икона вернулась в Албазин…

– А вот мне понравилось выражение «бравая икона». Так говорили? – я решила перевести разговор в более бытовое русло, гости немного устали от серьезностей истории.

– Говорили, говорили, это забайкальский говор, – все сотрапезники оживились и стали болтать, перебивая друг друга.

– На Амуре говорили «аманат», то есть заложник, – сказал кто-то за столом.

– У нас говаривали «сухарники», то есть любовники, – сообщила Людмила.

– А я знаю слово «паря» – однако, «ребзя» – ребята и «тятя» – отец, – кричал мой брат Сергей, стараясь обратить на себя внимание и всех перекричать.

– Да нету такого слова – «тятя», – засомневался кто-то из присутствующих.

– Как нету? – чуть было не обиделся мой брат. – И дядя Ваня, и дядя Гена, да все называли Ивана Венедиктовича «тятей»…

– Хватит спорить, – примирительно сказала Мара. – Сейчас байку расскажу. Народный фольклор Болотово. Заходит покупатель в магазин и спрашивает: «А что у вас есть?». Ему отвечают: «Да, почти ничего и нету. Есть только нитки мотошные, да сахар комошный». А вот народный фольклор села Шалапугино. Одна подруга спрашивает другую, у которой муж ушел на работу: «Где ж твой мужик?». А та ей отвечает: «Да на лесопилке шоркается…»

Еще долго смеялись, пили чай, спорили. Даже не заметили, как в окна стала заглядывать любопытная ночь. Потом, наконец, пошли спать. Так как людей в доме было много, некоторые уснули на полу. Все стихло и успокоилось в прохладном деревенском доме. И вдруг я услышала два выстрела, один за другим, где-то вдалеке. Это были приглушенные выстрелы, они звучали как новогодние хлопушки. Я стала переворачиваться на другой бок, как вдруг услышала голос брата, который спал за печкой: «Ира, слышала? Это Виталий за рекой убил гурана…»

На следующий день, рано утром Виталий принес нам «голого» горного козла, как и обещал. Все проснулись, попили чай и отправились на деревенский погост – успеть надо было до обеда. Мы почтили память наших предков, наших сродников, принесли им цветы. Два памятника привлекли мое внимание. На одном я прочла: Анфиноген Афанасьевич Подойницын. 1871-1937. Мне понравилось не только имя, но и облик моего далекого предка: длинные светлые волосы, обруч вокруг головы, борода. Говорят, он был странником, путешествовать любил, вел какие-то записи. Даже сквозь толщу веков я ощутила изысканность этого деревенского интеллигента, тоже убиенного режимом Сталина. На втором памятнике я прочла: Андрей Анфиногенович Подойницын. На его могильном памятнике сияла звезда – значит, Андрей Анфиногенович был участником Великой Отечественной войны. Про него местные болотовские жители сказывали так: он был творческим человеком, что-то конструировал, школьников этому делу учил, статьи писал в сельские газеты… Мой дед, мой отец, мой сын – все Иваны Подойницыны – любили путешествовать, делать записи в дневнике и писали статьи в газеты. И мне представляется, все это было не случайным совпадением…

– Надо успеть зайти в местный медпункт и познакомиться с Еленой Подойницыной-Веселовской, нашей прямой родственницей по линии дедов, – озабоченно сказала Вера.– Времени у нас не так много, поспешим. Еще ведь хотелось бы, чтоб вы поднялись на сопку Елань и увидели сверху просторы Болотово.

И мы бодрым шагом отправились в медпункт. По пути я затеяла разговор на тему, которая меня давно интересовала, а посещение погоста только усилило этот интерес. Я решила обсудить, есть ли в нашем роду профессии, которые по-особому популярны.

– Точно знаю про две профессии, – сказала Вера, чуть подумав. – Во-первых, это профессия медика. Мара 41 год проработала медсестрой, и до сих пор врачует. Я работаю врачом уже много лет. Елена Подойницына – фельдшер. После окончания Читинского медицинского училища вернулась на малую Родину и осталась здесь, зная, что надо помогать людям. И вторая профессия – это доярка. Здесь Подойницыны тоже отличились, награды имеют. Но надо, наверное, провести этот анализ более серьезно.

Мы подошли к медпункту, но, увы, Елену не застали. Тогда мы отправились к ней домой, но дом был закрыт на замок. И Вера предположила, что фельдшер срочно уехала кого-то лечить в другую деревню.

– А вообще Елена работает в медпункте 30 лет, многим людям помогла, на свои деньги она покупает детское питание для детей пьющих родителей, проще говоря, деревенских бичей. И такие у нас имеются. Вот о чем я подумала, – заметила Вера, – нашла еще ярко выраженные подойницынские черты характера: незлобивость, благородство, желание помочь ближнему…

Елену Подойницыну мы так и не нашли. А на Елань поднялись. Полюбовались еще раз на деревушку, примостившуюся в ложбине у сопок, утопающую в зелени, увидели перспективу убегающей вдаль реки. Жаль, багульник отцвел – он всегда украшал сопки Забайкалья. Но цветов здесь, на макушке сопки и так хватало – синих, сиреневых, оранжевых. Травы здесь были высокие – мы полежали в них, отдохнули. И деревья стояли высокие, и первозданные. Небо над нами наклонилось чистое – никаких смоков и туманов. Я лежала в траве, слушала песню кузнечиков, и думала: как хорошо все-таки, что мы сюда добрались, что мы узнали так много нового о своих родственниках, о своих корнях. И на душе от этого стало намного спокойнее и просветленнее. Как будто мы очистили наши души. Конечно, упоительно лежать на берегу Сиамского залива и есть кальмары, запивая кофе, приятно бродить по Монмартру, обозначая в душе, что ты в центре Европы… Все это так. Но только здесь, в Болотово душа отдохнула по-настоящему, распрямилась и наполнилась новыми силами. Здесь я испытала настоящее упоение и настоящее счастье. Здесь, на сопках Забайкалья, бывших сопках Маньчжурии, а не на возвышенностях Монмартра я нашла центр Вселенной и смысл своего существования на земле.

Мы попрощались с родственниками, поблагодарив их за теплый прием и хлебосольство и сели в пикап. Заливные поляны и березки в цветном калейдоскопе мелькали за окном. Это был август – кое-где уже проступали желтые листы. Мы ехали быстро, отчаянно, круто поворачивались на поворотах и уже нигде не останавливались.

– Запишите там у себя, – сказал Толя. – Я афоризм придумал: когда у тебя 300 кобыл под капотом, ты должен ехать быстро…

– Запишу, запишу, – пообещала я . – А ты лучше включи шансон. Мы много говорили, а теперь давайте помолчим, – заключила я.

И Толя включил шансон:

Тишины хочу, чтобы допьяну

Тишины и не жаль память стертую

Чтобы осень листьями желтыми

Мне накрыла душу распростертую.

Кофе вуду

Распитие кофе для меня всегда было ритуалом вуду. Это магическое действо соединяло меня с друзьями, которые также как и я, хотели погрузиться в насыщенную атмосферу интеллектуального разговора. А он под кофе шел легко, непринужденно! С кем я только кофе не пивала?! С профессорами российских и зарубежных университетов, своими коллегами, с музыкантами –рокерами в культовом заведении Hard rock cafe по всему свету, с актерами провинциальными, из театра своего отца и со столичными… И особую строку в этих «кофейных хрониках» Харона занимают известные люди…

Спросите, почему? Потому, что хочется прикоснуться к славе. Но не только поэтому. В процессе разговора могут возникнуть такие неожиданные темы, которые не говорятся «на публику», и тонкая ниточка интеллектуального единства может хотя бы на время связать с человеком необычной судьбы. Одним словом, расскажу о славном ритуале кофепития с двумя известными, великими мужчинами и о своем общении с ними…

…Начну с того, что в центре небольшой северной столицы стоит-работает гостиница «Полярная звезда». На мой взгляд, отель хорошего уровня. И вот прохожу я однажды, в одно июньское утро 2012 года мимо лобби-бара на втором этаже отеля (спешу на научную конференцию) и вдруг вижу – в кремовом кожаном кресле сидит мужчина достаточно солидного возраста (примерно под 70 и даже больше!). С седыми коротко стрижеными волосами и ярким выразительным профилем Симонова. Пьет чай или кофе. Я хорошо помню этот профиль с портретов Константина Симонова из его книг, которые подобраны в домашней библиотеке. «Жди меня и я вернусь, только очень жди!» – всегда читал мой отец, с выражением и с чувством. Как все дети войны, отец верил в эти возвышенные строки о женской верности. Так, неужели я вижу автора бессмертных строк у нас в Якутске? О, боже мой, о чем это я – писатель Симонов давно скончался, еще в конце 70-х годов! Это просто свет из окна так упал на профиль странного посетителя в баре!

Впрочем, всего через пятнадцать минут, в нарядном конференц-зале, когда началось пленарное заседание конференции, я узнала, что я не так уж и ошиблась. Это был, действительно, Симонов. Только Алексей Кириллович Симонов, сын всемирно известного советского писателя. Сходство между отцом и сыном просто удивительное!

Когда Алексей Кириллович вышел к трибуне, зал, конечно, взорвался аплодисментами. Необычный московский гость заговорил голосом четким, громким, в интонациях и нажиме голоса, да и во всей манере выступающего чувствовались энергия и экспрессивность. Алексей Кириллович говорил на подъеме – а все потому, что он вернулся в город юности. Впрочем, все по порядку. Алексей Кириллович начал свое выступление с того, что стал пояснять: настоящее имя его отца – Кирилл, но так как писатель с детства не выговаривал буквы «л» и «р», его назвали Константином, это был литературный псевдоним.

– Я приехал в Якутск в 1956 году, когда мне было всего 16 лет, после окончания школы. Работал в Институте Мерзлотоведения, как говорят местные, на Мерзлотке. Впрочем, об этих романтичных воспоминаниях чуть позже…Прошло почти 60 лет. Я ожидал увидеть колоссальные изменения, сознаюсь! И что же?! Как был бардак, так и остался! – в сердцах заявил Симонов. Потом слегка остыл (или заставил себя остыть), и пустился в спокойные, взвешенные рассуждения. – Допустим, будем ставить спектакль под названием «Якутск» в некоем театре, так вот «вешалкой», «истоком» этого театра должна стать дорога из аэропорта по улице Дзержинского, в город. От того, насколько хороша или не хороша эта дорога, будет зависеть наше восприятие региона. Я не увидел следов Алросы, Де Бирса и прочих алмазных мега-гигантов в архитектуре города (люди в зале гулко вздохнули, все знали, что по дороге из аэропорта в город стоят двухэтажные покосившиеся дома!). Где эти триллионы алмазо-долларов?! Видимо, осели в банках Амстердама, Лондона и др. Вы знаете, каким был Якутск, когда я сюда прибыл «покорять Север»? Не поверите!– энергией, жизненной силой, драйвом от Симонова-младшего веяло за версту. – В Якутске стоял один светофор, посередине улицы возвышался один полицейский и палочкой указывал извозчику на лошади, куда поворачивать… В Покровск ездили за тройным одеколоном, мужики-геологи ездили и я – тоже. Знаю, о чем говорю. Молотов приехал в Якутск и дал телеграмму Сталину: «Якутск– город пыльный, одноэтажный, но вполне цивилизованный». Ох, не сильно этот город изменился с тех пор! Кстати, по поводу Молотова. Слышал, что местные деятели культуры хотят построить музей, посвященный Молотову. Но он же пробыл в Якутске всего три дня! Давайте спросим якутскую молодежь, кто такой Молотов. Молодежь, кто такой Молотов? – зычно произнес Алексей Кириллович Симонов, бросив вызов в зал.

Из молодежи, которая составляла две трети конференц-зала, ни один человек не знал, кто такой Молотов. Девушки и парни смущенно молчали, взрослые люди с огорчением поддерживали молчание. Кто-то пытался ответить за молодых, но Симонов отвел ответ рукой, запретив говорить: мол, пусть сами постараются найти информацию. Речь Симонова была настолько эмоциональной, приподнятой, что сумела все-таки поменять настроение присутствующих. Пришедшие на конференцию люди прониклись какой-то ностальгической грустью, отошли, что называется, от сухого академизма и скрытой тоски большинства конференций («за 60 лет жизнь поменялась, а душа осталась прежней…»). Симонов объявил, что на следующий день проведет мастер-класс по теме с необычным названием «Легко ли быть Симоновым?» Люди искренне обрадовались, предвкушая занимательный разговор.

На второй день на мастер-классе наблюдался полный аншлаг. Алексей Кириллович приехал уже в другом настроении: сдержанный, деловой. Московский гость сообщил аудитории, что уже около 20 лет является председателем Фонда защиты гласности, который проводит большую общественную работу, помогая семьям погибших журналистов, деятелям масс медиа, попавшим в сложную ситуацию. «Я – правозащитник, – пояснил Алексей Кириллович, – а это состояние души. Согласитесь, нелегко договориться со своей душой…» Симонов-младший сообщил, что закончил МГУ, изучал индонезийский язык и даже проработал год в Джакарте. «Но меня всегда влекло кино. Я пошел против воли отца, который хотел, чтоб я был переводчиком и стал заниматься кинематографом», – снова окунулся в воспоминания Симонов.

С азартом увлеченного человека Алексей Кириллович стал рассказывать, чем игровое кино отличается от документального, как сделать съемки естественными, раскрыл технологию снятия кино и, наконец, приступил к главному сюжету своего мастер-класса: Симонов стал презентировать свой фильм «Обыкновенная Арктика». Фильм был снят еще в 1976 году. Кажется, Симонов до сих пор переживал за то, что судьба фильма не сложилась. Симонов воспринимал это как несправедливость. К слову говоря, было заметно, что понятие справедливости (несправедливости) Симонов-младший переживал и осмысливал в течение всей своей жизни, наверное, поэтому и стал правозащитником.

Итак, в фильме многое было сделано хорошо. Его сюжет был не только продуман сценаристом-постановщиком А.К. Симоновым до мельчайших деталей, но и прочувствован им в реальной жизни. Основная сюжетная линия была такова – белое безмолвие снегов и восемь мужественных мужчин, которые осваивают Арктику, в отрыве от цивилизации. Алексей Симонов и сам прожил подобный «кусок» жизни, он длился у него 1,5 года, когда молодой парень трудился в заполярной экспедиции за 240 верст от Оймякона, мирового полюса холода, в маленьком поселке Томтор. В фильме снялись звезды первой величины: Олег Даль, Ролан Быков, Виктор Павлов, Петр Щербаков, Олег Анофриев… Константин Симонов помог сыну со сценарием, написал вступление к фильму, «заговаривал» проблемы кино. Однако фильм «Обыкновенная Арктика» надолго положили на полку…

Алексей Кириллович надеялся, что мы, участники конференции оценим этот фильм, ведь мы – северяне, мы знаем цену работы в экстремальных условиях. Симонов поставил нам кассету с фильмом, и аудитория долго, внимательно смотрела ее. Это был, действительно, хороший, добротный фильм, может, слегка скучноватый. Но все равно хороший. Увы, мы не успели обсудить фильм – время уже поджимало, должен был начаться другой мастер-класс.