Белое сердце. Исторический роман

Сейчас довольно жарко, и погулять в парке, наверное, чудесно, но нет…

Я отправилась в тюрьму.

Меня там никто не ждал и впускать не собирался. Я просила, умоляла и даже требовала, но все было бесполезно.

Когда я отошла и расплакалась, то, видимо, разжалобила охранников.

Оказалось, что к арестованным никого не пускают. Так что дело не во мне.

Я узнала еще много интересного. В частности, следствие было закончено вчера. Некто комиссар Иорданский, мечтавший предать арестованных военно—полевому суду, ничего не добился.

Теперь дело будут рассматривать в Петербурге, и там все решится уже окончательно.

Есть два человека, которые ратуют за освобождение заключенных: это комиссар Костицын и военно-морской прокурор Шабловский, который уехал для завершения дела в Петербург.

Возможно, если я хочу добиться свидания с моим любимым, мне надо будет обратиться к Костицыну, заместителю Иорданского.

Арестованным ничего нельзя передавать.

Их даже не выводят на прогулку.

И что же мне делать в такой обстановке?

И все-таки я провела у тюрьмы еще два часа, в надежде на какое-то чудо. Но его не случилось, и я, совершенно подавленная, вернулась в гостиницу.

Я долго не могла уснуть, думала, как же мне прорваться в тюрьму. Ничего путного в голову так и не пришло…

Я проснулась в полдень, измученная и разбитая. Кое-как позавтракала и отправилась к тюрьме.

Очень неприятный сюрприз: у ворот собралось человек пятнадцать, солдаты и несколько гражданских, они кричали, улюлюкали и даже грозились «перевешать всех».

Теперь ясно, почему арестованных не выводят погулять во двор.

Охрана не делала ничего, чтобы разогнать людей и, казалось, была солидарна с ними.

Итак, все было еще хуже, чем я думала…

Одна надежда на Петроградскую комиссию. Но что она решит? Если там будет Керенский, то дело плохо.

Я опять караулила у тюрьмы. Утомительное занятие. Сидишь на выступе и смотришь во внутренний дворик.

Солдаты, несшие охрану, допытывались у меня, к кому я приехала. Я сообщила, что я родственница одного из генералов, но мне не очень то поверили.

«Невеста», – заключили они. Жены вроде как не такие самоотверженные.

Невеста… Смешно…

Мне, наверное, никогда не стать невестой того, кого я люблю. Ведь у него уже есть жена, которая, правда, как я не проводила часы у тюрьмы. Так что еще посмотрим, кто выиграет!

Меня «порадовали» еще кое-чем. Шабловскому предстоит убедить в невиновности генералов военный отдел Центрального Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов. Этот орган был враждебно настроен по отношению к офицерам. Какой же он может вынести приговор генералам, пытавшимся помешать такой долгожданной революции?

Это было очевидно, но я отказывалась верить. Шабловский обязательно убедительно расскажет дело генералов и убедит их в единственно верном и честном решении.

Ведь рассматривался же этот вопрос Комиссией, на которую давили и Иорданский, и Шабловский, но члены ее держались крепко, мужественно и самоотверженно, и не поддались на угрозы Иорданского. Они чудом спасли генералов от военно—полевого суда.

Теперь должно быть так же. Я молилась, чтобы у членов Совета проснулась совесть, и они судили беспристрастно, а не по своим большевицким взглядам.

Прошел еще один день неизвестности и страха. Опять собралась небольшая толпа, и выражалась нелитературным языком.

Но их было не так много, так что я была уверена, что приступом тюрьму они брать не станут.

Тем не менее, от этого зрелища в душе оставался неприятный осадок.

Я не понимала, за что можно так люто ненавидеть?

Создавалось такое ощущение, что арестованные генералы лично били этих солдат или что-нибудь еще над ними творили.

Неужто причина всему – затяжная война? Можно подумать, офицеры сами устраивают войны для своего удовольствия! Жить они без этого не могут!

Прошло четыре дня с моего приезда в Бердичев, а ничего так и не изменилось.

Я проводила все время у ограды тюрьмы, а ночью глотала слезы в постели.

Проснувшись утром пятого дня, я твердо решила идти к комиссару Костицыну. Я решила просить его о встрече с тем, ради кого я сюда и приехала.

Я отправилась к тюрьме, чтобы узнать от охраны, где мне искать Костицына.

Видно, в этот день удача была на моей стороне, потому что комиссар приехал на машине чуть позже меня.

Я бросилась ему наперерез.

– Владимир Александрович!

– Да? – Костицын приостановился, вопросительно глядя на меня.

– Меня зовут Кристина Глебовна Зорич, и бы хотела встречу с одним из арестованных генералов, – поспешно объяснила я.

– С кем именно? – уточнил комиссар.

– С генералом Маркиным…

– Кем вы ему приходитесь?

Я итак чувствовала себя неловко, называя заветную фамилию, а тут еще и врать приходилось.

– Двоюродной сестрой… по матери.

Наверное, вид у меня был очень жалкий.

– Теперь я думаю, это будет возможным, – пообещал Костицын.

Но я не обрадовалась. Слово «теперь» резануло по ушам и я прошептала:

– Их казнят?

Костицын подхватил меня под локоть, видимо опасаясь, что я упаду в обморок.

– Нет, что вы! Пришла телеграмма из Петрограда: арестованных перевезти в Быхов и судить вместе с генералом Корнилиным.

Я была так счастлива, что чуть не бросилась Костицыну на шею. Но я была взрослой и воспитанной девушкой, поэтому не могла позволить себе такое поведение.

– О счастье! – воскликнула я в небо и сцепила непослушные руки.

– Где вы остановились, Кристина Глебовна?

Я назвала адрес гостиницы.

– Хорошо, я сообщу вам, когда можно будет устроить встречу. Думаю, это произойдет довольно скоро.

– Большое спасибо, Владимир Александрович, – сердечно поблагодарила я Костицына.

Теперь можно было не дежурить бессмысленно у тюрьмы.

Напевая, я отправилась отдохнуть в гостиницу, купив по дороге два больших пирожных.

Отдохнув, я прогулялась в парке, наслаждаясь зеленью и теплым солнцем.

Больше мне все вокруг не казалось мрачным и отвратительным.

Еще я побывала в церкви, где поблагодарила Бога и оставила небольшое пожертвование.

Засыпая, я улыбалась и думала о «своем» генерале Маркине.

Я завтракала, когда пришел посланец от Костицына. Я бросилась приводить себя в порядок, ибо мне предстояла встреча с любимым. Взбила локоны и слегка подкрасила губы. Улыбнулась отражению. Вроде хороша…

Мы не виделись с ним полгода. Боже, как долго!

Надеюсь, что с того времени я похорошела, а не наоборот…

К сожалению, все затянулось. Проехали к Костицыну, он был занят, пришлось ждать. Мне хотелось ворваться в кабинет и оторвать комиссара от его чертовых важных дел!

Наконец Владимир Александрович появился и извинился за задержку.

– Едем? – нетерпеливо спросила я.

– Да.

Мы приехали к тюрьме. Наконец-то я прошла ворота, которые я так долго гипнотизировала взглядом.

Внезапно мы остановились, не дойдя до здания тюрьмы.

– Все, Кристина Глебовна, пришли.

– Что? – переспросила я, ничего не понимая.

Костицын указал вправо. Я недовольно посмотрела туда, и тут мое сердце забилось как сумасшедшее.

Вдалеке, около забора, стоял, засунув руки в карманы, мой любимый.

По моему лицу расползлась глупая улыбка, но мне было все равно.

Я пошла к нему. Вернее, я думала, что спокойно дойду. Но не тут то было.

Я бросилась бежать, он – тоже.

Расстояние сократилось мгновенно. Я взвизгнула от радости и бросилась ему на шею. Маркин засмеялся и крепко прижал меня к себе.

Мы оба смеялись, как ненормальные.

Наконец Маркин поцеловал меня в макушку и сказал:

– Знал бы, что вы будете так рады меня видеть, ел бы побольше каши. А так вы, Кристина Глебовна, чуть меня не повалили.

Я отступила на шаг и нарочито оглядела любимого:

– И правда, Сергей Леонидович, вы такой хилый…

Мы снова засмеялись. С Сергеем Леонидовичем всегда так – серьезным он бывает крайне редко.

Скамеек в поле зрения не наблюдалось, поэтому нам пришлось беседовать стоя.

– За что же вы здесь, Сергей Леонидович? – с любовью рассматривая такое родное лицо, спросила я. Темноволосый, темноглазый, с щегольскими усами и французской бородкой.

И, кажется, он действительно похудел.

Сергей Леонидович пожал плечами.

– Всего лишь написал Керенскому, что он идиот. Не знал, что он страдает болезненным самолюбием, – подмигнул мне любимый.

– Как все просто, – улыбнулась я. – Значит вы не мечтали захватить власть и стать тираном?

– У меня более скромные мечты, Кристина Глебовна.

– Например, какие?

– Да хотя бы нормальная еда. Мне ночью снятся запеченные бараньи ноги.

Давно я так не смеялась. Сергей Леонидович шутил так много, что улыбка, казалось, намертво приросла к моему лицу.

Как может человек сидеть в тюрьме и оставаться таким жизнерадостным?

Возможно, он просто не хотел рассказывать мне про жизнь в тюрьме, но мне было очень важно это знать.

– А кто вас арестовал? – наконец решилась я.

Мы гуляли по кругу, и Сергей Леонидович держал меня под руку. Пространство было ограничено, поэтому мы прошли по одному маршруту, наверное, миллион раз.

– Солдаты. Но как все было организовано! Нарядные солдаты машут флагами и громогласно кричат. Нас: Антона Ивановича, меня и Орлова, настоятельно провожают к машине. Едем в сопровождении эскорта из двух бронемашин. Сюда приехали – встречают человек тысяча, не меньше. Приветствуют!

– Слышала я, как они приветствуют! Смерти они вашей желают! – разозлилась я, вспомнив брань революционной толпы. – Они ведь могли устроить самосуд!

– Чему быть, того не миновать, – улыбнулся Маркин, и у меня отлегло от сердца.

– А кто вас обслуживает? Кто охраняет внутри?

– Юнкера. Добрые ребята. Смотрят вот, как у нас офицеров уважают. А помогают нам два пленных австрийца и еще русский стрелок старой закалки. Хороший человек.

Я покачала головой.

– Вас послушать, так и в тюрьме отличная жизнь.

– А чего унывать, Кристина Глебовна? Только здоровье себе портить.

Я улыбнулась, и затем оказалась в объятиях Маркина. Было так приятно и спокойно находиться рядом с ним, что я бы пошла за ним даже в камеру. Все равно где, главное, чтобы с ним.

Неожиданно раздался громкий голос:

– Господин генерал, свидание окончено, следуйте на ужин.

– Сейчас! – откликнулся Сергей Леонидович.

Он все еще держал меня за талию, и мы смотрели друг другу прямо в глаза.

Такой момент… Мне казалось, я перестала дышать. Сейчас, да, сейчас, он меня поцелует. Впервые… определенно сейчас…

Но Маркин лишь наклонился и прижался губами к моей руке.

Наверное, мое разочарование ярко отразилось на моем лице, потому что Сергей Леонидович спросил:

– Что-то не так?

– Нет, ничего, – я заставила себя кое-как улыбнуться.

– Господин генерал! – снова окликнули Маркина с крыльца тюрьмы.

– А почему он называет вас не «Ваше Превосходительство»? – удивилась я.

Мы шли по направлению к тюрьме. Так не хотелось отпускать его туда…

– Вы разве не слышали про приказ №1, Кристина Глебовна?

Честно, я про него не слышала, но признаваться было стыдно, поэтому я промямлила что-то невразумительное.

Маркин ухмыльнулся, но ответил:

– Этот приказ уравнивает офицеров и солдат. К солдатам теперь обращаемся на «вы», а они к нам «господин» и звание.

– Как так можно! – возмутилась я. – Уравнять офицеров и этих грубых, неотесанных солдат!

Маркин засмеялся и слегка сжал мне руку.

– Как по мне, Кристина Глебовна, так «господин генерал» звучит лучше «вашего сиятельства». И к тому же, никто не забудет, какое у меня звание.

Смеясь, мы дошли до тюрьмы.

– Надеюсь завтра увидеть вас снова, Кристина Глебовна.

– Всенепременно, Сергей Леонидович.

Я отправилась в гостиницу. Посмотрев на часы, я поняла, что мы с Сергеем Леонидовичем провели вместе почти пять часов. И как же быстро и незаметно они пролетели!

Шестнадцатое сентября определенно можно включить в один из счастливейших дней.

На следующее утро на извозчике я отправилась к Костицыну. Я опять собиралась просить его о свидании. Надеюсь, он не сочтет меня слишком навязчивой.

Я передала свою просьбу, и Костицын скоро принял меня. Оказалось, он уже предупредил охрану, что я буду появляться каждый день.

Как же чудесно!

Вспомнив, что Сергей Леонидович говорил про еду, я купила в магазине ветчину. Это, конечно, не барашек, но тоже мясо.

Маркин уже был на месте.

– Сергей Леонидович!

– Кристина Глебовна, опаздываете. Скучно здесь одному стоять. Даже поклонников у забора нет.

– Простите, – я извинилась, но на лице все равно сияла улыбка.

Маркин заключил меня в объятия и прошептал на ухо:

– Вы такая красавица, Кристина Глебовна.

Меня обдало волной жара от его признания. Раньше Сергей Леонидович мне ничего подобного не говорил. За комплимент можно было считать разве что «маленькая Кристина Глебовна».

Я совершенно растерялась и не знала, что ответить. Ничего остроумного в голову не пришло, поэтому я протянула:

– Есть немного.

Маркин захохотал, я за ним.

Потом я спохватилась:

– Ой, я же принесла вам вкусненького!

Я достала из сумки целый окорок ветчины. И тут же поняла, что не подумала о ноже.

Пришлось объяснять мою оплошность.

– Не беда! Забуду на минуту про правила хорошего тона, – весело сказал Сергей Леонидович, и принялся откусывать ветчину прямо так.

Уверена, ради того, чтобы только не огорчать меня.

Я смеялась, глядя на Маркина. Он выглядел презабавно.

Мы опять гуляли тем же маршрутом и весело разговаривали.

С ним было так легко общаться. Всегда находились общие темы для разговоров. Или же Сергей Леонидович попросту смешил меня разными историями. Например:

– В одна тысяча девятьсот десятом году послали меня фотографировать немецкие военные объекты. Тайно, разумеется. Но немцы меня раскусили и устроили за мной за мной погоню. Бегу я и думаю: «Где же спрятаться?» Ну ничего подходящего! И тут смотрю – солдатская выгребная яма. Ну делать то нечего – нырк туда. И сидел там несколько часов, пока немцам бегать не надоело.

Я смеялась от души. К сожалению, у меня таких интересных историй не было, поэтому приходилось только слушать.

Или:

– Преподавал я в Павловском военном училище тактику. Юнкера – страшные лентяи. Ничего толком не знают, отвечают кое-как. А тут итоговая аттестация. Ну я и устроил ее немного по другой программе. Все получили по нулю или единице. Так эти мальчишки решили мне отомстить.

– Как? Как? – нетерпеливо спрашиваю я, смеясь и дергая Сергея Леонидовича за рукав.

– Заказали мне гроб, – весело отвечает Маркин и обнимает меня за плечи.

Я выворачиваюсь и забегаю вперед, чтобы видеть его лицо.

Мне так хорошо… Так хорошо мне никогда не было…

– И что же вы сделали с таким необычным подарком?

– Прибил полки и использовал как шкаф. У меня было полным- полно книг. Читать надо много! – Маркин щелкнул меня по носу и рассмеялся. Затем он увидел кого-то и помахал рукой.

– Антон Иванович, идите к нам! – позвал он того человека.

Деникин, поняла я. Антон Иванович Деникин.

Он не спеша подошел к нам. Среднего роста, коренастый, чуть полноватый. И что удивительно: борода седая, а усы черные! Никогда такого не видела.

Мужчины сердечно поздоровались, а затем Маркин представил меня:

– А это самоотверженная Кристина Глебовна, поменявшая столичный Петроград на провинциальный Бердичев.

Гуляли втроем, Антон Иванович мне очень понравился. Спокойный, неторопливый, в нем чувствовалась какая-то небывалая мудрость. Он говорил мало, но всегда очень метко и запоминающееся.

Позже к нам присоединился еще и Иван Георгиевич Эрдели: высокий, статный мужчина с громким голосом.

На следующий день на прогулку вышли уже все арестованные. Меня немного напрягало, что мы с Сергеем Леонидовичем мало времени проводим наедине, но я понимала, насколько одиноко этим людям, поэтому ничего не говорила Маркину и не возмущалась, а старалась быть веселой и непринужденной со всеми.

По-моему, у меня это неплохо получалось.

Прошло еще пять безоблачных дней. Я ежедневно посещала тюрьму и виделась с Сергеем Леонидовичем.

Теперь я приезжала утром, и, таким образом, мы проводили вместе почти целый день.

Но нам и этого было мало. Расставаться становилось все сложнее.

Если раньше я могла думать, что Сергей Леонидович испытывает ко мне исключительно дружеское чувство, но теперь я точно была уверена, что он влюблен.

Ну или что я ему хотя бы сильно нравлюсь.

Он постоянно ловил мой взгляд, брал меня за руку, обнимал.

Маркин стремился прижимать меня к себе, прикасаться.

Когда он целовал мою руку, а потом медленно поднимал голову, и встречался со мной взглядом, я переставала что-либо соображать. Состояние… как будто я под гипнозом.

Я миллион раз представляла, как Сергей Леонидович целует меня. Один вариант был красочнее другого. Только вот в действительности этого не происходило…

Маркин продолжал держать меня на дистанции и даже не сделал ни единого намека, что когда-нибудь это изменится.

По этому поводу у меня сложились две версии: либо он боится оскорбить меня, либо все еще любит свою жену.

Я много думала про Марину Павловну Маркину. Представляла ее себе. Конечно же, выставляла ее в дурном свете.

Я мучила себя, представляя счастливые семейные сцены Сергея Леонидовича, его жены и их двоих детей.

Вконец измученная своими мыслями, я тем не менее не решалась поговорить с Маркиным.

Мне было страшно, что его прямой и откровенный ответ разрушит мой и без того хрупкий внутренний мир иллюзий и воображений.

Поэтому я хотела поговорить с Антоном Ивановичем. Он – друг Сергея Леонидовича, и кроме того, рассудительный и понимающий человек.

Только вот как поговорить наедине с Деникиным, если я все время провожу с Маркиным?

Пока я ломала голову над этим, случилось очень нехорошее событие.

В тюрьму приехал комиссар Юго-Западного фронта Иорданский.

Арестованные говорили про него, что он большевик и революционер. Он добивался военно-революционного суда над генералами. То есть их казни, стремясь выслужиться перед Советами.

И с этим человеком я умудрилась столкнуться, покидая тюрьму.

Иорданский нагрубил мне. Я вообще не думала, что с девушкой благородного происхождения можно так себя вести.

Мне очень хотелось сказать ему что-нибудь очень едкое в ответ, но я сдержалась, зная, что он наверняка идет к арестованным. Не хочу, чтобы Иорданский сорвал на них свою злость. Сергей Леонидович молчать не станет, и у него могут возникнуть проблемы.

В номере я пересчитала свои деньги. Осталось совсем мало. Скоро генералов перевезут в Быхов, поэтому я отложила денег на проезд.

Если отъезд не случится в ближайшие дни, мне, похоже, придется продавать вещи. Как унизительно!

Проснувшись утром, я поняла, как все ужасно.

Иорданский сказал, что меня больше не пропустят в тюрьму. А что, если Сергея Леонидовича тоже не отпустят на прогулку?

Как мы тогда будем видеться?

Я все-таки пришла к тюрьме. Внутрь меня, разумеется, не пропустили. Зато Сергей Леонидович уже был на площадке.

Я подошла к решетке и окликнула его.

– Сергей Леонидович!

Маркин подошел ко мне и улыбнулся:

– Здравствуйте, Кристина Глебовна. Ну как вам быть за решеткой?

– Хорошо, если вы рядом, – неожиданно озвучила я свою мысль, и сама испугалась своих слов.

Сейчас Сергей Леонидович переведет все в шутку, или нам станет неловко…

Но все произошло иначе. Маркин соединил наши руки и серьезно сказал:

– Я люблю вас, Кристина Глебовна. С той нашей первой встречи, помните? Я был трусом, что не признался вам раньше. Но я боялся, Кристина Глебовна, я боялся, что спугну вас своей откровенностью. Я хотел сначала убедиться, что любим вами.

– Сергей Леонидович, – только и смогла выговорить я, а потом из глаз потекли слезы. Слезы счастья. Я смеялась и плакала одновременно.

Наверное, это было похоже на истерику, но мне было все равно. Я видела перед собой самого любимого и дорогого мне человека, который только что открыл мне свои чувства.

Теперь уже ничто нас не разлучит. Я отправлюсь за Сергеем Леонидовичем куда угодно, даже в ссылку, изгнание или тюрьму.

Я буду как жена декабриста – преданная, нежная и самоотверженная.

Но вот только Сергей Леонидович думал иначе.

– Я очень волнуюсь за вас, Кристина Глебовна. В Быхове нас ждет только одно – расстрел. И я не хочу, чтобы вы были там, чтобы вы калечили свою душу. Уезжайте к родным во Францию, и тогда я буду за вас спокоен.

Я не могла поверить, что он действительно сказал это. Просит меня уехать, оставить его после признания в любви!

– Нет, – решительно ответила я, заставляя не дрожать губы. – И вы меня не остановите, Сергей Леонидович.

Маркин опустил голову и ничего не сказал.

Затем посмотрел на меня и грустно улыбнулся:

– Я эгоист, Кристина Глебовна. Я должен приказать вам уехать, но я так не хочу вас отпускать. Простите меня.

– Я люблю вас, и никогда вас не оставлю, – хриплым от слез голосом выговорила я.

– Спасибо, Кристина Глебовна.

Сергей Леонидович был определенно подавлен и расстроен. С одной стороны, он хотел, чтобы я была рядом, а с другой – боялся за меня, считая, что несет за меня ответственность.

Он должен был оттолкнуть меня, но не смог. Поэтому и злился на себя.

Боже, ну почему все так сложно?

Послезавтра в пять часов вечера арестованных «проводят» на вокзал, где они на поезде отправятся в Быхов. Я тоже поеду туда, и буду в Быхове до тех пор, пока… Нет, не хочу об этом думать!

На следующий день я заплатила за номер, и поняла, что мне все-таки придется что-то продать. Тем более похолодало, а у меня не было ничего теплого.

Боже, какая я была глупая! Взяла так мало денег, но много безделушек и платьев!

Мои нарядные платья мне было жалко, поэтому я решила продать золотые часы.

Мне было ужасно неловко спрашивать, где я могу найти скупщика. А еще ужаснее я себя почувствовала, предлагая ему свой «товар».

Но вот: часы проданы, и теперь я при деньгах. Хотя бы на какое-то время. Теперь я знаю цену деньгам, а раньше даже не знала, что сколько стоит.

Наверное, я взрослею. Меньше чем через месяц мне уже исполнится восемнадцать лет. Надеюсь, к тому времени Сергея Леонидовича отпустят, и мы сможем как следует это отпраздновать.

Я купила билет на восемь вечера. Специально подгадала так, чтобы ехать с арестованными в одном поезде. Вдруг удастся увидеться лишний раз?

По дороге в гостиницу жутко разболелась голова. Я кое-как добрела до номера и плюхнулась на кровать, прижимая пальцы к вискам.

А я ведь так хотела попасть к Маркину.

Я провалялась так до вечера, проклиная все на свете. Голова просто раскалывалась. Быть может, это мигрень?

Когда мне полегчало, часы прогулки генералов уже закончились. Мне оставалось только бессмысленно смотреть в темноту за окном.

Наступило завтра, а это значит, что сегодня мы навсегда покинем Бердичев, который был не очень то и радушен.

Когда я появилась у тюрьмы, там уже были люди, настроенные крайне недоброжелательно.

Генералы на прогулку не вышли.

Мне не хотелось стоять рядом с этими людьми, поэтому я отошла к дому наискосок и встала там.

Люди все прибывали. Их стало так много, что они заполонили все вокруг. Все шумели и кричали. Несколько человек на импровизированных трибунах возбуждали народ, призывая к самосуду. Какой-то солдат что-то постоянно кричал про Клецандо.

Перед тюрьмой было, наверное, не меньше тысячи безумных, неистовых человек, желающих немедленной расправы. Они не хотели отпускать генералов живыми…

Я молилась, чтобы арестованных не выпустили из тюрьмы.

Толпа растерзает их…

И я ничего не могла поделать. Я лишь отчаянно наблюдала.

Потом выступили Костицын и еще какие-то люди, но их никто не слушал. Все кричали свое.

Я покинула свой наблюдательный пункт и пробралась поближе. Меня так сдавили, что приходилось упираться руками в спину впередистоящего, чтобы отвоевать себе хоть кусочек пространства.

Я думала, меня стошнит от запаха пота, давки и оглушающего рева толпы. Но нет, ничего, пока я держалась. И я не уйду, пока не узнаю, что с генералами ничего не случится.

Снова выступающие. Теперь я по отрывкам поняла, о чем они говорят: просят пропустить арестованных на вокзал. С толпы хотели получить слово, что генералов никто не тронет.

Ответом был возмущенный гул и свист. Снова переговоры.