Я – душа Станислаф! Книга вторая

Матвей сделал шаг в сторону, навёл ствол на тайгу, но в прицел увидел лишь отблески красного цвета…

– Свали! …Уйди, – прикрикнул он на Эгле, – я не собираюсь стрелять…

Эгле не двинулась с места, а Йонас, подбив в ту же минуту ствол карабина вверх, выдернул его из рук Матвея, так же умело, как и загнал патрон в патронник тем же самым, одним, движением руки.

«Полуавтомат!» – сообразил Матвей, дожидаясь пока Йонас с Эгле первыми ступят на скальную тропу спуска с утёса.

Прохлада Подковы уже студила их возбужденные лица, когда из тайги выбежал Шаман. Он приближался стремительно, неся в зубах что-то белое и писклявое. Позади него упруго семенила рысь, рябая от крапа. Эгле пошла им навстречу, словно ждала этого, Йонас последовал за ней, а Матвей даже не удивился тому, что, отойдя метров на пять, тот сбросил свой карабин в траву. Но Шаман, оббежав супругов, своим не иначе летящим движением нацелился на Матвея и тот запаниковал. Бежать не стал – просто не смог, только закрыл глаза и приготовился снова – в Ад. Что-то ещё боролось в нём со страхом, но лишь до того момента, покуда страх не лёг ему на кроссовки и не зашевелился… Этот же страх, спустя какой-то время, раздёрнул ему веки, вернув солнечный свет и дыхание – в ногах лежал и пискляво скулил рысёнок, но ни Шамана, ни Йонаса с Эгле нигде уже не было видно.

В очередной раз Матвея прострелила догадка: ещё поживёт, но теперь и он – в кодле! А глядя на то, как рысёнок волочит задние ноги в не зажитых ранах, даже знал, что ему теперь делать…

…Вернувшись домой, он грубо, но не со зла успокоил восторг жены Ульяны, когда она сразу же потянулась руками к рысёнку, точно к младенцу, какого им, в бездетный дом, принёс аист и передал через Матвея. Да и не привыкать ей к таким манерам своего мужа. Но и тени от восторга не осталось на её розовощёком лице, когда тот спросил голосом, не предполагающим возражений:

– Где бутыль с бабасиками?

И, хотя он знал, где прячет Ульяна трёхлитровый бутыль с деньгами, всё же спросил об этом – Ульяна вынесла его, и румяны с её лица тоже исчезли.

Вытряхнув на стол стопки денег, перевязанные красной нитью, согласно номиналу купюр, он, ничего не объясняя, разделил их на две части – одну часть рублей рассовал себе по карманам, а другую так и оставил на столе. А когда рысёнок напился молока, практически искупавшись в нём от жажды и дикой жадности, суетливо ушёл с ним, опять же, ничего не сказав.

Остановившись несколько раз, по пути к дому Йонаса и Эгле, Матвей, не похожий на себя приветливым добродушием, позволил детишкам подержать, немножечко, рысёнка в руках…

…От утёса ветер принес знакомый Лису громоподобный рык. Ненавистный ему с того самого момента, когда он услышал его впервые. И даже оттуда он ему угрожал. Это раскатистое рычание говорило ему ещё о том, что Шаман напал на воинов откуда-то сверху, а их ответный отчётливый визг, придушенный неожиданностью его атаки, что через минуту-другую стая лишится очередных двух взрослых волков. …Раздался выстрел – короткий шипящий звук, а эхо – тут как тут: с болью одного из воинов!.. Значит, и двух минут не понадобиться.

Лис кинулся на Марту – у него осталась одна, может быть, и две попытки, но теперь только её убить. Да он затянул с этим: волчица зашла в воду по грудь, и ждала его там. Передние лапы вожака, коснувшись воды, прогнулись и набежавшая волна окатила до самого хвоста, потушив в нём решимость. Чудовища, отобравшего у Лиса власть над озером, поблизости не было, да оно могло появиться в любой момент. И в озеро волчица забежала именно поэтому.

Задрав морду, Лис тягуче завыл. На его зов тут же отозвались воины – двое мчали к нему берегом, и один – из тайги, сзади. Только не добежав до своего вожака двух прыжков, все трое, заскулив, помчались обратно – от утёса, берегом, взрывая лапами песок нёсся Шаман. Заметив брата, Марта выбежала из воды и, швырнув своими задними лапами мокрым песком в морду того, кто застыл в нерешительности, помчалась навстречу своей звериной радости.

Лис остался один. Не побеждённый и в этот раз, но его власть над территорией ускользнула от него, точь-в-точь, как белая волчица: триумфально! Сражаться на смерть не входило в его планы. Он покидал озеро и берег, не торопясь и, тем более, не паникуя, а в тайгу вбежал с высоко поднятым хвостом, чтобы убежать никем незамеченным и не уличённым в побеге…

…Йонас и Эгле застали Матвея, сидящим у них на крыльце. На коленях у Агне спал рысёнок. Не сговариваясь все засобирались – Матвей первым уселся во внедорожник, через минуту к нему присоединилась остальные.

Развернувшись, от утёса, «Крузак» мелко дрожал кузовом, а Матвею понадобилось немного времени, чтобы вспомнить кое-какие слова. И ещё немного времени, чтобы правильно выстроить из них смысловую цепочку:

– Едем в Тангар. …Это километров сто отсюда. …Знаю …одного костоправа …по зверью. Если нужно будет, я там останусь. …Поехали!

…Возвращению брата Марта была рада. Шаман не противился её игривой радости, но свою сдерживал – запах Лиса определил ему путь и нужно было спешить пока дул встречный ветер.

Рысь была где-то рядом. Её никто не видел, даже Марта, а это – преимущество внезапности! На внезапность своего появления в стае Шаман и рассчитывал. А на таёжную кошку – тем более: уж она-то помнит, кто мучил и чуть было не утопил её едва живого рысёнка!..

Марта трусила за ними тайгой, не зная об этом, да за холмом могло лишь быть лежбище Лиса и его воинов, а холм с обугленным остовом осины она только что пробежала. Потому вздыбилась и накатила от хвоста до ушей её белая шерсть, морда оскалилась, а лапы будто ничего и не касались – сама тишина уносила волчицу всё дальше и дальше. В прыжке от неё бежал Шаман. Его вид угрожал всем, и это то, чего в нём не было раньше. Похожий и не похожий на себя прежнего, этим он немало удивил, но, вместе с тем, в нём не осталось покоя. Терзаемый, не понятно, чем, он буквально проламывал собой кустарники на пути, а свалы и валежник перепрыгивал так, будто научился летать. И для Марты он, действительно, научился этому за то самое время, покуда они были порознь.

Перьев горлиц и куропаток под лапами становилось всё больше и больше – значит, недалеко уже и логово стаи Лиса. Шаман и Марта разбежались на стороны, между ними, точно проросла из земли – рысь. Рыжевато-дымчатая она и днём, в чередующихся лучах солнца, была не видна, а кисточки на ушах – таёжные первоцветы, да и только!

К лежбищу стаи подошли с трёх сторон. На подступах к нему – ни единой живой души, оттого Шаман и Марта, сойдясь в центре поляны, остановились и завалились в траву: они опоздали – Лис увёл свою стаю чуть раньше.

На лай Шамана примчалась рысь. Пришло время с ней познакомиться Марте. …Высокие ноги, сильное туловище. Короткая, плотная, ловкая. Голова небольшая, широкие желтовато-серые глаза, круглые зрачки. По бокам короткой морды – длинная белая шерсть. Эта белая шерсть и такая же на брюхе, украшенная не густым крапом – всё, что понравилось белой волчице. Да и рысь не подошла к ним ближе, чем приближалась до этого к Шаману, а Марта, заметив на брате не совсем ещё зажившие раны, и вовсе утратила к ней интерес.

…Вечерело, когда Шаман, поднявшись на утёс, расположился на привычном для себя месте и в привычной для кедрачей позе: на задних лапах, голова опущена, глаза закрыты. Давненько его не видели на плато. В артели поговаривали – ушёл в тайгу. А Игорёша так и вовсе лупил мамкины глаза и божился при этом, что хитрый и коварный Лис добрался всё же до горла чужака. Брехня, значит – и не то, и не другое! Так они сейчас думали: те из них, кто со двора видел чёрного волка живым и невредимым. Да никто и не верил в эти разговоры. Пришлыми волками с весны гудела вся округа, а это сотни километров от Кедр во все стороны. Да и центр посёлка мало-помалу стал перемещаться к утёсу. По крайней мере, сюда зачастили, как никогда до этого, и не только кедрачи. Болтали всякое. Увидеть Шамана – берегись недруга: где-то совсем рядом, увидеть Марту – бойся простуды или еще чего-то в этом роде. Болезни, словом, бойся. А если вместе их увидишь, да гоняющимися друг за дружкой – скоро проблемы разрешатся сами собой. Только бы не выли – это плохо!

Тем временем Шаман, также привычно, уже вглядывался вдаль озера, но куда пристальнее, желая в этот раз видеть горизонт своих, теперь, владений: Подкова в средине, по одну сторону – посёлок, по другую – тайга. Прежний кесарь здешних мест, вожак Лис, сбежал и увёл за собой стаю. Если бы не лобызания Марты на берегу, не жить ему вовсе, а так – опоздал Шаман на совсем немного. Стаю, в конце концов, разогнал бы, конечно, чтобы и духу её больше здесь никогда не было. Да и кедрачи ничем не лучше этой волчьей стаи – ещё не раз придется сорвать голос от рыка на них! Никого, кроме себя, не видят, ничего не слышат!.. Вон Игла, какой уж месяц выкидывает из озера на берег щук и окуней, ан нет: тайменя им подавай, или нельму – эти вкуснее. Может, потому и вкуснее, что не пожирают себе подобных. Да и деревья рубят, каким ещё расти и расти! И где рубят? …Где земля корней просит… Разбери свалы – чем не строительный лес…, а зимой печи пали валежником – ага, спалят, …если только – тайгу, этому их и учить не надо!

За событиями конца весны-начала лета Шаман забыл о своем уютном сне – он, рослый и крепкий подросток Станислаф, заходит, довольный и сияющий радостью, в бирюзовое море, а приятный голос с берега просит: «Сынок, не заходи далеко!..». Чей это голос, и что это такое, «сынок» – он не знает, но своего лица из сна, ещё мальчишки, не спутал бы ни с чем: открытое во взгляде, приветливое в неровном голосе, с коричневой крапинкой на кончике носа, с правой стороны. И голос, с берега, что волнуется заботой, тоже узнал бы сразу: одинаково нежный и строгий!

Подбежала Марта – она, по-прежнему, ещё скучала за братом. Но теперь и Шаман мог себя в этом не сдерживать. Он приподнял голову выше, чтобы сестра смогла присесть перед ним, и, прижавшись к нему холкой, ворчать, сколько ей захочется. …Заворчала – сразу же, а он слушал эти чарующие грудные звуки, погружаясь, …медленно, …медленно …в такой желанный безмятежный сон.

В полночь «Крузак» Йонаса упёрся светом фар в угол собственного дома. Эгле и Агне вышли из автомобиля, а до этого внедорожник покинул Матвей с рысёнком. (Долговязый костоправ из Тангара, бережно вручая ему обратно громко плачущий белый комочек, сказал в сердцах, что рысёнок на лапы обязательно станет, только нескоро. От денег за свою двухчасовую работу отказался наотрез, объяснив, сухо прощаясь, когда и как самостоятельно можно снять швы. С той самой минуты консультативного прощания Матвей рысёнка из рук больше не выпускал). Перед тем, как зайти в дом, платок на шее Эгле несколько раз вспыхнул жёлтым цветом, хотя рядом с ней никого не было. Шаман и Марта, на плато утёса, будто этого только и ждали – в пещеру взрослая рысь вползла последней, но расслабленной от короткого тихого лая кесаря перед этим ей прямо в морду…

От Автора.

Прожить земную жизнь – это нужно заслужить. Почему-то так повелось у людей, и на Земле в целом. Заслужить у Бога – тому, кто в него верит, у тайги – тем, кому она предоставила кров. Но что есть Бог без людей, а тайга – без зверья? Никто и ничто! А что есть человек без Бога, а зверь без тайги? …Человек! …Зверь! Отсюда, выходит, что человек живёт во лжи изначально – с той самой поры, как придумал себе объяснение себя же: раб божий. Но раб божий определил в себе и любовь, дав ей собственное толкование, определил, что есть добро и зло…, правда и неправда, белое и чёрное, да всему дал толкование! Только, разве, мог побеждённый верой в то, что он – раб, истолковать жизнь под себя, а не под того, кому он собственной жизнью прислуживал с того времени во всём? Не мог, оттого и свобода изначально стала ценностью, какую нужно ещё отвоевать и за которую платят исключительно кровью. …Так человек и стал правдоподобием себя: морально-нравственной ложью в Природе, оттого в нём все его чувствования – притворство ума. Как ребёнок: подчиняя явь криком и слезами, живёт, играя, тем не менее, правдоподобием себя-разумного!

Непросто отказать в истинности суждению о том, что самое ужасное, что придумал человек, это – деньги, да ужаснее стоимости души, является то, до чего он, когда-то, додумался: грешен и мученик! А когда человек сам себя в этом убедил, его мозги заработали в режиме поиска альтернативы греху и мученичеству. Разве, ум – это грех и мука?! Потому зло и додумалось до моды на смерть, чтобы не прознал человек о своём бессмертии как на Земле, так и во Вселенной. А чтобы жить – не нужно умирать!.. Так как земной грех, если он и есть на самом деле, так это – смерть, тем более, в муках!..

Увы, зверь и птица ещё не готовы к притязательному проявлению земной жизни, поэтому их вопросы к себе – покамест, когти и клыки! И Шаман свои вопросы показал и оскалил, как человеку, так и тайге…

Глава вторая. Игла, …в стогу на берегу, или – в душе утёса

Кабинет председателя поселкового совета Барчука был немаленьким, если не сказать – просторным: стол, ещё одни стол, чуть меньше председательского, да два стула, один напротив другого по бокам, а к ним – пустота. Два окна, оба огромные и открыты настежь, и всё равно жарко и душно… Но от идеи – купить и установить кондиционер, …нет-нет, об этом Владлен Валентинович даже не смел думать вслух – сама постановка вопроса о том, что необходимо закупить кондиционер в кабинет Барчука…, в нём самом вызывала лёгкую иронию, а уж для кедрачей – ну, чем не повод почесать языками.

Михаил к лету всегда добавлял в весе и сейчас страдал ещё и оттого, жутко потея, что в кабинете председателя находился не один. Дурно пахло сладким, а от кого – возможно, что и от него! Хотя на стульях у голых стен потели все: депутаты, руководители коммунальных служб, и всем тоже, похоже, дурно пахло – может быть, и от стульев, специально собранных для совещания со всего этажа краевого поссовета. Кто знает, чем их протирали перед тем, как сюда занести?!

Капитан Волошин уже несколько раз нарочито кашлял в сторону Владлена Валентиновича, да тот лишь морщил лоб и с усердием вчитывался в пояснительные записки по существу того, во что ему не верилось даже с преогромным трудом. А если в такое и поверить, как об этом доложить наверх?..

Председатель, чуть успокоив глаза от напряжённого и вдумчивого чтения, окинул присутствующих ещё блуждающим в сомнениях взглядом, и пару раз даже приоткрыл рот, намеренно, но слова были в нём где-то ещё глубоко-глубоко внутри… За свои пятьдесят пять такое он проживал впервые: ну, сказочная повестка дня организовалась, и всё тут! По-настоящему, сказочная: непонятно, как и откуда появившееся в озере чудовище разрывает в хлам рыбацкие сети, а пара пришлых волков установила свои собственные порядки посещения кедрачами тайги. …Никакого оружия и топоров при себе! Глупость несусветная – понятно же, да двое мужиков, тем не менее, уже поплатились за пренебрежение этими незыблемыми правилами: чёрный волк обоим прокусил руки в ладонях. Этим утром, навестив посельчан в больнице, Владлен Валентинович видел собственными глазами эти двойные прокусы. А ведь зверь, Шаман этот, мог оставить их и без пальцев! Думай теперь, что хочешь, и главное: кто здесь краевая власть? …Он, Барчук, здесь краевая власть, только ни посоветоваться с вышестоящим руководством, ни доложить так-то и так-то, мол, он не может – посчитают сумасшедшим.

– И что будем делать, господа хорошие? – вроде, как ко всем обратился Владлен Валентинович, но при этом задиристо уставился на начальника поселковой полиции. Капитан Волошин к этому был готов – ответил:

– Шаман – не дворовой пёс, а, следовательно, не имеет хозяина, какого я смог бы привлечь к ответственности за нападение на граждан Гутника и Бочарова, и причинения им физического увечья. Рыбина в озере – то же самое!..

– Ну, и?.. – не удержался председатель, так как от логичности капитана в нём закипала его же беспомощность, а от этого только становилось хуже. – А что гуртянские волкодавы?..

Капитан Волошин сокрушённо закачал головой, а на словах добавил:

– Никто из спецов на отстрел Шамана и Марты не соглашается. Вы, наверное, не знаете, что белая волчица…

– Да знаю, …знаю я, капитан, по чину мне положено знать, что усыпила она спеца, Егора Лютого, на утёсе, да ещё следы от своих когтей там оставила инопланетные… Был я там, видел эти её знаки, чего только – не понятно! …Что предлагаешь?

– С отстрелом волков мы опоздали. Раньше нужно было это сделать…

Игорёша, формальный лидер здешней молодёжи, до этого лишь видимый крепким молодецким телом, не усидел молча:

– И правильно…, что опоздали! – рыкнул он издалека кабинета. – Может, вызовем китобоев? А что, – загарпунят меч-рыбу!.. А с рысью, …рысью, что будем делать? А-а-а?! …О, придумал: зоопарк откроем! …Зырика в сумасшедший дом отправим? …Из артели уволился, дома бывает, как говорит Ульяна, жена его, по великим праздникам, знай себе – на утёс только и бегает: к Шаману с Мартой!

Михаилу не понравился, и не только ему одному, дерзкий тон Игорёши, хотя к себе, такому: невыдержанному и дерзкому, он уже всех приучил… Бригадир лишь усмиряюще глянул в его сторону, после чего, подсев ближе к председательскому столу, заговорил. Голос был привычно тихим и беспристрастным, оттого тишина и спокойствие установились в кабинете сразу же, по привычке – громче не скажет. Михаил согласился с Владленом Валентиновичем, что ситуация непростая, тем не менее, поведение и рыбы-меч, и Шамана с Мартой не лишено смысла…

– …Во-первых, рыбина выбрасывает на берег исключительно хищную рыбу, – бригадир стал загибать плацы для убедительности уже сказанного. – Во-вторых, никого из кедрачей, кто ходил по ягоды и грибы, а также, кто собирал валежник, ни Шаман с Мартой, ни рысь не тронули. И, в-третьих: Матвей, понятно, не сумасшедший – с ним что-то произошло, что именно – этого мы не знаем. Только я полагаю, что с весны среди нас не стало больше Зырика, а это – хуже или лучше? И для него самого, и для нас?..

Мнение присутствующих было однозначным: лучше для всех, а уж, как Матвею – этого, кроме него самого, никто не знает.

– …Вот и получается, что Игла, как её называет Матвей, против того, чтобы мы расставляли сети на промысловую рыбу, потому она и выбрасывает на берег самых коварных и прожорливых в озере: щук и окуней. Иное дело, что нас это не устраивает…

Теперь – дальше: в-четвёртых, на днях я узнал от старовера из Игнатовки, что в их поселении Шамана считают знамением Господа. Ангелом Ада – ну, вроде того. Оказывается, недавно он загрыз там старика, стрелявшего в него, но убившего в результате тринадцатилетнюю девочку, ко всему ещё и ослепшую до этого, затем загрыз его младшего сына, который с братьями охотился на Шамана, а среднему и старшему сыновьям, обоим, прокусил правые руки в ладонях. Как и нашим: Гутнику и Бочарову. …Прокусил! И на это обращаю ваше внимание…

– Погоди, погоди, Михаил Дмитриевич, – оживился председатель, – ты этим хочешь сказать, что этот… как его, …Шаман, убивает умышленно, и также умышленно наказывает?

– …И убивает, и наказывает, Владлен Валентинович – это вы точно подметили: умышленно, то есть, не как зверь!.. Есть ещё одна новость, в которую поверить всё равно, что согласиться с тем, что умом тронулся. …Литовка Эгле, жена Йонаса, понимает лай Шамана, и об этом она каким-то образом сказала мужу, а муж, соответственно, мне. Буквально вчера я узнал об этом. Так что, без Матвея и Эгле нам не удастся ни понять, с чем мы имеем дело, ни что-либо предпринять, чтобы не стало только хуже…

Слова Михаила возымели действия: Барчук тут же отправил Игорёшу за Эгле и Матвеем и объявил получасовый перерыв.

Поручению председателя Игорёша был несказанно рад: как когда-то молодухи и даже старые бабы ходили глазеть на Налима, бывало – толпами, так с начала лета мужики посёлка, и деды тоже, зачастили к дому рядом с утёсом, и в оба глаза пялились на Эгле. Игорёша не видел Агне, а говорили, что она краше, чем её мать. Но если от вида взрослой литовки жгла изнутри бешеная страсть, тогда?!.. Вот это «тогда» и несло его на крыльях чувственного любопытства и азарта по жаркой, как и ожидание увидеть наконец-то чудо, улице.

…Взгляд лазурных глаз Агне показался Игорёше рассветом, о котором он прочитал, когда-то и где-то, и запомнил: ожидаемый в душе, но до поры до времени не видимый сердцем. И вот он, оказывается, какой – рассвет любви! Сердце видит то, что хотела видеть душа: чью-то будоражащую нежность!

…Вернувшись в поссовет, Игорёша уже мало что слышал из того, о чём продолжали говорить собравшиеся в кабинете Барчука. Он по-прежнему столбил своей врождённой дородностью угол кабинета, собою потеснив в этом углу привычную пустоту, не понимая лишь того, что потеснило её что-то в нём. Дать этому определение он ещё не мог, лишь чувствовал его власть над собой, с удовольствием подчиняясь, особенно, воспоминаниям об Агне.

Тем временем разговор ни с Матвеем, ни, тем более, с Эгле у Барчука не клеился. Не могли ему помочь в этом и Михаил с капитаном Волошиным, а Йонас сутки, как выехал из посёлка по коммерческим делам. Намучившись непониманием, обе стороны вынужденно расстались.

Михаил по просьбе председателя задержался.

– Мне и смешно, и страшно, …веришь? – признался ему Владлен Валентинович.

Бригадир понимал состояние Барчука, но отмолчался. Ему самому – кто бы помог?! Из-за Иглы артель второй месяц подряд сработала на «неуд», а проблемы с лесозаготовкой только-только начинались! И объёмы кедрового ореха не беспредельны, к тому же орех – орехом, а муксун или хариус – эта рыба и в Африке… сибирские муксун и хариус! Ещё, как говорится, вчера нужно было решить вопрос с рыбой-меч, а у Михаила решения не было и сегодня.

На прощание пожимая руку председателю поссовета, он с грустью понимал, что уходит от него ни с чем. Поэтому, спускаясь пролётом скрипучих ступеней вниз, к выходу, знал, кто ему нужен и зачем – капитан Волошин, если ещё не уехал. Но начальник полиции и сам ждал бригадира в свой вишнёвой «Ладе-Калина».

До причала оба молчали, а заговорили лишь после того, как, покинув салон автомобиля, ступили на деревянный настил. Озеро дышало на них снизу, а тайга издали. Полдень томил, но ещё больше томила неоднозначность ситуации, в которой оба оказались: знали, кто рвёт и топит рыбацкие сети, оба несли ответственность за это, да только, действительно, кто в такое поверит? …Чтобы обыкновенная рыбина, огромная – да, диковинная – да, но всего-то безмозглая меч-рыба, фактически и практически запретила кедрачам вылов из озера промысловых видов рыб?! Она, видите ли, сама ловит для них окуней и щук, выбрасывая их на берег ежедневно.

– … Крайними всё равно будем мы, …ну, я – это точно! – вроде, как, больше пожаловался капитан, докуривая жадно. – Не знаю, как тебе, Михаил Дмитриевич, а мне этот геморрой не нужен – от собственного не нахожу себе места вторую неделю!.. Ты спрашивал, что делать – отвечаю без лишних ушей: вызвал я кое-кого, вот-вот подъедут.

– Кем они займутся? – не просто так поинтересовался Михаил.

– Всеми сразу!..

Игорёша Костромин едва сдерживал шаг, чтобы не бежать к дому Агне. В нём не было сомнений, а надо ли так спешить, к той, что лишь взглянула, улыбнувшись. Но улыбнулась, а улыбка – те же слова. И они Игорёшу согрели и обрадовали. Согрели надеждой – его не просто заметили, а радость и вовсе небывалая… А когда он намерено взял её руку в свои ручища, как бы прощаясь, их трепетность говорила: «До свидания!». И это же чувство в тот момент отрывало его, большого, сильного и тяжёлого, от земли; ему самому, ух, как хотелось, чтобы оторвало и забросило даже куда-нибудь – под облака или за облака, – но только с ней. …И Агне будто бы знала, что Игорёша ушёл ненадолго и уже возвращается – сама вышла ему навстречу…

–

…Капитан Волошин, пригладив брови, словно они могли помешать ему каким-то образом пожимать руки троим крепеньким и сбитым в плечах мужикам, что он и сделал поочерёдно: пригладил брови – пожал руки. Михаил сообразил, что это и есть те самые, …вызванные Волошиным люди. Чтобы занялись всеми, и сразу: очумелой рыбиной и Шаманом с его кодлой, куда затесался с недавних пор и Матвей Сидоркин. И хотя в его памяти были свежи лица прежних троих спецов-волкодавов, сбежавших до полудня в тот же день, как прибыли в Кедры, эти, подкатившие к причалу на серебристой «BMW» уж совсем не были похожи на укротителей звериного беспредела: в молодёжных джинсах, в пёстрых рубахах на выпуск и в таких же, пёстрых, банданах, хотя каждому – под пятьдесят. «Стиляги!» – грустно подумалось бригадиру. Он было хотел уйти – толку-то от этих взрослых петушков…, но капитан, вроде, как прочувствовав скептицизм Михаила, успокоил: