Бессердечно влюбленный

– Это всё? – спросила я, понимая, что мышьяк – это меньшее, чем хотелось бы угостить биг-босса.

– Нет. Ещё он не любит запах сигарет и комнатные растения. А, ещё зелёный чай не давай! Только чёрный и очень крепкий. И шоколадные конфеты. Только молочный шоколад, и только вечером, если был тяжёлый день. В смысле, много орал.

Я коснулась пальцем виска, имитируя выстрел.

– А за ушком ему чесать?

Даха моргнула.

– Зачем?

– Если был тяжёлый день, – хихикнула я, а потом опёрлась ладонью о подбородок. – Даха, скажи честно, какого чёрта ты не уволилась через три дня после работы с этим товарищем?

– Я же говорила – деньги, – ответила Даха, деловито разглядывая мой гардероб и раскладывая одежду: направо – ни в коем случае, налево – подойдёт.

– Слушай, проще было заработать на боях без правил или в шоу мокрых маек.

Даха обернулась, обиженная.

– Тебе легко говорить! Квартиру бабушка оставила. Мама в жизнь не лезет, уехала себе в горы и только грибы с вареньем присылает! А мне даже комнату в коммуналке в кредит пришлось покупать.

Мне стало стыдно.

– Прости, Даха. Я просто с таким кхм… приличных слов нет… полтора года не продержалась бы! Ни за что!

– Знаешь, если бы у меня был выбор, я бы тоже не стала терпеть Михаила.

Я обняла подругу.

– Горжусь тобой. Ты просто самурай.

– А то! – гордо распрямила плечи Даха.

Я посмотрела на скучную кучку одежды слева. Из серии «нелюбимое и на похороны». Ну, неделю без ярких штрихов в нарядах я, пожалуй, проживу, но будет сложно. А без украшений как?! Ох, наверное, удав всё же женоненавистник.

– Слушай, Даха, а у Михаила жена есть?

– Нет.

– А любовница?

– Ходили слухи, что он с Полиной из маркетинга спит, но, мне кажется, она ему просто стучит на всех.

– Почему?

– Потому что на собрании он на неё так орал на прошлой неделе, и перед этим, что я бы ему больше никогда притронуться к себе не позволила.

Я хохотнула:

– А вдруг она любит пожёстче?

Даха закончила сортировать мою одежду и с полным удовлетворением села в кресло в углу.

– Всё может быть. Но я считаю, что Полина просто заискивает. Она мать-одиночка с ипотекой. Ей главное – остаться при работе. Обтечёт и улыбается. А с других готова зубами шкуру содрать. Потом, правда, тоже улыбается. А ты, Викуль, при виде этой стервы отутюженной, молчи. Потому что она любое слово может трактовать так, что обернётся против тебя.

– Да мне ж всё равно.

Даха вздохнула:

– Как я тебе завидую! Свобода – это так клёво! Ты такая вся у меня яркая, ламповая! Эх…

– Не завидуй, – улыбнулась я. – Ты тоже будешь свободной через неделю! Да ещё и с любимым! Во Франции, Солныш! Прикинь?! Ты же так мечтала! Я бы тоже хотела и в Париж, и влюбиться, но в кого?

– Снизь требования.

– Неа. И тут вовсе не в требованиях дело, а в чувствах. Я же не могу сказать себе: люби вон того Васю, он добрый, или Петю, у него фигура пловца и лицо открытое. – Я пожала плечами. – Если сердце молчит, то оно молчит. Даже аутотренинг не поможет. Так что езжай на родину Бастилии, а я останусь подрывать Бастилию в компании «Инженерные системы».

– У нас, кстати, юбилей компании через две недели. В принципе, всё уже готово, но скорее всего тебя погоняют с этим делом тоже.

– Ну и здорово! Не всё удаву чай носить. Люблю праздники!

Я решила переключиться на хорошее и стала расспрашивать подругу о Маню, о его доме и планах на свадьбу. Вот где настоящий праздник!

Когда-нибудь и моё сердце откроется кому-то навстречу, и он будет самый лучший, и случится со мной большая чистая любовь и обязательно счастливая – я в это верю! Ведь я работаю над собой…

Главное понятно, что в удава я точно не влюблюсь!

* * *

Одутловатые тучи и промозглый ветер, всё предвещало ненастье. Я глянула на унылый образ зализанной «почти воблы» в зеркале. Скрип души стоял на весь коридор, но на что только не пойдёшь ради дружбы! Даже без красных туфель сегодня обошлась. Явилась дважды заранее. Дахи ещё не было, я закинула во френчпресс десять пакетиков чёрного и распахнула окна в кабинете Михаила.

В восемь-двадцать пять дверь в приёмную открылась. И я, как истинная мышь под прикрытием, робко поприветствовала биг-босса. Надо же, разрумянился, прям как человек… Меня этой юношеской симпатичностью не проведёшь. Михаил скользнул взглядом по моим туфлям и вдруг сдержанно кивнул. Да утро задалось!

Даха, запыхавшись, вбежала за шефом. Вот дурёха! Ей бы давно дверь в офис с пинка открывать. Сам бы уволил. Но комплекс отличницы, наложенный на воспитанный за время совместной работы постоянный комплекс вины, сделали своё чёрное дело. Не удивлюсь, если Даха и на свадьбе с Маню вдруг заволнуется, а принесли ли удаву поутру чай.

Всё закрутилось. Передача дел, звонки, требования шефа в тоне голодного льва, посетители, ведение протокола собрания, на котором все сидели, прижав уши, и по очереди докладывали о заключении договоров с проектировщиками, о тендерах, о госпоставках, о маркетинговых акциях и подготовке к юбилею. Удав слушал, созерцал и иногда показывал клыки.

– Кажется, всё идёт хорошо! – взволнованно шептала мне в уши Даха. – И шеф в хорошем настроении!

Пакет моих документов в отделе кадров приняли без придирок, подсунули тот же самый «типовой договор». Я подписала, не глядя. Бояться рабства было нечего, потому что даже надувному слонику понятно, что Трудовой кодекс тут и рядом не валялся. Если попробует удав применить ко мне свои пункты мелким шрифтом, будет разбираться с Трудовой инспекцией. Жаль, что у Дахи время поджимает, а то развели бы кровавую баталию против самодура, ещё б и денег выиграли в суде ей на приданое. Я сказала об этом подруге, но она жалобно посмотрела на меня и замахала руками:

– Нет, не втягивай меня в это!

Брр… Честно, не понимаю её! Дотянула до цугундера. И судов боится. Хотя, с другой стороны, если б все были умными и правильными, Трудовая инспекция покрылась бы мхом и плесенью, а её грустные сотрудники умерли бы от голода. А если бы все вели здоровый образ жизни и не тратили бы нервных клеток, обиделись бы врачи и фармацевты. Если бы преступники раз и навсегда решили выращивать цветочки, медитировать и сажать капусту, полицейские бы ели бульон из-под яиц. А так все заняты, никому не скучно: одни косячат, другие исправляют, ловят, сажают… не капусту – жизнь бьёт ключом и вертится, как в «Ну, погоди!». Кто-нибудь кого-то обязательно съест! В детстве мне очень хотелось, чтобы однажды заяц из мультика съел волка. С горчичкой и солёным огурцом. Написать, что ли, сценарий про это?

Несмотря на суматоху и рабочий дурдом, я уже расслабилась – всё шло вполне привычно. И вдруг Михаил выбежал из кабинета и швырнул перед Дахой бумагу.

– Что это?! – грозно рыкнул он.

– Ваша бронь, на семнадцатое, – ответила Даха, и я почувствовала, как она внутренне сжимается.

Удав навис над ней.

– Почему трансфер из аэропорта на одного человека?!

– Но я же… я ведь уже уволюсь к тому числу, – сглотнула Даха.

– Я что, сам себе переводить буду?!

– Но, – облизнула пересохшие губы подруга, – вы ведь можете с ними поговорить по-английски, и месье Одюльмер говорит…

– Дарья, ты в своём уме?! – зло сощурился удав. – Это ответственные переговоры! Речь идёт об инвестициях в наш завод и открытии совместного предприятия! Разве ты не понимаешь этого?! Французы – националисты, и если я заставлю их говорить по-английски, можно считать переговоры проваленными!

Глаза Дахи начали наполняться слезами, а мне отчаянно захотелось её защитить. Дерзость я проглотила, но взяла из дрожащих Дахиных пальцев распечатку брони и сказала:

– Так ведь у вас уже есть другой переводчик. Я подписала контракт сегодня. Шенген у меня открыт ещё на полгода. Разве я не должна все дела у Дарьи забрать? В том числе и это. Бронь на трансфер и прочее мы легко исправим.

Михаил сверкнул зелёными глазами.

– Вы, Виктория, ещё не стреляный воробей. Откуда я знаю, как вы переводите?

– Проверьте меня, – сказала я и внезапно заметила, что задрала подбородок и выпятила при этом грудь колесом.

Серая шерсть платья натянулась. Глаза удава скользнули вниз. И тут же вернулись обратно. О, да нам ничто мужское не чуждо?! Ну-ну.

– У меня не запланировано сейчас ни одной встречи для того, чтобы увидеть, как вы справляетесь с живым переводом, – бросил биг-босс.

– Кино поможет. Ставьте любое. Пригласите эксперта, к примеру, из языковой школы для проверки. Или из бюро переводов. Я знаю, что перевожу хорошо. В этом я уверена.

Михаил внимательно посмотрел на меня, словно обнаружил вдруг то, что не уловил раньше. Даха напряжённо застыла. Ой, а я не перегнула палку с уверенностью? Он молчал, поджав губы, затем кивнул:

– Ладно. Я устрою вам проверку, Виктория. Но выбор эксперта за мной. Вы ещё не заслужили моего доверия.

Он так посмотрел, что моя гордость ощутилась весьма отчётливо – её зацепило где-то под правой грудью. Или это печень шалит от невозможности выплеснуть гневное «плевать», «велика птица» и «не больно-то хотелось»?

– Я сообщу вам о времени экзамена. А затем ты, Дарья, исправишь бронь.

Кажется, он был уверен, что я провалюсь. Ах, затейник… Спокойно, печень, спокойно. А то за эту неделю многократно уязвлённая гордость закончится циррозом.

Когда Михаил скрылся в своём леднике-кабинете, Даха, наконец, обрела способность моргать.

– Ты чего? Ты зачем?! Я же говорила, что он не любит дерзких…

– Всё нормально, – буркнула я. – À la guerre comme à la guerre[1].

* * *

В полночь меня разбудил непривычный ещё звонок служебного телефона. Я подскочила на кровати, сбросила случайно телефон с тумбочки, нагнулась, чтобы поднять этого вибрирующе-орущего монстра, и съехала на пол.

– А?! Что?! Я слушаю… – борясь со сном и бьющимся от внезапности сердцем, пробормотала я в трубку.

Стальной голос Михаила произнёс:

– Виктория, у вашего дома стоит служебная машина. Серый Форд с номерами 089. Приезжайте в офис, мы с экспертом ждём вас.

– Сейчас?!

– Немедленно.

Ещё не проснувшись толком, я забыла о необходимости брать вещи только из кучи «мышиного». Пытаясь продрать глаза, натянула всё немнущееся: узкие джинсы, водолазку, бархатный пиджак. Брызнула на лицо холодной воды. Вряд ли помогло. Чесанула взлохмаченные волосы. И в коридоре встала в первые попавшиеся туфли. Двенадцать ночи на дворе! Изверг! Гад яйцеголовый! Надеюсь, ему икается до потери пульса!

Позёвывающий водитель домчал меня по пустому городу быстро. Охранник не удивился, но тоже зевнул. Мои каблуки звонко цокали по мраморным плитам пустого, завязшего в тишине холла.

Стоп, – сказала я себе, – каблуки?!

Глянула на ноги. Похолодела. Мда, спросонья что только не случается: туфли были не только красными, но ещё и на шпильках – эдакие слегка не дозревшие лабутены. Чтоб меня! Подсознание устраивает провокации, чтобы удав передумал?! Прости, Даха! Но делать было уже нечего, до меня доносились мужские голоса из раскрытой двери приёмной. Я вспомнила слова Ричарда Гира из интервью про свои танцы в кино: «Я на самом деле плохой танцор, но актёр я хороший. Я просто притворился, что хорошо танцую». Ладно, будем учиться у лучших – притворюсь, что каблуки маленькие. Вдруг удав не заметит?

Заметил. Всё заметил. Снова его взгляд прилип к красным вызывающим туфлям, затем медленно пополз наверх, остановился на лице.

– Вы заставили себя ждать.

– Простите, обычно я в это время сплю, – проговорила я, замечая в углу в кресле сухонького пожилого мужчину.

Тот вежливо поздоровался и представился как Филипп Леонович Кюи. Я заволновалась, понимая, что передо мной сидит автор знаменитой методики, которую мы в университете изучали. Стало не по себе.

Михаил это заметил и усмехнулся. Повернул ноутбук экраном ко мне и нажал на «пробел».

– Начинаем.

– Бамбарбия кергуду, – сказал на экране Юрий Никулин в фильме «Кавказская пленница».

– Un jeu de mots ludique[2], – собралась я.

– «Если Вы не согласитесь, они Вас зарежут», – шутливо перевёл Шурику герой Фрунзика Мкартычана.

Удав вдруг улыбнулся. Я чуть не зависла от удивления, но перевела. И тут же на экране – новая сценка – из «Чародеев». Потом из «Служебного романа», из «Операции Ы», «Экипажа» про лётчиков. Сценки Михаил менял быстро, не давая мне привыкнуть к той или иной лексике. На «Афоне» я чуть не погорела – словарь сантехников не был моей сильной стороной, правда, сбилась я не потому. Просто удав рассмеялся вслед за профессором Кюи. И у меня случился разрыв шаблона – Даха говорила, что биг-босс никогда не смеётся. Я даже на мгновение забыла, что он удав, потому что в такой естественной эмоции Михаил выглядел ещё более привлекательным. Потом пошли фильмы французские – новые, старые, у меня аж в мозгу защёлкало. И, наконец, профессор сказал:

– Ну полноте, Михаил Валерьевич! Вы действительно нашли себе прекрасного переводчика. Категорически это подтверждаю. Не только слова доносит, но и эмоции.

Удав кивнул и, теряя всю свою сиюминутную человечность, заявил:

– Эмоции никого не интересуют. Ошибок много, Филипп Леонович?

– Пара лексических и один сюбжонктив[3]. Я бы сказал, что Виктория идеально справилась.

Михаил смерил меня взглядом с ног до головы и процедил:

– Нет, до идеала ей ещё далеко.

Я вспыхнула, понимая, что только мгновение удерживает меня от запуска степлером ему в голову. А шеф снова остановил взгляд на туфлях. Потом как ни в чём ни бывало поднял глаза:

– Мой ассистент и личный переводчик, Виктория, должен не только дважды-два переводить, но выглядеть соответствующе деловому характеру встречи. В любой момент времени. А это… – он поджал критически губы, глянув на брошь в виде красной птицы на лацкане моего пиджака, – это вопиющий кэжуал[4]. Если вы действительно хотите работать со мной и поехать в Париж, вы должны более тщательно, – стальной голос прозвучал так громко и жёстко, что им можно было сливочное масло ломтями нарезать и на бутерброд накладывать. – Вы обязаны гораздо более тщательно подходить к своему гардеробу. Больше я об этом напоминать вам не стану.

«Угу, в Париж поеду только в мешке с прорезями для глаз», – мысленно пообещала я, а вслух сказала, опустив ресницы:

– Да, вы правы, Михаил, я буду более аккуратна в дальнейшем.

Часы показывали половину третьего ночи. Положа руку на сердце, сейчас я бы пообещала ему что угодно, лишь бы отправиться спать.

– Водитель отвезёт вас домой, – сказал биг-босс. – Но помните: в восемь тридцать начинается ваш рабочий день. Я не терплю опозданий.

Садюга!

Лишь поднимаясь по лестнице на свой третий этаж, я вдруг осознала как реальность, а не как похожее на сон приключение со спасением Дахи от тирана, по которому плачет Трудовой кодекс: да ведь Михаил говорил мне о Париже! Он на самом деле не отрицает возможности того, что я поеду с ним во Францию! При мысли о стране моих детских грёз, трёх мушкетёров, Анжелики, элегантности, милых булочных и крошечных кондитерских с круглыми столиками на Монмартре, с белой Базиликой Сакре Кёр, с Эйфелевой башней, Елисейскими полями и Рождественскими ярмарками, во мне всё загорелось, словно кто-то внезапно зажёг огоньки на ёлке! Ах, Франция… Как я к тебе хочу! Но, Боже, я совершенно не готова ехать туда в трауре по моде и всем прочим оттенкам, кроме серого! Обо всех оттенках серого и связанных с этим доминантных играх уже сказано слишком много. В том числе лишнего.

* * *

Неделя выдалась тяжёлой. Во вторник мне хотелось спать. А когда я невыспавшаяся, у меня болит голова и хочется кого-нибудь убить. Не повезло двум карандашам. Даха делала большие, виноватые глаза и, пока никто не видел, подсовывала мне шоколадки из резерва Михаила. Но при этом я не допустила ни одного «косяка» и внешне сохраняла выдержку. К среде я поняла, что эмоции в жизни удава переключаются, как у биоробота, в зависимости от ситуации и усталости. На выбор: «сталелитейный пресс», «паровой каток» и «разгоню всех к чертям, дебилы!» В ассортименте этого античеловеколюба ещё были «уроды, недоумки, немощные, кретины, идиоты», но ни одного матерного слова. Весь мат зрел в душе сотрудников и обильно изливался в курилке, в столовой и после работы. Я – не исключение, хотя в целом к обсценной лексике отношусь не очень.

В этот день удав беззастенчиво уволил менеджера из Краснодара, кстати, отца троих детей, узнав, что тот написал инвесторам в Москву на него жалобу. Я слышала, как Михаил увольнял его по телефону с холодным: «Надо уметь работать. Жаловаться все умеют». К нам с Дахой в столовой присоединились ахающие девочки из отдела кадров. В маркетинге, оказывается, удав тоже выжил специалиста. За регулярные опоздания. Никакие уговоры и хорошие показатели на службе не помогли. Зато вроде бы Полина приложила руку с интригами.

– Вот как надо было, – шепнула я Дахе. – Опаздывать, жаловаться, тут такой размах для увольнения, а ты?!

Она в ответ лишь блым-блым глазами. И куда её боевой студенческий запал делся?! Удав загипнотизировал?! Эх… Ликёра дома в графинчике поубавилось, настроения у меня тоже. Кот как антистрессовая подушка был затискан до полусмерти, канарейка притихла. Бугенвиллия на окне, которую я забывала полить два дня кряду, поникла и уронила так долго ожидаемый мной розовый бутон. Так мне, фальшивой мыши, и надо!

В четверг вечером после выговора всем задействованным в организации корпоратива, я сцепила зубы и держалась с ещё бо́льшим трудом. Потом, в такси, после задержки до двадцати двух ноль-ноль в офисе из-за срочно понадобившегося перевода главы французской книги о бизнесе, я осознала, что размах мести графа Монте-Кристо по мне будет маловат и новой стиралки не хватит, чтобы окупить мои недельные страдания.

Даже если Даха улетит в субботу к Маню без помех, что уже вызывало сомнения, я заработаю на Михаиле в ближайшем будущем состояние. О да, у меня на руках моя часть трудового договора, и по нему плачет суд! Мне снился судья с молоточком, трудовая инспекция, налоговая и комиссия по правам человека из ООН, таскающие по очереди Михаила за шкирку и вытряхивающие из него пачки евро, долларов и рублей – всё ради меня. А суровый полицейский, толкающий удава передо мной на колени, требовал, чтобы тот извинился за ор и моё пострадавшее вместе со всеми достоинство.

Утром в пятницу я почувствовала себя старой тележкой и еле заставила своё Я натянуть тёмно-коричневый пиджак и юбку с учительской блузкой. Глядя в зеркале на зализанность и пучок волос, я поджала губы: как бы не вжиться в роль так, чтобы потом из неё не «выжиться». За неделю – ни строчки. Вдохновение даже до плинтуса не дотягивает, усталость, как после разгрузки угля. Похоже, этот сбор «матчасти» выйдет мне боком. В висках заныло: хоть бы не зря всё это!

* * *

Зеленоглазый удав почти всю пятницу вёл себя так, словно никто никуда не уходит. Робкий Дахин вопрос о подписи заявления проигнорировал. Кажется, ему нравилось, что теперь не одна, а две стройных блондинки встречают его в приёмной, хлопают ресницами, берут под козырёк при каждом его «надо было ещё вчера» и лезут из кожи вон, чтобы угодить. Даха могла бы уже и порасслабленнее лезть, но «горбатого могила исправит». Она старалась по привычке, потом страдала мне на ухо.

И, наконец, когда Михаил вышел из своего ледника на поздний обед, почти ужин, моё терпение лопнуло. Я заявила своей подруге-тетёхе:

– Всё. Хватит! Ты улетаешь завтра и точка. Даже если придётся выкрасть загранпаспорт из сейфа или сам сейф из офиса. Я на пинках тебя отсюда отправлю.

– Может, он сам всё-таки?.. – Даха сжала в руках приложение к договору с рекламным агентством.

Я показала ей кулак и решительно ворвалась в кабинет биг-босса. Подошла к сейфу и всмотрелась, пытаясь увидеть хоть какие-нибудь признаки выбранных клавиш. Чувствуя себя мисс Бонд и Матой Хари в одном флаконе, с замирающим сердцем я попробовала комбинацию из даты рождения удава, номера машины и цифр из его адреса. Тщетно. Телефонный номер? Нет. Домашний? Чёрт, снова нет.

«Думай, Вика, думай!»

Что-то толкнуло меня достать салфетку из тубы, чтобы на всякий случай протереть кнопочки на сейфе. В этот момент я услышала уверенный шаг Михаила в приёмной. И сбивчивый, но громкий вопрос Дахи:

– Почему вы так быстро вернулись? Вас Элла Борисовна просила заглянуть в бухгалтерию. Что-то срочное.

Меня пробило холодным потом, и я с салфеткой в руках метнулась к директорскому столу.

В мозгу мелькнуло с досадой: комедия, чёрт её побери! Дурная комедия, и я в главной роли… Дожилась. Удав вошёл в кабинет через секунду, и мне ничего не оставалось, как сделать вид, что я усердно протираю экран его ноутбука.

– Простите, я заметила, что тут пыль, – пролепетала я.

Михаил остановился рядом и, на удивление, ничего не сказал. Я тёрла дисплей, который действительно оказался не только пыльным, но и залапанным. И вдруг почувствовала напряжение в воздухе. Я оглянулась. Михаил смотрел на меня как-то… странно. Воздух застрял у меня в горле.

– Уже всё, теперь чисто, – выдавила я из себя и поспешила ретироваться.

– Спасибо, – вдруг раздалось мне в спину.

Первое за неделю. Хм…

Когда я выходила, удав приказал:

– Пригласите Дарью, Виктория. Я вызову вас через три минуты.

Моё сердце забилось в волнении. Что-то было не то. Может, у него видеонаблюдение, и он засёк мои жалкие шпионские попытки? Я застыла в колком ожидании почти у двери. Большие часы с белым циферблатом хладнокровно взирали на меня, колотя по нервам секундной стрелкой. Ровно три минуты прошло, и меня чуть не сбила с ног Даха, бледная, с вытаращенными глазами. В дрожащих руках загранпаспорт и подписанное заявление.

– Он… да. Ты иди, – шепнула она мне с таким видом, словно приглашала в газовую камеру.

И я шагнула. Час, ещё час под прикрытием, – твердила я себе, а хотелось уже сейчас устроить шоу!

Удав посмотрел на меня почти добро. По крайней мере, его красивое лицо выражало новый оттенок серого. Ну, как если бы на алюминий вдруг слегка упало солнце, но быстро спряталось.

– Подойдите, Виктория.

Я встала перед столом удава, чувствуя себя почти так же, как школьный хулиган, поджегший все мусорные вёдра в туалете и тем самым сорвавший контрольную по физике: то есть довольная, но вынужденная делать вид «я в это время старушке швабру подносил».

– Я никогда бы не взял вас, Виктория, после одной недели испытательного срока. Но обстоятельства вынуждают. И я вижу, что вы готовы стараться. Считайте, я дал вам шанс.

Он взглянул на меня так, будто ожидал, что я брошусь целовать ему руку со слезами благодарности и воплем: «Ах ты ж, батюшка-благодетель, отец-кормилец, благодарствуем сердечно!» Но я сдержанно кивнула:

– Спасибо. А Дарья?

– Сегодня её последний день работы. Далее вы сами по себе – никакой помощи от опытного сотрудника и подсказок. Дарья уезжает.

– Ясно.

Кажется, ему было мало скупых слов. А что, мне тоже знаком режим робота… Хотя очень хотелось повизжать и разгуляться.

– Это не пугает вас? – спросил Михаил. – Вы всё так же уверены, что справитесь?

– Не пугает. Я могу идти?

– Да. Презентация по новому продукту на французском должна быть готова к утру понедельника.

– Хорошо.

– Ещё чаю принесите.

Я кивнула и вышла. Дахи не было в приёмной, наверняка помчалась за расчётом в бухгалтерию. За окном стемнело как-то мгновенно. Я включила свет и осмотрелась. Что ж, первая часть Марлезонского балета удалась! Я стянула резинку с волос и встряхнула головой, чувствуя с удовольствием, как рассыпаются пряди по плечам. Свобода близка! И моя тоже. Михаил вышел из кабинета и с удивлением взглянул на меня. А я притворилась, что усиленно читаю почту. Он постоял пару секунд, словно хотел что-то сказать, но не произнёс ни слова и ушёл. К Элле Борисовне, видать, отец-кормилец. Мышь во мне сдохла в муках и рассыпалась в прах, а я позволила себе коварную улыбку в спину Михаилу: «Понедельник, о, как я удивлю тебя в понедельник, зеленоглазый удав!»

Глава 4

В ту же пятницу, вечером, ещё не верящая в свою свободу Даха устроила девичник. Я, Ниночка-косметолог, Маришка и Катюня собрались в её потрясающей коммуналке с пятиметровыми потолками, наполовину собранными чемоданами по углам, арочными окнами и осенью, спрятанной за шторами. На ковёр из Икеи была наброшена скатерть, на ней, будто на самобранке, быстро появился поднос с фруктами, цветные одноразовые тарелки, коробка с пирожными из «Итальянского квартала» и заказанная ароматная пицца. Хлопнула о дверной косяк пробка из-под шампанского, потянулся дымок из горлышка и пенная хмель с мускатным запахом выплеснулась в бокалы. С нашим дружным визгом начался пикник на ковре и раздача слонов.

– Девочки, Вика… у меня нет слов, что Вика для меня сделала! – чуть не плача, сказала Даха, поднявшись на колени на толстом ворсе. Бокал в её пальцах дрожал. – За дружбу! За всё! Вика, ты лучшая!