Война кланов. Охотник 2

– Почему вы здесь? – я оглядываюсь по сторонам. – Тетя, с тобой всё в порядке?

С кровати у окна смотрит тетя Маша, сухонькая, маленькая, с заострившимся носом. Капельница прозрачными шнурами уходит под покрывало. Тётя укоризненно покачивает головой. Вид её тщедушного тела в больничной палате отзывается тянущей болью в груди.

– Саша, зачем ты пришел? – говорит она.

– Я не мог тебя им оставить!

– Молодец! Мы любим сознательных охотников! – на спинку соседней кровати облокотился огромный человек. Форма туго обтягивает мощные плечи. Судя по звездочкам – прапорщик.

– Тетя твоя в поряде, о себе волнуйся! – сзади толкает плечом Жмырь.

– Я смотрю между вами осталась общая любовь и взаимопонимание, – кривится Голубев.

Прямая спина прислоняется к подоконнику, руки скрещены на груди. Тот же серый плащ, пристально смотрят стальные глаза, а на губах играет зловещая улыбка. Ни на миг не изменился с нашей встречи в общежитии, словно и не было всех прошедших дней. И никакой повязки на глазу – даже шрама не осталось.

И опять я бессилен что-либо сделать – рядом с ним лежит беспомощная тетя. Остается ждать развития событий. Хорошо еще, что слабость понемногу покидает тело, руки вновь наливаются силой, понемногу распрямляется сгорбившаяся спина. Я вижу, как шевелятся тетины губы.

Это она придает мне сил?

– Отдайте его мне, мигом на куски порву! – хмурится Жмырь.

– Скоро отдам, имей терпение! – металлическим голосом чеканит Голубев. – Пока скажи коридорным, пусть разойдутся по местам. Или три перевертня не справятся с двумя слабенькими охотниками?

– По местам! Общий сбор услышите! – Жмырь нехотя бросает команду в коридор.

Стоящие в коридоре люди ворчат в ответ, но не смеют ослушаться.

– Я вижу, что ты изменился с нашей последней встречи. Возмужал, получил опыт, набрался сил, – Голубев переводит взгляд с меня на лежащую тетю, та кивает в ответ. – Тогда хорошо, значит, будет веселее.

– Чего веселее-то? – не понимаю я. – Вы хотите оживить Волчьего Пастыря?

– О-о-о, – протягивает Голубев, – ты и про него знаешь? А что ты ещё знаешь, охотник?

Следователь отходит от окна, худощавая фигура закрывает от меня свет. Молчащий прапорщик встает рядом. Представители власти начинают неспешно снимать с себя верхнюю одежду. Я слегка отступаю к стене, не выпуская из поля зрения Жмыря. В плаще Голубева блестят какие-то проводки, когда он откидывает одежду на теткину кровать.

– Вот сейчас повеселимся! – Жмырь тоже скидывает рубашку, наружу вылезает разрисованное наколками тело. – Давненько когти на него чесались!

– Убей его!

Я не сразу понимаю, к кому обращены теткины слова. Жмырь тоже не сразу осознает это. Зато тут же соображает перевертень в погонах, и, не снимая одежды, сгибается.

– Саша, бей! – промелькнувшая красной черточкой игла впивается в глаз Жмыря.

Тетя сидит на кровати, худая рука возвращается после броска за другой иглой.

Дальнейшее смешивается в одну сплошную круговерть, красная пелена моментально кидается на глаза.

Режим охотника включен

Вы достигли максимального уровня

Время тормозит свой бег, и я вижу, как сквозь синеву наколок у Жмыря пробивается темно-серая шерсть.

Голубев оказывается за спиной прапорщика, хватает его голову и начинает отводить назад…

Тетя вынимает ещё одну иглу…

У Жмыря вырастаю зубы, мохнатой лапой вырывает иглу из глаза…

Цвиркает фонтанчик крови, смешанной с белковой жидкостью…

На красном жгутике повисает вылезший глаз…

Картина охватывается одним взглядом, и я начинаю действовать.

Скользящим движением ухожу вправо, под выбитый глаз, и с размаха бью в слюнявую челюсть. Слышится хруст челюсти, я тут же приседаю. Пропускают над собой лапищу с острыми когтями. Переход ещё не завершился, и перевертень двигается замедленно. Этих мгновений мне хватает.

 Из-за пазухи вылетают иглы. Клыки клацают возле уха.

Резкий отскок и тут же двигаюсь вперед. Игла втыкается во второй глаз оборотня, тот от боли запрокидывает голову. Тут же провожу апперкот в челюсть, так, что лязгают белеющие зубы, а пара клыков вылетает на протертый линолеум.

– Арррх, – захлебывается Жмырь, когда грузное тело заваливается назад. На стеклянный шкаф.

Мелкие осколки брызжут в стороны, звук падения звучит громовым раскатом.

– Тише, Саша! Иначе примчатся все остальные! – сзади раздается знакомый рык.

Такой же я слышал той злопамятной ночью, когда разобрал в нем слово «Беги».

Я вижу, как серый перевертень с белым пятном на лбу задирает голову другого оборотня. Тот самый ужасный оборотень, который постоянно попадался на пути и снился в кошмарах. Его лапищи охватывают челюсть перевертня, который силится вырваться из стальной хватки, на рыжеватой шерсти мотаются лохмотья милицейской одежды.

Я едва не расплачиваюсь за свою заминку, когда Жмырь вылетает из обломков шкафа. Лапищи бьют по воздуху в том месте, где я только что был. Танцевальным пируэтом я ухожу с линии атаки и оказываюсь сбоку.

Серое тело врезается в крашенную масляной краской больничную стену. Гремит и отлетает в сторону пружинная кровать. Жмырь снова бросается на меня…

Мощное тело пролетает мимо, когда третья игла впивается в сердце оборотня. Как мешок с мукой Жмырь валится возле Голубева, который ломает шею рыжеватому перевертню.

Бывший прапорщик извивается как угорь, пытается вырваться из стальных объятий серого перевертня. Верхние лапы оттягивают ломающие шею конечности, нижние царапают и бьют по полу.

У Жмыря моментально исчезает шерсть, из раны на сердце цедятся алые струи, тело изгибается в агонии. Я огибаю сражающихся перевертней и с размаху вбиваю медный стержень в запачканный кровью лоб. Обезображенный человек ещё пару раз дергается и затихает на полу.

– Помоги ему, Саша, – слышится тетин голос с кровати.

Я оглядываюсь на пару перевертней. Поломали бы они друг друга, а потом я бы убил победителя. Но враг моего врага – мой друг, поэтому я всаживаю иглу в сердце нижнего оборотня. Тот гулко ухает, лапищи скребут по полу, оторвавшись от стягивающих захватов и, после громкого хруста, голова начинает отделяться от туловища.  Последний рывок и на пол падает человеческая голова.

– Навыки не потерял, – раздается с кровати спокойный теткин голос.

– Такое не забывается, тетя Маша. Подайте плащ, пожалуйста! – отвечает Голубев-оборотень.

– Какой же он тяжелый! В карманах камни носишь? – тетя с оханьем протягивает одежду.

– Почти, сейчас эти камни поставлю на пять минут, и пусть потом их собирает воронье! – рычит Голубев, заводя небольшой будильник китайского производства. Корявые пальцы предназначены разрывать и ломать кости противника, поэтому с трудом управляются с мелкими деталями.

– Взрывчатка, что ли? – спрашивает тетка. – Тогда надо собираться, не следует в ночнушке по Шуе бегать, все-таки пожилая дама.

Сухонькая фигурка поднимается с кровати и вытаскивает из осколков стекла цветастый халат, тот самый, который мы собрали ей в дорогу.

Такие спокойные. Такие невозмутимые.

Словно зря я куда-то летел и напрасно переживал за тетю. Тётя и оборотень. Оборотень и тётя, деловитые, сосредоточенные. В голове также мутит. Пол покачивается под ногами.

– Может, вы объясните, что происходит? – я медленно смещаюсь к окну.

– Там они стоят, – Голубев кивает на улицу. – Никуда не делись, можешь помахать рукой.

Я так и делаю – открываю окно и машу рукой троице. Рука перехватывает брошенный арбалет, тетива оказалась взведена. Вижу, как кривится лицо Иваныча, всё-таки заговоренная медь даже в спокойном состоянии жжет ему руки. Стрела скользит в ложе, и я наставляю оружие на Голубева.

– Так что тут происходит? – на этот раз я стараюсь сделать голос более требовательным.

– Вы все-таки смогли его достать? – восхищенно ахает тетка, глядя на арбалет.

– Тетя, отойди от него! – приказываю я и чувствую, как снова накатывает слабость и больничная палата начинает вращаться, как центрифуга.

– Отойди, тетя Маша, дай мне ему все объяснить! – оборотень скользит в сторону. Прицел следует за ним.

– Саша, не стреляй. А ты, Володя, постарайся объяснить быстрее, а то скоро шарахнет! Судя по Сашке, она близко! – тетя запахивает халат.

– Я хочу тебя защитить, – рычит оборотень с пятном на лбу. – И всегда этого хотел невзирая ни на что.

– Но как же так? – я растерянно оглядываюсь на тетку, та кивает в ответ.

Ответить мне не успевают – дверь распахивается от мощного удара снаружи.

– Предатель! – шумом обвала в горах вырваются слова из огромной пасти. – Теперь я знаю, кто мешал нам захватить охотника.

– Так вот кто скребся за дверью, – скалится «Голубев».

Тетка, пятясь, отходит ко мне. Огромный черный оборотень на две головы возвышается над серым. Я чувствую, что теряю сознание. Я впиваюсь ногтями в ладони, до крови прикусываю губу, и боль слегка отрезвляет.

Это самый большой оборотень из всех виденных мной. Даже больше берендеев.

Я перевожу арбалет на ворвавшегося перевертня. Огромные лапы походят на стволы деревьев, когти по длине равняются хорошим ножам. Когда черный оборотень хрипло вздыхает и выпрямляется, то кажется, что половина палаты заполнилась одной этой тушей. В нашу палату заглядывают ещё перевертни…

– Не лезьте, они мои! – чернота рявкает в коридор, и любопытные морды тут же скрываются с глаз.

– Ты сначала через меня перейди! – рычит серый оборотень с пятном на лбу.

Голубев кажется мелкой дворняжкой перед черным догом, по объемам в два раза меньше, лапы тоньше, клыки короче. Но он не трусит, а меня накрывает волна первобытного ужаса. Руки и ноги мелко трясутся, арбалет ходит ходуном.

Я не знаю, в кого из них стрелять…

Один явно стремится меня защитить, второй же наоборот убить и растерзать. Тетя тихо шепчет над своим медальоном.  Я чувствую, как слабость спадает и отпускает мое тело.

В эту секунду черный оборотень бросается на «Голубева». Тот встречает нападающего прыжком и два мохнатых монстра встречаются в воздухе. Словно великан хлопает в ладоши – такой силы хлопок звучит в разгромленной палате. За счет массы черный оборотень придавливает к полу врага, но я вижу, как серая пасть кусает и рвет мышцы под черной шерстью.

– У нас осталось две минуты, – скороговоркой говорит тетя. – Отходим к окну, берендеи поймают.

– Тетя, тут заговоренная стрела, она может справиться с черным, – я показываю глазами на бьющего огромной лапой оборотня.

Лапища вздымается над «Голубевым», опускается со звучным шмяканьем, брызги крови летят в разные стороны, попадая на пол, стены, потолок. Серый оборотень вгрызается в шею черного и висит, болтаясь как собака на медведе, когда огромный перевертень поднимается во весь рост.

– Ррраахх! – черному оборотню удается разжать капкан, и он со всего маху впечатывает в стену «Голубева».

Глубокая отметина остается и на второй стене, когда черный великан повторяет свой удар. Из серого перевертень становится перепелесым благодаря облетевшей штукатурке. Тело ударяется о пол и остается лежать бездыханным. Черный оборотень наступает на поверженного противника и вскидывает голову к потолку.

Победному вою мешает очнувшийся оборотень. Окровавленная пасть сжимается на ноге с силой десятерых питбулей. Черный оборотень слегка пошатывается, но тут же принимается вбивать Голубева в пол. Рев и рычание звучат не переставая. Тяжеленные кувалды ломают кости, хруст и скулеж вырывается у серого оборотня из сжатой пасти.

– Минута, Саш! – эти слова выводят из прострации.

Я поднимаю арбалет, в прицел ловлю дергающуюся черную голову. Черному оборотню удается оторвать от ноги «Голубева» и впиться в серую глотку.

Серая фигура заслоняет черную от выстрела – никак не удается прицелиться. Арбалет кажется неподъемным, руки трясутся как в эпилептическом припадке. Как безвольную куклу черный оборотень отшвыривает прочь противника, тот бьется о стену и падает, неестественно выгнув колени.

– Держи, тварь! – я нажимаю на курок, но арбалет рвет вверх.

Стрела проходит мимо.

Я промазал!

Но почему? Я должен был это сделать, с четырех метров невозможно промахнуться!

– Ты не последняя кровь! Ты обманул меня, охотник! Умри!

Черный оборотень припадает к искореженному полу и прыжком пантеры бросается на нас. Тело само реагирует на бросок – я падаю на спину, краем глаза отмечаю, что тетя делает то же самое, и сдвоенным ударом ног мы перебрасываем тварь через себя.

Оборотень вылетает в оконный проем, полет сопровождается хрустом ломаемого дерева и звоном разбитого стекла. Истошный рев тут же перекрывает грохот выстрелов. Снизу стреляют берендеи, пули впиваются в черное тело, вырывают из него куски шерсти.

Я же от окна кидаюсь к слабо шевелившемуся оборотню. Тот медленно перекидывается в человека.

– Добей меня, я устал быть охотником… и перевертнем! – просят разбитые губы.

– Ты ещё можешь жить! – я пытаюсь приподнять тяжелое тело.

– Я не хочу, добей и уходи, иначе все взлетит на воздух, – шепчут губы.

С влагой на глазах я достаю четыре последние иглы. Он всё ещё оборотень, но шерсть уходит, втягивается под кожу. Две иглы погружаются в заплывшие глаза, одна входит в сердце. Когда я приставляю последнюю ко лбу, то услышу слова, введшие меня в ступор.

– Спасибо, сын!

Руку уже не остановить…

Лохматое тело изгибается дугой, вырывается из моих рук, прокатывается по обломкам шкафа и застывает. Я же остаюсь сидеть, ошарашенный услышанными словами. Перед смертью вряд ли будут лгать.

Переворачиваю его на спину…

Передо мной лежит отец…

Поседевший, израненный, окровавленный, мертвый…

Как же так?

В голове пустота…

Перестаю осознавать, кто я и где нахожусь. Снова накрывает слабость. Выстрелы за окном стихают. Раздаются далекие крики.

Женщина что-то кричит мне в лицо, сухонькие руки трясут за плечи.

 Колоколом гудит в пустоте: «Спасибо, сын!»

Очень много крови, хотя и больничная палата, но крови очень много. Это неправильно…

Три трупа… Что в моей руке? На вытертый линолеум с глухим стуком падает арбалет.

В разбитое окно я вижу уходящего зверя. Фигура, покрытая черной шерстью, размывается на крышах, крытых рубероидом. В закатных лучах зверь скрывается за раскидистой липой и пропадает из виду.

Как я мог промахнуться?

Пятое задание провалено

Хотите начать сначала?

 Горным обвалом грохочет в пустоте: «Спасибо, сын!»

– Саша, нужно уходить! Да очнись же ты! – слова женщины проникают сквозь вату окружающей реальности.

Режет ухо дикий визг медсестры и следом слышится шлепок тела, ушедшего в бессознательную черноту.

Кровь блестит на стенах, потолке, моих руках… В палату заглядывают любопытные пациенты. Больше криков. Одного пациента тошнит на пороге, по крайней мере он согнулся…

Раскатывается громом в пустоте: «Спасибо, сын!»

Женщина выдергивает из косяка какую-то багровую деталь и захлопывает дверь. Спинка стула втыкается под ручку. Поднимает какую-то тряпку с окровавленного линолеума…

Отец… с четырьмя иглами…

– Очнись! Прыгай в окно! – женщина подталкивает кулачком в спину.

Оскальзываюсь на луже, и в меня упирается насмешливый взгляд мертвых глаз. На обнаженном плече ещё виден обрывок погона, две прапорщицкие звездочки. Локоть скользит по темнеющей алой кляксе.

– Вставай же, увалень!

Торчащие щепки рамы, осколки стекла на подоконнике. Снизу трое мужчин ожидающе смотрят на нас…

Гремит пушечным выстрелом в пустоте: «Спасибо, сын!»

Гулко бухает в дверь, в пятно крови шлепается щепка, в образовавшейся щели дергается лезвие пожарного топора…

Закатные краски окрашивают в кровавый цвет, деревья, кусты, здания. Они брызжут в больничную палату, расплескиваются по лежащим телам…

– Прыгай же! – раскинув руки, я шагаю с четвертого этажа.

Раскалывается небо на куски: «Спасибо, сын!»

Подхватывают сильные руки, носком правой ноги бьюсь о твёрдую землю…

– Ловите! – крепыш с короткой стрижкой хватает какой-то предмет сверху и шипит от боли.

Падает сухонькая женщина, её ловит здоровенный мужик. Я безучастно взираю на происходящее…

– Сейчас будет взрыв, бежим! – взвизгивает женщина.

Парни подхватывают мое тело, я болтаюсь как в детстве – между мамой и папой. Женщина с мужчиной бегут рядом.

– Вон они!!! – раздается дикий рев сверху, и тут же взрывная волна швыряет нас на землю…

В голове кузнечным молотом Гермеса бухают два слова: «Спасибо, сын!»

Ребята подхватывают меня под руки и тащат вперед, сзади раздаются крики ужаса и боли…

Мы мучительно долго бежим по твердому асфальту, пока не подскакиваем к машине, что скрывалась под развесистым дубом. Какие-то вещи падаюсь в багажник.

В машину…

Мотор заводится. За рулем молодой парень в тельняшке…

– В Медвежье! И побыстрее! – рычит грузный мужчина, не отрываясь от зеркала заднего вида.

– Ты как? – спрашивает суховатая женщина.

– Вы кто? – спрашиваю я в ответ.

– Похоже, наш великий герой чокнулся! – говорит крепыш.

– После такого взрыва недолго поймать контузию! – авторитетно заявляет солдат за рулем. – У нас в учебке, когда рядом граната упала, три солдата неделю в себя приходили. А это вы взрыв устроили?

– Нет, что ты, там произошла утечка газа, а мы постреляли от радости, что вот эта милая женщина так быстро поправилась! – произносит грузный мужчина.

Падает волна цунами в пустоту: «Спасибо, сын!»

– Почему он меня сыном назвал? – спрашиваю я у женщины.

– Да потому что это твой отец, и он всегда оказывался рядом в трудную минуту. А я так и не смогла угадать, что это он. Эх, Сашка, как же слабы порой бывают люди! – женщина подпирает ладошкой щеку и отворачивается к окну…

Извергнулся вулкан и в его вое раздалось: «Спасибо, сын!»

Вокруг люди, но в то же время я так одинок. Ощущаю себя маленьким, меньше личинки колорадского жука на бескрайнем картофельном поле, а на меня катятся огромные шары. Сталкиваются с грохотом над головой и плывут дальше, большие, задумчивые. За ними следующие, и нет им конца и края…

Мимо проносятся деревеньки, поля, посадки. Солдат довозит нас до деревни, возле которой на дороге торчит указатель «Медвежье».

Проплывают мимо несколько домов, мы подъезжаем к тому, на коньке которого красуется разноцветный дракон…

Радостно визжит симпатичная девушка, выбежавшая из соседнего дома. Она кидается темноволосому парню на шею. Тот обнимает её, шепчет что-то ласковое…

 Солдат уезжает, оставив нас посреди улицы, я провожаю машину взглядом.

Женщина усаживает меня на лавочку у забора. Грузный мужчина уходит вдоль по улице, а влюбленная парочка отправляется в соседний дом. Кто-то ещё на меня смотрит… Кто-то знакомый и очень близкий… Чей-то навязчивый взгляд я ощущаю кожей…

Дракон? Вряд ли. Кто-то живой…

Не враг…

– Любовь, что же поделаешь? – обращается ко мне крепыш.

– А кто это? – спрашиваю я вместо ответа. – И ты кто такой?

– Всё понял! Не волнуйся, сиди и дыши воздухом! Сейчас вернется Михалыч! – парень отходит к дому с драконом.

Облака на горизонте скрывают солнце, и небо превращается в голландский сыр. Грязными полосками чернеют узкие тучи. С другого края надвигается темнеющий полог ночи, угрожающий раскидать по небосклону серебристые точки далёких звезд…

Пропавший куда-то грузный мужчина подъезжает на сиреневой «девятке».

– Мария, сажай Сашку назад!

– Саша, аккуратнее! Пригни голову. Михалыч, ты уж сильно-то не гони! – женщина садится на переднее сиденье.

Её глаза встревожено смотрят на меня. Я не понимаю этого взгляда – вроде все было нормально. В зеркало заднего вида я вижу озадаченные глаза водителя.

«Спасибо, сын!» – раздаются в голове слова и проходят разрядом тока по телу.

Мы подъезжаем к дому. Я не узнаю местности, кругом всё незнакомое, но где-то в глубине мозга ноет чувство дежа-вю, словно я здесь уже был. В двухстах метрах от нас чернеет большой сгоревший дом, потемневшая церковная маковка с покосившимся крестом лежит возле арматурного забора. Я вылезаю наружу, осматриваюсь по сторонам.

– Саша, к тебе парень приезжал! – зовет меня какая-то рыжеволосая женщина из-за соседнего забора. – Подъехал на «буханке», я ему и сказала, что ты пропал вслед за Марией. Мария?

Глаза женщины округляются, когда она видит мою спутницу. Та вылезает из машины и приветственно кивает в ответ. Возле ног рыжеволосой жмется черно-белый пес, он жалобно скулит, однако не покидает свою хозяйку. Из машины вылезает водитель и проходит вслед за нами, женщина провожает его фигуру испуганным взглядом.

– Здравствуй, Наталья. Чего ты рот открыла, словно привидение увидела? – спрашивает спутница, пока развязывает шнурок на калитке.

– Так ты же вся перебитая была, тебя же на «Скорой»…

– Ну и что, что на «Скорой»? В больнице палата взорвалась, – соседка ахает. – Да, сказали, что какой-то аппарат рванул… Ладно, позже все расскажу. Устали мы с дороги, и Сашка ещё помогал вытаскивать из-под обломков раненных.

Я осматриваю себя – на теле болтается рваная одежда, краснеют пятна засохшей крови… Помогал вытаскивать раненных?

Оттуда я и услышал: «Спасибо, сын»?

Спутница кивает на дом. Мужчина подталкивает меня ко входу. В прихожей меня мотает так, что я едва не влетаю в белоснежный бок русской печи. Хорошо, что крепкая рука поддерживает за шиворот…

– Сейчас, Саша, сейчас, – воркует женщина.

Тело становится ватным и неуклюжим, в висок бьется фраза: «Спасибо, сын!» Холодная вода плещет мне в лицо, жесткая ладонь проходится по лбу, носу, щекам. Вафельное полотенце царапает квадратиками, и на нем остается черно-бурая грязь.

Кровь пополам с пылью.

Вода пополам с грязью.

Волосы слипаются и лезут в глаза. Женщина подводит меня к кровати, и я без лишних указаний падаю на разноцветное одеяло.

«Спасибо, сын!» – последнее, что я слышу перед тем, как очутиться в лесу.

Я уже видел эту поляну и эту землянку…

Ели окружают поляну непроходимой стеной, возле небольшого костра лежит мертвый старик. На морщинистой коже лица играют отблески огня. Судя по торчащему изо лба стержню арбалетной стрелы – он вряд ли имел шансы выжить. Я подхожу ближе – можно не прятаться, волчий вой раздается ещё далеко, успею выдернуть стрелу.

Кто ты? Ответь мне!!! Услышь меня.

Медная игла сама запрыгивает мне в ладонь, когда я слышу шорох. Шорох доносится из землянки. Я нагибаюсь над трупом и выдергиваю арбалетный болт. Движения проходят на автомате, и арбалет взводится за секунду.

Такой же болт был у меня, когда я выстрелил в черного оборотня! И арбалет тот же самый!

Шорох повторяется, краем глаза я замечаю движение и метаю иглу в сторону землянки. Вот же блин, едва не попадаю в ребенка! Игла втыкается в деревянное перекрытие над головой темноволосой, чумазой малышки. Дите, только-только научившееся ползать, вылезает наружу и тянет ко мне пухлые ручки. Обед Волчьего Пастыря? Эта падаль захотела сладенького? Если бы мог, то убил бы его ещё раз.

Грязное личико куксится, ещё чуть-чуть и она заплачет. То, что это она, я понимаю по розовому платьишку, недавно бывшему как у куклы, а теперь перепачканному и в прорехах. Волчий вой приближается, нужно бежать, но как оставить ребенка? Я подхватываю девочку на руки и отбегаю к краю поляны. Арбалет прыгает в перевязь на спине, и в это время я чувствую дикую боль в правой руке, словно кожу сжимают маленькие кусачки.

Ребенок-оборотень? До этого мне попадались только взрослые особи. Что там говорил Иваныч – они становятся оборотнями по праву рождения?

Этот темноволосый ангелок рвет кожу на плече и оскаленным ротиком тянется к моей шее, к артерии. Я от неожиданности роняю «девочку» – она долетает до земли черным чертенком и тут же кидается на мою ногу. Больше похожа на черную лохматую дворняжку. Раздается треск платьица, из моей руки вырывается фонтанчик крови. Перевертень в миниатюре! Я успеваю отбросить её прочь и выхватываю арбалет. Истошно вереща, оборотенок переворачивается в воздухе и на землю падает уже ребенок. В прицеле виден грязный лобик, ясные карие глазки и стекающая с губ кровь.

Моя кровь!

Ребенок начинает хныкать и снова тянет ко мне ручки. Мой палец дрожит на курке, но я не в силах нажать. Перед глазами встает мой Сашка – ведь он примерно такого же возраста! Я опускаю взгляд на рану, она потемнела по краям прокуса – я заражен!

Темноволосая девочка плачет, а я не могу нажать. Я вытаскиваю медное «яблочко» – заветное, то самое, что осталось после смерти Александра, моего напарника. Однако вспоминаю, что тогда Ольга с Сашкой останутся одни, и никто им не поможет.