Женщины Цезаря

Требеллий облизал губы, с отчаянием взглянул на Катула, Гортензия, Пизона, потом на стоявшего вдалеке с равнодушным видом великого понтифика Метелла Пия, который некогда гордился своей принадлежностью к boni, но со времени возвращения из Испании четыре года назад – стал совсем другим человеком, спокойным, смирившимся. И все же именно к Метеллу Пию обратился Требеллий.

– Великий понтифик, что я должен сделать? – крикнул он.

– Плебс выразил свое мнение по данному вопросу, Луций Требеллий, – ответил Метелл Пий ясным, громким голосом, совсем не заикаясь. – Сними свое вето. Плебс велит тебе это сделать.

– Я снимаю свое вето, – объявил Требеллий, резко повернулся на пятках и отошел на дальний конец платформы ростры.

Но, подробно рассказав о своем законопроекте, Габиний, казалось, не торопился утвердить его. Сначала он предоставил слово Катулу, потом Гортензию.

– А ведь умен, – сказал Цицерон, немного растерявшись оттого, что никто не попросил выступить его самого. – Послушай Гортензия! Позавчера в сенате он заявил, что умрет, но не допустит больше ни одного специального назначения с неограниченным империем! Сегодня он все еще против специального назначения с неограниченным империем, но если Рим так настаивает на создании этого зверя, то его поводок следует дать в руки Помпею, и никому другому. Это определенно показывает нам, в какую сторону дует ветер на Форуме, не так ли?

Ну разумеется, направление ветра определилось. В заключение Помпей пролил несколько слезинок. Раз Рим настаивает, он, так и быть, возложит на свои плечи новый груз, хотя исход может быть и летальным. После этого Габиний без голосования распустил собрание. Однако плебейский трибун Росций Отон взял слово. Сердитый, разочарованный, жаждущий убить весь плебс, он вышел на край ростры, взметнул кулак, затем очень медленно выпрямил безымянный палец и покрутил им.

– Засунь его себе в задницу, плебс! – засмеялся Цицерон, которого развеселил этот бессмысленный жест.

– Значит, ты даешь плебсу день для раздумий? – спросил он Габиния, когда коллегия спустилась с ростры.

– Я сделаю все в точности как положено.

– Сколько законопроектов?

– Один – общий, второй – передающий командование Гнею Помпею, и третий – сроки и детали операции.

Цицерон взял Габиния под руку и пошел с ним:

– Мне понравился маленький экспромт в конце речи Катула, а тебе? Ну, когда Катул спросил, кем плебс заменит Магна, если его убьют.

Габиний сложился пополам от смеха:

– И они все выкрикнули в один голос: «Тобой, Катул, тобой, и больше никем!»

– Бедный Катул! Ветеран битвы, продолжавшейся час в тени Квиринала.

– Он добился своего, – заметил Габиний.

– Его поимели, – сказал Цицерон. – Трудно быть задницей. Приходится все время держать под контролем анальное отверстие.

В результате Помпей получил даже больше, чем просил Габиний. Его империй был распространен на море и на пятьдесят миль вглубь по всему побережью, а это означало, что полномочия Помпея превосходили полномочия любого провинциального наместника и даже лиц со специальным назначением, таких как Метелл Козленок на Крите и Лукулл в его войне против двух царей. Чтобы отнять у Гнея Помпея Магна командование, нужно было отменить плебесцит. Он будет иметь пятьсот кораблей за счет Рима и еще столько, сколько захочет, реквизировав их в прибрежных городах и государствах. Ему придают пятитысячную кавалерию. С ним отбывают двадцать четыре легата в статусе пропретора, назначенные по его выбору, и два квестора. Ему предоставят сто сорок четыре миллиона сестерциев из казны единовременно и еще дополнительные суммы, когда таковые понадобятся. Короче, плебс дал Помпею такие полномочия, каких не получал еще никто.

Но, следует отдать Помпею должное, он не тратил времени понапрасну, выставляя грудь колесом и хвастаясь своей победой перед народом, как это делали Катул и Пизон. Он очень торопился приступить к выполнению задания, которое уже обдумал до последней детали. И если Помпею требовалось дополнительное свидетельство народной веры в его способность навсегда покончить с пиратами, то он мог гордиться: в день принятия lex Gabinia цена на зерно в Риме упала.

К удивлению некоторых, Помпей не взял легатами двух старых своих помощников в Испании – Афрания и Петрея. Он попытался успокоить boni, выбрав безупречных людей: Сизенну и Варрона, двух Манлиев Торкватов, Лентула Марцеллина и младшего из двух сводных братьев своей жены Муции Терции, Метелла Непота. Но самые важные обязанности Помпей поручил своим ручным цензорам Попликоле и Лентулу Клодиану. Попликолу он отправил на Тирренское море, а Лентула Клодиана – на Адриатическое. Между ними лежала надежно защищенная безопасная Италия.

Помпей разделил Срединное море на тринадцать секторов, и каждый сектор получил своего начальника с помощником, собственные флот, войска, деньги. И на этот раз не будет неподчинения. Ни один из его легатов не посмеет проявлять инициативу.

– Аравсиона не допущу, – твердо объявил Помпей в своей командирской палатке, когда его легаты собрались перед началом масштабных действий. – Если хоть один из вас даже пукнет в направлении, не указанном мною лично, я отрежу ослушнику яйца и отошлю его на рынок евнухов в Александрию. – Помпей говорил вполне серьезно. – Мой империй неограничен. Следовательно, я могу делать что хочу. У всех вас будут письменные приказы, настолько подробные и полные, что вам не придется самостоятельно определять даже блюда на свой послезавтрашний обед. И вы будете делать то, что вам велят. Иначе ваш визг услышат при дворе царя Птолемея. Понятно?

– Может, он выражается не очень изящно, – сказал Варрон своему коллеге-литератору Сизенне, – но убеждать умеет.

– У меня перед глазами образ всемогущего аристократа-кастрата вроде Лентула Марцеллина, выводящего трели ради удовольствия царя Птолемея Авлета в Александрии, – мечтательно проговорил Сизенна.

Оба расхохотались над этой шуткой.

Однако сама кампания была нешуточным делом. Она разворачивалась с потрясающей скоростью и абсолютной эффективностью именно так, как и планировал Помпей. И ни один из его легатов не посмел предпринять что-либо сверх написанного в приказе. Если действия Помпея в Африке в союзе с Суллой поразили всех, то нынешняя кампания совершенно затмила ту.

Помпей начал с западного края Срединного моря, которое римляне называли Нашим. Флотам, войскам и – сверх того – легатам он поручил патрулировать воды и гнать, словно метлой, ничего не понимающих, беспомощных пиратов. Каждый раз, когда какой-нибудь пиратский отряд пытался найти укрытие на африканском, галльском, испанском или лигурийском побережьях, ему не удавалось даже причалить, потому что там его уже поджидал легат Помпея. Назначенный, но еще не вступивший в должность наместник обеих Галлий, консул Пизон, издал указы, согласно которым ни одна провинция не имела права оказывать Помпею помощь. Это означало, что легату в этом секторе моря, Помпонию, приходилось сражаться в одиночку, чтобы добиться результата. Но Пизон тоже потерпел поражение, когда Габиний пригрозил выгнать его из провинций, если он не прекратит саботаж. Долги Пизона росли с пугающей быстротой. Ему были необходимы Галлии, чтобы возместить убытки, поэтому он отступил.

Сам Помпей «подметал» море с запада на восток, подгадав свой визит в Рим таким образом, чтобы он совпал с действиями Габиния против Пизона. Магн выглядел еще великолепнее, когда публично уговаривал Габиния не быть «таким жестоким».

– Какой позер! – добродушно воскликнул Цезарь, обращаясь к матери.

Но Аврелию не интересовали дела на Форуме.

– Я должна поговорить с тобой, Цезарь, – начала она, усаживаясь в свое любимое кресло в его таблинии.

Цезарь подавил вздох, сразу став серьезным:

– О чем?

– О Сервилии.

– Не о чем говорить, мама.

– Ты упоминал о Сервилии в разговоре с Крассом? – спросила мать.

Цезарь нахмурился:

– С Крассом? Нет, конечно.

– Тогда почему Тертулла приходила ко мне, чтобы что-то выудить? А она приходила вчера. – Аврелия засмеялась. – Я не знаю женщины более способной добывать сведения! Думаю, это ее сабинские корни. Но трудно ловить рыбу на холмах. Это под силу только самому искусному рыбаку.

– Клянусь, мама, я ничего не говорил.

– Красс что-то заподозрил и поделился своими подозрениями с женой. Я так понимаю, ты все еще предпочитаешь сохранять вашу связь в тайне? С намерением возобновить ее после рождения ребенка?

– Именно.

– Тогда я посоветовала бы тебе, Цезарь, втереть очки Крассу. Я ничего не имею против этого человека и его жены-сабинянки. Но слухи должны где-то начинаться, и это начало.

Цезарь нахмурился еще больше.

– О, эти слухи! Меня не очень тревожит огласка, мама, но я не питаю вражды к бедняге Силану, и было бы намного лучше, если бы наши дети ничего не знали о сложившейся ситуации. Похоже, отцовство Силана не будет поставлено под сомнение. Силан и я – оба светловолосые, а Сервилия – брюнетка. Поэтому ребенок может быть похож как на Силана, так и на меня, если, конечно, не пойдет в мать.

– Правильно. И я согласна с тобой. Но я бы хотела, Цезарь, чтобы ты выбрал другую женщину, не Сервилию.

– Я уже выбрал. Сервилия сейчас слишком пополнела, а это доставляет неудобство.

– Ты имеешь в виду жену Катона?

Цезарь застонал:

– Жена Катона! Да с ней скука безмерная!

– Она была вынуждена стать такой, чтобы выжить в той семье.

Он положил руки перед собой на стол, приняв вдруг деловой вид:

– Ладно, мама, что ты предлагаешь?

– Думаю, ты должен снова жениться.

– Я не хочу снова жениться.

– Знаю! Но это лучший способ втереть всем очки. Если слухи поползут, следует пустить новый слух, который погасит прежние.

– Хорошо, я женюсь.

– У тебя есть на примете женщина, на которой ты хотел бы жениться?

– Ни одной, мама. Я – глина в твоих руках.

Это ей очень понравилось.

– Отлично!

– Назови ее.

– Помпея Сулла.

– О боги, нет! – ахнул он. – Любую, только не ее!

– Чушь! Помпея Сулла – идеальный вариант.

– Голова Помпеи Суллы до того пуста, что ее можно использовать как коробочку для игральных костей, – процедил Цезарь сквозь зубы. – Не говоря уже о том, что она любит тратить деньги, ленива и монументально глупа.

– Идеальная жена, – возразила Аврелия. – Твои развлечения не будут ее волновать. Она не сможет сложить два и два. А ее собственного состояния хватит, чтобы удовлетворить все ее потребности. Кроме того, она – твоя двоюродная племянница, дочь Корнелии Суллы и внучка диктатора Суллы, а Помпеи Руфы – более респектабельная ветвь пиценской семьи, нежели ветвь Магна. К тому же она не первой молодости – я не посоветовала бы тебе неопытную жену.

– Я бы такую и не взял, – угрюмо буркнул Цезарь. – У нее есть дети?

– Нет, хотя ее брак с Гаем Сервилием Ватией продолжался три года. Заметь, я не думаю, что Гай Ватия был таким уж хорошим мужем. Его отец – старший брат Ватии Исаврийского, если ты забыл, – умер слишком молодым для сенаторского возраста. Все, на что оказался способен сын, – это получить должность консула-суффекта. То, что он умер, не успев вступить в должность, типично для его карьеры. С другой стороны, Помпея Сулла – вдова, а это приличнее, чем разведенная женщина.

Аврелия заметила, что эта идея привлекла внимание сына, и замолчала, чтобы излишней болтовней не испортить достигнутого. Мнение высказано, растение она посадила, теперь пусть Цезарь сам ухаживает за ним.

– Сколько ей лет? – медленно произнес он.

– Двадцать два, кажется.

– А Мамерк и Корнелия Сулла одобрят? Не говоря уж о Квинте Помпее Руфе, ее сводном брате, и Квинте Помпее Руфе, ее родном брате.

– Как раз Мамерк и Корнелия Сулла спрашивали у меня, не захочешь ли ты жениться на ней. Вот таким образом эта мысль пришла мне в голову, – сказала Аврелия. – Что касается ее братьев, то родной брат еще слишком мал, чтобы серьезно говорить с ним о браке сестры, а сводный – боится только одного: что Мамерк вернет ее домой к нему, а не к Корнелии Сулле.

Цезарь засмеялся, но как-то невесело.

– Я вижу, вся семья набросилась на меня! – Он посерьезнел. – Но, мама, я не думаю, что молодая птичка, такая экзотичная, как Помпея Сулла, согласится жить в квартире на первом этаже, в самом центре Субуры. Для тебя это будет тяжелым испытанием. Циннилла была тебе как дочь. Она бы никогда не оспорила твоего права управлять этим курятником, доживи она хоть до ста лет. Но у дочери Корнелии Суллы могут быть великие планы.

– Обо мне не беспокойся, Цезарь, – ответила довольная Аврелия, поднимаясь с кресла. Он все-таки женится! – Помпея Сулла будет делать то, что ей скажут. Она стерпит и меня, и мою квартиру.

Вот так Гай Юлий Цезарь приобрел себе вторую жену – внучку Суллы. Свадьба была скромная, присутствовали только самые близкие. Праздновали в доме Мамерка на Палатине. Все были рады, особенно сводный брат невесты, избавившийся от ужаса иметь ее в своем доме.

Помпея Сулла была очень красива, по мнению всего Рима. И Цезарь (отнюдь не пылкий молодожен) решил, что Рим прав. Глаза ярко-зеленые, волосы темно-рыжие. Некий компромисс между золотистой мастью Суллы и морковной – Помпеев Руфов. Лицо – классический овал, тонкая кость, фигура хорошая, рост приемлемый. Но в красивых глазах цвета свежей травы – ни искорки ума, а лоб и щеки гладки и неподвижны, словно отполированный мрамор. «Пусто. Сдается внаем», – думал Цезарь, пока нес ее на руках в окружении веселых гостей всю дорогу от Палатина до квартиры его матери в Субуре, делая вид, что его ноша значительно легче, чем на самом деле. Цезарь не обязан был тащить ее всю дорогу. Ему полагалось лишь перенести жену через порог ее нового дома. Но ведь Цезарь – не такой, как все. Ему необходимо показать, что он лучше всех в этом мире. А это требовало от него подвига, демонстрации огромной силы, какой не заподозришь в его стройной фигуре.

Конечно, поведение Цезаря произвело впечатление на Помпею, которая хихикала, ворковала и бросала под ноги Цезарю лепестки роз. В брачную ночь титанического подвига не потребовалось. Помпея принадлежала к тому типу женщин, которые считают, что следует лежать на спине, раздвинув ноги, – и пусть случится то, что должно. Да, конечно, груди у нее хороши, равно как и темно-рыжие заросли внизу живота – Цезарь такого еще не видел! Но она была сухая. Не испытывала благодарности, и это, думал Цезарь, даже Атилию ставило выше ее, хотя та была серым, плоскогрудым существом, иссушенным пятью годами брака с ужасным молодым Катоном.

– Хочешь сельдерея? – спросил он Помпею, приподнявшись на локте, чтобы посмотреть на нее.

Она захлопала своими неправдоподобно длинными темными ресницами и неуверенно переспросила:

– Сельдерея?

– Пожуешь, пока я тружусь, – сказал он. – Тебе будет чем заняться, а я послушаю, как ты жуешь.

Помпея хихикнула. Один влюбленный в нее юноша однажды сказал ей, что это хихиканье – самый приятный звук на свете, похожий на звон воды, бегущей над драгоценными камнями на дне маленького ручья.

– Глупый! – проворковала она.

И он упал, но не на нее.

– Ты абсолютно права, – сказал Цезарь. – Я действительно глупый.

А утром сообщил своей матери:

– Не жди, что я часто буду бывать здесь, мама.

– О дорогой, – спокойно отозвалась Аврелия, – даже так?

– Я скорее займусь самообслуживанием! – гневно выкрикнул он и исчез, прежде чем успел получить выговор за вульгарность.

Быть куратором Аппиевой дороги, понял Цезарь, – значит рисковать своим кошельком больше, чем он предполагал, несмотря на предупреждение матери. Длинная дорога, соединяющая Рим с Брундизием, настоятельно требовала большого ремонта, поскольку ее никогда не поддерживали в надлежащем порядке. По ней шагали бесчисленные армии и грохотали колеса бесконечных обозов. Она была такой древней, что ее уже воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Особенно в плохом состоянии дорога была за Капуей.

Квесторы казначейства этого года проявляли удивительную благожелательность, несмотря на то что среди них был молодой Цепион, чья связь с Катоном и boni заставляла Цезаря предполагать, что ему придется постоянно сражаться за фонды. Фонды поступали регулярно, но их все равно не хватало. Поэтому, когда стоимость строительства мостов и нового покрытия превысила государственное финансирование, Цезарь внес свои деньги. В этом не было ничего необычного. Подобная должность в Риме всегда предполагала личные вложения.

Работа, конечно, Цезарю нравилась. Поэтому он надзирал за всем и решал все инженерные задачи. После женитьбы он очень редко бывал в Риме. Естественно, Цезарь следил за успехами Помпея в его легендарной кампании против пиратов и вынужден был признать, что сам он не смог бы справиться лучше. Цезарь даже одобрил милосердие Помпея, когда тот расселил тысячи своих пленников в покинутых городах в глубине страны, подальше от разворачивающихся вдоль киликийского побережья военных действий. Помпей Магн сделал все правильно: он проследил, чтобы его друг и секретарь Варрон был награжден морским венком, чтобы ни один легат не смог взять себе больше трофеев, чем положено, и казначейство значительно обогатилось. Помпей блестяще овладел неприступной крепостью Коракесия, подкупив часть гарнизона. И когда твердыня пала, ни один оставшийся в живых пират не заблуждался относительно того, кто теперь является властелином Срединного моря. Отныне оно воистину сделалось для Рима Mare Nostrum – Нашим морем. Кампания продолжилась на Эвксинском море. И здесь тоже Помпей гнал пиратов. Мегадат и его ящероподобный близнец Фарнак были казнены. Теперь Рим получил свой запас зерна, и больше ничто ему не угрожало.

Только с Критом Помпею не повезло – из-за Метелла Козленка, который наотрез отказался подчиниться неограниченному империю выскочки. Метелл пренебрежительно отнесся к легату Помпея Луцию Октавию, когда тот прибыл, чтобы уладить конфликт. Метелла также посчитали причиной фатального удара, который случился у Луция Корнелия Сизенны. Хотя Помпей имел право сместить Метелла, это означало бы начало войны против него самого, как ясно дал понять Метелл. Поэтому Помпей поступил разумно: оставил Крит Метеллу и тем самым молчаливо согласился отдать небольшую долю славы несгибаемому внуку Метелла Македонского. Ибо кампания против пиратов служила, как говорил Помпей Цезарю, просто для разогрева. Разминка перед более важным делом.

Итак, Помпей не собирался возвращаться в Рим. Всю зиму он провел в провинции Азия – занимался наведением в ней порядка и готовил ее к появлению новой волны откупщиков, получивших полномочия от его цензоров. Конечно, Помпею не требовалось возвращаться в Рим, и он предпочитал находиться где-нибудь в другом месте. У него имелся еще один доверенный плебейский трибун, чтобы заменить уходящего в отставку Авла Габиния, – фактически даже два. Один – Гай Меммий, сын его сестры и ее первого мужа, того самого Гая Меммия, который погиб в Испании на службе у Помпея во время войны с Серторием. Другого звали Гай Манилий. Из этих двоих он был более способным и выполнял самое трудное задание: получить для Помпея специальное назначение, чтобы вести войну против царей Митридата и Тиграна.

Цезарь, предпочитавший оставаться в декабре-январе в Риме, считал, что это задание легче того, что было у Авла Габиния, – просто потому, что Помпей решительно подавил сенаторскую оппозицию, разгромив пиратов за одно короткое лето, потратив лишь малую часть тех средств, в которые могла обойтись эта кампания, и сэкономив на том, что не пришлось находить землю для солдат, платить за аренду кораблей и выплачивать награды за содействие городам и государствам. В конце года Рим готов был дать Помпею все, чего бы тот ни потребовал.

Наоборот, Луций Лициний Лукулл пережил ужасный год. Битвы, поражения, мятежи, катастрофы – все это не давало возможности ему и его агентам в Риме возражать Манилию, который заявлял, что Вифинию, Понт и Киликию следует передать Помпею, причем немедленно; что у Лукулла надо отобрать командование и приказать ему с позором вернуться в Рим. Глабрион лишался власти над Вифинией и Понтом, но это не являлось препятствием для назначения Помпея, поскольку Глабрион с самого начала своего консульства с головой ушел в управление своей провинцией и ничем не помог Пизону. Да и Квинт Марций Рекс, наместник Киликии, ничего заметного не совершил. Восток был открыт для Помпея Великого.

Нельзя сказать, что Катул и Гортензий не пытались что-то предпринять. Они проводили ораторские баталии в сенате и колодце комиция, все еще продолжая возражать против этих чрезвычайных и всеобъемлющих командований. Манилий предлагал снова предоставить Помпею imperium maius, что поставит его выше любого наместника. И еще предлагал вставить дополнительный пункт, который позволял бы Помпею заключать мир и объявлять войну, не спрашивая на это разрешения ни у сената, ни у народа и даже не советуясь с ними. В нынешнем году не один Цезарь выступал в поддержку Помпея. Цицерон, ставший претором в суде по делам о вымогательствах, гремел в сенате и комиции. Присоединили свои голоса также цензоры Попликола и Лентул Клодиан, Гай Скрибоний Курион и – вот уж настоящий триумф! – консуляры Гай Кассий Лонгин и не кто иной, как сам Публий Сервилий Ватия Исаврийский! Как могли противостоять такому натиску сенат или народ? Помпей получил командование и смог пролить слезу-другую, когда узнал об этом, объезжая свои диспозиции в Киликии. О, груз этих беспощадных специальных назначений! О, как он хотел бы вернуться домой, к мирной жизни, к покою! О, у него больше нет сил!

Сервилия родила свою третью дочь в начале сентября – светловолосую малышку, чьи глаза обещали остаться голубыми. Поскольку Юния и Юнилла были намного старше и поэтому уже привыкли к своим именам, эту Юнию будут называть Терция, что значит «Третья». Благозвучное имя. После того как Цезарь решил не видеться с Сервилией – с середины мая, – беременность тянулась ужасно медленно. Последний срок совпал с самой большой жарой, а Силан решил, что неразумно уезжать из Рима на побережье из-за ее положения в таком возрасте. Он по-прежнему был к ней добр и внимателен. Никто, глядя на эту супружескую пару, не мог бы заподозрить, что между ними не все ладно. И только одна Сервилия заметила новое выражение глаз мужа – печальный взгляд смертельно раненного. Но поскольку жалость была чужда ее натуре, она просто приняла это как факт и не смягчилась.

Зная, что слухи о рождении дочери дойдут до Цезаря, Сервилия не пыталась увидеться с ним. И без того тяжело, а теперь еще новая молодая жена Цезаря. Какой это был удар! Гром среди ясного неба! Эта новость, как шаровая молния, придавила Сервилию, убила, превратила в пепел. Ревность душила ее день и ночь, ибо она, разумеется, знала эту женщину. Ни ума, ни глубины – но такая красивая! Ярко-рыжие волосы и зеленые глаза! К тому же внучка Суллы. Богатая. Все необходимые связи и лапа в каждом сенаторском лагере. Умный Цезарь! Удовлетворил свою чувственность и повысил политический статус! Не имея возможности выяснить настроение своего любовника, Сервилия автоматически решила, что он женился по любви. Проклятый! Как ей жить без него? Как могла она жить, зная, что какая-то другая женщина значит для него больше, чем она? Как ей жить? Как?

Конечно, Брут регулярно виделся с Юлией. Официально став мужчиной в шестнадцать лет, Брут с отвращением воспринял беременность матери. У него, мужчины, – мать, которая все еще… все еще… О боги, какое смущение, какое унижение!

Но Юлия смотрела на случившееся по-другому.

– Как это хорошо для нее и для Силана, – говорила нареченному эта девятилетняя девочка, нежно улыбаясь. – Ты не должен на нее сердиться, Брут, правда. Что, если бы после двадцати лет брака у нас с тобой появился еще один ребенок? Ты понял бы гнев своего старшего сына?

Кожа у него сделалась еще хуже, чем год назад. Всегда воспаленная. Желтые прыщи, красные прыщи. Они чесались, горели. Их приходилось выдавливать, а потом отдирать корки. Ненависть к себе питала его отвращение к положению матери. Ему трудно было ответить на разумный, доброжелательный вопрос невесты. Брут хмурился, что-то ворчал, но потом неохотно сказал:

– Да, я понял бы его гнев, потому что сам это пережил. Но я услышал твои доводы.

– В таком случае начало положено, этого пока достаточно, – сказала мудрая малышка. – Бабушка объяснила мне все. Сервилия уже немолода, ей потребуется помощь и сочувствие.

– Я попытаюсь, – сказал Брут, – ради тебя, Юлия.

И ушел домой, чтобы попытаться.

Все это перестало иметь значение, когда у Сервилии появился долгожданный шанс осуществить самую заветную мечту. Не прошло и двух недель после рождения Терции, как Цепион навестил Сервилию и сообщил сестре интересную новость.