Похвала глупости

Но, возможно, вы скажете, что они глупцы, дураки, влюблённые или несут пургу. Признаться, что с этим спорить, в этом-то как раз и заключается сущность детства, чтобы дураком и порой нести пургу. И если кто-то спорит с этим, то значит, что он ничего не понимает в жизни. Разве в этом возрасте не более счастлив тот, кто более всего глуп? Кто не зайдётся от омерзения, узрев младенца с умом взрослого человека?

Кто не согласится с пословицей:

И я не люблю детей, который слишком рано становятся мужчинами. Или кто выдержит беседу или дружбу с тем стариком, который в придачу обширному опыту вздорности присоединил равную силу ума и остроту суждений? И потому именно по этой причине старость обычно обожает то, что делает её более защищённой – глупость! Она любит созерцать меня. И всё же, несмотря на это, этот слабоумный свободен от всех забот, которые отвлекают мудрого человека, он часто становится идеальным компаньоном по пирушке, по выпивке, и таким он не чувствует того бремени жизни, которое более мужественный возраст способен ещё встречать полной грудью. И иногда, как старик у Плавта, когда он возвращается к своим трем письмам, с припиской «А. М. О. R.» он начинает ощущать себя самым несчастным из всех живущих, если к тому же он умудрился сохранить здравый ум. И тем не менее я столь здорово ему помогаю, что ему хорошо в компании друзей, где ему есть о чём поговорить, и где он свой, а не изгой какой-нибудь, ибо, по словам Гомера, его речь подобна речи Нестора и куда слаще мёда, не то, что речь Ахилла – горькая и полная злобы, а речь стариков, как он выразился в другом месте, всегда несколько витиевата. В этом отношении у старости даже есть некое преимущество перед детством, и оно заключается в том, что в то время как дети безмолвны и лишены возможности говорить, старикам доступно самое прекрасное человеческое времяпровождение – невинная болтовня.. Прибавьте к этому, что старики всегда радуются детям, а они, вторя им, радуются старикам.

«Сходные вещи сближаются!» – как-то процитировал Дьявол угольщику.

– Да и какая принципиальная разница между ними, если не считать, что у одного больше морщин и проплешин на голове, чем у другого? В остальном белизна их волос, беззубость рта, слабость тела, любовь к мягкой, прерывистой речи, болтовня, пристрастие к играм, забывчивость, неосторожность и, коротко говоря, все остальные их поступки во всём схожи. И чем ближе человек подходит к своей старости, тем больше он становятся похож на ребёнка, пока наконец не преврашается в самом деле в младенца и не переходит от жизни к смерти, не испытывая уже ни страха, ни усталости, ни старости, ни чувствительности младенчества.

«Плохо то дитя, которое торопится повзрослеть!»?

Глава XIV

Глупость, продлевающая Юность и изгоняющая Старость.

А теперь пусть тот, кто сравнит бонусы, которые они получают от меня, с метаморфозами, которые совершают с людьми другие Боги. Я не буду упоминать, что они делали, находясь в гневе, в капризном или дурном настроении, но где они были наиболее эффективны: они превращали одного в дерево, другого в птицу, третьего в кузнечика, четвёртого в змею или тому подобное. Как будто есть разница между гибелью твоего существа и смертью! Ну а я возвращаю тому же человеку лучшую и счастливую часть его жизни. И если бы люди воздерживались от всякой торговли и шашень с мудростью и отдавались в моё владение, владение Глупости, они никогда не узнали бы, что значит быть старым, но всегда были бы утешены очарованием вечной юности. Понаблюдайте за нашими мрачными философами, которые постоянно ломают голову над запутанными вопросами, и по большей части вы обнаружите, что они состарились прежде, чем успели побыть молодыми. И не оттого ли это происходит, что их неотвязные и беспокойные мысли угнетают их души и иссушают их жизненные соки? А мои толстые дураки, напротив, пухлые и круглые, как Вестфальская свинья, и никогда не чувствуют старости, разве только, как это иногда, но редко случается, они заражаются преступной мудростью, после которой человеку почти невозможно быть счастливым. И разве мою правоту не подтверждает пословица, которая гласит:

как это подтверждается у Брабантцев, о которых ходит такая поговорка: «возраст, делающих одних мудрее, делает других ещё большими глупцами». И все же едва ли найдется народ, который был бы более жизнерадостен или менее чувствителен к страданиям старости, чем они. И к ним, как по положению, так и по образу жизни, ближе всего примыкают мои друзья голландцы. И почему бы мне не называть их своими, если они так усердно влекутся за мной, что их обычно называют моим именем? И при этом, учите, они очень далеки от того, чтобы стыдиться, и скорее гордятся этим. Пусть тогда глупый мир и все оклпаченные им соберутся и идут разыскивать своих Медей, Цирцей, Венер, Аврор, и я не знаю, какие ещё источники вечной молодости. Я уверена, что я единственный человек, который может и сделал это более чем хорошо. Только у меня есть тот чудесный сок, которым дочь Мемнона продлила молодость своего деда Титона. Я та Венера, по милости которой Фаон снова стал таким молодым, что Сафо влюбилась в него. Мои травы, если они еще существуют, мои чары, и мой источник, который не только восстанавливает ушедшую молодость, но, что более важно, сохраняет её навсегда. И если вы согласитесь с этим тезисом, что нет ничего лучше молодости и нет ничего отвратительнее старости, то, я думаю, вы не можете не видеть, сколь многим вы обязаны мне, сохраняющей такое великое благо и отгоняющей от мира такое великое зло

«Глупость-единственное, что удерживает молодость на расстоянии, и удаляет старость»,

Глава XV

Кому больше всего потребна Глупость? Богам!

Но почему я трачу весь свой пыл на разговоры о смертных? Взгляни на небо кругом, и пусть тот, кто упрекает меня моим именем, найдет кого-нибудь из богов, которые не были бы зловонны и презренным, если бы не были обласканы моим причастием. Почему это, скажите на милость, Вакх всегда юн, и космат? Только потому, что он безумен и пьян и проводит свою жизнь в выпивке, танцах, пирушках и майских играх, никогда не якшаясь с Палладой. И, наконец, он так далек от желания считатся мудрым, что ему нравится, когда ему поклоняются с помощью смеха и игр, и он не имеет ничего против половицы, давшей ему прозвища «Дурак», «Болван», «Чучело». Его и стали-то называть Чучелом, потому что, сидя перед воротами его храма, распутные деревенские жители имели обыкновение обмазывать его физиономию молодым вином и инжиром. И разве древние комедии не закидали его с ног до головы насмешками! О, глупый Бог, говорят они, удостоился же ты родиться из бедра твоего отца! И всё же, кто не предпочел бы быть таким дураком и пьяницей, всегда веселым, всегда молодым и забавляющим других людей гораздо больше, чем Юпитер Гомера с его кривыми советами, и страшными для всех воплями, или старый Пан с его визгами, или грязный Вулкан, наполовину покрытый пеплом, или даже сама Паллада, такая ужасная с головой Горгоны, копьем и личиной, как у быка? Почему Купидона всегда изображают мальчиком? А потому, что он всегда шутник и не может ни делать, ни даже думать ни о чём в трезвом виде? Почему Венера всегда цветёт и пахнет? Из-за её близости ко мне! Посмотрите на цвет её волос, они так похожи на волосы моего отца! Вот отчего ее называют Златовласой Венерой! И, наконец, обратите внимание на её звонкий смех, если вы отдаёте должное поэтам или их последователям – статуарам. Какому божеству римляне поклонялись с большей отдачей, чем Флоре, основательнице всех удовольствий? Нет, если бы вы принялись старательно выискивать самых угрюмых и мрачных богов Гомера и других поэтов, вы не нашли бы в них ничего, кроме глупости. Нужно ли мне выискивать уловки других богов, если вы достаточно знаете о распутных шашнях громыхающего Юпитера? А целомудренная Диана, она напрочь забыла свой пол, только для того, чтобы продолжить охотиться и быть готовой погибнуть ради Эндимионы? Но я предпочёл бы, чтобы боги услышали все это от Момуса, как это и было с незапамятных времён. Так продолжалось до тех пор, пока в одном из своих припадков гнева они не сбросили его вместе с Адой, богиней зла, головой на землю, потому что его мудрость, бесспорно, оскорбляла их незамутнённое счастье. И с тех пор ни один смертный не осмеливается дать ему пристанище, хотя, должен признаться, он мало в чём нуждался, кроме того, чтобы причаститься ко двору владык, если бы там не царила моя компаньонка Лесть, у коей с Момом не больше согласия, чем между ягнёнком и волчарой. Отсюда следует, что Боги валяют дурака совершенно свободно и при этом вполне довольны собой, «делая всё с лёгкой душой», как утверждал папаша Гомер, не имея никаких цензоров над собой. Каких только нескладух не навыдумывал пневидный, дубоголовый Приап? Каких только уловок и каверз не настрогал Меркурий, скрывая свои кражи? В каком только шутовстве не был обвинён Вулкан, своими сверкающими пятками, своей грязной мордой, своими дерзостями готовый развлекать остальных Богов? Как и старый Силен со своими деревенскими танцами, Полифем, отбивающий такт своим циклопическим молотом, нимфы с их джигами и сатиры с их выходками, в то время как Пан заставляет их щебетать от какой-нибудь своей забористой, смачной баллады, и, посмотрите, все заходятся даже сильнее, чем сами Музы, тем более, когда они до одури обопьются хмельным нектаром. Я не уверен, что нужно вообще говорить о том, что делают эти Боги, когда они пьяны в стельку? Клянусь честью, они ведут себя так глупо, что я сама едва удерживаюсь от смеха. Но в этих вопросах нам всё же лучше подражать полунемому Гарпократу, чтобы не подслушал нас всуе какой-нибудь Бог-Шпион или кто-нибудь ещё, и не выкрал наши легкомысленные речи, которые и Момусу не пришлись бы по вкусу.

Глава XVI

Глупость, одинаково благоволящая всем Смертным

Теперь же, я думаю, что настал долгожданный момент, и мне необходимо, по примеру Гомера, предоставить Богов самим себе и немного посмотреть вниз на землю, а может быть и вернуться на неё. Здесь вы уж совершенно точно не найдёте ничего веселого или уместного, что не было бы связано с моей персоной. Так предусмотрительна была великая прародительница человечества, Матушка Природа, что позаботилась о том, чтобы не было бы ничего без примеси Глупости, так сказать, приправы глупости. Ибо если, по определению стоиков, мудрость есть не что иное, как подчинение разуму и, напротив, безумие – это отдача себя на потребу наших страстей, и ради того, чтобы жизнь человеческая не была уж совсем невыносимой и тяжёлой, то насколько больше страстей, чем разума оставил нам божественный Юпитер? Их соотношение едва ли больше, чем пол-унции на фунт. Кроме того, он ограничил разум узким закутком мозга и предоставил всё остальное тело во власть наших страстей. Он также полностью подчинил его двум злодеям, тиранящим всех своим господством – гнев, владеющий людскими сердцами, а следовательно, и самим источником жизни, самим сердцем, и похоть, распространяющая свою власть на всех окружающих. Как противостоит Разум против этих двух великих недругов, пусть скажет общий опыт, поскольку он, все еще являясь всем, может многое сделать, может взывать к нам, пока не охрипнет, рекламируя нам правила честности и добродетели, в то время как они накидывают на шею царю петлю и поднимают ужасный шум, пока, наконец, он не устанет, он не позволит нести себя туда, куда они пожелают, чтобы поскорее угомонить его.

Глава XVII

Глупость, влюбляющая Женщин в Мужчин.

Но так как мужчины, рождённые для мирских дел, имеют проблески разума в некотором смысле в гораздо большей степени, чем остальные, по элементарной причине, что им выпала необходимость как можно лучше управлять окружающими, даже в этом, так же как и в других вещах, они призывают меня к совету, и я даю им такие советы, какие достойны меня, а именно, чтобы они взяли себе жен – глупую вещичку, Боже мой, тупую, но распутную и приятную во всём, таким образом, чтобы грубость мужского характера была приправлена и подслащена женской глупостью. Ибо Платон, по-видимому, сомневавшийся в том, к какому роду отнести женщину, а именно к разумным существам или к животным, не имел в виду ничего иного, кроме как показать очевидную глупость этого пола. Потому что если какой-то из них придёт в голову казаться вдвое мудрее всех остальных, то что ей остаётся делать, как не валять дурака вдвойне, и изображать из себя танцующую корову, и не выдавать струю против ветра? Ибо если кто-нибудь корёжит Природу или попытается привести её к повиновению, то он только умножает преступление, ибо, согласно греческой пословице, «Обезьяна останется обезьяной даже в сутане!», а значит, женщина – есть женщина, то есть глупое существо, пусть надевает любой наряд, какой ей заблагорассудится.

Но, между прочим, я надеюсь, что весь этот пол не настолько глуп, чтобы обижаться на меня, ибо я сама, будучи женщиной – и глупость приписала им тоже. На самом деле я льщу им! Но если они взвесят всё правильно, они должны признать, что обязаны Глупости своей удачливостью в большей степени, чем другие люди. Во-первых, они обязаны ей своей красотой, которой все, и не без причин, отдают предпочтение, ставя её впереди всех остальных добродетелей, так как с её помощью они тиранят даже самых жутких и беспощадных тиранов. Во-вторых, откуда у мужчин этот дикий взгляд, эта грубая кожа, всклокоченная борода и другие признаки, которые говорят о наступлении старости в человеке, как будто происходящей от болячки мудрости? В то время как щёки у женщин всегда пухленькие и гладенькие, голос тихий, кожа мягкая, как будто они подвластны некоей модели вечной молодости. Опять же, чего больше всего они хотят в жизни, как не угодить мужчине? Для чего же еще нужны все эти платьица, умывания, ванны, притирки, духи, благовония и все эти маленькие хитрости, долженствующие облагородить лицо, зачем они красят брови, разглаживают кожу и подчеркивают разными хитростями свои формы? А теперь скажите мне, какие еще рекомендательные письма есть у них к мужчинам, как не одно безумие? Чем им случается приковать к себе мужчин, кроме как не глупостью? Ибо чего только мужчины не позволяют им делать ради своего наслаждения! И не думайте, что у этого есть какая-то другая цель, кроме удовольствий! И всё же их глупость – самое большое наслаждение для мужчины, и самое желанное из доставленных удовольствий, и это, я думаю, столь верно, что никто не станет отрицать, размышляя о том, какие глупые разговоры и странные игры начинают происходить между мужчиной и его женщиной, как только у них появляется вожделение. Итак, я показала вам, откуда проистекает первая и главная радость человеческой жизни.

Глава XVIII

Нет на пиру приправы лучше, чем Глупость

Но есть и такие, скажете вы, и не из самых молодых, в основном – старички, которые ставят бутылку превыше юбок, и больше всего любят попойку в дружной компании. Если может быть какое-то большое развлечение без женщины, пусть другие участвуют в нём без меня. В этом я уверена совершенно, не было ничего приятного, чему Глупость не добавила бы очарования. Так что, если они сидят скучные и не находят повода для смеха, они посылают за «тем, кто может сделать это», или нанимают какого-нибудь шутовского льстеца, чьи нелепые речи могут поставить под сомнение серьёзность компании. Есть ли смысл забивать наши желудки лакомствами, сластями и изысканной снедью, если наши глаза и уши, да и весь наш разум не поглощены также шутками, весельем и смехом? Но для этих вторых блюд я – единственная настоящая повариха, хотя обычные приемы наших пиршеств, такие как выбор короля, бросание костей, питье целебных напитков, хождение вокруг да около, танцы на подушке и тому подобное, были изобретены не семью мудрецами, а мной, Глупостью, и это тоже свершилось для общего удовольствия человечества. Природа всех этих вещей такова, что чем больше в них глупости, тем больше они способствуют расцвету человеческой жизни, которая, если бы она была непереносимой, не заслуживала бы названия «жизни», и кроме того, она не могла бы быть таковой, если бы такого рода развлечения не уничтожали Тоску и Скуку, которые по своей суть – ближайшие сородичи.

ГЛАВА XIX

Глупость – сводня друзей!

Но, допускаю, отыщутся среди вас и такие, которые пренебрегают этим способом наслаждения и находят удовлетворение в забавах своих друзей, называя дружбу самой желанной из всех вещей, даже более необходимой, чем воздух, огонь или вода, настолько восхитительной, что тот, кто изымет её из мира, тот тут же погасит Солнце, и, наконец, настолько похвальной и достойной почитания, что (если это еще что-нибудь значит для людей) сами философы никогда не сомневались в том, почитая её своим главным благом. Но что, если я покажу вам, что Я – и начало, и конец этого великого Блага? И я не стану доказывать это заблуждениями, соритами, дилеммами или другими подобными тонкостями логики, но просто ткнув в это пальцем! А теперь скажите мне, не являются ли все эти экивоки, ужимки, потакания, потребность быть слепым или обманутым относительно пороков наших друзей, нет, даже восхищаться и ценить их за несуществующие добродетели, не являются ли они, по-вашему, крайней степенью глупости? Что это такое, когда один целует веснушчатую шею своей любовницы, а другой восхищается бородавкой на её носу? Когда отец клянется, что его косоглазый ребенок прекраснее Венеры? Что это такое, говорю я, как не глупость? И так, может быть, вы будете плакать от смеха, и всё же только это объединяет друзей вместе и продолжает их объединять несмотря ни на что. Я говорю об обычных людях, ни один из которых не рождается без недостатков, и счастлив тот, кто менее всего наделён ими, ибо среди мудрых князей либо нет никакой дружбы вообще, либо, если она в какой-то форме есть, то она неминуема неприятна и скрытна, и здесь она такая же, потому что не принято в компании не говорить вообще ничего. Ибо большая часть человечества – глупцы, нет никого, кто не любил бы высокое положение, а дружба, знаете ли, редко бывает между равными. И все же, если так случится, что между ними возникнет взаимная добрая воля, то она ни в коем случае не будет надёжной и слишком длительной, то есть среди тех, кто угрюм и более осмотрителен, чем нужно, орлиный взор, вперившийся в недостатки своих друзей, видит в них все соломинки, но настолько затуманен для своих собственных недостатков, что не обращает ни малейшего внимания на горб, который висит за плечами и не различает и бревна в своём собственном глазу. С давних пор природа человека такова, что едва ли найдется хоть один человек, который не был бы подвержен множеству заблуждений, прибавьте к этому великое разнообразие умов и занятий, столько промахов, упущений и случайностей в человеческой жизни, и как возможно, чтобы между этими Аргусами была настоящая дружба, хотя бы на час, если бы не то, что греки превосходно называют Эвтаназией? Простите, Эфивией, или Легкомысленной Глупостью, как её обзывают греки! И если вы можете кому-то воздать по глупости или по доброте душевной, то за что воздавать, вы уж выбирайте сами. Но что это? Разве источник и прародитель всей нашей любви, Купидон, не слеп, как жук? И разве для него ему уродливое не кажется порой прекрасным? Разве бы вы не ставили превыше всего свою милую родню, хотя бы нигде не было таких уродов, как в ней, и нет ничего странного, что «старик души не чает в своей старой жене, а мальчик в своей девочке». Такие вещи не только делаются повсюду, но всюду осмеяны, но, как бы они ни были смешны, они делают общество терпимым и как бы склеивают его.

Глава XX

Глупость, примиряющая супругов.

И то, что было сказано о дружбе, ещё в большей степени может быть обращено к браку, который на самом деле есть не что иное, как неразрывное соединение двух судеб. Боже мой! Сколько было бы вокруг разводов, или что не хуже всего, они происходили бы ежедневно, если бы не разговор между мужчиной и его женой, поддерживаемый и лелеемый Лестью, Обезьянничаньем, Кротостью, Невежеством, Лицемерием и некоторыми другими моими слугами! Ух, ну и праздник жизни! Как мало у нас было бы браков, если бы муж досконально изучил, сколько трюков проделала его хорошенькая маленькая скромница до того, как вышла за него замуж! И как мало их держалось бы вместе, если бы большая часть поступков жены не ускользала от внимания мужа из-за его пренебрежения или глупости! И за это вы также обязаны мне, благодаря чему муж благоволит своей жене, жена-своему мужу, а в доме царит покой. Над рогоносцем кто только не потешается, когда видят, что он облизывает слезы изменщицы. Но насколько счастливее быть обманутым таким образом, и ничего не знать, чем пребывать в бесконечной тревоге, исходясь ревностью, и не только мучить себя, но и превращать всё это в бесконечные скандалы!

Глава XXI

Глупость, как связующий клей двуногих.

Короче говоря, я совершенно необходима для того, чтобы все общество и образ жизни были приятны и продолжительны, и без Меня ни народ долго не терпел бы своих правителей, слуга не терпел бы своего господина, ни господин – своего лакея, ни ученый – своего наставника, ни люди друг друга, ни жена -своего мужа, ни ростовщик – заемщика, ни солдат – своего командира, друг – друга, если бы все они не имели у себя взаимодополняющих недостатков: один —был бы льстивым, другой – благоразумно поощрительным. и вообще они бы не подслащали жизнь друг друга хотя маленькой конфеткой глупости.

Глава XXII

Как самонадеянная Филавтия стала единородной сестрой Глупости.

Возможно, вам покажется, что Я поведала вам все тайны, но нет, вы услышите ещё более великие откровения. Найдёт ли общий язык с кем-то тот, кто и с собой не в ладах, полюбит ли кого-нибудь тот, кто ненавидит себя? Чего хорошего дождёшься от того, кто сам себе опротивел? Думаю, никто не скажет, что это такое возможно, а если и встречается, то это точно не глупее глупости. И все же, если вы исключите Меня из своей жизни, не найдётся человека, которого вы сможете вытерпливать, и все отрешаться, чтобы терпеть другого, что он либо был бы для вас просто неприятен, либо вонюч, либо вам сразу не пришлось по вкусу его поведение и манеры, но и этим не кончится, ибо в конце концов вы сами себе станете противны, станете ненавистны самому себе. Так как Матушка Природа во многих вещах для нас скорее мачеха, чем родная мать, видать, оттого, она наградила смертных, особенно тех, о ком не скажешь, что они глупцы, пристрастием брезговать своим собственным достоянием и восхищаться достоянием чужим. Отсюда происходит, что все естественные дары жизни, её изящество и грация развращаются и гибнут. Какая польза от красоты, величайшего блага небес, если она смешана с притворством и гнила изнутри? Какая нужда в юности, если она развращена тяжестью старческих предрассудков? Наконец, как может идти человек по всей своей жизни, сохраняя видимость благодати по отношению к себе или к другим, ибо благодать не столько искусство, сколько сама основа жизни, и как она сохранит добрый вид, если мой друг и товарищ, самолюбивая сестра Фалавтия, не будет присутствовать при сём? И она не без причины может заменить мне сестру, так как все ее усилия направлены на то, чтобы повсюду играть мою роль. Ибо что может быть глупее, чем учиться только тому, как доставить себе удовольствие? Сделать себя объектом собственного любования? И все же, что ты можешь сотворить восхитительного или захватывающего, если гладишь против шерсти и сам себе при этом не рад? Уберите соль из жизни, и оратор может забыть о силе своих речей, музыкант со всем своими мелодиями не сможет угодить никому, актёр будет сипеть со сцены, поэт и все его Музы окажутся смешны, художник с его искусством презрен, а врач со всеми его помоями будет просить милостыню на рынке. Наконец, вас примут за уродца, а не за юношу, примут за зверя, а не за мудреца, примут за ребёнка, а не за красноречивого мужа, а вместо воспитанного человека вы окажетесь клоуном. Это необходимо прежде всего любому – хвалить себя и льстить самому себе прежде, чем тебя похвалят другие.

Наконец, так как главное счастье состоит в том, что «человек хочет быть самим собой», и только самолюбивая Фалавтия может помочь в этом, обеспечив такое положение дел, что ни один человек не стыдится своего лица, своего ума, своего происхождения, своего дома, своего образа жизни и своей страны, так что горец не хочет поменяться местами с итальянцем, фракиец – с афинянином и скиф – с жителем Счастливых Островов. О, удивительна забота Природы, которая при столь великом разнообразии вещей сделала всех равными! Там, где она иногда кого-то обносила своими дарами, она вознаграждала его ещё большей любовью к себе, и хотя здесь, должна признаться, я говорю глупость, несомненно, что это был величайший из всех её даров, не говоря уже о том, что ни одно великое событие не происходило без моего покровительства и шедевры искусства не достигали совершенства без моей помощи.