Мост над черной бездной

– Давай так: ты будешь моим шофером. У меня зрение слабеет (она, конечно, врала), мне уже опасно за руль садиться. Только вместо денег я буду тебя кормить и поить, идет?

– Чушь, – не согласился Паша.

– Тогда ты будешь возить не только меня, но и Тамару. Она ездит на рынки, в магазины и так далее, ее сопровождает наш охранник. Поэтому получается, что, когда он уезжает, мы остаемся беззащитны.

– Ладно. – Пашка понял, что Элли дает ему возможность сохранить лицо, а он только капризничает. – Буду осетинский пирог с сыром, салат с помидорами, пахлаву, чай с чабрецом.

После завтрака они с Элли гуляли по Курортному. Элли считала, что ей (для фигуры) необходимо больше ходить, а Павлу Петровичу было все равно, что делать.

Вернувшись домой, Элли уходила в студию. Оказалось, что она не балерина, а художница в хорошей форме. Элли писала только небо: облака, тучи, закаты, рассветы, радуги, громы и молнии, птичьи стаи, солнце, луну, звезды. По мнению Седова, она здорово наловчилась в своей теме, ему нравилось.

– Небо – это самое красивое на земле, – говорила она.

Кроме собственных работ на стенах ее мастерской висели репродукции с небесами – от рафаэлевской Мадонны, нисходящей с небес, до работ современных авторов, которые Паша видел впервые. Небеса утром, небеса в обед, небеса на закате.

Интересно, что почти всегда небо на картинах Элли выглядело так, как оно выглядит, если стать посреди широкого поля и закинуть голову.

– Ты рисуешь лежа?

– Вопрос дурацкий, но искренний, – рассмеялась Элли. – Я рисую стоя, просто поднимаю голову. Ты знаешь, что люди редко поднимают голову? А это очень полезно для шеи и не позволяет образовываться второму подбородку.

Картины Элли неплохо продавались. Она замечала по этому поводу:

– Гонорары откладываю себе на пенсию.

Кроме рисования Элли была занята чтением. Она любила дамские романы и классику.

В свои занятия Элли элегантно вкрапляла небольшие кофе-брейки. Без кофе, разумеется, а с коктейлем или, если день был прохладным, с крепким алкоголем. Благодаря этим коктейль-брейкам она поддерживала настроение и расслабляла мозг. Пашка с удовольствием разделял с ней такие минуты.

Природа одарила Элли еще одной милостью, кроме долгой молодости: пьянство ее не уродовало, она становилась просто забавной – звонко хохотала, любила весь мир. Для себя Паша заметил, что у пьяненькой Элли смешно краснели уши, и она об этом не знала.

К вечеру Седов со своей дамой выезжали в город на ужин, но на этот раз уже на такси, и оставались в Курортном до поздней ночи. Вечерами отставной сыщик выполнял свою ежедневную самоубийственную алконорму – он пил проклятую водку, надеясь, что она поможет ему заснуть и не проснуться. Элли позволяла ему это, считая, что пьянство просто Пашкина слабость, ничего больше. Объяснять ей, что она сильно ошибается, Седов не собирался. Он знал, что еще пара дней – и ему придется вернуться к Яне, так к чему откровения?

2

Время в доме Элли (если не иметь в виду саму Элли) не проводилось, а убивалось – при полном изобилии возможностей и тотальном отсутствии фантазии.

Сначала наивный Павел Петрович, которому в юности много чего хотелось, но мало чего моглось по причине небогатой жизни, спрашивал у жарящихся на солнце изо дня в день девиц и смотревших телевизор юнцов: почему они сидят дома, когда можно заниматься разными интересными вещами – от парапланеризма и до кайтсерфинга? Почему они не путешествуют этим летом? Почему не играют в волейбол? Не едут на фестиваль рок-музыки?…

Молодежь пожимала плечами.

– Зачем? – удивлялся Захар. – Нам и тут хорошо! Куда-то ехать, что-то делать?… – Это было произнесено с утрированным выражением ужаса. – Зачем?!

– Ой, ну лень, – отвечала Ульяна, разглядывая ногти, что могла делать часами. – Ты знаешь, как это муторно – ездить куда-то! Моя мать меня все по заграницам таскала… Вот честно, Париж – это такая тоска! В магазинах то же, что и в Москве.

– Что ты такой занудный? – говорила Пашке в ответ на его «почему» Наташа. – Тебе не понять, как это – всю жизнь не знать ни в чем отказа!

В то же время мажоры изнывали от скуки. Это было что-то вроде эпидемии.

– Как-то скучно сегодня играют, – замечал кто-нибудь из Захаровых друзей, наблюдая за ходом футбольного матча.

– Ага, скучно, – поддерживал его другой.

«Скучно!» – доносился уже от бассейна девичий голосок. Это слово эхом неслось из комнаты в комнату, через двор, возвращалось назад в просторные комнаты…

Устав жалеть о чужих нереализованных возможностях, Павел Петрович цитировал Гоголя:

– Скучно на этом свете, господа!

3

Так как Элли подолгу бывала занята, Пашка развлекался по собственному сценарию: читал, загорал с девушками и смотрел футбол с пацанами. Это происходило в хорошие дни, а бывали еще и плохие – это когда братья и сестры, взбесившись от безделья, ругались между собой матом, будто биндюжники и уличные торговки, а то и развязывали гражданскую войну.

Валяясь у бассейна с девушками, погруженный в книгу, Седов пропускал разговоры о тряпках и сериалах мимо ушей, но часто, будучи единственным мужчиной поблизости, оказывался втянутым в споры девчонок о парнях.

– Павел, – обращался к нему кто-нибудь нежным голосом, – вот девчонки говорят, что мне надо бросить Димку, потому что он переспал с Машкой, а я его люблю.

– Не бросай, – отвечал он, продолжая читать.

– Но он же опять изменит!

– Тогда бросай.

– Но я его люблю!

– Тогда не бросай.

Остальные девицы закатывались смехом.

– Тебе жалко мне посоветовать что-то? – обижалась спрашивающая.

– Нет, но если ты спрашиваешь, бросать ли тебе изменившего парня, то, значит, можешь и пережить измену. То есть самоуважения у тебя ноль. А раз так – тебе годится любой вариант.

Как ни странно, его новым подружкам такая манера общения нравилась.

Из девчоночьей болтовни у бассейна он узнал, что возлюбленная охранника Илюши – Ульяна. Ульяна относилась к Илюше снисходительно, и не больше, а вот он сходил по ней с ума.

Устав от девичьего щебетания, Пашка брал в холодильнике пару бутылок пива и шел к парням.

Поладить с парнями Паше было еще проще. Трансляции с футбольных ристалищ частенько становились фоном его долгих дней, посвященных самоедству и отчаянию. Невольно рыжий сыщик стал неплохо разбираться в игре, временами даже увлекаясь происходящим на зеленом поле. А в силу возраста и привычки выстраивать логические цепочки в любом информационном пространстве Паша стал уважаемой фигурой в сообществе болельщиков в доме Элли.

В плохие вечера все было иначе – мажоры начинали беситься: брат шел на сестру, сестра – на брата. Обычно начиналось так: из дома выскакивали братья с друзьями и набрасывались на девчонок. Часто это случалось в связи с победой или проигрышем команды, за которую болели парни. Причем все равно – радовались болельщики или сокрушались, и положительные и отрицательные эмоции высвобождались одним и тем же способом: мальчишки щекотали девчонок и сбрасывали их в воду, потом прыгали сами, брызгались на визжащих девиц, пытались сорвать купальники.

Если удавалось – перебрасывались мокрой тряпкой, дразня возмущенную жертву. На самом деле жертва скорее чувствовала себя польщенной. Заканчивалось все руганью и смехом, в общем, даже дружески. И все равно девочки традиционно мстили, но гораздо более изощренно и жестоко: подсыпали в пиво слабительное или перерезали кабель антенны, ведущей к спутниковой тарелке.

Такие выходки парни не спускали. Однажды ночью (мстя за перерезанный кабель) они отрубили все каблуки на туфлях сестер. В другой раз (так они отреагировали на слабительное) дружно пописали в воду бассейна.

Девчонки поджигали их любимый диван – парни ломали лежаки, девушки поливали краской постиранные мальчишечьи вещи – парни воровали их косметику и размазывали всю, до последней крошки, по плиткам двора. И так далее, до бесконечности. Свои действия мажоры сопровождали матом, а Паша терпеть этого не мог.

И все-таки поведение детей ограничивалось пусть эфемерными, но рамками.

Как и в каждом небольшом стабильном сообществе, в доме Элли имелась собственная мифология с богами, антибогами, прогнозами на будущее и объяснениями прошлого. Свою жизнь под опекой удаленного в пространстве родителя дети воспринимали как благо, самым страшным для них было изгнание из этого рая.

Захар упоминал один случай, когда непослушный сынок так разозлил папу, что он отправил бедолагу к матери в Пензу, и теперь тот сын работает (!) менеджером в автомобильном салоне. Известно было, что пензенца наказали за наркотики по наводке старшего сводного брата Артура. Еще, как рассказала Седову Ульяна, папа ненавидел педерастов и девическое курение. Если женщина курит, считал родитель, то она шлюха.

– Значит, – сделал вывод Пашка, – папа не любит и шлюх.

– Про это он ничего не говорил, – ответила Ульяна.

Пионервожатый Паша

1

Разобравшись в традициях и обычаях дома Элли, Паша решил не вмешиваться в жизнь мажоров. Кто он этим детям? Правильно, Эллина игрушка. И ему самому нет дела до воспитания мажоров, ему просто нужна пауза в пару недель, чтобы принять решение.

Но однажды Седов понял, что нейтралитет сохранить не удастся – он просто не может позволить этим детям разлагаться и дальше.

Случилось это утром. Не ранним утром, когда дом спал, а в то время, когда утро уже плавно растворялось в дневном солнце. Паша и Элли вернулись домой после завтрака в городе. Элли ушла в мастерскую рисовать небеса, Седов же вышел к бассейну, привлеченный неожиданными звуками – страстными стонами. На одном из шезлонгов копошились двое: парень и девушка. Они были голые, целовались.

Паша подскочил к парочке, подхватил с кафеля их тряпки и швырнул в них. Парень поднял голову, девушка обернулась. Это были Гаврил и Оксана.

– Оденьтесь! – приказал им Седов строго и отвернулся.

Они попытались дерзить, но он не стал слушать, а ушел в дом. Выпил у бара глоток коньяка, глянул сквозь стеклянные стены во двор – дети оделись, они были уже не одни. К бассейну вышли полные неги сестры, разлеглись в эротических позах на лежаках, о чем-то защебетали.

Глотнув еще коньячку, Седов решил, что попытка инцеста была вызовом. Пара из Оксаны и Гаврила была странная: взрослая строгая девушка и мальчишка с бушующими гормонами. Свести их могла только скука, желание подразнить старших: а как вам это?

Со скукой следовало бороться.

После обеда Седов пригласил мажоров к бассейну.

– Я заметил, что у нас тут есть две команды – мальчишки и девчонки. Вы все не можете решить, кто из вас круче, а между тем есть метод выяснить это без потасовок и ругани. Предлагаю дуэль.

Гаврил вылупил на него глаза:

– Это чего?

– Объясняю. Дуэль двадцать первого века – это вам не драка до смертоубийства, это поединок воли. Вы станете соревноваться, а тот, кто заупрямится, начнет игнорировать свою команду и выпендриваться, будет признан проигравшим и покроет позором свой пол.

– Облюет полы, – подыскал аналогию Захар.

Мажоры рассмеялись, но Паша упрямо продолжил:

– Для начала пойдем в лес и проведем турнир по волейболу.

Все растерянно переглянулись.

– А мне идея нравится, – заявила Наташка. – Представляю, как заплачет Захарка: «Ой, я больше не могу, у меня ножки трясутся!»

– Ты первая заноешь! – бросил ей Захар. – Пошли собираться, парни! Сейчас они у нас попрыгают!

После обеда Паша, собрав молодежь под свои воображаемые хоругви, вывел их в лес, на ближайшую полянку. В волейболе победили мальчишки.

2

На следующий день Пашка придумал поставить спектакль, что больше понравилось девочкам. Они выбрали «Ромео и Джульетту», долго ссорились, деля роли. Парни же никак не хотели принимать в «этой фигне» участие. Сошлись на том, что Элли найдет для них тренера по фехтованию и они разыграют бои, без реплик. Потихоньку и члены братства увлеклись спектаклем, но главную роль ни Захар, ни Гаврил брать не хотели. Тогда на роль Ромео пригласили охранника Илью. Знал бы Паша, что случится чуть погодя, он бы заменил трагедию на комедию.

После спектакля, утомившись, Седов решил занять детей чем-нибудь попроще, причем таким делом, в котором сам пионервожатый мог бы не принимать активного участия.

Лучшей идеей в этом формате оказались сетевые компьютерные игры. У каждого мажора в доме и даже у гостей были собственные ноутбуки, нетбуки и планшеты. Дети почти не пользовались своими техническими возможностями, разве что сидели в социальных сетях или смотрели ролики на YouTube. Седов ввязал их поголовно в масштабную онлайн-игру в жанре фэнтези.

Как и обычно, на первоначальном этапе дети весьма лениво отнеслись к идее рыжего гостя Элли, но постепенно втянулись в его затею. Придумали себе персонажей, миссии, вникли в графику, ввязались в пару боев – и понеслось!

Не сказать, что Павел Петрович считал, что сделал особо полезное дело, организовывая развлечения для мажоров, но уровень молодой агрессии в доме снизился. Элли посмеивалась над ним, называя его пионервожатым и усатым нянем.

… Однажды днем Паша вошел в мастерскую Элли. Она говорила по телефону, стоя у мольберта и лениво касаясь кистью полотна. Паша подошел ближе. На картине он увидел предгрозовое небо с сизыми облаками, а Элли то там, то здесь ляпала желтые пятна.

– Нет, он не приехал… – говорила она в трубку, не отводя взгляда от своего творения. – Нет, не звонил. Не встречали, говорю же тебе!

На полотне появилось еще несколько ляпов, и Паша увидел тот эффект, к которому стремилась художница: небо, изнутри подсвеченное солнечным лучом, вдруг обрело глубину. Предгрозовые тучи и луч солнца – это было тревожно.

Элли завершила разговор, оглянулась на Пашку.

– Выпьем?

Он хотел сказать ей, что потрясен, но передумал, заметив на лице подруги озабоченное выражение.

– Что-то случилось?

– Муж приезжает.

– Мне надо убираться?

– Обычно такие меры не требуются.

Она положила кисть на мольберт, прошла к столику, налила в бокалы вина. Паша присоединился к ней, взял свое вино, плюхнулся на диванчик.

– Обычно он в Курортный даже не приезжает, ему тут делать нечего. Дети сами едут к нему в Гродин, у него там квартира.

– А ты?

– А я остаюсь тут. На этот раз, правда, он по делу приезжает, у него суперпроект для нашего правительства. И вот должен был старший сын моего мужа Артур приехать заранее, подготовить тут кое-что, но он не появился.

– А что за суперпроект?

– Какую-то дорогу собирается чинить. Может, позвонить в милицию?

– Ты о пропаже Артура? Это самое правильное.

– Ой, ну его, – вдруг махнула рукой Элли. – Приедет еще!

Пашка пожал плечами и вышел во двор. У бассейна сегодня собрались все пятеро детей, они спорили:

– Вы, девчонки, слишком глупые, чтобы с вами разговаривать! – услышал Пашка голос Захара.

– Девочкам достается интеллект отца, – парировала Наталья. – Это научный факт. Ты хочешь сказать, что наш отец глупый?

– Ну, тебе, видно, ничего не досталось! – заявил Гаврил со смехом.

– А ты еще и истеричка! – ввернула Оксана. Видно, их краткий роман заглох, не набрав оборотов. – Ты плакал, когда наши в футбол продули!

– Дура!

– Баран!

Гаврил шагнул к ней с самым угрожающим видом, Наташка подошла к сестре.

Павел Петрович встал между противниками.

– Брек! Пойдемте в поход, я знаю одно интересное место.

Мажоры лениво согласились. Паша обернулся и увидел Элли.

– Охота тебе!.. – только и сказала она.

Поход

1

– Куда пойдем? – спросил Гаврил.

Братья и сестры уже переоделись в спортивные штаны, переобулись в кроссовки и собрались во дворе.

– Пойдем к Немецкому мосту! – объявил Седов. – Тут неподалеку есть одно место в лесу, очень красивое. Идем!

Паша пересчитал свой выводок и подал знак охраннику Илюше открывать ворота. Илюша сделал то, о чем его просили, не сводя влюбленных глаз с Ульяны. Она же, изображая взаимные чувства, молча удерживала его взгляд, но как только компания вышла за ворота, Ульяна отвернулась от ворот и сказала:

– Вот идиот!

Сестринство взорвалось смехом. «Сука!» – пробормотал Захар.

… В первый раз Паша увидел Немецкий мост несколько лет назад. Тогда Яна впервые привезла его к матери в Курортный, что было весьма неприятным путешествием. Под тяжелым взглядом Софьи Владимировны они оба чувствовали себя идиотами, поэтому старались больше времени проводить вне дома. Обошли весь Курортный, стали гулять по окрестностям, тогда-то Яна и привела Пашку к Немецкому мосту.

Увидев его, Седов обомлел. Ему показалось, что они попали на развалины Римской империи, – еще никогда Паша не видел вживую такой мощи, красоты и драмы, воплощенной в камне. Мост был трехарочный, на вид высотой метров десять, облицованный ракушечником. Теплый цвет камня в зеленой мрачноватой листве казался живым. Седов трогал шероховатую поверхность, поднимал голову, разглядывая аккуратную кладку арки над головой, и окал в пролет, дразня слабое эхо.

Уже дома в Гродине он полез в Интернет и разузнал, что ощущение трагичности этого места соответствовало истории постройки.

Прочитав на тему «немецких» мостов все, что нашлось в Сети и в книгах о Гродинской области, Седов процедил инфу, сделав краткие выводы. К 1916 году купцы станицы Малые Грязнушки построили железную дорогу, которая вела к Черному морю. Задумка эта была великая, потому что без дороги нет и торговли, а растущее грязнушкинское предпринимательство задыхалось, тупиковая ветвь дороги душила все попытки процветающей станицы превратиться в экономический центр, в город, наконец.

Прежде железку даже не пытались строить, потому что станица стояла на возвышенности и весь окружающий ландшафт был то гористый, то пересеченный речушками, то просто холмистый. И простую дорогу тут было непросто проложить, а уж железную – вовсе невероятно, обычной насыпью не обойдешься, железнодорожное полотно следовало пускать по мостам. Но наступил XX век. Многие малогрязнушкинские купцы бывали за границей, видели, что в Европе теперь строят сказочные дороги, прогресс в чистом виде, – грандиозные виадуки с тоннелями, а по ним несутся вперед паровозы, кипит жизнь, богатеют люди. Захотели они и себе такое.

На проект нужны были деньги, тогда станичные купцы привлекли в качестве спонсоров крупные банки, продали часть акций богатым купцам и земледельцам. Получив финансовую базу для своей идефикс, они нашли немца-инженера, который и создал для них уникальный проект. Как в Европе – дорога шла то землей, то виадуками, по старинке каменными или новомодными железобетонными, ныряла в тоннели, некоторые из них длиной превышали километр, и выходила прямиком к морю, пересекая на пути важнейшие российские железнодорожные развязки.

Закончив строительство, купцы преисполнились надежд. Они протоптали дорогу к покупателям зерна, фруктов, ископаемых! Теперь Малые Грязнушки разбогатеют, прославятся, будет это новый Париж, Париж на юге России, не меньше!

Кончилось все самым неудачным образом: началась революция. Во время Гражданской войны дорога сильно пострадала, а чинить ее никто не собирался, да и возить по ней теперь было нечего: голод, разруха. Потом большевики решили, что эта «железка» уже не понадобится, стали восстанавливать ветку, идущую в обход поникших Малых Грязнушек, а рельсы, шпалы и все, что можно было перетащить с грязнушкинской дороги, отправили на восстанавливаемые дорожные полотна. И даже когда в Грязнушках выстроили крупнейший в области химзавод и переименовали станицу в город Гродин (по имени одного из местных большевиков, который, кстати, также приложил руку к разрушению тех самых купеческих железнодорожных путей), дорогу не восстановили. Обошлись узкоколейкой от завода-гиганта к действующей ветке, вот и все.

Через сто лет, прошедшие с начала строительства грязнушкинской железной дороги, от нее остались только разрозненные артефакты: мостовые переходы и арочные виадуки, дренажные тоннели и несколько полуобрушенных больших тоннелей, по которым когда-то грохотали поезда.

… Вот эту печальную историю Седов и рассказал по дороге мажорам, они выслушали, но интереса к сюжету не проявили. Вскоре за финалом истории пришел и конец пути. Слева от дорожки земля стала опускаться, приближалась глубокая балка. Еще через минуту деревья расступились, и Пашка со своим детским садом увидели желтоватую громадину моста с тремя сквозными пролетами – надгробный памятник чьим-то надеждам.

Кто-то из детей ахнул. Ульяна визгливо засмеялась.

Седов усмехнулся. То-то! Проняло!

Ребята ускорились, вышли на небольшую полянку, откуда мост был виден полностью. И остановились, удивленные. У моста суетились люди в куртках с надписью МЧС, сквозь деревья были видны машины с мигалками.

Такой активности пионервожатый никак не ожидал.

– Отдыхайте здесь! – повелел он.

Пересчитал детей и направился к мосту, не реагируя на посыпавшиеся вопросы, требования и комментарии.

Находка парапланериста

1

– А ты тут что делаешь? – Витя Калачев был все таким же круглым, крепеньким, как и прежде. Он встретил Пашку широкой улыбкой довольного жизнью человека. Звездочки на погонах свидетельствовали: Витя мог себе позволить хорошее настроение.

Они с Седовым не были близкими друзьями, Паша уволился из органов через месяц после начала Витиной карьеры, но Калачев один остался работать в полиции из всего седовского отдела, а так уж выходило, что против собственной воли Паше приходилось общаться с правоохранительной системой. В этих случаях он, чертыхаясь, звонил Вите.

Калачев был неприятен Паше своей преданностью структуре, где правда и справедливость были оформлены в приказы. Паше казалась убогой эта нацеленность на служебное продвижение, карьерный рост, стремление к привилегиям и возможностям, гарантируемым высоким чином. Витя же в свою очередь жалел Седова: как же это можно было отказаться от высокого предназначения, спиться и превратиться черт знает во что, несмотря на прежние успехи и хорошие профессиональные данные? Он вряд ли знал о причинах Пашкиного увольнения, однако догадывался, что Седова подвела лишняя чувствительность. Сам Виктор Калачев был убежден, что служба есть служба, внутрь себя ее допускать нельзя, иначе твоя карьера, считай, спущена в унитаз.

– Привет! – Паша пожал пухлую ладонь приятеля. – Что случилось?

– Труп на мосту найден, самоубийство. Наш эксперт слазил наверх, обнаружил упаковку реланиума. Потерпевший умер часов десять назад.

Они стояли у опоры моста, наблюдая за тем, как спасатели спускали с моста чье-то большое тело на носилках. Из-под простыни, которым оно было накрыто, выглядывали гладкие носы белых мокасин.

– Черт, – сказал Пашка. – А я детей сюда привел!

– У тебя есть дети?

Седов полез в карман за сигаретами, буркнул:

– Не мои, чужие.

– Вон те?… – Витя указал на полянку. – Ничего себе дети! Лоси.

– Дети, – повторил Паша, – и очень глупые. Им скучно жить.

– Да, ума не нажили.

Объяснять Вите ничего не требовалось, на службе он многое успел повидать: тринадцатилетние героиновые наркоманы, пятнадцатилетние проститутки, зараженные СПИДом, мужья, убивающие жен в пьяном бреду, женщины, превращающие в секс-рабынь своих малолетних дочерей. Жизнь бывает так жестока, что скука превращается в немыслимую роскошь.

– Как зовут мертвеца? – спросил Седов.

– Артур Перцев, если по паспорту. Сейчас будем искать, кому сообщить.

– Сколько лет?

– Тридцать пять.

Извинившись перед другом, Пашка отошел в сторону и достал телефон.

– Элли, кажется, вашего Артура обнаружили в лесу мертвым.

Реакция любовницы его удивила.

– Да?… – В ее голосе мелькнуло сомнение. – Я тебе номер телефона мужа эсэмэской скину, ты передай его… ну, кому там надо.

Седов поступил так, как она сказала. Калачев удивился:

– Ты знаешь этого Артура? Ты знаешь его отца? А на самом деле как ты тут появился?…

На последний вопрос Паша мог ответить только одно: случайно. С тем и ушел.

Детям он выложил всю историю прямо на полянке, откуда открывался вид на мост. Они восприняли новость по-разному.

– А я не знал, что он приехал, – сказал Захар, смущенно улыбаясь.

– И я не знал, – поддержал его Гаврил.

– А как он умер? – спросила Оксана, которая училась на юридическом факультете.

– Предполагается самоубийство, – объяснил Паша.

– У него жена беременная, – заметила Ульяна. – Небось достала его окончательно, вот он и покончил с собой. А вообще его все терпеть не могли, наверное, он понял, что дальше так нельзя.

– Жалко папу, – вздохнула Наташа. – Папа больше всех его любил, потому что Артур самый взрослый и ответственный. Он нам его в пример приводил каждый раз, когда мы чего-то не то делали.