«Горовиц был мне, как брат…». Письма Натана Мильштейна Владимиру Горовицу: от повседневности к творчеству

Леопольд Ауэр

ГЛАВА III

КОНЦЕРТЫ НА РОДИНЕ

Как известно, Владимир Горовиц и Натан Мильштейн познакомились зимой 1921 г., когда после концерта в Киеве, в котором скрипачу аккомпанировал Сергей Тарновский32, сестра В. Горовица Регина пригласила Н. Мильштейна на ужин к ним домой33. Со свойственным ему юмором, уже на склоне лет Н. Мильштейн вспоминал об этом: «После ужина меня оставили ночевать, хотя квартира Горовицев и не была просторной. Когда-то у них была большая квартира, но после революции им пришлось переехать в жилье значительно меньшее, находившееся на улице Большая Житомирская. После моего второго концерта в Киеве было решено, что я буду жить в семье Горовицев. Можно сказать, что я зашел на чай и остался на три года» [11, p. 41].

Тогда, зимой 1921 года, Натана Мильштейна поразила широкая музыкальная эрудиция Горовица и его увлеченность музыкой. В своих мемуарах он так описывает эту первую встречу: «Ученица профессора Пухальского, Регина Горовиц [отметим, что сама Регина Самойловна всегда называла себе ученицей К. Михайлова, хотя окончила консерваторию по классу С. Тарновского. – Ю. З.] в то время была, наверное, более успешной пианисткой, чем Володя, но она играла традиционный репертуар: баллады Шопена и мазурки.

Когда за рояль садился Володя, он играл что-то совершенно необычное: свою собственную версию сцены ковки мечей из Вагнерского «Зигфрида», или импровизировал на темы оперы «Тристан и Изольда», или исполнял большой фрагмент из оперы Римского-Корсакова «Золотой Петушок». Пианисты никогда не исполняют подобные вещи на концертах! Я был ошеломлен, удивлен. Это был музыкальный ураган. Я тоже играл. Между мной и Володей произошла мгновенная химическая реакция» [11, р. 41].

С этого времени начинается дружба и совместная концертная жизнь двух великих музыкантов. Натан Мильштейн в своей книге мемуаров, естественно, не мог припомнить всю географию и хронологию концертов, продолжавшихся более трех лет, которые скрипач и пианист сыграли в СССР. Но основные города, где они были, он называет: «Сначала мы с Володей дали совместный концерт в Киеве, а потом стали ездить по Украине, понемногу расширяя географию наших выступлений. Мы ездили в Полтаву, Гомель, Харьков, Екатеринодар, Симферополь и Севастополь. Выступали в Таганроге, Новороссийске и Нахичевани, а также на Кавказе, в Батуми, Тифлисе34 и Баку. Интересными были поездки в Саратов и Татарскую республику» [11, р. 42].

Профессор Тбилисской консерватории им. В. Сараджишвили Р. З.Ходжава. Фото автора.

Можно в целом представить эти три с половиной года концертирования музыкантов по книге воспоминаний первого импресарио молодых музыкантов Павла Когана35, биографии В. Горовица, написанной Гленном Пласкиным и мемуарам Мильштейна. Установлено примерно около 80 концертов в период с декабря 1922 г. по сентябрь 1925 г. (см. приложение №4). Как можно судить из мемуаров скрипача и известных нам биографий пианиста (а они вспоминают, что иногда давали по два концерта за день), их было как минимум в три раза больше.

Начинали они, как правило, втроем: Натан Мильштейн, Регина и Владимир Горовиц. Регина аккомпанировала скрипачу, немного играла соло, затем выступал Владимир. Имея маленькую дочь (Елена родилась в лето 1919 г.), Регина не всегда могла выезжать на длительные гастроли, поэтому двух-трехмесячные поездки, скажем в Москву или Петроград обходились без нее. Тогда Владимир Горовиц аккомпанировал своему другу.

Когда в газете «Известия» появилась статья некоего Антона Углова, под псевдонимом которого выступил влиятельный Народный комиссар просвещения А. В. Луначарский, интерес к двум молодым музыкантам был уже как бы освящен государством36. И тогда предложения концертов стали буквально «сыпаться» на них. Мильштейн так вспоминал об этом: «Особенно популярными мы стали, когда Народный комиссар образования (в действительности, царь страны по культуре), Анатолий Луначарский, в правительственной газете „Известия“ написал о нас хвалебную статью. Она была озаглавлена „Дети Советской революции“, хотя, мы, конечно, совершенно не были воспитаны Советской революцией [конечно, не „Дети Советской революции“, а „Музыканты революции“, но отдадим должное возрасту интервьюируемого. – Ю. З.]. Однако эта статья произвела большое впечатление. Ее перепечатали местные газеты всей страны. Мы были сенсацией. Мы ездили по всей России, не заботясь ни о чем. Наши совместные концерты проходили так: сначала играл я, потом Горовиц, потом мы играли вместе сонату. Сейчас я могу блестнуть тем, что моим аккомпаниатором был Горовиц». [11, р. 44].

Он с восторгом описывает их совместные приключения, отмечая, что в любом городе их ждали и тепло встречали: «Кульминацией наших с Горовицем гастролей по России стало выступление в 1923 году в Петербурге. Оно прошло чрезвычайно успешно… Мы могли выступать так часто, как мы того хотели и где хотели – мы всегда собирали полные залы. Мы могли исполнять самую серьезную музыку – от музыки барокко до современных композиторов, таких как Метнер, Прокофьев и Шимановский – и это никак не влияло на кассовые сборы. К нам относились так, как сегодня относятся к рок звездам» [11, р. 55].

Скорее всего, Н. Мильштейн упоминает С. Прокофьева и К. Шимановского не потому, что они были такими уж «новыми» композиторами. Просто одно из таких выступлений очень запомнилось скрипачу, так как это было премьерное исполнение первых скрипичных концертов С. Прокофьева и К. Шимановского, прошедшее едва ли не сразу после мирового дебюта концерта для скрипки С. Прокофьева в Париже. Этот дебют состоялся в Москве: «Одним из наших наиболее важных выступлений в Москве – пишет Н. Мильштейн, – был концерт, состоявшийся в 1923 году. На концерте мы с Горовицем представляли в России премьеры Первого скрипичного концерта Кароля Шимановского и Первого скрипичного концерта Сергея Прокофьева. В обоих концертах Горовиц исполнял фортепьянную версию оркестровых партий. (Я считал, что, если играет такой великий пианист, как Владимир Горовиц, то оркестр уже не нужен!)» [11, р. 34].

Г. Шонберг вторит: «Среди их выступлений особенно выделялось одно – они исполнили Концерт №1 для скрипки Кароля Шимановского и Концерт №1 для скрипки Сергея Прокофьева впервые в России. Горовиц исполнял оркестровое переложение для рояля» [17, р. 60].

Действительно, концерт, в котором исполнялись указанные Н. Мильштейном сочинения, состоялся в Москве 21 ноября 1923 г. (мировая премьера скрипичного концерта №1 С. Прокофьева осуществлена в Париже 18 октября того же года, солировал Марсель Дарье, за дирижерским пультом был Сергей Кусевицкий). Об этом можно прочитать у В. Юзефовича, который опубликовал и прокоментировал письма С. С. Прокофьева к С. Кусевицкому37. Мы же ограничимся письмом, в котором С. Прокофьев пишет о своем Первом скрипичном концерте:

С. С. Прокофьев – С. А. Кусевицкому 27 апр [еля] 1923, Этталь

«Дорогой Сергей Александрович, рад был узнать из газет, что ты поставил в программу мой Скрипичный концерт. Надеюсь, что это будет 10-го, т [ак] к [ак] 8-го или 9-го я приезжаю в Париж. В очень крайнем случае я б [ыть] м [ожет] смогу досидеть в Париже до 17 мая, но если ты поставишь в другие дни, то это будет весьма зло по отношению к автору. Обнимаю тебя. Целую ручки Н [аталии] К [онстантиновны].

С. П.» [Цит. по: 127].

Н. Мильштейн подтверждает, что Концерт С. Прокофьева исполнялся после премьеры в Париже и отмечает невероятный успех композитора: «Наше исполнение концерта Прокофьева состоялось лишь несколько дней спустя после его мировой премьеры в Париже. На наш концерт, который проходил под покровительством объединения „Международная книга“, Международной расчетной палаты, пришла вся артистическая элита Москвы. Среди знаменитых гостей был композитор Николай Мясковский, который, как я узнал позже, подробно описал это событие в своем письме к Прокофьеву38, живущему тогда в Париже. Мясковский сообщил своему коллеге-композитору, что в результате московской премьеры, популярность Прокофьева стала „почти неприличной. Вы превзошли даже таких московских кумиров, как Рахманинов и Метнер!“» [Цит. По: 11, P. 52].

После того, как «сам» Анатолий Луначарский превознес юных музыкантов, критики, в основном, пели славильные гимны. Не обращая внимание на интерпретацию, они восторгались техникой, виртуозностью и эмоциональностью молодых музыкантов. Один из примеров подобной рецензии мы разыскали в газете «Известия» за 1922 год:

«Оба еще спешат наслаждаться музыкальной жизнью. Оба еще в периоде расточительности золота своих рук. Поставьте их рядом: они братья хотя и не по крови, но по артистическому ордену, роднящих художников по темпераменту. Впрочем, один – поскромнее, другой уже начинает исподтишка кое-что подкладывать к своему артистическому весу. Один – вдумчивее, другой – поверхнестнее. Один – более интерпретатор музыкальной мысли, другой – пока только виртуоз музыкальной формы.

Мильштейн берет легкостью смычка и глубиной басового регистра своей скрипки. Горовиц – силой кисти и стремительностью темпов. Если в свое время юный виртуоз читал Майн-Рида, то с полным правом он мог вообразить себя неким Горовицем-Стальная Рука или по какой-либо итальянской новелле – «мастером-Крещендо» по взлету светотеней: от еле мерцающего пиано до огнедыщащего фортиссимо.

Стремительный каскад звуковой арлекинады, всех этих гамм, фиоритур, гаммок и флажолетов, – ослепительно брызжущие искры прибоя голубого солнечного моря – таковы пока Мильштейн – Горовиц, две первоклассных звезды, загоревшиеся на музыкальном небосклоне. Станут ли они солнцами? С. Р.» [59].

Рецензия концерта Н. Мильштейна и В. Горовица. Журнал «Театр и Музыка» 26.12.1922

Более трех лет скрипач и пианист гастролировали в городах Советской России. Их импресарио тех лет, Павел Коган, вспоминал о них с большой теплотой. В своей книге «Вместе с музыкантами» он отмечал: «В одном из последних писем ко мне [П. Когану. – Ю.З.] он [В. Горовиц. – Ю.З.] говорит: «Мне хочется, чтобы ты никогда со мной не расставался и всюду и везде был возле меня» [57, с. 24]. И еще: «Мы были почти всегда неразлучны: и в концерте, и на репетиции, и номере в гостиницы, и в купе вагона. Это были трудные годы для мальчиков, и прекрасные» [57, с. 24]. Он же отмечал и разительные отличия между ними: «Один [Горовиц. – Ю.З.] высокий блонидин, часто молчаливый и серьезный, уходящий в себя, другой [Мильштейн. – Ю.З.] — черноволосый, ниже ростом и шире в плечах – был живого склада темперамента, не склонный к пессимизму. Мильштейн любил поговорить, еще больше – посмеяться, выставляя при этом напоказ свои белые зубы. Он был любопытным и любознательным, многим интересовался, много читал, мечтая путем самообразования восполнить пробелы в своем воспитании» [101, с. 27].

Фото из книги П. Когана «Вместе с музыкантами».

Примерно так же описывает друзей и Григорий Пятигорский: «Натан и Володя вошли в мою жизнь одновременно, но они были такими разными, словно их разделяли столетия. Натан раскрывался людям всегда сразу, а Володю надо было еще „найти“. Мне нравилось наблюдать за одним и заниматься „поисками“ другого. Володя был сложной и изменчивой натурой, и успех зависел от того освещения, в каком он хотел предстать или в каком видел себя сам. И он не облегчал этих „поисков“» [100].

Григорий Пятигорский. Фото из интернета.

В своих воспоминаниях Натан Мильштейн очень подробно описывает первые концерты в Германии, затем в Париже, где они обосновались с 1926 г., останавливаясь на характеристиках известных музыкантов, композиторах, дирижерах. Необыкновенно яркие и глубокие, порой ироничные и спорные, они привлекают внимание своим изысканным вкусом и меткими обобщениями. Встречи с И. Стравинским, С. Прокофьевым, С. Рахманиновым, Э. Изаи, Дж. Баланчиным, Ф. Пуленком, А. Бергом, С. Кусевицким и многими другими «властителями дум» столетия… И, конечно, на первом месте, среди всех – Александр Константинович Глазунов. И, пожалуй, не только потому, что композитор и ректор Ленинградской консерватории был непререкаемым авторитетом в музыкальном мире, но и потому, что с этим именем связано, в первую очередь, становление Натана Мироновича Мильштейна и в большой степени – поощрение обоих молодых музыкантов.

А.К.Глазунов. Портрет И. Репина.

ГЛАВА IV

А. К. ГЛАЗУНОВ

Александр Константинович Глазунов (1865—1936]. Композитор, дирижер, педагог, музыкально-общественный деятель. Как Почетный член ИРМО (Императорского Русского Музыкального Общества), он был причастным к открытию Киевской, Одесской, Харьковской консерваториям. Несколько раз бывал в этих городах, и, естественно, не мог не сталкиваться с юными, яркими дарованиями – Натаном Мильштейном и Владимиром Горовицем.

Первая встреча Натана Мильштейна и А. К. Глазунова произошла, если верить мемуарам скрипача, в 1915 г., когда всей Империей праздновалось 50-летие композитора. Одесса не могла остаться вне этого события, тем более что в 1908 году А. К. Глазунов рекомендовал своего ученика талантливого польского композитора Витольда Малишевского на пост директора Императорских музыкальных классов в Одессе, а в 1913 году В. Малишевский стал основателем и первым ректором Одесской консерватории.

Далее предоставим слово Натану Мильштейну: «Как-то в 1915 году профессор Столярский39 позвонил нам домой. Я взял трубку (для того, чтобы достать этот старомодный телефон, мне нужно было встать на стул; я упал и чуть не сломал снова ногу). Сквозь треск и шипение я услышал голос моего учителя: «Ты играешь концерт Глазунова?»

Я, солгав, ответил: «Нет».

В действительности, я таки играл концерт Глазунова40; мне он нравился – он был трудный и интересный, и как я уже сказал, я тогда быстро обучался; раз, два, и произведение было уже у меня в пальцах! Однако я не говорил об этом Столярскому, потому что он всегда ворчал: «Почему ты играешь то, что нравится тебе, а не то, что тебе полезно?» Поэтому я и солгал о концерте Глазунова. Я боялся, что Столярский будет на меня кричать. Но он все равно мне не поверил и сказал: «Хорошо, позови мне твою маму».

Столярский объяснил маме, что в Одессе состоится юбилейный концерт в честь пятидесятилетия Глазунова. Из Петербурга приедет сам Александр Константинович Глазунов, чтобы дирижировать, а известная пианистка Гешелин-Чернецкая (жена доктора Ауслендера, который зашил рану в моем виске41)

Дом по улице Преображенская, в котором жил П.С.Столярский. Фото автора.

Лестница подъезда, на которой разбил бровь Натан Мильштейн. Фото автора.

должна играть его концерт для фортепиано. Это был ее боевой конек. Но она почувствовала недомогание, и организаторы концерта искали ей замену.

Скрипичный концерт Глазунова – оригинальное, красивое произведение, блестяще оркестрованное (хотя Рондо немного печальное). На репетиции я сыграл что-то из начала концерта по-своему. Очевидно, я был дерзким мальчиком – присутствие композитора меня не пугало. Глазунов свысока посмотрел на меня сквозь пенсне и проворчал: «Тебе не нравится, как я это написал?» Тогда я сыграл так, как было у него, но когда репетиция подошла к концу, Глазунов повернулся ко мне и сказал: «Играй так, как хочешь!» Потому что он увидел, что мой вариант лучше» [, р. 10—11]. Таким образом, упоминание в литературе о Н. Мильштейне о том, что впервые он выступал в Одессе с концертом А. К. Глазунова в 1920 году нуждается в подтверждении42. «В 1920 г. дебютировал в Петрограде в труднейшем концерте А. Глазунова для скрипки с оркестром под управлением автора»43. Если следовать авторам, описывающим «блистательный» дебют Н. Мильштейна с концертом А. Глазунова, то через четыре года (1920) состоялся концерт, в котором «впервые» Натан Мильштейн исполнил Концерт для скрипки с оркестром А. К. Глазунова под управлением автора. Следовательно, мы можем утверждать, что один из концертов (в 1915 г. или в 1920 г.) состоялся и скрипач, действительно играл в нем Концерт А. Глазунова.

Еще одна встреча с Александром Константиновичем произойдет у юного одесского скрипача в 1916 г., когда Натан вместе с матерью приехал поступать в Петеребургскую консерваторию. Естественно, целью Мильштейнов было не просто стать студентом консерватории, а, главное – попасть в класс великого Леопольда Ауэра, о котором знала не только Россия, но и весь мир. «Все мальчики в школе Столярского практически молились, произнося «Ауэр, Ауэр!». Он был нашим кумиром. И Ауэр должен был выступать в Одессе! Ему аккомпанировала греческая пианистка Ирина Энери44. Я помню, что она играла чудесно… …В один день – это было в 1916 году – Столярский объявил, что хотел бы показать меня Леопольду Семеновичу Ауэру, известному профессору Петербургской консерватории…

…Мы с мамой пошли в гостиницу «Лондон», величественное здание, где остановился Ауэр… …Но я все равно понравился Ауэру, потому что когда я закончил, он дал мне две золотых пятирублевых монеты. Тогда это были большие деньги! (Позже, в Петербурге, я узнал, что получить деньги от Ауэра, было невероятной наградой: о скупости профессора ходили легенды)» [, р. 11—12].

С августа по декабрь 1916 года концерта Л. Ауэра с И. Энери в газетах «Южная мысль», «Южный музыкальный вестник», «Театральный вестник» обнаружить не удалось!

Ирина Горяинова (Энери) со свом учителем А.К.Глазуновым (фото А.А.Оцупа).

Анонсов концертов Л. Ауэра и И. Энери в одесских газетах 1915 г. тоже нет. В 5—6 номере журнала «Южный музыкальный вестник» за 1916 год напечатана маленькая заметка о концерте учеников «скрипичных курсов П. С. Столярского», но без упоминания в ней о Н. Мильштейне. Возможно, в течение 1915 г. в Одессу действительно приезжал Леопольд Ауэр и П. С. Столярский договорился о прослушивании им своего способного ученика… Но, скорее всего, это было уже осенью, т.к. в личном деле студента Петербургской (Петроградской) консерватории Нусина Мильштейна указано время начала учебы «январь 1916 года». В таком варианте: осень 1915 г. – прослушивание, январь 1916 г. – начало учебы – больше логики. Еще раз вспомним, что книга мемуаров Н. Мильштейна «From Russia to the West» опубликована в 1991 г. и, учитывая восемь лет на подготовку к изданию, «надиктовывалась» человеком, которому уже далеко за восемьдесят.

Со дня дебюта юного скрипача (по его версии) в Одессе проходит всего один год. Учитывая документальное подтверждение студенчества Н. Мильштейна в Петербургской консерватории, с января 1916 года, четырнадцатилетний юный скрипач с мамой приехал в столицу к Новому году, или сразу после него. Отсылаем читателя к книге Н. Мильштейна и С. Волкова «From Russia to the West», в которой чрезвычайно ярко и полно описано пребывание скрипача с мамой в Петербурге. Натан Миронович разворачивает картину ЗИМНЕГО Петербурга. «Моим любимым развлечением в Петербурге было катание на санях по Невскому проспекту… …Иногда в Петербурге было настолько холодно, что я не мог заснуть» [11, р. 19]. Видимо, этому есть объяснение – Натан Миронович с мамой был в тот год с января по начало апреля, естественно, что воспоминания о студенческом времени связано с зимним городом. Мы пытались найти что-нибудь, свидетельствующее о продолжении учебы Мильштейна и в 1916—1917 уч. г., но безуспешно. Может быть именно потому, что обучение у Ауэра было столь коротким, всего три месяца, Леопольд Семенович никогда не упоминал Н. Мильштейна, перечисляя своих векликих учеников, о чем упомянул Гарольд Шонберг в рецензии на прощальный концерт скрипача в Карнеги-Холле.

Как известно, пребывание евреев в столице было строго ограничено, поэтому Мария Мильштейн обращается к директору консерватории А. К. Глазунову с просьбой дать такое разрешение. Думается, что это было сделано устно, т.к. письменного свидетельства, да еще написанного рукой матери, нет, что, впрочем, естественно, т. к. Мария-Рухля была не грамотна. В мемуарах Натана Мироновича есть описание этого визита: «Он предложил мне конфету из красивой коробки и сразу же попросил секретаря позвонить князю Волконскому, заместителю министра внутренних дел. „Послушайте, у меня тут талантливый мальчик, ученик Ауэра. Помните, я говорил вам – да, да, Мильштейн, с матерью. Поэтому, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы их не беспокоили. И все было сделано незамедлительно!“ Когда мы в экипаже приехали домой (мы всегда брали экипаж), нас ждали управляющий и полицейский! Мама испугалась, увидев их, но полицейский не собирался нас арестовывать. Наоборот, он торжественно поприветствовал маму. Звонок Глазунова князю Волконскому сделал свое дело» [11, р. 17—18].

Таким образом, Александр Константинович, судя по описаниям Н. Мильштейна, знал юного скрипача и более того, относился к нему с определенной долей симпатии и заинтересованности.

Еще одна встреча скрипача и А. К. Глазунова произошла в Москве, когда отец Владимира, Самуил Горовиц, договорился со своим знакомым Львом Цейтлиным,

Лев Цейтлин (фото из интернета)

учеником Л. Ауэра и профессором Московской консерватории45, о концерте молодых музыкантов с симфоническим ансамблем Персимфанс46. В своих мемуарах Натан Миронович описывает этот концерт так: «Вот программа нашего выступления с Персимфансом: я исполнял концерт Глазунова, Володя – Третий концерт Рахманинова. Мы репетировали дважды, этого было достаточно. Мне было легче играть концерт Глазунова с Персимфансом, чем в Одессе, когда дирижировал сам композитор. Среди публики в тот вечер были Отто Клемперер и сам Глазунов. Концерт прошел с большим успехом. Глазунов вышел поклониться и спросил меня: «Играешь ли ты что-нибудь из Раймонды?» Он хотел, чтобы я сыграл что-нибудь из его произведений на бис. Я напомнил ему, что я играю его «Размышление», прекрасное произведение, которое он мне как-то аккомпанировал.

На сцену выкатили рояль. Глазунов спросил меня: «Какая тональность?» Я не мог поверить своим ушам: композитор не мог вспомнить тональность своего собственного произведения! Я проворчал: «ре мажор», осознавая, что Глазунов совершенно пьян!

Он едва мог стоять. Он с трудом сел, и мы начали играть и… остановились. В таком состоянии он не мог продолжать. Глазунов ушел со сцены в замешательстве, но публика по-прежнему продолжала восторгаться старым композитором. О нём были очень высокого мнения»47 [11, р. 49]. Интересно, что дата этого концерта у всех авторов (имеется в виду: Натан Мильштейн, Гарольд Шонберг, Гленн Пласкин, Дэвид Дюбаль) различна. Так, Натан Миронович утверждал, что концерт происходил примерно во время пребывания музыкантов в Москве в течение нескольких месяцев. Он подробно описывает в своей книге их совместные походы в театры и приемы в домах столичных художников и функционеров (Л. Пастернак, Е. Малиновская48, М. Тухачевский, И. Уборевич). Гарольд Шонберг в своей книге о В. Горовице тоже описывает долгое пребывание музыкантов в Москве49.

Скорее всего, описываемые Мильштейном события происходили от второй половины сентября до конца декабря 1922 г. (последний концерт в Киеве 5.09.1922; следующий – в Киеве 19.01.1923 (газета «Пролетарская правда» от 4.09.1922 и от 3.01.1923). Все последующие гастроли в Москве (29.04.1923; 21.11.1923; 07.05.1924 гг.) были обрамлены концертами в других городах и пребывание артистов не могло быть долгим. Таким образом, все, что с таким восторгом описывает Н. Мильштейн в своих мемуарах: театры, концерты, приемы – все это могло состояться только осенью 1922 г.