Ошибка 95

– Даже если у тебя случится сердечный приступ, я не открою, – предупредила Мила. – Мне психопаты в доме не нужны.

Мужчина бледнел на глазах. Что-то в нем напомнило того прежнего Рихарда, которого она когда-то встретила на лестнице «Счастливой семьи».

«Такое ведь не сыграешь», – подумала Мила. Действительно, зачем бы ему возвращаться? Поколебавшись немного, она снизошла до жалости к страдальцу, который вдруг лишился чувств. Мила с недоверием посмотрела на распростертое тело.

– Экс-Ти, просканируй посетителя, – сказала она.

– Необходима срочная медицинская помощь, – мгновенно отрапортовала машина. – Вызвать бригаду медиков?

– Нет! Стоп! Отменить! Я сама окажу ему помощь.

Мила с опаской приоткрыла дверь. Смит лежал неподвижно, и казалось, не дышал.

– Горе-маньяк, – прошипела она раздосадовано. Мила нагнулась и, схватив Смита за рубашку, с трудом заволокла его в дом.

Что же теперь? Не долго думая, она принесла несколько простыней и связала бывшего любовника. Удостоверившись, что вырваться Смиту будет непросто, Мила сходила за аптечкой, достала нашатырь и сунула ему под нос.

Мужчина дернулся всем телом, открыл глаза, обвел помещение безумным взглядом и уставился на нее.

– Полицию вызвала? – хрипло осведомился он.

– Нет.

– Почему?

– Ты дорог мне, как память. – Мила улыбнулась.

– И что? Сделаешь из меня мумию?

– Размышляю над этим. – Она смаковала каждое слово, стараясь показать, что теперь настала ее очередь «восседать сверху» и уповая на то, что храбрость – это всего лишь умение бояться так, чтобы этого никто не заметил.

– Мне надо в туалет…

– Твои проблемы.

– Твой ковер, – Смит пожал плечами, насколько позволяли путы.

Мила не подала вида, что ее что-то беспокоит. На самом деле, она не знала, как поступить и не понимала, почему не вызвала полицию.

– Так мы ни к чему не придем. Ответь мне на один вопрос… Ты преступник?

Смит ухмыльнулся.

– Стало быть, ты связала меня для того, чтобы поглумиться? Меня этим не проймешь. Я ко всякому привык.

– Отвечай на мой вопрос! Ты преступник?

Он отрицательно мотнул головой:

– Нет, я не преступник. Я хочу уйти от тебя, но что-то не пускает. Ноги подкашиваются.

Мила недоверчиво фыркнула.

– Экс-Ти, датчики нервных импульсов, – сказала она.

– Какого же черта спрашиваешь, если мой ответ тебя не интересует, – проворчал Смит.

– И вывести диаграмму на экран. Ты уж не обессудь, Айвен Смит, – или как там тебя? Оборудование у меня устаревшее, но работает исправно.

Мила закрепила датчики.

Смит покачал головой:

– Докатились. Теперь у них камера для допросов в каждом доме.

Мила удивленно подняла брови.

– Ты говоришь странные вещи, но, потратив немного сил и времени, мы во всем разберемся. Вот теперь побеседуем.

Смит больше не пугал ее. Она удобно устроилась на диване, приготовившись извлечь всю правду из человека, замотанного в простыни. Итак, первый вопрос.

– Кто такой Айвен Смит, и откуда он взялся?

– Это два вопроса. Айвен Смит – это я, и мне нужно в туалет.

– Я давно собиралась избавиться от этого ковра, он мне поднадоел. – Мила положила ногу на ногу и скрестила на груди руки.

– Не знал, что ты профессиональный палач, – заметил Айвен.

– Спасибо. А теперь жду ответа на заданные вопросы.

Айвен понаблюдал за покачиванием ее ноги и опустил глаза.

* * *

Многое припоминалось отчетливо, но в большинстве случаев картинки проступали неполными и какими-то смазанными. Искусственная память вносила искажения.

Шла вторая земная неделя вынужденного пребывания «Картхорс» на орбите Терры-два. Причину задержки так толком и не объяснили. Подполковник Аткинсон, исполняющий обязанности командира, время от времени переругивался с местными властями, грозясь сбросить груз, предназначенный для Терры-два, в открытый космос и отчалить, во избежание нарушения сроков поставок другим адресатам.

– Не выношу бездействия! – ярился он. – Лучше бы и не выходил из криосна!

Только на третьей неделе ситуация прояснилась. Объявленный карантин внес разнообразие в их монотонную жизнь, но положение быстро перестало забавлять членов команды, которых увешали датчиками. Медики в полной защитной экипировке каждые трое суток исправно появлялись на борту и брали всевозможные анализы. Неудивительно, что команда начала роптать.

Бактерия, как говорили, родилась на Земле. Там уже вовсю бушевала эпидемия. Сотни кораблей, успевших зачерпнуть смертельной заразы, разносили ее по космическому пространству, грозя инфицировать Терры. Ученые не знали, как справиться с бактерией. Судьбы землян теперь зависели от силы их собственных организмов и резолюции, которую должна была вынести ООН по отношению к зараженным. Все с напряжением следили за новостями.

Первым на «Картхорс» умер Корнелий Холаскас. Тот день ничем не отличался от предыдущих, которые они бесплодно просиживали на орбите, но именно он положил начало череде страшных смертей. Команды медиков теперь непрерывно дежурили на борту, сменяя одна другую, но их уколы и снадобья не приносили ни облегчения, ни, тем более, исцеления. Липкими, холодными лапами ужас охватил души и сердца людей, запертых в смертельной ловушке. Тони Портмен покончил жизнь самоубийством, насмотревшись на муки умиравших товарищей и не желая испытывать подобное на собственной шкуре. Две трети экипажа в течение четырех дней ушли в небытие. Оставшиеся понимали, что их ожидает та же участь. Люди больше не устраивали истерик, не требовали выпустить их из камеры смерти, в которую превратился корабль. Все пребывали в состоянии отупения и заторможенности, вероятно, от количества принимаемых лекарств. Устав от бунтов, медики наверняка стали применять лошадиные дозы транквилизаторов. Остатки некогда дружного экипажа сидели в кают-компании и ждали своего последнего гостя – смерти. У людей не было ни сил, ни желания расходиться по каютам, где их встречали молчаливым укором осиротевшие койки их недавних товарищей.

– Знаете, кэп, у русских смерть – особа женского пола, – почти без всякого выражения произнес навигатор Сэнди, долговязый негроид с широким изуродованным носом. Несмотря на то, что Айвен был пять месяцев назад временно отстранен от должности командира, Сэнди продолжал называть его кэпом.

– Приятель, неужели ты и впрямь думаешь, что если к тебе заглянет русская смерть, исход встречи будет иным? – У Айвена еле хватило сил на усмешку.

– Кто знает, – вздохнул навигатор.

– Сэнди, – сказал Айвен. – Русские ассимилировались после того, как стали интернационалистами. Эти их потомки, вроде лейтенанта Ладимирского, которого я отлупил, утратили прежнюю духовность, присущую этому народу, и ничего не знают о смерти. Да-да, я читал о них в одной книжке…

Айвен прикрыл глаза и попытался представить женщину-смерть, крадущую его жизнь. Какая она? Прекрасная или уродливая? Не хотелось думать о заразе, пожирающей его изнутри. Где они ее подцепили? Еще на Земле или где-нибудь по пути? За время полета было несколько остановок, большей частью на космических станциях. Груз сдал – груз принял. Прекрасная женщина смерть. Груз с Земли для станции Омега-10, Дельта-4… Для прекрасной ничего не жаль, даже жизни.

Нет, жизни все-таки жаль. Думать не хотелось, мысли, словно плавали в вязком киселе, и сами становились тягучими, в них терялась логика.

Через несколько часов провозгласили резолюцию ООН. Согласно ей, все зараженные имели право на отсрочку. Единственной, хоть и маловероятной возможностью спасти жизни землян было криогенное усыпление на длительный срок, с тем, чтобы дать ученым время создать лекарство.

Никто тогда не предполагал, что срок окажется столь длительным.

Смит тяжело вздохнул и поморщился: видно было, что узлы, затянутые Милой, причиняли ему боль.

– Вот так, девочка. Ты вряд ли сможешь отыскать официальные данные о моей персоне, чтобы убедиться в истинности того, что я говорю. Я родился сто сорок три года назад на старушке Земле. Наверное, ты знаешь, что в то время шла активная эмиграция на Терру-один.

– Ты – один из тех размороженных?! – Новость потрясла Милу: «Значит, не было никакой резервации, куда якобы поселили землян, значит, Киберлайф не ограничилась всего лишь коррекцией настроения, значит…»

– Именно так. Наверняка, за сотню лет средство от нашей болезни было найдено, либо бактерия сама подохла от холода. Боюсь, я этого никогда не узнаю. Ваш мир не принял нас такими, какие мы есть, он решил нас перекроить. Правда это или нет, но мне сказали, что мозги у нас от времени и холода сильно пострадали. Поэтому нам и вшили проклятые биосиверы. Они исправляют недостатки.

Мила громко сглотнула: «Выходит, вся его биография от начала до конца – ложь. И не было ни сестры Миранды, ни одинокого романтика, мечтающего о любви… А до того? Каким Рихард-Айвен был прежде?»

– Ты – астронавт… – проговорила она.

– Я покидал землю в должности командира корабля, но через месяц был временно разжалован: я избил лейтенанта, придурка, уснувшего на вахте. Следующие пять месяцев вплоть до усыпления я служил механиком.

Мила внимательно посмотрела на осунувшееся лицо Смита. Затем взглянула на экран. Ни единого пика возмущения на диаграмме, выдаваемой прибором, не возникло. Мила проверила работу устройства. Все в порядке. Значит, это правда.

Она облизала пересохшие губы.

– Откуда ты узнал о биосивере?

– Я умею получать информацию, если мне это нужно. Когда память частично вернулась, я сбежал из больницы.

– А мне сказали: ты выписан.

– Верь этим кретинам больше. Я отправился в центр «Счастливая семья», нашел там гребанного оператора, прижал его к стенке и выудил немного информации. Знаешь, что он мне сказал? Этот сукин сын сказал, что все мои воспоминания о жизни на Терре-три ложны и привиты вместе с биосивером сразу после разморозки. Государство обязало «Счастливую семью» заниматься реабилитацией таких как я. Процедуру делают спецы из Киберлайф. Слыхала о такой организации?

Мила кивнула.

– А память… полностью вернулась? – спросила она.

– В ней дыр – пруд пруди, – буркнул Смит. – У меня мозги частично разрушены, биосивер компенсирует работу пострадавших участков. Так сказал мне оператор.

– Что ты собираешься делать?

– Сказать Новой Системе: нет. – Айвен поежился, подтянул связанные колени чуть выше, – Развяжи меня…

– Хорошо. Только, если ты и вправду был полковником, дай мне слово, что будешь вести себя подобающе.

– Даю, – мрачно ответил Смит.

Мила распутала узлы, и землянин, медленно поднявшись, удалился в туалет.

Она проводила его взглядом и вдруг поймала себя на мысли, что начала жалеть Смита. Если биосивер – не выдумка, не бред сумасшедшего, то ее психотип просчитан совершенно точно. Она всегда жалела попавших в неприятности мужчин, потом в них влюблялась…

Пройдя несколько раз из угла в угол, Мила остановилась у монитора.

– Экс-Ти, убери датчики, сохрани запись и разыщи, пожалуйста, в сети все архивные статьи и заметки об эпидемии на Земле и в космических кораблях за последнее столетие.

– Не стоит этого делать.

Мила вздрогнула, она не слышала, как Смит вернулся.

– Экс-Ти, поиск отменить, – поспешно велела Мила. – Почему, Рихард? – она оговорилась и почувствовала себя виноватой непонятно в чем.

– Зови меня Айвеном. Я объясню. Только дай сперва чего-нибудь пожевать.

Мила по-прежнему ощущала оттенки настроения своего бывшего мужчины, только то, что прежде казалось ей родственными чувствами, теперь воспринималось по-новому: искусственная коррекция отношений.

Она знала, что Айвен Смит еще не определился с линией поведения. Порой он испытывал некоторый конфуз, ему хотелось расслабиться, вернуть то, что было между ними прежде, но вдруг всплеск гордыни и обиды поглощали в себе мимолетную слабость, и в нем вновь вспыхивало раздражение.

Это был самый необычный ужин в ее жизни. Напротив сидел человек, каждую черточку которого она изучила, которого приняла всем сердцем. Было странно и больно осознавать, что на самом деле его не существует. Хотелось схватить за грудки этого чужого мужчину и трясти до тех пор, пока злобный дух Айвена не покинет тело Рихарда. Мила горько усмехнулась, поймав себя на этой мысли. Рихард бы заметил, почувствовал ее настроение, а этот просто уплетает жаркое и за весь ужин ни звука, ни слова одобрения по поводу ее наряда и кулинарных способностей.

– Мне не хочется говорить, – с набитым ртом произнес Айвен-Рихард, не поднимая глаз.

– О, черт! – непроизвольно вырвалось у Милы.

– Да, я чувствую то же, что и ты, – буркнул землянин. – Эта штука по-прежнему работает.

Мила пожевала губу, не спросить она не могла.

– А как… это работает?

О! Какой взгляд! У него, как будто, двойное дно. Незнакомое выражение лица, чужое.

Айвен почувствовал ее досаду.

– Я не знаю, как это у тебя, – сказал он. – У меня примерно так: перед мысленным взором возникают картинки, образы того, чего ты хочешь. Их не всегда удается верно истолковать, но в большинстве случаев это несложно.

– Надо же! Помнишь, я рассказывала, что моя прабабушка была ветеринаром?

– При чем здесь ветеринария? – Во взгляде Айвена мелькнуло подозрение.

– Одно время она занималась проблемой коммуникации между хозяином и питомцем. Животным вшивали опытные образцы устройств с подобным принципом действия… – К концу фразы речь Милы замедлилась. Ох, что же она несет?..

– Я тебе не домашнее животное! – хмуро бросил землянин.

– Но мы ведь вообще случайно встретились, – вдруг нашлась Мила.

– Это вряд ли, – отрезал Смит и уткнулся в тарелку.

Мила прикрыла рот пальцами, словно это могло предотвратить поток глупостей, которые она еще могла сморозить.

– Так вот почему у тебя в доме оказались эти детекторы, – не поднимая головы, сказал Айвен. – Остались от прабабушкиных исследований.

После ужина он заявил:

– Я бы уехал один, но не могу. Твой биосивер меня не отпускает. У меня есть два выхода. Первый – таскать тебя с собой. Второй – прихватить только биосивер. – Он посмотрел на нее безразличным взглядом, но Мила, у которой внутри внезапно похолодело, почувствовала: Айвен сейчас не так бесстрастен, каким выглядит внешне.

– Ты этого не сделаешь, – сказала она. – Мы любили друг друга.

– Я никогда тебя не любил, – был ответ.

Мила поставила локти на стол и спрятала лицо в ладонях. Как же она растеряна, сокрушена.

– Ладно. Пойду спать, – сказал Айвен. – Устал. Завтра, на свежую голову, поговорим. Все.

Мила тихонько проскользнула в спальню, заперла на всякий случай дверь и, не желая больше мучиться тягостными размышлениями, приняла снотворное.

Глава 3

Фридрих Ганф, шеф-оператор двенадцатого региона, выключил компьютер, связывавший его с центральным сервером Энтеррона. Подойдя к зеркалу, он нарочито театральным движением отбросил черный локон, упавший на лицо. Локон улегся не так, как надо, – Фридриху пришлось его поправить.

Он критично осмотрел отражение. Собственное лицо казалось усталым, темные круги под глазами подчеркивали бледность кожи.

Сняв галстук, он расстегнул ворот белоснежной рубахи. На мускулистой груди блеснул платиновый кулон в форме Башни Правительства. Фридрих нащупал на затылке резинку, сдернул ее. Курчавые смоляные волосы скользнули по шее, обрамив ее с обеих сторон.

Фридрих повращал головой, сделал несколько энергичных махов руками. Хотелось в тренажерный зал: мышцы требовали привычной нагрузки.

– Все, на сегодня больше никаких дел. – Даже собственный голос показался усталым.

Внезапно раздался гудок, вслед за которым секретарша сообщила, что в приемной ожидает Хальперин.

«Принесло эту развалину!» – с раздражением подумал Фридрих. Он помедлил, соображая, не отказать ли помощнику по внутренним делам в приеме, но идея представилась ему нелепой. Тоном величайшего снисхождения он дал добро. Прежде, чем дверь отползла в сторону, Фридрих вновь превратился в шеф-оператора: железного человека, гаранта беспристрастной законности, которому доверено управление одной двенадцатой частью Терры-три.

В кабинет тяжелой походкой вошел Хальперин. Лицо его было похоже на грубую маску, высеченную из камня. Фридрих Ганф встретил его взглядом холодным и жестким, перенятым у Якова Флиора – президента Терры-три и своего родного дяди. Хальперин, ростом доходивший Ганфу примерно до груди, выдержал взгляд, сохранив на лице бесстрастное выражение. Едва заметно поклонившись, он сказал:

– Шеф, в социуме чепе.

Борис Хальперин был староват для руководящей должности. Тридцать два года назад его назначили послом двенадцатого региона в четвертый. После трех лет работы за рубежом он получил повышение – должность помощника главного администратора по внешней политике. На этом посту Хальперин продержался пятнадцать лет, из кожи вон лез и был отмечен государственными наградами. Он совмещал обязанности постоянного регионального представителя в Совете Безопасности. На нынешнюю должность его назначили по рекомендации президента (в ту пору на Терре-три еще правил клан Траубергов). Хальперин был единственным из высших чинов прежнего кабинета, которого Ганф оставил при портфеле, возглавив администрацию региона четыре года назад.

Старик дорабатывал срок. Годы брали свое: изменилась осанка, движения, голос. Говорил Хальперин с расстановкой и долгими паузами. Случалось, в неподходящий момент он не мог быстро вспомнить слово, недавно вошедшее в обиход. Ганф знал, как страшно Борису уходить: преданность государственной работе и привычка искоренять в себе стремление к домашнему уюту воспитали в нем боязнь перед покоем пенсионера.

Хальперин пригладил необычайно редкие, но лишенные седины волосы и, еще раз поклонившись, сделал два шага назад. Не сводя с помощника взгляда, Ганф кивнул на стул. Борис со стариковской медлительностью опустился на край, достал миником.

– Необходимо ваше вмешательство, шеф, – начал он, глядя в текст.

– К делу, – буркнул Ганф, чувствуя, как портится настроение.

Прокашлявшись, Хальперин стал читать:

– Айвен Смит, размороженный. Место рождения – Земля. Год рождения – две тысячи пятьсот сорок девятый. По-новому – сто пятьдесят седьмой. Австралиец. В прошлом полковник, командир грузового корабля «Картхорс». Четыре государственные награды, шесть административных взысканий. Холерик. Характер сложный, противоречивый. До перехода в отряд дальних полетов оставалось налетать одиннадцать месяцев плюс месяц из срока последнего наказания. Подавал документы на курсы для высшего командного состава. Болезнью Топоса заразился во время перелета. На момент заболевания и криогенного усыпления полковнику было тридцать два года. В заморозке пребывал сто одиннадцать лет. Выведен из сна около года назад. Разрушение коры головного мозга двенадцать процентов. Проведена… гипнотическая индукция амнезии… и… импринтинг новых воспоминаний. Коррекция полная. Оценка по шкале Винтера – двадцать баллов.

Хальперин убрал миником и продолжал, глядя в пустоту:

– Позавчера во время конфликта с неким Дэном Бруксом Смит получил сотрясение головного мозга, из-за чего произошел сбой в работе биосивера. По нашим данным, Смиту удалось восстановить часть воспоминаний. Был госпитализирован. Пробыл в больнице несколько часов, бежал. Незаконно проник в служебное помещение центра имплантации. Учинил противоправные действия по отношению к оператору электронного слежения Поповскому. На моем уровне программы видно вот что: основной канал связи с биосивером Смита заблокирован Энтерроном, невозможно воспользоваться системой контроля объекта. Энтеррон отслеживает Смита по топографическому каналу, а также по основному каналу некой Камиллы Левитской, с которой Смит состоит в гражданском браке. Шеф…

Внезапно лоб Хальперина прорезали две глубокие продольные морщины. Понизив голос, старик произнес:

– Энтеррон вступил в игру. Он не хочет, чтобы мы задерживали Смита.

Ганф прошелся по мягкому ковру, обычно в движении ему лучше думалось. Первое, что пришло на ум – связаться с внерегиональным отделом (ВРО). Перед глазами всплыло лицо президента: «Прежде чем впадать в истерику, думай, племянник». Думай же, Фридрих, ибо что-то тут не так.

– С вашего позволения, шеф, я мог бы применить более масштабную операцию, – отрывисто произнес Хальперин. – Разумеется, то, что в моих полномочиях. Местоположение объекта известно. Однако я не имею права приступать к активным действиям, не посовещавшись с вами. Моя задача – действовать с наименьшим количеством просчетов. Полагаю, что каждое решение, принятое искусственным интеллектом, служит Новой Системе. Но мне малопонятна тактика машины.

После долгой паузы Ганф сказал:

– Из вашего размытого рапорта я делаю вывод, что Смит социально опасен, но кто-то не хочет, чтобы вопрос его задержания был решен немедленно.

– Именно так, шеф. Мои люди следят за ним и готовы по первой же команде арестовать. Однако по отношению к размороженным действует пункт четыре седьмой статьи закона Терры-три «О разморозке, лечении и реабилитации землян, зараженных болезнью Топоса»: «Все правоохранительные действия только в пределах программы Киберлайф».

– Да, это так, – отрезал Ганф. – Без ведома Энтеррона мы ничего не можем изменить. Но Энтеррон не сообщал мне ни о каком инциденте.

Он оживил в памяти события минувшего дня. До обеда они беседовали о размещении государственных и региональных заказов. После обеда – о делах молодежи и социальной инфраструктуре. «Башковитый» был как всегда лаконичен и предупредителен. Никаких намеков на чепе.

Ситуация была не из простых. Случись подобное в соседнем регионе, Ганф и ухом бы не повел – не его проблемы. Но казус, который выдала программа, заставил серьезно забеспокоиться. Совершенный механизм дал сбой. Новая Система оказалась не такой безупречной, как уверяли организаторы Киберлайф и инструкторы ВРО.

«Энтеррон вступил в игру». Какая чушь! Нет, Фридрих Ганф не сомневался в том, кто в доме хозяин, он свято верил, что верховным хозяином является сам закон. Дело в другом: впервые за много лет он почувствовал себя некомпетентным. Последствия чепе для его, Ганфа, благополучия были непредсказуемы.

Разумеется, он безупречно знал законы и четко представлял свое место в Новой Системе. Единственно правильным в этой ситуации было переложить ответственность за решение проблемы на внерегиональный отдел. Если бы не один момент: ВРО имел свои глаза повсюду. Там не могли не знать о случившемся и первым делом должны были известить о программной ошибке его – шеф-оператора региона. Но они этого не сделали.

– Шеф, – напомнил о себе Хальперин. – Вы, верно, и сами понимаете, что ситуация беспрецедентная. Мы не можем терять ни минуты.

Ганф смерил подчиненного ледяным взглядом, но на этот раз ему пришлось подавить неудержимое, почти судорожное желание раздраженно фыркнуть.

– Что вы думаете по этому поводу? – спросил он.

– Сперва я решил, что это проверка, – отозвался Борис. – Я подумал: ВРО проверяет меня и мою службу. Но в этом случае вас бы уведомили первым. Теперь, когда я знаю, что вам самому об этом ничего не известно, мне кое-что взбрело на ум: разработчики где-то просчитались. Машине пришел конец, шеф. Именно так. Я склоняюсь к мысли, что необходимо сразу же сообщить во ВРО. Но прежде не мешало бы получить дополнительные подтверждения.

«Старая ты змея, – подумал Ганф. – Тебя самого подослали». Ему стало тоскливо, но он быстро взял себя в руки: «Так. Все будет в порядке, если ты останешься верен логике. Чепе в социуме совпало по времени со сбоем в программе. Каким-то образом это ушло от внимания агентов ВРО. Может такое быть? Теоретически – да. Практически – нет. Начнем с внимательного изучения дела».

– Перенесите информацию на мой локальный компьютер, и вы свободны, – сказал он. – Я хочу прочитать все сам и немного подумать.

Борис сделал то, что велел ему шеф, и вышел.

* * *

Утром пришло уведомление о том, что Дэна через неделю отпустят на свободу после выполнения принудительных общественно-полезных работ, оплата за которые будет переведена на счет Милы, в качестве компенсации материального и морального ущерба. Предлагаемый трехдневный курс психотерапии в Центре «Счастливая семья» будет оплачен из штрафа, наложенного на нарушителя правопорядка.

– Что опять случилось? – проворчал заспанный Айвен, войдя в кухню.

Мила молча ткнула пальцем в монитор.

– Думаешь, его там… подремонтируют? – покрутив пальцем у виска, спросил Айвен.

– Не знаю. – Мила стала готовить кофе. Этот ритуал тоже был одним из прижившихся в ее доме анахронизмов.

Айвен сел за стол и молча стал наблюдать за процедурой. Мила обернулась и внимательно на него посмотрела.

– Моя мать тоже готовила кофе, – произнес Айвен.