Изучение истории Китая в Российской империи. Монография

Среди тех дипломатов, чей интерес к истории Китая был зафиксирован в документах, был один из самых успешных и опытных российских представителей в Китае – Лоренц Ланге62. Исследователи отмечают «сочинение Ланга о Китае – одной из ранних попыток дипломатического представителя России по выяснению прошлого, а также состояния этой страны в начале XVIII в.»63. Первая глава сочинения Л. Ланге была посвящена происхождению Китайского государства и названия Китай. История страны в работе российского дипломата начиналась с трех легендарных императоров и определялась в 4415 лет, и за это время в стране сменилось 253 «императора». Кроме того, в работе выделялась отдельная, седьмая, глава «о том, как нынешние татары овладели Китайским государством»64. Последние главы были посвящены деятельности католических миссионеров с историческими сюжетами по этой проблематике. Таким образом, российские дипломатические представители в Пекине уже в начале XVIII в. познакомили русскую элиту с основами китайской истории.

Первым из русских правителей поставил вопрос о необходимости изучения китайского языка и культуры («познания их суеверия») первый российский император Петр I. Царский указ 1700 г. гласил: «Для утверждения и приумножения в православную веру и проповедь св. евангелия в идолопоклонных народах (Китая) … указал писать к киевскому митрополиту (Варлааму Ясинскому), чтоб он, подражая о том святом и богоугодном деле, поискал в малороссийских своей области городах и монастырях из архимандритов и игуменов или иных знаменитых иноков доброго и ученого и благого жития человека, которому бы в Тобольску быть митрополиту… и привел бы с собою добрых и ученых не престарелых иноков двух или трех человек, которые бы могли китайскому и мунгальскому языкам и грамоте научиться и, их суеверие познав, могли твердыми св. евангелия доводами многие души области темныя сатанинския привести во свет познания Христа Бога нашего и тамо (в Пекин) живущих и проезжающих христиан от прелести всякой идолослужения их отвадити, и тако могли бы жити, и у той построенной Божией церкви (албазинской) служити, чтобы своим благим житием хана китайского и ближних его людей и обще их народ привести бы к тому святому делу и к российского народа людям, которые по вся годы с караваны для торга и для всяких посылок порубежных ездят, учинить себя склонных»65.

В эпоху китайского императора Канси66 к концу XVII в. маньчжурская династия Цин окончательно стала центром китайской цивилизации, унаследовав ее историческое наследие. Россия к началу XVIII в. демонстративно «повернулась спиной» к своему евразийскому культурному наследию, связывавшему ее с отчасти общим с Цинской империей тюрко-монголо-тунгусским пространством. Но опыт прямого посредничества западноевропейцев в отношениях между русскими и китайцами для двух новых империй оказался неприемлем. Более того, реалии европейской культуры создавали необходимость развития китаеведения в развернувшейся лицом на Запад России, даже и без прямой связи с вытекающими из ее соседства с Китаем потребностями.

Знакомство русского общества с историей Китая и формирование российского китаеведения в XVIII в. определялось комплексом причин и факторов. Потребность в изучении Китая была обусловлена в первую очередь тем, что с начала XVII в. русское и китайское государства установили прямые политические и экономические связи, затем стали и непосредственными соседями в Центральной и Восточной Азии. Нерчинский 1689 г. и Кяхтинский 1727 г. договоры завершили не только пограничное размежевание между двумя империями, но оформили всю систему двухсторонних отношений.

Именно в XVIII в. формировались в России академическая наука и университетское образование, которые стали фундаментом, в том числе и для российского научного китаеведения. Изучение истории Китая шло в нашей стране одновременно со становлением современной исторической науки. Более того, так случилось, что именно история и китайский язык по факту оказались в основе академической науки на этапе ее формирования. Это отметил еще М. В. Ломоносов67, писавший в «Рассуждении о академическом регламенте и стате»: «3) Ректором Университета положен историограф, то есть Миллер, затем что он тогда был старший профессор… И если б Миллер был юрист или стихотворец, то, конечно, и в стате ректором был бы назначен юрист или стихотворец. 4) Историографу придан переводчик китайского и маньчжурского языков, то есть Ларион Россохин. Однако если бы Россохин вместо китайского и манжурского языков знал, например, персидский и татарский, то бы, конечно, в стате положен был бы при историографе переводчик персидского и татарского языка»68.

Говоря о начальном этапе становления науки в России, можно отметить, что российская археология началась с работ Д. Г. Мессершмидта69 не просто в пограничном с Цинской империи, но даже и оспариваемой в то время у России Пекином районе Южной Сибири. И в свою первую экспедицию по России Д. Г. Мессершмидт выехал в составе свиты посланника в Китай князя Л. В. Измайлова70. Один из «отцов-основателей» российской исторической науки Г. Ф. Миллер71 написал и опубликовал свое «Описание Сибирского царства» одновременно с «Историей Российской» М. В. Ломоносова, почти за 70 лет до выхода в свет «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина. Современники высоко оценивали значение собранных Г. Ф. Миллером «рукописных китайских известий». Кроме того, советские историки отметили: «Первая в России работа по истории русско-китайских отношений была написана Г. Миллером и называлась “О первых российских путешественниках и посольствах в Китай”»72. Вообще «отца сибирской истории» можно считать непременным куратором всего российского китаеведения середины XVIII в.

Становление российского китаеведения шло бок о бок со становлением исторической науки. Достаточно привести такие случаи из истории Академии наук: в 1748 г. «по указу Сената прапорщик И. Быков, бывший с 1731 по 1747 г. в Китае, направлен в Академию в качестве учителя китайского и маньчжурского языков и переводчика. Г. Ф. Миллер и Л. К. Россохин из экзамена заключили, что Быков “в просторечии” на этих языках говорить может, но как учитель и переводчик “недостаточен”»73; 31 января 1757 г. «оглашен приказ об освидетельствовании перевода китайской книги “О происхождении и нынешнем состоянии народа манджур”, сделанного Л. К. Россохиным. Миллер взял это на себя»74. Совместная работа «отца Сибирской истории» и первого русского китаеведа в стенах Академии наук была не случайной. Как раз в 1748 г. в связи с возникшими в работе над «Историей Сибири» противоречиями между Г. Ф. Миллером и И. Э. Фишером75 в Академии наук было создано особое Историческое собрание для координации работы всех гуманитариев. В ее состав, кроме вышеназванных историков, вошли и другие ученые, в том числе М. В. Ломоносов. Именно в ведение Исторического собрания были переданы академический университет и гимназия.

Сложившиеся стандарты западноевропейской академической науки требовали учреждения в рамках Санкт-Петербургской Академии наук научного востоковедения. Специально для развития китаеведения в Россию был приглашен из Кенигсберга воспитанник Лейпцигского университета Готлиб Зигфрид Байер76. Этот немецкий ученый в 1725 г. занял должность профессора греческих и римских древностей Академии наук, а 1734 г. Г. З. Байер стал профессором восточных языков. Китайский язык он начал изучать еще в Кенигсберге и Берлине, однако именно петербургский период принес немецкому ученому известность китаеведа. В столице Российской империи профессором Байером в 1729–1730 гг. была издана первая в Европе «Хинейская грамматика», кроме того, был составлен китайско-латинский словарь. В 1730 г. в Петербурге был издан главный труд Г. З. Байера по востоковедению Monumentum Sinicum (исторический обзор европейских трудов по синологии; грамматика, словарь, данные о мерах и весах). Несмотря на множество недостатков, этот труд был новым шагом в научном китаеведении.

Профессор Г. З. Байер отправил свою работу иезуитам-синологам и вскоре получил ответ от таких известных ученых, как Кеглер77, Перейра78, Славичек79, Гобиль80, Парренин81. Иезуиты оценили этот труд «образцом столь выдающегося ума, что сами китайские музы могут прийти в удивление», но посоветовали найти учителя китайского языка из китайцев или долго живших в Китае европейцев. В коллективном письме Кеглера, Перейры и Славичека академику Байеру от 12 сентября 1732 г. говорилось «о невозможности изучать китайский синтаксис и китайские книги только по словарям, без живого произношения»82.

Востоковед Г. З. Байер работал в России до 1738 г., но так и не выучил русского языка, не владел он и разговорным китайским. Тем не менее вклад немецкого ученого на русской службе в будущее науки и популяризации китайской истории был немаловажным. В числе достижений необходимо отметить, что издание Г. З. Байером в Санкт-Петербурге текстов с использованием китайских знаков явилось первым опытом печати иероглифов в Европе.

Одновременно с немцем Г. З. Байером в Санкт-Петербурге при Академии наук работал и китаец Чжу Гэ. Привезен он был из Тобольска в 1734 г., крещен в 1736 г. под именем Федор Джога. С 1738 г. этот китаец начал преподавать китайский язык, сначала в Санкт-Петербурге, а затем в Москве. Но Федор Джога также не стал основателем российского китаеведения, и после возвращения из Пекина первых русских синологов он был отстранен от преподавания китайского языка.

После ухода Г. З. Байера в Академии наук не осталось китаеведов, хотя есть указания, что в 1739 г. академиком Санкт-Петербургской Академии стал живший в Пекине иезуит знаменитый французский синолог Антуан Гобиль. Но Академия наук и без своих синологов-академиков оставалась главным учреждением, в рамках которой решались вопросы изучения истории Китая. Например, согласно «Списку именному академическим служителям» за 1 мая 1748 г. в штате Академии наук были «прапорщик Л. Розсохин, ученики кит. и маньч. языков Л. Савельев, С. Корелин, Я. Волков»83. В марте 1756 г. Сенат отправил в Академию наук приобретенный в Пекине многотомный труд китайских историков первой половины XVIII в. для перевода на русский язык. Академики М. В. Ломоносов, И. Д. Шумахер, И. Штелин и И. Тауберт были назначены ответственными за организацию работ по переводу «Китайской истории»84.

В 1755 г. Санкт-Петербургская академия наук приступила изданию первого в России научно-популярного журнала «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие». Одним из инициаторов этого издания был М. В. Ломоносов, редактировал журнал «отец сибирской истории» академик Г. Ф. Миллер. В данном журнале в 1750-х гг. были опубликованы первые статьи российских авторов, касающиеся истории Китая, «О разных именах Китайскаго Государства» И. Э. Фишера и «История о странах, при реке Амуре лежащих» Г. Ф. Миллера. Необходимо отметить, что статьи о Китае в русских периодических изданиях стали печататься еще начиная с 1731 г. Исследователи пишут: «С 1728 по 1742 г. выходили “Месячные исторические, генеологические и географические примечания в Ведомостях”… В номерах с 13-го по 18-й за 1731 г. публиковались “История Хины, или китайская” (заимствованная из сочинения Ф. Купле)»85.

Санкт-Петербургская академия наук с первых дней своего существования собирала привезенные русскими китаеведами книги, целенаправленно формировала китайскую библиотеку. Первые китайские и маньчжурские книги были привезены в Санкт-Петербург, вероятно, в 1730 г. находившимся на русской службе шведом Л. Лангом из его третьей поездки в Китай86. Еще в XVIII в. исследователи отметили: «… Лоренц, бывший российским резидентом при китайском дворе, привез в 1730 году из Пекина от езуитских миссионеров, числом 82 тетради в 8 папках»87. Правда, в одном из первых исследований по истории русского востоковедения говорилось: «С самого основания С. Петербургской Академии Наук библиотека ея имела уже небольшое собрание Азиятских рукописей и до 2800 (возможно опечатка. – В.Д.) книг на Китайском языке»88. Исследователи полагают, что в первой партии привезенных из Китая в Санкт-Петербург книг были только словари. Затем библиотека приобретала книги у возвращавших из Пекина миссионеров и учеников Духовной миссии.

Книги по истории Китая для Академии наук были в приоритете. Например, в инструкции Академии наук «каравану в Пекин» от 3 апреля 1753 г. предписывалось найти и закупить в Китае отсутствующие в академической библиотеке «исторические и философские книги»89. Исследователь В. П. Таранович писал: «Из лиц, оказавших Академии Наук значительную услугу в деле пополнения ее музейного и библиографического фондов китайскими книгами… следует отметить Франца Луку Еллачича (Franz Lukas Jellatscitsch) …»90. В 1753 г. Ф. Л. Еллачича вторично отправили в Пекин в составе торгового каравана с заданием: «1) Купить китайские философские и исторические книги, которых в библиотеке нет и о коих китайского языка переводчик известие подать может»91. Основной список необходимой для Санкт-Петербургской академии наук литературы сформировал переводчик И. К. Россохин. Кроме того, в отдельной инструкции АН за подписью Шумахера была дана «роспись выписанным из каталогу Парижской библиотеки китайским книгам, которые из Китая в СПб. Имп. Библиотеку достать должно», в этом списке было 72 номера. Выполняя эти поручения, Еллачич купил в Пекине 123 экземпляра книг (51 название) различной тематики, в числе которых было 56 экземпляров (15 названий) книг исторических92.

Говоря о вкладе Академии наук в дело становления российского китаеведения, необходимо отметить и тот факт, что, будучи центром научного китаеведения, Санкт-Петербургская академия наук в XVIII в. сама сдерживала развитие исследований. Когда в мае 1748 г. указом императрицы Елизаветы Петровны еще один китаевед, И. Быков, был причислен к Академии наук, то от академиков последовала просьба «определить к иной службе»93 этого молодого китаеведа. Еще раньше, в 1742 г., вышел указ Елизаветы Петровны «О невозможности содержать при АН одновременно Россохина и Джоги»94. Против такого отношения выступали многие ученые, например, М. В. Ломоносов в своей «Записке о необходимости преобразования Академии наук» утверждает: «Хотя по соседству не токмо профессору, но и целой Ориентальной академии быть бы полезно»95. Но стоявшие у руководства Академии наук немецкие ученые «не пропускали» русских синологов на более высокие ступени в официальной русской науке.

Таким образом, к середине XVIII в. в Российской империи не только сложились предпосылки к становлению научного китаеведения, но и сформировалась Академия наук, способная принять первых подготовленных в Пекине русских китаеведов, организовать их для развития российской синологии, в том числе и для научного изучения истории Китая.

1.2. Пекинская миссия и китаеведение в России в XVIII в.

В первой половине XVIII в., через сто лет после установления прямых связей между русским и китайским государствами, оформилось постоянное российское представительство в Пекине – Российская духовная миссия. Именно Пекинская миссия стала первым и на долгое время главным российским институтом, выполняющим задачи как подготовки русских китаеведов, так и изучения собственно Китая.

Первая Российская духовная миссия, снаряженная по приказу русского царя Тобольским митрополитом Иоанном (Максимовичем)96, прибыла в Пекин в конце 1715 г. вместе с возвращавшимся из России китайским «посольством Тулишэня». Возглавил миссию воспитанник Киевской духовной академии архимандрит Илларион (Лежайский)97, в ее состав вошли священник, диакон и восемь причетников (младших церковнослужителей). Посланник Папы Римского в Китае писал, что в Пекин прибыли из России настоятель монастыря и 12 священников98.

Для того чтобы Пекинская миссия стала центром научного китаеведения, понадобился продолжительный переходный период. И вопрос был не только в том, что для подготовки первых специалистов требовалось время, но русские власти поначалу не ставили собственно научных задач, царской власти были нужны «попы не как ученые, а как разумные и покладные…»99. Известный синолог и дипломат И. Я. Коростовец писал позднее: «О деятельности этой первой миссии сохранилось мало сведений. Состав ее скоро расстроился вследствие смерти начальника…»100. Первая Духовная миссия в Пекине не оставила документальных свидетельств, указывающих какую-либо работу, связанную с изучением китайской истории.

Вопрос об отправке новой Духовной миссии в Пекин решался очень сложно, в течение многолетних переговоров с китайским правительством. В это же время на первый план вышел вопрос об отправке в Китай учеников для изучения языков и культуры соседей. 30 декабря 1726 г. состоялся именной указ Екатерины I, повелевавший после окончания русско-китайских переговоров отправить новую миссию в Пекин во главе с воспитанником Славяно-латинской академии в Москве архимандритом Антонием (Платковским). В указе предписывалось взять в Пекин учеников, которых глава Миссии обучал в школе при Вознесенском монастыре в Иркутске монгольскому языку.

Многолетние переговоры между Российской и Цинской империями благополучно завершились в 1727 г. подписанием Кяхтинского договора. Уже в августе 1727 г. работавший в Китае российский дипломат С. Л. Владиславич-Рагузинский101 написал епископу Иннокентию (Кульчицкому): «А понеже Двор Пекинский духовную особу в характере епископа принять не похотел, а более трех священников о прислании в договоре не положено, при которых шесть человек, а именно четырех учеников русского языка, да два латинского языка, которые могли в школе в Пекинской Коллегии обучаться китайскому и маньчжурскому языкам, а взаемно ханских подданных учили русскому и латинскому языкам»102. Официальный статус Российской духовной миссии в Пекине был закреплен пятой статьей Кяхтинского договора. Миссия получала права китайского государственного учреждения. В этом же документе говорилось, что при Миссии будут находиться «четыре мальчика учеников и два побольшего возраста, которые по Русски и по Латине знают»103.

В сентябре 1727 г. с первым попутным караваном в Пекин было отправлено три ученика, назначенные в Духовную миссию еще в 1725 г. из состава Московской Славяно-греко-латинской академии. Правда, уже в 1732 г. два ученика вернулись на родину, и лишь один Лука Воейков остался познавать «китайскую грамоту». Но уже в числе прибывших в Пекин в 1729 г. вместе с архимандритом Антонием (Платковским) учеников был Илларион (Ларион) Калинович Россохин (Рассохин) – будущий первый русский ученый-китаевед. В одном из студенческих исследований Духовной академии говорилось: «Mожно указать трех школьников, которых в 1727 г. взял собой в Пекин архимандрит, которые, как то видно из списка их, представленного Платковским Св. Иннокентию, “по свидетельству мунгальских учителей учатся лучше всех учеников”. Это были: 1) Илларион Рассохин, сын священника Калинника Иванова; 2) Герасим Шульгин – сирота, взят архиепископом из Новодевичья монастыря (Знаменского – в Иркутске) у его матери – вдовы; 3) Михаил Пономарев, сын священника Афанасия Пономарева»104. Именно эти три ученика были указаны в «Паспорте, выданном в Иркутске из Походной посольской канцелярии архимандриту Антонию (Платковскому) для проезда в Пекин» от 14 июля 1728 г. Как говорилось в документе, отправлены были в Пекин «священники для отправления службы божией, а школьники для науки китайского и манзюрского языков»105.

На смену выехавшим на родину в 1732 г. этим китаеведам учениками в Миссии были оставлены Иван Быков и Алексей Владыкин. 15 сентября 1730 г. «ведением Сената» св. Синоду было постановлено: «Чтобы школьники тамо праздны не были, надзирание над ними иметь архимандриту и о науке их писать ему в Иностранную Коллегию, а за ослушание и продерзости наказывать»106.

Русских в Пекине учили по традиционной китайской методике, язык и письменность постигались посредством заучивания классических китайских книг. Таким образом, русские ученики в Пекине с первых же дней своего обучения китайскому языку оказались погружены в древнюю и средневековую китайскую культуру. История Китая стала едва ли не основной составляющей их образования. И причины этого были глубже, чем просто существовавшие на тот момент методы и содержание лингвистического образования. Дело в том, что русские в Китае попали в совершенно другую религиозную традицию, в основе всей китайской культуры, не знавшей «Божьего Откровения», лежала «религия исторического предания».

После прибытия в Пекин в 1736 г. нового состава Российской духовной миссии первые русские китаеведы выехали на родину, положив начало научному китаеведению в России. И. К. Россохин в 1740 г. был направлен Коллегией иностранных дел в распоряжение Академии наук. 22 марта 1741 г. приказом президента Академии наук К. Бреверна107 китаевед был включен в ее штат Академии наук «для переводов и обучения китайского и маньчжурского языков»108, ему в качестве учеников определили четырех человек.

В конце 1742 г., когда в Миссии осталось всего два русских ученика, в Китай были направлены новые ученики, взятые в 1739 г. из Славяно-греко-латинской академии и прошедшие предварительную языковую подготовку с китайским учителем в Москве. Из их числа наибольшую известность получил Алексей Леонтьевич Леонтьев. В конце 1745 г. в Пекин в составе IV Миссии приехали Е. Сахновский и Н. Чеканов, но последний в 1752 г. умер в Пекине, как и многие другие ученики, приезжавшие до и после него. Прибывших в Пекин в 1754 г. со следующей миссией новых учеников китайские власти сразу же выслали обратно.

Возможно, китайские власти были недовольны активностью русских китаеведов в Пекине. Николай (Адоратский) писал: «Директор нового каравана, Алексей Владыкин, бывший в Пекине в 1755 г., представил по возвращении в Россию, в сенат ландкарту китайских провинций и план Пекина, причем доносил, что ландкарта и план были получены им для срисования из ханской библиотеки, на что издержано было серебра 1500 рублей. Наконец Алексей Леонтиев, живший при четвертой миссии, собрал там много данных из китайских и маньчжурских источников, которыя, в бытность свою переводчиком при российской Академии Наук, разработал во многих своих произведениях»109.

В 1757 г. российскому представителю В. Ф. Братищеву110 удалось добиться согласия китайской стороны на отправку в Пекин новых учеников. В состав VI Миссии в качестве учеников были назначены трое учащихся Топольской духовной семинарии и один ученик Александро-Невской школы в Санкт-Петербурге. Указом Коллегии иностранных дел от 6 февраля 1755 г. срок пребывания учеников Миссии определялся в 12 лет, для того чтобы они успевали в достаточной мере овладеть китайским языком. В XIX в. исследователи писали: «С ним были назначены иеромонахи Иуст и Иоанникий, иеродиакон Никифор и псаломщики: Семен Цвет и Семен Килевский. В 1769 году августа 22-го назначены ученики Яков Коркин и три ученика из Тобольской семинарии: Агафонов, Парышев и Башкеев»111. В 1782 г. ученики А. Агафонов, Ф. Бакшеев и А. Парышев вернулись в Россию, «они оказались довольно знающими в китайском, а особенно в маньчжурском языках. Как люди немолодых уже лет, они были определены переводчиками коллегии к Иркутскому губернатору Якобию. Из них Федор Бакшеев, по смерти А. Леонтьева, в 1786 г. был вызван в Петербург, где и скончался 18 мая 1787 г. На его место вытребован был А. Агафонов, ставший достойным преемником А. Леонтьева и Ф. Бакшеева»112. В середине XIX в. исследователи писали еще об одном китаеведе: «Отправившись в Пекин с миссиею, Родионов жил там с 1771 по 1783 год, обучаясь между прочим языкам Манжурскому и Китайскому, на которых даже отчасти мог потом говорить»113. В 1780 г. в состав VII Миссии «поступили: студент Московской академии из философии Егор Салертовский, сын умершего пономаря… и студенты философии из Троицкой семинарии: Иван Филонов, сын умершаго священника села Хаткова смоленской епархии и Антон Григорьевич Владыкин, азиатской нации… Наконец, из синтаксимы сам пожелал поступить в ученики миссии певчий архиеп. Платона Алексей Петров Попов, 19 лет, сын … священника…»114.

В XVIII в. некоторые члены Миссии не только изучали языки, но и занимались исследовательской работой. Уже глава II Миссии в Пекине архимандрит Антоний (Платковский) отправил в Св. Синод «китайский букварь, под названием Дзе-луй, в котором находилось тысяч с тридцать литер, и просил, чтобы писано было к богдыханову величеству, дабы оную книжку велел перевесть тамошнему толмачу Иакову Савину»115. Коллегия иностранных дел предписала главе миссии выполнить эту работу, и, очевидно, ученики Миссии начали работу по ее переводу на русский язык. В XVIII в. воспитанниками миссии были созданы первые русско-китайско-маньчжурские учебные пособия и словари.

Таким образом, первым русским китаеведом стал воспитанник школы монгольского языка в Иркутске и ученик Российской духовной миссии в Пекине переводчик и преподаватель китайского языка И. К. Россохин. 22 марта 1741 г. приказом президента Академии наук он был включен в ее штат в качестве переводчика и учителя китайского и маньчжурского языков. Тогда же в Академию наук был «определен» китаец Ф. Петров в качестве помощника к И. К. Россохину.