Нежная охота на ведьму

– Ты никогда не слышал от мамы имя «Лика Потоцкая»?

Вокруг Ромки дымились голоса дружеской пирушки, и неуместная тетушка поспешила было распрощаться, но племянник вдруг легко ее остановил:

– Постой! Тебе надо спрашивать не у меня, а у мамы. Позвони ей! Она часто о тебе вспоминает. В гости бы зашла…

– А я как раз недавно заходила. К маме на работу! – притворно воодушевилась Кара, но рассказывать было особо нечего. Это был тот самый корпоратив, на котором она познакомилась с Глебом. Кажется, тогда Люба, с которой Кара ритуально поддерживала добрые отношения, испытала облегчение, что не пришлось много общаться с родственницей. Что ж, Сережиной жене особо не за что любить золовку. Но они обе отчаянно поддерживали «худой мир».

– Видишь ли, – продолжила Кара осторожное дознание, – я потому и звоню тебе, чтобы маму не тревожить. Просто я обнаружила, что есть человек, эта самая Лика, которая может что-то знать о Сергее… Если твоя мама о ней ничего не слышала, то лучше и не бередить ей душу.

Рома что-то отвечал и, судя по интонации, горячо опровергал, но связь была плохая, слова улетели в прорехи эфира, а потом рассыпались короткими гудками. Кара не стала перезванивать. Решила, не судьба. Да и не верила в мифическую блондинку, которую Серега поселяет в квартире Ольшевских, после чего пропадает. Он, конечно, негодяй и великий путаник, но и в его поступках должна быть логика. Кара очень долго искала ее, но то, что она ее не нашла, не значило, что ее не было.

А ночью она проснулась от знакомых и уже подзабытых ощущений. Удивительно, как мы простодушно верим в то, что кошмар закончился, как только он ослабляет хватку и на время оставляет нас! И когда ледяной призрак снова берет сердце в свои ладони, оно, наивное и летящее, от неожиданности останавливается и съеживается, а потом начинает отчаянно трепыхаться, пытаясь вырваться из каменных объятий. Или из новой ловушки судьбы, словно упавший на спину жук. Да, это был уже знакомый дух или, точнее говоря, полтергейст: звуки, очень похожие на чей-то внезапный ночной приезд, как будто кто-то осторожно ходит по квартире, боясь разбудить спящих. Кара пережила это адское приключение десять лет назад. Тогда в первый момент она вспыхнула обманно счастливой догадкой, что вернулся Сережа… Но, когда она встала и начала звать его и обшаривать квартиру, неведомая бестелесная сущность, словно дразня ее, уронила ту фотку в рамочке, где они с мамой втроем на море. Точнее, это в первый момент Кара грешила на «сущность», а утром выяснилось, что это Марина, дочка, заслышав шорохи, отважно встала и вышла в коридор, а когда услышала материнский голос, от неожиданности ухватилась за шкаф и нечаянно столкнула рамку… Натерпелись тогда жути! С тех пор фотографии было суждено красоваться «примагниченной» на холодильнике – уже не на книжных полках, но рядом с ними. Кара теперь боялась рамок и всего того, что может упасть. Только недавно она преодолела этот страх, собираясь найти для фото подходящее обрамление… И дух вернулся.

И дух это или кто живой?

Ныне, как и в ту первую встречу, она снова на мгновение заблудилась в истоках этого чувства, которое узнала в раннем детстве, в пыльном провинциальном городке, где жила бабушка. Стоит добавить, что не та бабушка, которую самозабвенно любишь и мечтаешь остаться в ее райских чердачных кущах, будучи замученным грамотой городским дитятей. Нет, то была бабушка другая, невидимая, как называла ее Кара. Потому что с ней она виделась очень редко. Бабушка Алина была женщиной с грустной, немного укоряющей улыбкой, молочно-белой кожей с веснушками… И с нервозной, настороженной манерой задавать странные вопросы. Например, почему Кара до сих пор не умеет шить. Неожиданно взрослая и тоскливая обязаловка из бабушкиных уст удручала невероятно, и внучка прослыла здесь букой. На самом деле она рвалась к другой, теплой и солнечной бабушке, и когда наконец желание исполнялось – о, как бежала вприпрыжку с вокзала к ней Кара! Хорошо, что человеку по рождению положены две бабушки… Но с Алиной все же приходилось порой проживать месяц, и он тянулся бесконечно, как любое заточение. И вот именно тогда одновременно впечатлительная, но и цепко наблюдательная Кара познакомилась с утренними призраками, густо населявшими Алинин дом. Да, именно утренними, потому что они появлялись не ночью, а в момент пробуждения Кары. Она начинала вслушиваться в манящие в своей неразличимости голоса из кухни – оживленный гул праздника, споры, всплески, смех… И тогда ей отчетливо казалось, что за ней приехала мама или отец, чей голос тоже вплетался в общую нестройную палитру настраивающегося родственного оркестра…

Маленькая Кара, наверное, догадывалась, что приятное предвкушение ее обманет, и не торопилась вскакивать с постели и бежать на кухню. Но все же иногда… иногда бежала по пестрым тряпичным коридорным половикам туда, где призрачный смех и радость неслучившейся встречи, – чтобы разбиться вдребезги о пустоту, о будничный враждебный интерьер, который ей никогда не нравился. Что позволило маме примирительно всем объяснять, что «ребенок просто с непривычки боится высоких потолков»… Оказывалось, что никто за ней не приехал. Утро начиналось с несбывшегося.

А потом Алина угасла. Совсем еще нестарой. Много лет спустя Кара начала свое невольное «призрачное» расследование. Если пришелец не Сергей, то происходивший с ней потусторонний трип, возможно, был связан с бабушкой. Проще говоря, Кара сходила с ума, пытаясь расшифровать послания грустной Алины. Интересно, что Серега с той бабушкой прекрасно ладил, обожал у нее гостить и не мечтал, что за ним приедут родители… Он, несомненно, знал Алину лучше. И он исчез.

Они вообще были очень разными со старшим братом.

И вот неразгаданный призрак снова здесь. Точнее – сумасшествие возвращается. А как ты хотела, женщина с именем Кара… божья! Десять лет назад она хотя бы была в доме не одна, тогда еще дочка была маленькая. Присутствие того, кого надо защищать, накачивало адреналином и заставляло преодолевать страх. Теперь же Кара одна. Может, пришел ее смертный час? Что ж, во всяком случае назревает нескучная смерть! Хотя поначалу хочется поглубже залезть под одеяло и переждать инфернальное вторжение. Шаги, шорохи, падение предметов и даже еле различимое дыхание над тобой… оставляющее простор для воображения: сейчас тебя начнут душить подушкой или просто швырнут в голову тяжелый подсвечник? Маринка только один раз проснулась – в тот раз, когда уронила фото. А в другие ночи ничего не слышала. Спала безгрешным младенческим сном, в то время как у Кары, как назло, начиналась зловредная нужда «по-маленькому», и такая непреодолимая, что оставалось только призвать в себе самурайский дух, встать и идти. Кстати, когда она злилась, дух на время прекращал свои козни. Но надо было разозлиться очень сильно, а значит, убить страх, который не собирался легко сдавать позиции. И все же самым трудным было признать происходящее, дать ему название и остаться в глазах окружающих в здравом уме и трезвой памяти…

Особенно когда она нашла инфернальное подношение, конверт с надписью «Дорогой Каре с любовью», словно подарок на день рождения…

Этой ночью «пришелец» был деликатен. Шуршал шторами, скрипел дверью в ванной. Тронул обувь в прихожей: тихо звякнула, завалившись на бок, туфля из лучшей выходной пары – их нетрудно узнать по звуку, они единственные на каблуках. Все эти звуки можно было с натяжкой, но списать на вполне мирскую физику: сквозняк, проседание дома из-за влажности и прочие колебания воздуха и земной коры. То есть можно было убедить себя, что ничего сверхъестественного не происходит. Кара, израненная опытом потерь и разочарований, не гнушалась этим способом преодоления действительности. Пускай он глупый и страусиный, но если в данный момент тебе невыносимо и нужна передышка, то почему бы не сунуть голову в прохладный песок мнимой безопасности, охладиться, все обдумать и принять правильное решение. Притвориться дурочкой и обмануть злые силы…

Но теперь Кара лежала в сонной испарине и едва ли не усмехалась. Ну кто же, кто может с ней вести такую изощренную игру?! В офисе Сережкиной благоверной она знакомится с Глебом, чья сестра, можно сказать, занимается привидениями профессионально – и по невероятному стечению обстоятельств бывала в квартире Ольшевских примерно в то самое время, когда из нее исчез Сережа. Появляется новый, доселе неизвестный фигурант – Лика Потоцкая. И сразу возвращается призрак! А может, кто-то хочет запугать Кару, чтобы она больше не искала брата?

Меж тем шорохи и тихие шаги как будто стихали, но ее было не обмануть этими фокусами. Плавали, знаем. Только расслабишься – и… Кара встала и зажгла свет. Но это только комната. А дальше – темные коридор, ванная. Оставалось преодолеть иррациональный страх быть задушенной на повороте к кухне. Нечто набросится из-за угла и… все, пора вернуться к цигунским практикам! Нельзя, чтобы этот кошмар каждый раз заставал врасплох. Надо смириться с тем, что он теперь на всю жизнь. И это самое трудное! Не надо никому жаловаться и просить защиты. Не надо рассказывать, каким черным дегтем тоски и страха покрыта изнутри ее светлая душа. Это крест, его надо нести, не спрашивая, за что и почему он дан и когда все это кончится. Никому ничего не объяснишь. И особенно себе самой.

Кара понимала, что опускается до жалкого малодушия, до истерики, но все же набрала сообщение Глебу: «Приезжай». Он наверняка еще не спит. Для него это будет приключение, он еще ни разу не ночевал у нее. А ей… не успокоиться сегодня одной. Если он позвонит в дверь, то у Кары хватит смелости добежать сквозь темноту и открыть. Он даже не узнает, от чего ее спас.

Глава 5

Герман, воплощенный мотив к волшебству

Иногда Стеша видела просвет. Чувствовала долгожданную передышку. От постоянных мыслей о том, что это просто ужасный стыд и неловкость – лежать в гробу и надо кремироваться, не показываясь публике. Кроме самых близких. От постоянства этой методичной паранойи можно было сойти с ума. Казалось бы, вздор и бред – но какие стойкие! Ничего с ними было не сделать. От визитов к докторам эти мысли только усиливались. Виктор теперь опаздывал на работу, потому что утром повторялся ритуал: Стеша садилась у окна, поворачиваясь к миру плачущим ликом, чтобы домашние не видели. Так и зависала над сырным бутербродом и остывающим кофе. И все. Можно было считать, что день прожит…

– Рыдать пошла? – вздыхал Витя, когда жена выходила из ванной.

Как ни странно, из этого укоряющего зернышка вырастал разговорец, после которого Стеша могла худо-бедно дожить до вечера. И вот в один из таких дней, похожих на любой другой день черной полосы, она решила собрать досье на Глебову подружку. Врага, – в данном случае возможного соавтора! – надо знать в лицо. Глеб прав: странно, что, имея сносную память на лица и смотря на мир с любопытством, Стефания не запомнила и даже не увидела Кару на том злополучном сабантуе. Пускай лицо в данном случае не столь важно. Но хотя бы чьей гостьей она была?

Что ж, остается вариант прямого вопроса. Придется познакомиться с «умной и красивой, которая может себе позволить не работать». Интересно, как она пишет? А главное – почему! Что за тайные сведения о доме купца Неволина она прячет за пазухой? И зачем ей поющий призрак у Андроникова монастыря?

И Стеша нырнула в бездонное море информации по сказочному принципу трудоголика «найди то, не знаю что». Бывает, что ловишь на эту пустышку крупную рыбу! На этот раз на ресурсе одного из историко-краеведческих сообществ был пойман опус об искомой обители с привидениями. Подписи не было, источник не указан. Но стиль казался узнаваемым. Подлинная история владельцев усадьбы – памятника незабвенной эпохи модерна, кокон судеб-предтечей доневолинского периода. Ведь этот веселый меценат кутил здесь лишь лет десять перед революцией… Стефания не заметила, как увлеклась историей, которая почему-то казалась ей знакомой:

«…5 ноября 1869 года у супругов Эристовых родилась дочь Тамара. После родов здоровье Серафимы до того расстроилось, что по настоятельной рекомендации врачей она с согласия мужа и в сопровождении родителей отправилась лечиться на воды за границу, оставив младенца на попечение родственников супруга. В это время князя Эристова настигли кредиторы, требовавшие оплаты векселей. Положение стало настолько серьезным, что Евгению Григорьевичу пришлось оставить службу и объявить себя несостоятельным должником. Эти потрясения, видимо, сильно пошатнули душевное здоровье князя. Теперь впору было ему самому ехать лечиться на воды, но, увы, материальное положение не позволяло… От отчаяния эмоциональный и порывистый князь решил «оторваться» на ближних. Он решил забрать у Спиридоновых свою дочь и увезти ее в Грузию без ведома жены. На увещевания родственников о том, что этим он, мягко говоря, огорчит Серафиму, Евгений – далее цитата из письма Спиридоновых в императорскую канцелярию:

„…письменно отвечал, что, так как она оставила его в самом безвыходном положении, в которое он попал чрез нее, то, приписывая этот поступок, уничтоживший в нем чувство любви к ней, отсутствию в ней сердца и всякого благородного чувства и объясняя побег ее с ним лишь желанием получить княжеский титул, он не может предоставить ей воспитание дочери, которую намеревался отправить на Кавказ к своей матери“.

Такой вот своеобразный ход мыслей был у князя Эристова. Мол, сама виновата: разболелась назло мне, отправилась прохлаждаться в Баден-Баден, бросила меня на произвол судьбы, а я тут долги расхлебывай, которые, между прочим, из-за нее наделал! Абсурдность претензий венчает брошенный Серафиме упрек в том, что она вышла замуж по расчету, позарившись на титул. К слову сказать, отец Серафимы купец В.Х. Спиридонов, крупный благотворитель и владелец недвижимости и промышленных предприятий, имей он аристократические амбиции, смог бы найти для дочери партию куда более родовитую, чем тифлисские князья. Так что в смятении Евгений Григорьевич обнаруживает, скорее, собственные небезосновательные опасения в том, что в расчете-то подозревают его самого. И, памятуя, что лучшая защита – нападение, он защищается столь нелепым образом».

«Отсутствие всякого благородного чувства»… Женушка, ехидна этакая, вздумала разболеться и уехать на воды, когда мужа, пьяницу и картежника, одолели кредиторы. Так-так, что же дальше! Угрозы экзальтированного князька украсть дочь Тамару, которую он собирался увезти в Грузию… злобное письмо его мамаши, которую сынок, без сомнения, натравил на свою жену и ее родителей, и наконец: «…заведено гражданское дело „О выдаче жене корнета Серафиме Эристовой вида на жительство отдельно от мужа“, датированное 1870— 1874 годами». Да, был и такой казус: жена вписывалась в паспорт мужа и должна была проживать с ним, не являлась самостоятельной юридической единицей. Об этом теперь часто забывают, когда строчат исторические романы или стряпают костюмные мелодрамы…

И вот, пожившие отдельно супруги – какой «неожиданный» поворот! – в 1876 году производят на свет сына. Точнее, производит Серафима, а ее экзальтированный муж, приняв посильное участие в процедуре, куда-то исчезает. Всплеск страсти оказался для него роковым. Очевидно, он умирает во цвете лет… и в зените долгов.

«…Младенцу Георгию не довелось узнать родного отца, но он унаследовал некоторые свойства натуры своего невоздержанного батюшки. Об этом довелось узнать шереметевской хористке Екатерине Дмитриевне Чернышевой. Впрочем, не только ей, а многим представителям почтенного светского общества обеих столиц довелось узнать и то, что Евгений и его сын Георгий Эристовы – далеко не самые одиозные представители славного грузинского рода…»

Хористка графа Шереметева! Вот он, момент истины. Екатерина Чернышева, прабабушка Германа. Начало начал его метафизических штудий. А кто такой Герман, в двух словах не объяснишь. Он и сам для Стеши – начало! Может быть… его прабабушка и была Стешиным поющим привидением?! Ворвалась в бессознательное… – и только сейчас Стефания ее опознала! Екатерина, судя по примечанию, жила в доме, признанном впоследствии необычным образцом русского модерна, которым в тот момент еще не владел купец Неволин… а владел купец и известный благотворитель… Впрочем, не будем пока уточнять, кем он приходился героям повествования, чтобы не запутаться в родственной паутине!

Итак, «поющий призрак» обрел историческую трактовку! По прошествии стольких лет… Видно, пришло время ностальгических фантазий. Хищные эскулапы внушают, что мозг «умирающей» Стефании затухает, ослабленный низким гемоглобином. Так они правы или, напротив, любимые серые клеточки Пуаро встряхнулись и пока держатся бодрячком?! Вопрос без ответа. Осталось понять, кто автор исторического очерка, укравший – или сохранивший для потомков? – трепетную тему Германа, Стешиного учителя. И правда… не перед смертью ли весь этот декадентский карнавал?

Герман. Дивный человек, воплощенный мотив к волшебству! Первые опыты объяснения потустороннего и прикосновения к миру вещей с точки зрения их психической ауры… Первая влюбленность в интеллект. И вроде бы ничего не было возможно между ним и пытливой, малость сумасшедшей в ту пору Стефанией. Герман, которого в тусовке называли дядей Германом за надежность и красный галстук в эпоху тотального протеста и свободы, уже был опутан странными отношениями со своей ученицей, которую он вроде как заразил туберкулезом. Чувство вины и какой-то обоюдной неловкости царили в их отношениях, но при этом Стеша с этой ученицей поверхностно приятельствовала и болтала о насущных пустяках вроде входивших тогда в моду тестах на беременность. Барышня была милой, нелепой, и в ее присутствии ломались электрические предметы. История темная, ученица вылечилась и покинула Германа, а он… совершенно не верилось, что он не выкарабкается. Он был сгустком энергии, преподавал в двух институтах, работал программистом в шикарной гостинице и писал книгу о том, как правильно общаться с духами предков, чтобы приумножать родовую силу и получать благодаря ей энергию из космоса. Тема начинала быть модной, но никто в ней толком ничего не понимал. Особенно молодежь. Еще бы – здоровье и кайф хлещут через край, до предков ли! И тем не менее Герман умел увлечь мятежные умы, и его популярность в студенческих кругах росла как на дрожжах.

Что для малость сумасшедшей Стефании обернулось тогда мятежной и болезненной любовью. Потому что из предков «выросли» ее привидения! А кто ж они, как не наши предтечи… Герман принимал ее чувства, словно родитель, удивленный неожиданными способностями своего дитя. В нем не было механизма разумной дистанции, зато Стеша терзалась целым букетом страстей, и самым тяжким был, конечно, крест безответности. Близость их была слишком перегруженной прошлым. Порывистая, кровь с молоком Стеша своей молодой страстью, с которой прижималась к смущенному худосочному Герману, топила всякую вину любовным цунами. Запомнилось, как он сидел потом на кровати, опершись локтями на колени, с выпирающими ребрами, светлыми слипшимися волосами и такой же белесой скандинавской щетиной. Сидел и своей фирменной улыбкой безвольного гуру говорил судьбе «да». Но вина сообщников страсти все равно потом оказывалась на поверхности: вспоминалась «неловкая» ученица, явно не до конца ушедшая из жизни Германа, и… болезнь. Которой Стефания совершенно не боялась заразиться, потому что не верила в нее, но предмет ее слезной экзальтированной любви подозревал, что чахотка всего лишь в необъяснимой ремиссии. Ведь Герман, мудрейший из прекраснейших, быстро разочаровался в докторах и лечился через пень колоду. И то, что он вопреки медицине пошел на поправку, еще больше укрепило его метафизическую веру. А тут еще и от девиц отбоя нет…

Теперь полуживая Стеша, что давно уже не кровь с молоком – одна сыворотка осталась! – жалеет до слез, что слишком сильно любила Германа. Вот ведь дурь! Любила, а слушала его вполуха. Впрочем, кое-что усвоила, иначе как вспомнила бы через столько лет его рулады о прабабушке… с которой, однако, никак не связала певучий призрак в заводской общаге. Но тогда… Герман был еще жив, и предупреждение с небес не было прочитано правильно. Стеша уже любила Витьку, что дал ей правильное чувственное русло. Любовь – мощная опасная река, и в ней плывет миллион ковчегов и тонут мириады истин. Но в ней нет стоячих вод вины.

В уходе учителя слишком много неясного. С чего он вообще болел, и был ли это действительно туберкулез? Даже теперь, умудренная горькими опытами, Стефания не слишком в это верила. Куда подевалась вся его многочисленная родня в тот смертельный период – его тяжеловесная и неутомимая мама-дачница, привозившая исполинские сумки с закатанными огурцами и обалденным лечо? Его бывшая жена с детьми? Еще одна бывшая жена без детей? Наконец, чахоточная ученица? Смутно известно лишь одно: в жизни дивного, но беспутного появилась та, что его разрушила. Некая роковая фигура, принесшая ему смерть. Стеша почти ничего не знала о том периоде жизни Германа. Кроме того, что эта особа привела его к шарлатанам, когда болезнь затронула второе легкое. Боже, как умнейший человек мог так себя запустить?! Ведь не девятнадцатый век, чтобы умирать по-чеховски… Но дяде Герману, как и создателю дяди Вани, был не чужд эксперимент. Докторов он возненавидел, так что псевдоцелители-убийцы появились зловеще вовремя. Вот только эта роковая персона рядом с ним: она искренне заблуждалась или зачем-то сознательно убила Германа? Выгоды от него никакой…

Погружение в прошлое спасительно прервал телефон.

– Лика?! Как ты вовремя звонишь! – почти закричала Стеша и, не давая разразиться пулеметной очереди вопросов о здоровье, загрузила заклятую подругу новой задачей. – Скажи мне скорее, что в твоем досье есть об усадьбе купца Неволина?

Реактивная Потоцкая не растерялась.

– Да как же ты не в курсе! Это ж по твоей части. Хотя… давно это было. Но история громкая! Этот особняк занимал Шалимов. Основатель одного из самых известных издательств мистики и эзотерики. Да, впрочем, что значит «известных»?! Оно было единственным в своем роде. И обитало в неволинском доме… с привидениями! Шалимов даже уверял, что нашел источники смешанного финансирования для реставрации особняка. И достойных исполнителей. Он очень дорожил его атмосферой и не хотел, чтобы к нему прикасались профаны. Но случился какой-то конфликт интересов, и его из особняка турнули. Туда въехала налоговая служба, или еще какие чинуши. И вот, не прошло и трех месяцев, как в этой конторе кто-то погибает при странных обстоятельствах. Я не помню всех деталей! Начинают ходить упорные слухи о причастности к этой гибели Шалимова. Учитывая его интерес к метафизике и парапсихологии, причастности не столько криминальной, сколько магической… Сам Шалимов подливает масла в огонь тем, что делает заявление в стиле «Я же говорил, что надо было дать мне отреставрировать!» В общем, напрашивается на выводы, бросающие на него тень! При этом он как будто и не отрицает… нет, не свою причастность, конечно, а вставших на защиту справедливости потусторонних сил. Дескать, в нашем карательном государстве защитить от чиновничьего произвола может только полтергейст. Этим он снискал себе популярность у протестующих и несогласных. Как следствие, продажи издательства выросли…

– А в качестве доблестного полтергейста, надо понимать, выступали призраки купца Неволина и других владельцев, с которыми Шалимов вступил в преступный сговор? Как же я пропустила такую интересную заваруху?! – сокрушалась Стеша, чуть было не забыв об истинной цели разговора. – Скажи, а в связи с этим не слышала ли ты о женщине по имени Кара?

– Определенно нет.

– А издательство Шалимова еще здравствует?

– Конечно, в последнее время у него дела шли не ахти, как и у всех в этом бизнесе, но жив еще, курилка…

– Судя по изданной им книге «Синдром предков», Шалимов решил отойти от эзотерики?

– Да он и раньше на ней не циклился, просто сама понимаешь… Но почему ты спросила? Лично я Шалимова уважаю, он глыба.

– Как ты думаешь, могли у него оказаться материалы Германа? Хотя понимаю, что вопрос глупый, гипотетически все возможно…

– В общем, да. И первое, что приходит в голову, – они могли попасть к нему от самого Германа! – усмехнулась Лика.

И, не давая ей перетечь в разговор на тему болезни, Стефания под предлогом срочных дел временно прервала разговор. «Роем дальше!» – решила она, взбодрившись неутомимым, как юный бульдог, поисковым инстинктом. И чем дальше она рыла, тем более убеждалась: лучшие книги одиозного издательства словно выросли из замыслов Германа и из его излюбленных тем. Наводило на эти мысли и присутствие в ассортименте шалимовского издательства великой книги Анн Шутценбергер «Синдром предков». О ней, еще не переведенной на русский, Герман вдохновенно рассказывал своим волосатым студентам-апостолам, а Стеша слушала краем уха… благословенное неведение молодости!