Все пишут книги на коленках

– А как же вы хотели? – заявит какой-нибудь специалист отдела кадров. – Ведь труд, это вещь в себе, и вещь очень индивидуальная, даже несмотря на то, что вы трудитесь в коллективе или бригаде. Да и ОТиЗ вон не даст соврать, применяя свои различные степени оценки этого вашего труда.

– Да, это интересно, – задумчиво ответил Грег Алексу, а не специалисту отдела кадров, хотя у него к ним накопилось масса вопросов, и в особенности к ОТиЗу, с его методами оценки труда, а в особенности в определении пресловутого коэффициента участия в работе издательства. На что у Грега была масса предложений по этому поводу и прежде всего, ему хотелось посмотреть в радужную оболочку глаз самого начальника ОТиЗа, когда он будет обосновывать свои коэффициенты, на которые ему так хочется посадить Грега. Да еще немалое количество заинтересованных лиц, чей коэффициент желания стремится к бесконечности. Но и начальник ОТиЗа не столь прост и миролюбив, он знает свой коэффициент, что придает ему моральных сил и поддержки, и гневно окинув вас сверху взглядом, во всеуслышание заявляет:

– Да вы слепы!

И закрыв дверь перед вашим носом, остается быть таков.

– Да, у слепого ведь совершенно другие жизненные ориентиры, если можно так сказать, конечно, – начал размышлять Грег.

Работа его мозга уже отталкивается на невидимые образы, правда, поначалу еще на памятливые, и уже потом все чаще замещающие их образы, нарисованные его воображением. Он, можно сказать, каждый день в своем роде открывает для себя книгу, и, двигаясь по ее воображаемым улицам, живет в этой полной фантазии существенности. Только если книга, это вроде как тренажер для читателя, то для него этот «книжный» мир максимально приближен к реальной жизни, где ему приходится быть самому автором своей книги, по которой ему и приходится жить.

– Да, – задумчиво ответил ему Алекс. – И ведь у слепых существуют свои воззрения на красоту, при этом я никогда не слышал про то, что они считают уродством, которое в их мире, возможно, и не существует. Вот интересно, понравится ли мне человек, которого я любил, будучи зрячим? Хотя, конечно, на первых порах ее образ будет полностью заполнять меня, отодвигая на задний план все другое. Но со временем преобладающая в жизни осязаемость всё же возьмет верх, и будет ли она для меня столь же прекрасна, как другие? Хотя, опять же, она станет для меня мерилом красоты, и от неё я буду отталкиваться в оценке других людей. Выходит, что мой ориентир будет зависеть от моей первой любви в этом мире невидящих людей.

– Вернее будет сказать, первичное осознание определяет все последующее, – вставил свое слово Грег.

– Выходит, так. Ну, а что дает нам наше зрение, кроме более широких технических возможностей для обозрения окружающего? Ведь мы и руководствуемся в этом мире, полагаясь больше на наш первый взгляд, как правило, даже не пытаясь вникнуть в суть вещей. Так что появление Фомы неверующего, это своего рода приговор нам людям, полагающимся только на один вид познания – свое видение предмета, из которого и возникает наша наивернейшая точка зрения. А как же тогда быть слепым, которые не могут обозреть лик всевышнего? Неужели им нужно полагаться только на чудо, которое его прозрит, и значит тот, кто его совершил, и есть мессия, ну или, по крайней мере, на этом строятся доказательства его величия. Тогда выходит, что тот, кто показывает нам чудеса, может заявить свои права на этот счет, – заявил Алекс.

– Я понял твою мысль, – сказал ему Грег в ответ.

– Обладание большим совершенством по сравнению с другими, еще не ставит тебя в ранг божества. Это ты хотел сказать.

– Ну, что-то подобное. Вот если бы Фома был незрячим, то что бы он сказал на то, что апостолы увидели Христа? Можно, конечно, предположить, что он сказал бы то же самое. Просто заодно он бы еще и прозрел, чем дал бы повод для совершения чуда. Правда, непонятно, почему он раньше не прозрел, что говорит нам о том, что Фома однозначно не мог бы быть слепым? Но не в этом суть. Выходит, что слепого можно убедить в твоем божественном предназначении, лишь открыв ему глаза. Но и зрячий, для убедительности, также требует от всевышнего чуда. Но мне все-таки кажется, что не в чуде суть, а существуют и другие ступеньки осознания окружающего, кроме твоего зрения, которые позволяют тебе приблизиться к богу. Открыв уже свои глаза на это, – заявил Алекс, закатив собственные глаза. А что поделать, когда театральность у тебя крови, хоть речь и идет о вещах, предполагающих полную серьезность.

– Да, мне бы не помешало чудо, чтобы осилить сегодня эту работу, – вздохнул Грег, всегда умевший ставить точку в разговоре.

– Так слушай, сегодня же Герман-ик работает с нашим Мэтром. Так я вот и подумал что… – проговорил Алекс, но поднявшийся из-за стола Грег не дал ему закончить, и заявив: «Пошли» – утащил его за собой.

Грег с Алексом заглянули к Герман-ику, но там никого не оказалось, и они в поисках этого таинственного Мэтра отечественной беллетристики пошли по кабинетам издательства, ибо он, естественно, мог находиться в кабинете корректора. Ну, а что поделать, раз все мы смертные и даже у самого признанного из признанных случаются свои ошибки в написании слов. Что никоим образом не умаляет их достоинства, и скорее вы будете умолять их снизойти до вашей просьбы поучаствовать вместе с ним в работе над ошибками, которые, скорее всего, забрались сюда тоже по ошибке или, возможно… Да что там возможно, а скорей всего, что ему просто хочется пообщаться со смертными, вот он и находит повод для этого. Всё же трудно жить, когда ты глыба, на которой держится многое из того, что создается, а еще больше отправляется в утиль, как не выдержавшее сформировавшихся современных требований литературы.

Вот и приходится констатировать факт того, что зловещий формат, имеющий весьма длинные руки, заручившись персонами весьма уважаемыми в этой области культуры, и сюда дотянулся. И теперь даже тебе, патриарху отечественной беллетристики, глыбе духовности, приходится учитывать все эти тренды и тенденции современной литературы. А ведь его, несмотря на щуплый вид, совершенно невозможно обойти, не только своим вниманием, но и попробуй это сделать в коридоре, проскочив мимо Мэтра, который, несмотря на его такой вид, занял все пространство, и вам буквально приходится прислоняться к стенке, чтобы обойти его. Конечно, везде находятся свои недоросли, которые, своим невежественным отношением из-за их поведения, заставляют краснеть лица руководителей, узнавших о том, как непочтительно заявили ему в коридоре:

– Подвинься, отец. Дай пройти.

А разве нельзя было протиснуться боком, у стеночки, ведь, может быть, он в этот момент находился в раздумьях над новой книгой, а тут вы со своей мебелью. Грузчики, одно слово. Эх, как далеки вы от подлинного осознания вашей духовности, так погрязшие в своей материальности все эти её носители.

– Ну, тогда, раз такой умный, постоишь без стула. Материальность которого, не обеспеченна поставкой со склада, – ни с того ни с сего слышится предупреждение от этого работника, обеспечивающего своим обхождением различные виды груза.

– Ну, разве так можно! – разводите вы руки в страхе и недоумении.

– Можно, и точка. Нам проход, чья-то глыба загородила. И пока вы ее не отодвинете, мы не сможем работать, – следует его ответ.

– Да я сейчас ему покажу, как загромождать проход! – несётесь вы, преисполненные праведного гнева. Ведь когда материальность выразила свое отсутствие под вашим задом, вы поняли, что в этом деле для вас нет авторитетов, и что нечего культивировать в этой стране чино и другие почитания.

– Можно вам задать тысяча первый вопрос? – стоя в курилке, напрямую спросил Грег у Мэтра, который уже не мог ему отказать после того, как тот поделился с ним огоньком.

– Ух и ушлый же Грег, – подумал про себя Алекс, заметив этот хитрый маневр Грега с зажигалкой.

– Валяй, – видимо, это слово означал кивок Мэтра Грегу.

– Кто же все-таки больше интересен читателю? Герой, полный благородных качеств в борьбе за любовь, или же полный страстей неприкаянный человек, бросающий вызов этому миру, и который, пожалуй, так и умрет в одиночестве.

Заявив это, Грег тем самым, чтобы дать себе время подумать, заставил Мэтра покрепче затянуться.

Алекс же, надо отдать ему должное, стоя позади Мэтра, выдавил на своем лице гримасу недоумения, показывая ею Грегу, что это был наверняка его последний вопрос, на который еще ответит ли Мэтр. А как же иначе можно думать, когда задаешь очевидную безответность, на которую можешь и сам дать ответ. Но, видимо, Грег в последний момент затушевался и не смог прямо спросить, что он хотел до этого спросить. Но Мэтр не был бы им, если бы не понимал с полуслова, что хотят от него эти зеленые юнцы. А ведь ему так хотелось, чтобы кто-нибудь поинтересовался у него не о его писательской деятельности, а о чем-то другом. Хотя, чего ему себя корить, Мэтр не был бы им, если бы не знал ответа и на этот вопрос, который он задавал себе тогда, когда еще не был Мэтром, а был всего лишь таким же зеленым юнцом, мечтающим о славе.

– Знай же, что кроме меня у тебя больше никого не будет в этой жизни. Ты согласен? – так и слышит он слова Музы, или может в её обличье самого Сатаны, на которые он ответил свое сердечное:

– Да.

Но спроси Мэтра сейчас, захотел ли он быть не Мэтром, трудно сказать, что бы он ответил. Нет ничего легче, и Мэтр не был бы Мэтром, если бы, хитро прищурившись, глядя вдаль, не ответил бы своё:

– Никогда.

Но что это никогда значит, нам никто не ответит, и ведь никто и не задаст дополнительный вопрос, ведь никто не хочет прослыть невеждой, да и разве с Мэтрами можно по-другому. Да и ответ здесь, скорее всего, кроится в другом, и для его разгадки нужно всего-то лишь стать Мэтром.

– Ну… – Глубокомысленно начал свою проповедь этот великий человек, чем заставил обратиться в слух этих его двух внимательных слушателей, которые, дабы соблюдалась тишина, очень сурово посмотрели на еще одного курильщика, находящегося здесь в курилке, и который непозволительно громко затягивал свою сигарету. После же этого немого напутствия, ему пришлось стушеваться и, отойдя в дальний угол, там, в одиночестве, тихо потягивать сигаретку. Но Мэтр совершенно не испытывал желания дополнить свое значительное, такое иносказательное «Ну», чем заставил испытывать терпение внимающих ему слушателей. А они уже начали волноваться, и, пожалуй, даже закурили бы еще по одной сигарете, дабы погасить свою волнительность, но, видимо, Мэтр одумался и вновь продолжил свою пока еще многообещающую речь.

– Знаете, а я ведь не из какой-нибудь культурной династии. Хотя, по моему мнению, писательских династий просто не бывает. И не надо меня перебивать, – вдруг ощетинился Мэтр, хотя в помещении никто даже не думал его перебивать. Но Алекс все же, для контроля, еще раз посмотрел на того громко курящего гражданина, который, заметив обращенный на него грозный взгляд, и вовсе растерялся, не понимая, отчего к нему сегодня такое повышенное внимание. После чего он решил, что, пожалуй, не нужно испытывать судьбу и, потушив сигарету, быстро выскочил из курилки. Но спешу развеять ваши сомнения, правда, в таком дыму это сложно сделать, так что поспешу зажать нос и скажу, что случайному свидетелю ничто не угрожало в курилке, кроме разве что болезни легких от встречи с никотином. Ну, а что касается наших приятелей, то они только с виду грозны, да и то, только в этой теплице по взращиванию культурных растений.

– Ска'жите, – продолжил, слегка успокоившись, Мэтр, чем вновь вызвал замешательство чувств у его слушателей, не понявших интонации сказанного. Ведь всё-таки иногда и у Мэтров встречаются дикционные недостатки, которые, впрочем, никак не влияют на написание книг, которые вы читаете своим внутренним голосом, а не картавым дискантом Мэтра. Ну, а наши слушатели находились в затруднении по поводу того, что им делать. То ли надо что-то сказать – но что, они совершенно не представляли, то ли надо было сделать что-то еще более непонятное, что также находилось вне их понимания. Но все же Грег нашел выход из этого положения и ответил ему своим многозначительным восклицанием.

– У-у.

Но на это его «У» Мэтр уже ничего не смог ему противопоставить, и поэтому повторил свой заход.

– Ска'жите, что Дюма-отец и Дюма-сын, чем не писательская династия. А по моему скромному мнению (когда кто-то заявляет о скромности его мнения, знайте, во-первых, оно не так скромно, как ваше, и во-вторых, такую скромность еще надо поискать на этой грешной земле), здесь всем заправляет наследственность, которая только лишь отчасти относиться к таланту. Просто Дюма-сыну досталось хорошее наследство и не в виде генов, а в более материальном виде, а именно, в качестве литературных негров. Вот он и смог продолжить дело отца на этой литературной ниве, – с яростным выражением лица высказался Мэтр, при этом посмотрев на приятелей с высоты своего полета мысли, или положения, кому как удобней будет считать.

Наши же приятели посчитали для себя несколько другое, прочитав в его словах некий намёк на предложение рабства, что для меня совершенно непонятны такие их подозрения, хотя бы ввиду того, что они еще никто и звать их никак. Но, как говорят, у страха глаза велики, да и тщеславие штука больно уж заразная, вот они, вдохнув в себя выдох Мэтра, и поймали себя на его мысли, которая частично передалась воздушно-дымным путем. Но давайте не будем тут фантазировать и послушаем Мэтра, который всё нам объяснит и расскажет. Правда знайте, что все эти инженеры человеческих душ для читателя, как и их пра-прапредок, пастырь для паствы, изъясняется только с помощью притч, которые своей иносказательностью всегда дают тебе надежду на то, что, может, ты не всё правильно понял, и у тебя еще есть шанс на то, что кто-нибудь за тебя придет и обустроит смоковницу.

– Я ведь геолог по профессии, – начал свой рассказ Мэтр (но нас-то не ввести в заблуждение, мы-то знаем, что он уже прибегнул к своей иносказательности).

– И я смотрю на человека с этой точки зрения. Он для меня в некотором роде необработанная руда (ха-ха, а как же иначе, мы уже это от кого-то слышали, кто утверждал, что человека слепили из глины), в которой есть свое процентное содержание, как руды, так и попутных примесей. Так, после добычи руды происходит процесс обогащения, (ха-ха, кого же, дьявола или же творца, и кто же тот безвестный бенефициант), который уже и дает нам на выходе тот ценный конечный продукт, который мы и хотели получить. Конечно, ценность руды зависит от концентрации в ней полезных компонентов, а также вредных примесей минералов, таких как сера, мышьяк, или например уголь, имеющий одно из таких качеств как зольность, что значительно влияет на его свойства горения. Но если обогащенная руда начинает жить своей полезной жизнью, то та руда, брошенная на произвол судьбы человеком, вытащенная из недр земли и оказавшаяся один на один с палящим солнцем, она под воздействием всепоглощающего кислорода начинает вступать с этим внешним фактором в контакт, в результате чего и происходит возгорание этой породы.

Таким же естественным образом ведет себя и отработанный материал человеческой деятельности, названный им мусором и брошенный на свалку он, не выдержав своего падения, либо перемалывается, либо сгорает в жерновах этой жизни. И только цельность может противостоять этому миру, пытающемуся воспалить тебя и сжечь тебя изнутри, – сделал Мэтр ударение на последнем слове, не забыв при этом, для пущей убедительности, выпучить глаза, которые, по его мнению, обладали высокоточной выразительностью.

Конечно, у Грега и Алекса после этой поучительной притчи возникла масса вопросов, которые они хотели, вот так прямо в лицо, задать ему и тем самым выяснить, в его даже самых оскорбительных намеках на мусорный рейтинг человека, правильность своего понимания всего им сказанного. Но зашедший в курилку Герман-ик, вновь доказал то, что он является не только причиной, но и следственной помехой для нашей редакционной группы, которая между тем и не собиралась посвящать посторонних в свои планы.

– Ах, вот вы где. – обнаружив Мэтра, сладким голосом произнес эту фразу Герман-ик.

– Ах, вот вы где, бездельники.– уже говорил его взгляд, заметивший Грега и Алекса. На что последний, на этот раз, не выдержав по отношению к себе такого презрительного взгляда Герман-ика и со всей никотиновой жесткостью, во все лёгкие ответил, выдохнув ему прямо в лицо струю дыма. Отчего Герман-ик, не ожидавший такого выпада в свой адрес, получив этот дополнительный заряд свежести, впитавший в себя атмосферу курилки, закашлялся и схватив себя за грудь, обратился к Мэтру:

– Я вас жду.

После чего уже и покинул это помещение. Ну, а в противостоянии Алекса с Герман-иком, можно было записать второе очко на счёт Алекса.

Что же касается Мэтра, то он, бросив докуренную сигарету и свой многозначительный взгляд на наших приятелей, двинулся к выходу, для того чтобы продолжить свой одинокий путь по этим коридорам жизни. Ну, а когда дверь за ним закрылась, то наши друзья совсем не осиротели, а принялись отчаянно размышлять по поводу этой его притчи. – Которая может быть и не притча вовсе, – первое, что и заявил Алекс, когда вышел Мэтр.

– А что же тогда? – округлив глаза, спросил его Грег, имевший, во-первых, свое мнение на этот счёт и во-вторых, всегда благоговевший перед мнением сильных мира сего, которое и сказывалось на его, во-первых, мнении.

– Его послушай, так человек это мусорный склад и больше ничего. – заявил возмущенный Алекс.

– Ну, он не так сказал. – ответил ему Грег.

– А как? – не унимался Алекс, совсем не имея уважения к эти инженерам человеческих душ. Сам-то видимо, относил себя всего лишь к подмастерьям, вот и классовость и не даёт ему покоя, заставляя противопоставлять им свою ученость.

– Он говорит, что в каждом человеке есть своя концентрация полезного, так и вредного. И если грамотно им распорядиться, то из него получится та цельная личность, которая и есть, тот требуемый результат обогащения, что, по сути и есть жизнь, которая тебя обогащает на протяжении всего твоего существования. Те же, кто придал большее значение тому, всему наносному, вредному, в конце концов, либо сгорает, либо оказывается на свалке этой жизни. –резюмировал Грег.

– Ну ладно, с этим я соглашусь. Ну, а что он имел в виду, когда говорил, что брошенная порода, оставшись наедине, так как не чувствует заботы, тоже сгорает. И чьей же заботы, вот что мне интересно? – спросил его Алекс.

– Ну здесь, наверное, может быть два варианта, которые по сути имеют одно общее. Как без божьей заботы, так и без внимания самого человека, человек действительно не может жить и выгорает изнутри. – ответил Грег, сморщив нос так, что это могло означать лишь одно, всё, хватит, надышались и пора бы сменить данную туманность Андромеды на ясность своего рабочего кабинета. Что, надо заметить, было должно понято и оценено Алексом, после чего они и последовали совету Грегиного носа.

Но к удивлению Алекса, Грег выйдя из курилки не пошёл назад в кабинет, а двинулся к выходу из здания.

– Ты чего, на мусорку, что ли пошёл? –решил подколоть Грега Алекс, но его ожидания на смех не оправдались, так как, более чем серьезное лицо Грега, ему утвердительно кивнуло, не дав ему развернуть эту свою ироничную тематичность. Конечно Алекс, имеющий право на свободное передвижение, не говоря даже уже про право на собственное видение смешного, мог бы взять и не пойти вслед за другом, который так бесцеремонно, не поставив его в известность направляется к бочкам мусора. Но он видимо расчетливый гад и сделав ставку на любопытство Алекса, решив с экономить время на лишней болтовне и одним утвердительным кивком заставил его пойти вслед за собой.

– Всё конечно так, но ведь про мусорку, всё-таки первым спросил Алекс, а не спроси он, то наверное, и не было бы этого информативного кивка. А? – задастся вопросом какой-нибудь любитель потянуть время, в то время когда бы мы уже могли быть на помойке, а ему всё неймется и всё надобно узнать.

– Вот когда придёшь, откроешь люк и вдохнув аромата преизкрышки, то лишь тогда только поймешь, отчего он так сладок, а не горек. А вот когда вдохнешь, то уж тогда-то и прошу вопрошать, а пока что, сильно не задавайся и дай дорогу, а то там уже без нас пользуются трудами человеческой жизнедеятельности. – замечу убегающий я.

– Ну, а если все же, сладкий аромат токсичности не вправит твоё понимание, то отвечу, что в данном случае, я опускаю руки и уже ничего поделать не могу, раз токсичность уже давно правит твоей головой.

– Ну и что дальше? – подойдя вместе с Грегом к бакам с мусором, спросил его Алекс.

– Что, что, будем смотреть и делать выводы. – заявил Грег, сетуя на непонятливость Алекса, который по его мнению, видимо уже не раз рылся в баках в поисках насущного, и должен был бы знать всю подноготную этого процесса, хотя всё зависит от того, как на это посмотреть со стороны. Может быть для вон того пропойцы, насущным будет какая-нибудь существенность в виде жестяных банок или чего-нибудь другого, что имеет ценность в ближайшем пункте приема вторсырья, когда для другого, как вон для того частного детектива, будет интересна любая информация, полученная о том человеке за которым он ведет свою детективную деятельность. Ведь кто знает, какие записи выкинул в ведро издатель, за которым, какую уже неделю ведёт слежку частный детектив, нанятый его ревнивой женой, подозревающей того в тиражировании, не только книг, но и юных любовниц.

– А что, я могу поделать? – заявит, незаслуженно оскорбленный издатель.– Раз наше сальдо уже на протяжении длительного времени показывает отрицательные значения. Ведь мой существенный экспорт в нее, совершенно несопоставим с ее импортной составляющей. Вот и приходится делать закупки у сторонних поставщиков. А если, кроме обещаний, не хочешь кормить собственного мужа, то знай, что всегда найдутся те, кто накормит его на стороне.

– Ну и что там видишь? – вновь спрашивает Алекс Грега, видя что тот не очень-то много чего видит.

– Стой, тихо.– внезапно говорит Грег, отходя в сторону от мусорки. Алекс же не сразу понимает, что случилось, но затем слышит сзади шум шаркающей обуви и оглянувшись, замечает, что к бакам приближается их штатная уборщица, несущая огромный мешок с мусором. Естественно Алекс делает непринужденный вид, праздно шатающегося человека, который вышел подышать свежим воздухом и только в виду своей рассеянности забрёл на это отходное место. Но при этом он, ничем никогда не гнушается и бросается на помощь к бабе-как-ее-там-зовут, хватает мешок и высыпает его содержимое в бак. Из чего становится ясно, что Алекс дилетант в вопросах выброса мусора и никогда прежде его не выкидывал или же выбрасывал его в те доисторические времена, когда была напряженка с пакетами и все пользовались специальными ведрами для этого.

Но делать нечего, дело уже сделано, да и вообще, дающему помощь, в сердце не заглядывают (Хотя не мешало бы.) и баба-как-её-там-зовут, со словами «Спасибо», удаляется, оставив в руках Алекса пакет из под мусора, который должен был, наверное, служить ему памятью об этом случае. Конечно, был бы на месте Грега Светлаков, то мы бы определенно услышали соответствующие эпитеты на его счёт, но Грег натура не проходящая и верен себе, поэтому он ничего не говорит и заглядывает в тот бак, в котором сейчас, оказалось всё выходное содержимое их издательства.

– Смотри-ка, вот тебе и ответ на то, почему наш технический редактор уже не столь техничен. – говорит Грег, доставая из бака пустую бутылку из под коньяка. Алекс же откинув мешок, подходит к Грегу и присоединившись к нему, всматривается внутрь.

– Да, и вправду, здесь можно много чего почерпнуть для себя, о жизни отдельной ячейки общества, к примеру, как наше издательство. – сделал заключение Алекс.

– Добавь только не много знаний и можно без проблем обрисовать всю внутреннюю жизнь нашего коллектива. – заявил Грег, держа в руках коробку из под торта, который был съеден ими вчера у девчонок, в отделе менеджмента.

– Ну и как тебе послевкусие? – вставил своё слово Алекс, намекая Грегу на его вчерашнюю сладколюбивость.

– Не беспокойся, нормально.– ответил Грег, отбрасывая коробку в другой бак, который тем не менее и не смотря на более чем не подходящее утверждение «не к месту», вспомнил не только сладость торта, но и сладость губ именинницы, которые с таким притяжением покусывали кусочки торта.

– Слушай, я думаю, уже достаточно ворошить прошлое.– заявил Алекс, отбрасывая палку, с помощью которой, он так ловко приноровился ворочать мусор в баке.

– Да, пожалуй, мы уже получили общее представление о жизни человека.– в свою очередь сказал Грег, отойдя от бака, автоматически отряхиваясь от невидимой грязи, которая видимо незримо покрыла его, в процессе наблюдения за этими остатками былых событий, выпавших на долю их коллектива. Но Алекс, первый отложивший в сторону свой инструмент в виде палки, так и не торопится отойти от бака, а скорее даже еще больше заинтересовался его содержимым, раз полез туда рукой.