Разговор с писателем Захаром Прилепиным, или Как вернуть на Украину мир и колбасу по 2.20

Юрий Павлович. Почему, «как торговка»? Она и есть торговка. Это и по ее разговору видно: помнишь, как она про одного знакомого сказала, что он такой «обезжиренный-обезжиренный», а про другого, что тот «вообще уцененный». А бензин, ты помнишь, тогда были в продаже талоны на бензин? Так она хвасталась, что каждый год набирает талонов на бензин на дорогу от Киева до Скадовска и обратно. А он кинорежиссер-документалист. Был какой-то несчастный случай у него на студии. Его чуть не посадили, а выкупил его ее папа с условием, что он женится на ней. Вот и весь секрет.

Лидия. А как она самогон хлещет. У нее была в заначке трехлитровая бутыль. Она меня раз зазвала к себе в палатку. Говорит: «Пусть мужики горилкой травятся, а мы с тобой давай по стаканчику самогоночки для аппетита выпьем». Я свою рюмку вылила незаметно, так она увидела и чуть меня не убила. Больше пить с нею не звала.

Юрий Павлович. А ты тоже хороша, торгашку хотела перехитрить. Да это она тебя сто раз перехитрит. И недовесит, и недодаст, а за тобой все, что ей надо увидит.

Лидия. Да, я чего-то тогда дала маху.

Юрий Павлович. (мечтательно). Лима-а-н. Я прямо ощущаю и вижу, как бычки хватают своими мягкими губами меня за пальцы ног. Ты помнишь, я после этой поездки купил себе ружье для подводной охоты?

Лидия. (с досадой). Да помню я это чертово ружье.

Юрий Павлович. Почему чертово?

Лидия. Да потому, что ты с этим ружьем на следующий год под Джубгой так перекупался, что оглох на оба уха, как пень. Господи, как я тогда с тобой намучилась, больше, чем с детьми. Сколько насиделись в очередях в поликлинике в Туапсе, вместо того, чтобы отдыхать с детьми на пляже.

Юрий Павлович. Ну, не зря же говорят: «Охота пуще неволи». Но зато какая хорошая там на наше счастье докторша оказалась из Москвы, я к ней и сейчас обращаюсь с ушами, когда надо.

Лидия. Ну ладно, Бог с ними с твоими ушами, что же там все-таки с тетиной дачей-то стряслось?

Юрий Павлович. Да история старая. Странно, что я тебе про нее не рассказывал. Был там на краю города пустырь в километре от их дома. Голые камни с видом на каменный карьер возле Днепра. Нашлись энтузиасты, которые решили на этих камнях создать садовое товарищество. Тетя Вера с дядей были в первых рядах. Они на свою зарплату накупили и привезли на эти выделенные им 6 соток каменной пустыни несколько самосвалов с черноземом. Посадили виноград, груши, персики, абрикосы. Построили домик. Ну ты же видела этот рай на земле.

Лидия. Да. Это действительно был райский сад.

Юрий Павлович. Вот в том-то и дело, что был. До поры, до времени.

Лидия. И что случилось?

Юрий Павлович. Ничего нового. Все старо, как мир. Обыкновенная человеческая зависть. Возле их участка оставался бесхозный кусок пустыря в 3 сотки. Его купила одна семейная пара, такие общественники. Заниматься им этой пустыней так, как тетя Вера, не захотелось. Тогда эта пара стала выдвигать инициативу отдать все участки безвозмездно местному Дому пионеров.

Лидия. Ничего себе.

Юрий Павлович. А что, чужое-то не жалко раздавать. Дальше больше. Инициатива этой пары не прошла, но сама пара распалась, а новая супруга соседа оказалась любительницей наводить справедливость, как она ее сама понимает. Она заявила мужу, что не справедливо иметь 3 сотки, когда у соседей 6. Надо поделить поровну. Они просто нагло взяли и оттяпали треть участка у тети вместе с дорогой и поставили забор.

Лидия. А что руководитель садового товарищества?

Юрий Павлович. А он узаконил новые границы участка соседям, они его подкупили. Тетя уже который год пишет во все инстанции. Дядя, собственно, и умер от этой нервотрепки. Сердце не выдержало. Тяжело как-то это все.

Лидия. Да, какое сердце это выдержит. Для стариков эта дача была всем. Главным занятием в жизни на пенсии. Как-то еще сама тетя Вера держится. Ну не переживай так. Видно для нее эти воспоминания еще намного тяжелее, чем для тебя.

Юрий Павлович. Да. Ты права.

Никита. (Выходит из своей комнаты с газетой в руках.) Пап, помнишь, ты рассказывал, что в командировке в Венгрии видел, как сосед по вашему дому подрабатывал на сладкой вате? Я тут в «Экономической газете» объявление нашел о продаже машин по производству сахарной ваты. Может нам купить?

Лидия. А что это за сосед из Венгрии?

Юрий Павлович. Да я ребятам рассказывал, как в Венгрии можно легко подрабатывать к основной работе. Когда я был в командировке на атомной станции Пакш, то вечерами, прогуливаясь возле нашей гостиницы, часто видел у соседней пятиэтажки мужчину с машиной по производству сахарной ваты. Он выносил ее из дома к своему подъезду обычно вечером, где-то после ужина. Видимо после основной работы. И к нему постоянно сбегалась ребятня из ближайших домов. Одни убегали с пучком ваты, другие прибегали. Постоянно стояла очередь из 5 – 7 ребят.

Лидия. А сколько она стоит и на что мы ее купим?

Никита. Стоит она 700 долларов. Это как раз столько, сколько папа мне обещал из Запорожского договора на покупку компьютера.

Лидия. А как же с компьютером?

Никита. Пап. Мам. Чем покупать компьютер за 700 долларов, лучше никакой не покупать.

Юрий Павлович. Ох ты наш максималист. А других денег у нас нету и в ближайшее время не предвидится. Как же ты компьютерщик и без компьютера?

Никита. Ничего страшного, я устроюсь куда-нибудь, где есть приличные компьютеры и буду работать на них там.

Юрий Павлович. Да, пожалуй правильнее будет купить эту сладкую машину, в крайнем случае она нас прокормит, а то инфляция быстро сожрет наши рубли и их вообще ни на что не хватит. Где, ты говоришь, их продают?

Никита. На Украине, в Черновцах. Вот телефон этого малого предприятия.

Юрий Павлович. Так, мать. Чует мое сердце, снова мне ехать на Украину, но на этот раз видимо вместе с тобой. (К Никите.) Дай-ка сынок газету, пойду позвоню прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик.

Юрий Павлович берет газету и уходит в кабинет звонить.

В комнате гаснет свет.

Действие первое

КАРТИНА ПЯТАЯ

Зажигается свет. На сцене комната в квартире Юрия Павловича. На задней стенке над креслом висит портрет писателя Захара Прилепина. Вдоль левой стены стоят шкафы с книгами. Вдоль правой платяной шкаф и односпальная кровать. Юрий Павлович сидит в центре комнаты за столом в кресле левым боком к зрителям с электронной книгой в руках. Напротив него телевизор, стоящий между книжными шкафами под углом 45 градусов к зрителям. Напротив телевизора еще одно кресло. В нем сидит Лидия.

Юрий Павлович. Ты помнишь нашу поездку на Западную Украину за машиной по производству сахарной ваты?

Лидия. Помню. А почему ты заговорил о ней?

Юрий Павлович. Ты знаешь, мне об этой поездке, как ни странно, напомнила сейчас вот эта видеозапись событий в Одесском Доме профсоюзов 2 мая 2014 года.

Лидия. А какая связь?

Юрий Павлович. Какая связь? Просто мне показалось, что

звучащие за кадром голоса националистов и фашистов Украины, обшаривающих карманы тех, одежда которых уцелела и сравнивающих обгорелые трупы с неграми и негритянками, очень похожи на тот такой же тупой и самоуверенный голос нашего попутчика в поезде Черновцы-Москва в те «лихие девяностые».

Лидия. Да, ты прав, действительно похожи.

Свет гаснет.

Действие первое

КАРТИНА ШЕСТАЯ

Зажигается свет. На сцене купе в купейном вагоне поезда Черновцы – Москва. В купе напротив друг друга сидят Юрий Павлович и Лидия, справа он, слева она. Справа на верхней полке над ним лежит какая-то вещь в заводской упаковке, похожая на старую советскую круглую стиральную машину «Рига».

Лидия. У меня такое ощущение, что мы не в деловой поездке по покупке «сладкой машины», а были в гостях у близких родственников.

Юрий Павлович. У меня тоже. И руководитель малого предприятия и его жена на редкость обаятельные люди.

Лидия. И обаятельные, и, в то же время, простые. А в доме как у них все хорошо и уютно. Мне все у них понравилось.

Юрий Павлович. И проводили как замечательно. И даже предусмотрели отдельный билет для машины, чтобы не было нам никаких с ней хлопот. Вот тебе ярчайший пример новых деловых отношений, которые родил Горбачев с Рыжковым.

Лидия. Ну, ладно, ладно с Горбачевым и Рыжковым, убедил.

В купе входит с вещами новый пассажир.

Попутчик. Где тут девьятое место?

Лидия. (встает, пересаживается на правую полку рядом с мужем, показывает на освободившееся место.) А вот, пожалуйста.

Попутчик. (поднимает полку, укладывает под нее сумки, закрывает, садится). Фу, чуть не опоздал.

Лидия. Да нет. Только что объявили, что до отхода еще пять минут.

Попутчик. От то-то, шо пьять минут.

Лидия. Далеко едете?

Попутчик. У Москву.

Лидия. В гости или живете там?

Попутчик. Не, живэм мы тут. За шмотками йдэмо. Бизнес.

Лидия.. А что, работы не стало?

Попутчик. Не, работа е, на хверме. Навоз вбираем, чи шо. А то побочно, купыв-продал, гроши маэмо.

Лидия. А кто ж покупает?

Попутчик. Та свои ж, силяне.

Лидия. А кто ж работает в это время?

Попутчик. Так брат подменяе.

Лидия. Бедствуете?

Попутчик. Не. У нас усе свое. Жить можно.

Юрий Павлович. (с досадой). Жадные до власти политики раздербанили такую большую страну, в один миг сделали миллионы русских иностранцами на своей земле, а народ теперь крутись, как хочешь. Ведь не каждый может вот так ездить и перепродажами подрабатывать.

Попутчик. Не. Той трижды перефабованный лис Кравчук усе правильно зробыв.

Юрий Павлович. А что это значит?

Попутчик. Трижды перекрашенный лис.

Юрий Павлович. Это как?

Попутчик. Он же был ярым коммунистом – заместителем секретаря компартии Украины по идеологии. А теперь также яростно борется против коммунистов.

Юрий Павлович. Ну и что ж в этом хорошего?

Попутчик. Не, то шо он делает – это хорошо. Должна быть своя страна, свой язык, своя валюта, своя армия.

Юрий Павлович. Ну, валюта ладно, может и нужна. А армия-то вам зачем?

Попутчик. А как, а если воевать придется?

Юрий Павлович. Да с кем вам воевать-то?

Попутчик. Да мало ли … Может с вами.

Юрий Павлович. И что, ты пошел бы воевать с русскими?

Попутчик. А шо? И пошел бы, если скажут, если надо будет. А как же?

Юрий Павлович. (потягиваясь и зевая). Ой, что-то я приморился сегодня. Да и поздно уже. Лид, может нам выйти, а товарищ постелится, а потом мы?

Лидия. (Вставая.) Пожалуйста, стелитесь.

Юрий Павлович и Лидия выходят из купе, закрывают за собой дверь, подходят к окну.

Юрий Павлович. Как тебе это чудо?

Лидия. Ты обратил внимание, он даже не поздоровался, когда вошел?

Юрий Павлович. Да. А ты слышала, сколько уверенности было в этом его «А как же?»? Мне после этого больше не захотелось продолжать с ним разговор.

Лидия. Да, слышала. Даже страшно стало. Вспомнила, какие милые люди поставщики «сладкой машины» и вдруг этот тип. Прямо земля и небо. А ведь один народ.

Юрий Павлович. Есть народ, а есть биороботы, у которых мозгов хватает только чистить навоз и продать подороже землякам то, что купил в Москве по дешевке. Он в Москве кроме большого рынка ничего и не знает. Таким людям трудно подобрать другое название, кроме биороботов. Зато манипулировать ими очень легко.

Не дай Бог, чтобы вот эти семена пропаганды ярого национализма, которые посеял Кравчук, раздербанивший с Ельцыным большую и сильную страну только ради того, чтобы дорваться на волне этой пропаганды до власти, не дай Бог, чтобы когда-нибудь эти семена дали всходы.

Свет гаснет.

Действие первое

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Зажигается свет. На сцене комната в квартире Юрия Павловича. На задней стенке над креслом висит портрет писателя Захара Прилепина. Вдоль левой стены стоят шкафы с книгами. Вдоль правой платяной шкаф и односпальная кровать. Юрий Павлович сидит в центре комнаты за столом в кресле левым боком к зрителям с электронной книгой в руках. Напротив него телевизор, стоящий между книжными шкафами под углом 45 градусов к зрителям. Напротив телевизора еще одно кресло. в котором сидит Лидия.

Лидия. Да-а. Так думали мы тогда в те далекие девяностые, когда развалился Союз. Сколько всего переменилось. Как Бог позволил такому случиться?

Юрий Павлович. И, к сожалению, мы оказались правы. Пропаганды украинского национализма и всяких претензий на Украине, разжигающих ненависть к России становилось все больше.

То Кравчук не хотел переходить вместе с Москвой на летнее время и поезда ползли на границе со скоростью пешехода, чтобы на территорию Украины войти по Киевскому времени. То Кучма не хотел платить России за газ, заявляя, что «все это наше». Тот же Кучма несколько лет делил с Россией Черноморский флот, а потом в своих «Воспоминаниях президента» признался, что он Украине совершенно не нужен, «его содержать себе дороже».

Лидия. Да-а. Я помню, как мы в жару ползли в плацкартном вагоне поезда без кондиционера из Москвы в Анапу через Украину. С тех пор зареклась ездить тем маршрутом.

Юрий Павлович. Да, в итоге за прошедшие двадцать с лишним лет националисты во власти независимой Украины прошли путь от сравнительно тихих Кравчука и Кучмы до оголтелых и кровавых русофобов Турчинова и Порошенко, развязавших по указке США гражданскую войну с жителями Украины, которые на своей родной земле хотят разговаривать на своем родном русском языке.

После Киевского майдана закончившегося государственным переворотом мы все в России заболели хронической болезнью под названием «Украина».

Лидия. Да-а. Это, действительно, прямо как болезнь.

Юрий Павлович. Да. Потом начались обострения этой болезни под названием «Крым», «Одесса», «Донбасс».

Но каждый из нас болел по-своему.

Кто-то, как Захар Прилепин, сразу отправился на Донбасс помогать жителям Украины самым необходимым, а потом и своим личным участием в их защите.

Кто-то стал брызгать слюной в сторону России.

Кто-то, как мы, стал лихорадочно перебирать в памяти всех своих родственников на Украине, выяснять что с ними и думать, как им помочь. Помнишь?

Лидия. Конечно. Я все помню о твоих родственниках на Украине. У тебя там был дядя Илюша, воевавший за Крым в Великую Отечественную. Он жил в Севастополе. И тетя Вера в Запорожье, у которой ты и твои младшие братья и сестры несколько раз гостили в детстве.

Юрий Павлович. Да. Дядю Илюшу его сын забрал к себе в Москву после смерти его жены и мы его еще лет за десять до того киевского майдана тут в Москве схоронили.

Лидия. А с тетей Верой мы долго выясняли. От нее же последнее время не было никаких вестей.

Юрий Павлович. Да, после смерти мужа она совсем замкнулась. Со мной не хотела общаться, говорила, что я напоминаю ей умершего мужа и она расстраивается. Муж умер из-за того, что у них почти половину садового участка сосед отнял, который подкупил председателя садового товарищества. Может это и есть малая часть той самой коррупции на Украине, про которую все говорят?

Моя сестра, которая ездила по просьбе тети Веры помогать ей с похоронами, говорит, что она и с ней совсем не общалась потом после похорон.

Лидия. Да-а, для них этот участок был как райский уголок. Сколько они в него сил и средств вложили.

Юрий Павлович. Ты помнишь, как я тогда совершенно ни на что не надеясь, наугад послал письмо на домашний адрес тети Веры, просто потому, что по ее домашнему телефону никто не отвечал, но в телефонном справочнике города Запорожье ее домашний телефон числится за каким-то неизвестным мне мужчиной?

Лидия. Да, помню, ты говорил, что посылал письмо на домашний адрес тети Веры, но на имя этого неизвестного мужчины и мы даже не рассчитывали на ответ. Но ответ, как я помню, все-таки был.

Юрий Павлович. Да, ответ пришел через несколько месяцев в разорванном конверте. Что он разорван, уведомляла почта России. Видимо на Украине все письма в Россию вскрывали. Они же говорили, что Россия воюет с ними.

Неизвестный мужчина оказался другом семьи тети Веры, которому она завещала квартиру, а садовый участок не успела, его быстро продало садовое товарищество.

Он очень подробно описал все перипетии ее судебной тяжбы за садовый участок и последние дни ее жизни.

Из этого его письма я понял, что ей просто было некогда общаться с нами, ее родственниками. Она никого из нас не хотела загружать своими проблемами, она привыкла их решать сама и по другому не мыслила.

Она все свое время тратила на хождение по различным инстанциям, пытаясь добиться справедливого решения, хотя в последние годы очень плохо слышала. Она изучила огромное количество нормативных документов и законодательных актов.

Она дошла до Киева, до европейского суда по правам человека в Страсбурге, но ничего не добилась.

Раньше в таких ситуациях были случаи, Москва помогала, но после отделения Украины для жалоб в Москву дорога была отрезана.

Он также написал, что хотел сдавать квартиру, чтобы заработать денег на ее ремонт, но дом дал просадку, образовались такие трещины, что с чердака в квартиру через них сыплется пыль, а через стены видно улицу. Там стало опасно жить. Это произошло еще при жизни тети Веры. Она сама и другие жители этого многоквартирного трехэтажного дома неоднократно обращались за помощью в различные органы власти, но никакой помощи от властей так и не получили.

Лидия. Да-а-а…. Что будет теперь с этой Украиной?

Юрий Павлович. Единственное лекарство, спасающее меня от этой затянувшейся болезни под названием «Украина» и дающее надежду, что для России она не заразна, это моя непобедимая уверенность в великой силе русского языка и в непримиримой ненависти подавляющего большинства российской молодежи к фашистам, чему однажды был сам свидетель на митинге еще в 2011 году.

Свет гаснет.

Действие первое

КАРТИНА ВОСЬМАЯ

Зажигается свет. Возле гастронома «Новоарбатский» на улице Новый Арбат в Москве толпа народа, пришедшего на митинг. Из динамиков раздается голос: «У нас украли голоса на выборах. Мы должны восстановить справедливость. Мы здесь власть!».

Юрий Павлович пытается пройти дальше сквозь толпу, т.к. опоздал к началу, но убедившись, что ему не удастся пробиться к трибуне, махнул рукой и остановился возле группы молодых людей, скандирующих вслед за выступающим на трибуне оратором: «Мы здесь власть!».

Юрий Павлович. Надо было пораньше прийти.

Первый анархист. (кричит). Долой вообще всякую власть!»

Юрий Павлович. Ну, это Вы уж хватили через край, молодой человек. Как же без власти-то?

Первый анархист. (С живым интересом поворачиваясь к Виктору Павловичу). А зачем Вам власть? Вот Вам лично она нужна?

Юрий Павлович. Конечно. Организовать жизнь, производство.

Второй анархист. Допустим Вы владелец фабрики.

Юрий Павлович. Ну, допустим.

Второй анархист. Я договорился с Вами и работаю на Вашей фабрике, а Вы мне платите за работу и продаете мою продукцию. Зачем нам власть?

Юрий Павлович. Но это простейший случай, а если взять сложное производство, например, атомную электростанцию, которую надо спроектировать, построить, эксплуатировать, охранять, ….

Третий анархист. Ну и что? Мы что не можем договориться, что он (показывает на первого анархиста) проектирует, он (показывает на второго анархиста) строит, Вы эксплуатируете, а я охраняю?

Из толпы раздается крик: «Фашисты идут». Мимо проходит колонна фашистов, покидающая закончившийся митинг. Группа анархистов и все остальные участники митинга поворачиваются в сторону идущей колонны фашистов и дружно скандируют: «Нам фашисты не нужны,

                        Пошли на хуй из страны».

Юрий Павлович. (Оглянувшись и видя, что помимо анархистов вся толпа митингующих с негодованием провожает фашистов, хором скандируя речевку, начинает хлопать в такт с ней в ладоши.) Молодцы! Ах, какие молодцы! Это же музыка! Симфония! Заслушаться можно!

Толпа продолжает дружно скандировать хором речевку. Скандирование прекращается только когда немногочисленная колонна фашистов, втянувших головы в плечи, как оплеванная со своими знаменами покидает митинг. Народ начинает постепенно расходиться. Свет гаснет.

Антракт

Действие второе

КАРТИНА ДЕВЯТАЯ

Зажигается свет. На сцене комната в квартире Юрия Павловича. На задней стенке над креслом висит портрет писателя Захара Прилепина. Вдоль левой стены стоят шкафы с книгами. Вдоль правой платяной шкаф и односпальная кровать. Юрий Павлович сидит в центре комнаты за столом в кресле левым боком к зрителям с электронной книгой в руках. Напротив него телевизор, стоящий между книжными шкафами под углом 45 градусов к зрителям. Напротив телевизора еще одно кресло. в котором сидит Лидия.

Юрий Павлович. Этот митинг на Новом Арбате был в 2011 году. Я думаю, с тех пор настроения российской молодежи, ее отношения ко всяким националистам и фашистам вряд ли изменились. Более того, как пишет Захар Прилепин в своих «Письмах с Донбасса» очень многие представители российской молодежи вступили добровольно и успешно воюют в рядах ополченцев против этих самых украинских националистов и фашистов.

В квартире раздается звук дверного звонка. Лидия идет открывать дверь. Входит их соседка Люба.

Люба. Здравствуйте, Лида!

Лидия. Здравствуй, Люба! Проходи, садись.

Люба. (Входя в комнату и устраиваясь в кресле под портретом Захара Прилепина.) Здравствуйте, Юрий Павлович! Ни от чего я Вас не оторвала?

Юрий Павлович. Да нет. Мы тут сидим с Лидой планы строим на отпуск. Нам Собес путевку дал в Крым в санаторий.

Люба. А-а, так вам сейчас собираться надо?

Лидия. Да нет, успокойся, нам до вылета еще две недели. Как твое-то здоровье?

Люба. (Вздыхая.) Ой, какое может быть тут здоровье? Я хоть с Вами душу отведу, прямо зла не хватает.

Лидия. А что случилось-то, Люба?

Люба. Да племянница с Украины позвонила, все нервы подняла. Представляете, я ей свою квартиру подарила, а у нее вместо благодарности хватает наглости звонить мне и меня же отчитывать. Ну как вот это терпеть?

Лидия. Какую квартиру-то, Люба?

Люба. Да в Донецке. Я ж до того как на Север поехать работать жила в Донецке. У меня там квартира трехкомнатная. Это уж я на Севере на московскую квартиру заработала. Сначала дочери однокомнатную, потом себе такую же вот тут, рядом с Вами. А та Донецкая у меня пустая стояла. Так вот племянница из Львовской области пристала: «Подарите ее нам, раз сами не пользуетесь». Ну, думаю, ладно, подарю, мне она все равно не нужна, дочке тоже. Оформила на нее доверенность и отослала ей. Так вот звонит: «Тетя Люба, что Вы наделали? Как Вы могли?» Раскудахталась, как курица.