Оборотни, или Кто стоит за Ватиканом

Излюбленным приёмом иезуитов было аналитическое разложение цельных понятий или недозволенных поступков на множество мельчайших действий, каждое из которых само по себе невинно, чтобы доказать их безгрешность. Так, дуэль всегда запрещалась Церковью, и дуэлянты ставили своих духовников в затруднительное положение. В связи с этим один из иезуитских моралистов нашёл следующее оправдание исповедующемуся: «Человек выходит рано утром из дому при шпаге. Что же, разве это грех? Он направляет шаги к определённому месту – тоже не грех! Прохаживается взад и вперёд, гуляет – всё это совершенно невинно. Вдруг на него нападает противник; естественно, по праву самозащиты он выхватывает шпагу и обороняется; что бы затем ни случилось, неужели осудить его?».

Там, где теория пробабилизма оказывалась неприменимой, выдвигалась другая: доказывалось, что допустимо совершение всякого безнравственного поступка, если таковой не составляет главной цели. Известными тезисами иезуитов стали: «Кому дозволена цель, тому дозволены и средства» (Бузенбаум) и «Цель оправдывает средства» (Эскобар Мендес)[26]. Эти положения стали одними из главных руководящих принципов иезуитов.

Для оправдания грехов и исключения даже необходимости покаяния иезуиты прибегали к т. н. «мысленной оговорке» (reservation mentalis) или «очистительной оговорке». Например, нельзя желать греховного и нельзя говорить «с каким бы удовольствием я убил бы этого человека», но если к этим словам прибавить хотя бы мысленно «если бы Бог это позволил» или «если бы это не было грешно», то греха в этом нет. В другом случае на вопрос, предложенный убийце, он ли убил такого-то? – совершивший убийство может смело отвечать: нет, подразумевая про себя, что он не посягал на жизнь убитого им человека «до его рождения». Или если человек при самозащите убил другого, он может тоже смело произнести: «Я не убил N.N.», думая про себя: «Не убил, напав на него». Если муж спросит прелюбодейку, не нарушила ли она брака, та смело может сказать: «Не нарушила», потому что брак продолжает ещё существовать». А если муж всё ещё продолжает питать подозрения, она может успокоить его, заявив: «Я не совершила прелюбодеяния», думая при этом: «Прелюбодеяния, в котором я должна была бы тебе сознаться»[27].

С точки зрения иезуитов, можно сдать дом женщинам лёгкого поведения, если при заключении арендного договора не будет прямо указано, что дом сдаётся для устройства в нём притона. Также не рассматривается как большой грех помощь, которую оказывает слуга своему господину, чтобы обесчестить девушку, если за отказ ему грозит дурное обращение, и т. д. Если человек обещает что-то в двусмысленных выражениях, то впоследствии он может без греха настаивать, что обещано было то, а не это. Иезуиты не считают обязательной клятву, выраженную в словах: «Клянусь, чем только могу», поскольку Церковь запрещает клясться чем бы то ни было. От показаний, данных под присягой, можно отречься, если слова присяги произносились механически, без внутреннего убеждения. На основании этого дозволялось давать ложные клятвы и обещания, если при этом держится в уме ограничение или отрицание этой клятвы.

Исследователь Г. Бёмер пишет о теории пробабилизма следующее: «Иезуиты не были изобретателями этого учения, но они развили его вплоть до его последних логических следствий и твёрдо держались за него, в то время как богословы других монашеских орденов обнаружили достаточно ума, чтобы отказаться от него… они оттачивали пробабилизм, несмотря на то, что один из их генералов, Тирс Гонзалес, всеми силами старался заставить их отказаться от него. Потому пробабилизм сделался в собственном смысле слова официальной доктриной ордена».

Г. Бёмер выделяет ещё один важный момент в учении иезуитов: «…Если в неповиновении священнику они видят смертный грех, а благородному развратнику разрешают покидать на произвол судьбы жертву своей похоти; если, согласно их учению, неплатёж церковной десятины является смертным грехом, но вместе с тем дозволяется принести ложную клятву, удачно употребив двусмысленное выражение, то всё это напоминает не Евангелие, а Талмуд. Действительно, между иезуитами и раввинами-талмудистами существует большое родство, и не только в отдельных учениях и высокой оценке авторитета учёных богословов, что приводит на практике к замене взвешивания голосов простым их подсчётом, но и во всей манере понимания нравственного закона и трактования отдельных нравственных проблем. Для тех и других нравственный закон является не прирождённой нашему духу нормой, а суммой внешних заповедей, которые не могут быть даже строго отделены ни в теории, ни на практике от ритуальных и правовых предписаний. Учитель морали, по мнению и тех, и других, выполняет свою задачу, показывая, как может человек внешним образом исполнять эти заповеди.

Ни тех, ни других нисколько не заботит, действительно ли проникся человек этими заповедями, верен ли он не только их букве, но и духу. Следовательно, и те, и другие смотрят на нравственный закон совершенно так же, как юристы смотрят на государственные законы. И те, и другие заботятся не о том, чтобы установить нравственность известного поступка, его внутреннее соответствие с законом, а лишь о том, чтобы установить его легальность, его внешнее соответствие с буквой закона; стремясь примирить эту систему ко всей области нравственной жизни, они входят в рассмотрение всевозможных частных случаев, так что, в конце концов, и этика иезуитов, и этика раввинов начинает казаться необозримым собранием отдельных вопросов, которые, подобно “казусам” юристов, допускают самые различные решения»[28].

Суть иезуитизма – в его крайнем лицемерии, фарисействе, приучающих верующих нарушать нравственный закон, не подозревая этого, не прегрешая перед буквой закона. И в этом деле им нет равных. Как указывает Ю.Ф. Самарин, иезуитский орден совершил великую «мировую сделку», заключив «унию между истиной и ложью, добром и злом, Божьею правдою и человеческой неправдою». Если Православие стремится к сохранению истины в нашем суетном мире, то иезуитизм приспосабливает истину к миру и, извращая её, встраивает в современность.

Именно в системе морали иезуитов, воспитавших целые поколения представителей европейской элиты (католиков, протестантов, просветителей и пр.), можно найти истоки той «двойной морали», которая стала одним из ключевых принципов западной дипломатии и удобным оружием отстаивания интересов западных правящих кругов в мировой политике.

Благодаря своей специализации и методам работы орден превратился в ударный отряд католицизма, получив называние «чёрная гвардия» или «эскадроны папы».

Глава 2

Иезуитское проникновение в Россию

Благодаря иезуитам во второй половине XVI века католицизм сумел остановить распространение протестантизма и начать восстановление своего влияния. У протестантов были отвоеваны большие области в Нидерландах (Бельгия), Франции, Центральной и Восточной Европе, которые были главной ареной исторической борьбы между двумя религиозными течениями. Благодаря им был побеждён протестантизм в Литве и Польше, чей король Стефан Баторий, ранее покровительствовавший протестантам, возглавив в 1569 году Речь Посполитую, стал открыто поддерживать католиков.

Особенно прославился в борьбе с протестантами иезуит Антонио Поссевино (1534–1611), автор сочинения «Христианский воин», которое стало фактически руководством к действию против еретиков. В нём указывалось, что мягкое отношение к протестантам – тяжкий грех, что не следует соблюдать ни обещаний, ни клятв, данных еретикам, что солдат, убивший протестанта, – это герой Христианской церкви, а убитый еретиком – мученик, которого Бог забирает прямо в рай. Сочинение его явилось важным подспорьем для идейной подготовки кровавой Варфоломеевской ночи в Париже (27 августа 1572 г.), в ходе которой было вырезано, по данным разных историков, от 5 до 30 тысяч гугенотов.

Антонио Поссевино

Закрепив позиции католицизма в Европе, иезуиты переключились на православный Восток, направив свои усилия на подчинение Московской Руси, соединяя идейную экспансию с агентурной деятельностью. Действовали они, с одной стороны, через Константинопольскую православную церковь, с другой – через Польшу-Литву (с 1569 г. – Речь Посполитую).

Константинопольский патриархат, находившийся с 1453 г. под властью османов, стал удобной мишенью для ордена иезуитов. Как пишет один из исследователей, «усилия их не были безуспешны: Константинопольский Патриархат был временно в их руках, значительное число греков и множество армян перешло в католичество… Иезуиты пробрались в Константинополь в начале XVII века, осели в Пере (район Константинополя. – О.Ч.), получили здесь в своё ведение церковь св. Бенедикта, основали школу, стали бесплатно обучать в ней греческое и армянское юношество и посредством женщин повели пропаганду в домах и семействах. Из Константинополя иезуитская миссия мало-помалу раскинулась на островах архипелага и в азиатской Турции; иезуиты проникли на Хиос, в Смирну, Кипр, Алеппо и Армению. Много раз иезуиты были изгоняемы и всякий раз, так или иначе, вновь появлялись и, пользуясь покровительством французского и австрийского послов, продолжали своё дело. В течение каких-нибудь двадцати лет они настолько окрепли, что помышляли о завладении святыми местами и Константинопольским Патриархатом»[29].

Здесь стало распространяться и тайное униатство. Многообразные связи с Римом привели к тому, что «отдельные иерархи, богословы или знатные люди pro foro interne (по решению, которое касалось лишь совести, но оставалось скрытым от общественности) индивидуально вступали в унию с Римским престолом, но pro foro externo (публично) оставались на прежнем месте в их (не связанной унией с Римом) церкви». Они готовы были следовать условиям Флорентийской унии, заключённой ещё в 1439 г., но так и невступившей в силу и осуждённой в 1450 г. Но поскольку из-за турецкого владычества их церквам это было невозможно сделать открыто, «они осуществляли это тайно, так сказать, как “первенцы”, надеясь, что за ними последуют вскоре их церкви целиком. Были и высокие должностные лица, которые сами не присоединялись к унии, но клириков, о которых они хорошо знали, что те связаны унией с Римом, возводили на самые влиятельные церковные посты»[30].

Иезуиты работали среди православных не только в самой Империи, они переманивали греческую молодёжь учиться на Запад (в частности, в римскую Коллегию св. Афанасия, созданную специально для обучения греков), где та пропитывалась католическим духом и западными идеями, они печатали в своих типографиях греческие книги. Всё это способствовало отходу греков от чистоты Православия, что стало позже важной составляющей антирусской стратегии.

Главным же плацдармом для продвижения католицизма на православную Русь стала Речь Посполитая. И здесь они применили в первую очередь свой учительский талант, создав целую сеть образовательных учреждений, в которых обучались дети православной западнорусской знати, не имевшей школ подобного уровня. В них православные юноши, не принуждаемые открыто к перемене веры, попадали в чуждую им среду и пропитывались ценностями западной культуры, становясь в итоге католиками по мировоззрению, а затем и формально. Коллегии и гимназии были основаны сначала в Вильне, Полоцке и на Волыни, а при Батории они стали во множестве создаваться в других городах Западной Руси и Галиции – Львове, Пинске, Несвиже. В Вильне Коллегия была преобразована в академию, а для русинов по проекту Поссевино была создана семинария. В 1581 году для обращённых в католичество русинов в Риме была основана специальная коллегия Russicum[31].

«Совращая православных детей, иезуиты старались совращать и взрослых», – пишет митрополит Макарий (Булгаков). В итоге многие русские князья перешли в католицизм или склонялись к унии, необходимость которой обосновывал известный в Вильне иезуит доктор философии Пётр Скарга, доказывавший, что единая истинная Церковь Христова, вне которой невозможно спастись, есть Церковь римская[32].

Здесь, на восточных рубежах Речи Посполитой, иезуиты создавали свои опорные базы и вели активную разведывательную деятельность против Москвы.

Мы можем выделить несколько этапов экспансии на Восток, приобретавшей разные формы в зависимости от политических обстоятельств.

Дипломатическая атака. В 1588 году Московская Русь вступила в Ливонскую войну с Литвой и Ливонской конфедерацией. И именно тогда при участии Поссевино был разработан план окатоличивания Руси, в котором «объединение церквей» под началом папы римского было тесно увязано с совместной борьбой против Турции и с изменением статуса Константинопольского патриархата.

Иезуит Пётр Скарга

Рим должен был обещать Москве помощь для прекращения Ливонской войны, а Москва должна была в интересах Рима участвовать в планируемом понтификом крестовом походе западных государей против османов. Но главное – она должна была согласиться на унию и признать вселенским патриархатом вместо Константинополя Св. Престол, который назначил бы Московского патриарха (Московская церковь управлялась тогда фактически независимыми митрополитами)[33]. Но если бы всеобщий антитурецкий союз состоялся, то участие в нём Руси свелось бы к тому, что она понесла бы главные тяготы войны и отвлекла бы на себя основные силы противника, что способствовало бы её ослаблению и установлению зависимости от Рима. Но даже если бы Ватикан добился только принципиального согласия Руси примкнуть к союзу, это уже означало бы, что православный царь признает папское главенство над собой в предложенной коалиции. При этом польскому королю Рим обещал, что если на Руси с Православием будет покончено, то границы Польского королевства продвинутся в пределы Русского государства.

Первое посольство во главе с теологом Рудольфом Кленке должно было быть послано в этих целях в Москву в 1576 году, но поездка не состоялась. Затем, когда Московское государство в ходе Ливонской войны потеряло ряд своих городов, Иван Грозный, опасаясь турецкого нашествия, уже сам отправил в Рим своего посла с поручением добиться у папы посредничества, чтобы склонить Польшу к миру. Рим воспользовался этим ив 1581 году посылает в Москву ответное посольство во главе с Антонио Поссевино в качестве папского легата. Перед последним была поставлена задача, чтобы он сперва условился бы с царём о соединении Русской церкви с римскою, а потом, если этого достигнет, позаботился бы о примирении с ним короля польского.

За мир Ватикан рассчитывал не только на согласие царя на участие в союзе против турок, но и на свободный пропуск католических миссионеров и итальянских купцов в страны мусульманского Востока через русские земли, на право строить костёлы на Руси и обращение её в католичество.

Поссевино получил подробные секретные инструкции. Ему предписывалось изучить характер царя и воздействовать на его самолюбие напоминанием о том, что Русская церковь подчиняется Константинопольскому патриарху, который является «рабом турецкого султана». Считалось, что такие рассуждения склонят Ивана IV признать папу своим духовным главой, принять католичество и разорвать последние религиозные связи с Византией, принудив русское духовенство к подчинению Риму. В подкрепление этих домогательств Поссевино должен был передать царю условия Флорентийской унии 1439 года, признававшей примат римского понтифика.

Однако при всём своём дипломатическом опыте Поссевино не смог добиться ни одной реальной уступки. Царь решительно уклонился от споров о вере и от каких-либо мирных разговоров на эту тему, поставив условием всех дальнейших отношений с папой мир с Речью Посполитой. Легату менее чем через месяц пришлось вернуться для мирных переговоров в Литву, а через пять месяцев перемирие было подписано.

В феврале 1852 года Поссевино прибыл в Москву, где между ним и царём произошёл богословский диспут, прошедший в узком кругу высшей знати, в котором, как указывалось, Иван IV продемонстрировал глубокую церковную учёность и не раз ставил папского легата в тяжёлое положение. Католическое вероучение Иван Грозный назвал «греховным» и «полным заблуждений». Миссия Поссевино в итоге закончилась провалом[34].

Локальная уния. Неудача попыток Ватикана окатоличить и политически подчинить себе Русское государство с помощью дипломатической атаки заставила его искать другие пути. Тем более что в 1589 году Церковь в Москве получила статус патриархата, и положение её изменилось.

Главное внимание теперь было обращено на православных в Речи Посполитой. Испытывая постоянные гонения со стороны католических властей, местное белорусское и малороссийское крестьянство постоянно выступало в защиту Православия, и поскольку искоренить веру было невозможно, иезуит Пётр Скарга разработал план, рассчитанный на то, чтобы склонить к унии православную знать и архиереев, пообещав им соответствующие привилегии. В своём сочинении «О единстве Церкви Божией под единым пастором» он предложил польским католикам вступить в переговоры с православными епископами на территории Речи Посполитой, чтобы заключить унию с Киевской митрополией, при котором она признала бы власть папы и католические догматы при сохранении православных таинств и обрядов. Позиция Константинопольского патриархата, который находился под турецким игом и которому подчинялся тогда Киев, не принималась во внимание. Как утверждал Поссевино, «уния, а за ней и святое вероучение католическое придут на Восток из Львова и Луцка, из Вильно и Полоцка»[35].

Заключение Брестской унии

Достижение этой цели оказалось возможным в силу той позиции, которую заняла верхушка православного духовенства и феодальной знати, и в первую очередь митрополит Киевский Михаил Рогоза. Имея репутацию стойкого защитника Православия, он в действительности находился в теснейших контактах с иезуитами, разработавшими для него инструкцию по подготовке общественного мнения к принятию унии. Вначале акт о присоединении Киевской митрополии к Римско-католической церкви был подписан в Риме в декабре 1595 года, а уже затем для его утверждения в октябре 1596 года в Бресте был созван Церковный собор. Собор сразу раскололся на две группы, заседавшие порознь: на католиков и униатов, с одной стороны, и на православных – с другой. Католическая часть Собора провозгласила создание Униатской (Греко-католической) церкви, которая, по условиям унии, сохраняла православные таинства и обряды, пользовалась церковнославянским языком в богослужении, но полностью подчинялась римскому папе, признавала католические догматы и верховный авторитет понтифика в решении спорных богословских вопросов, принимала филиокве и Григорианский календарь. Униатское духовенство освобождалось от налогов, а епископы-униаты возводились в ранг польских сенаторов (однако в состав Сената они так и не были включены).

Хотя большая часть епископов Киевской митрополии поддержала Брестскую унию и митрополия переподчинилась римскому папе, экзарх Константинопольского патриарха Никифор, двое епископов Киевской митрополии и значительное число православных не приняли акт о присоединении и сохранили православную организацию. В результате уния не только разделила Западнорусскую церковь на униатскую и Православную, но и заложила основание для преследования православных. Укрепив положение верхов общества, она явилась бедствием для не принявших её широких слоев населения: крестьянства, казачества и горожан. Утверждалась она путём насилия и террора: за православными не признавались политические права, начались гонения на православные братства и школы, было запрещено строительство православных церквей, существующие храмы захватывались униатами, из приходов изгонялись священники, отказавшиеся принять унию, а поддерживающих их мирян предавали анафеме. Всё это сопровождалось крайними жестокостями со стороны католическо-униатского лагеря, пытками, казнями, убийствами и вызывало решительное противодействие православного населения.

Особенно прославился своей преступной карательной деятельностью руководимый иезуитами униатский архиепископ Полоцкий и Витебский Иосафат Кунцевич. Отобрав все храмы и монастыри у православных, он запрещал под угрозой смерти православным священникам появляться в местах, где находились церкви. Литовский канцлер Лев Сапега в связи с этим писал ему: «Всевышний зовёт к себе всех людей ласково… Вы же необдуманными насилиями притесняете русский народ и толкаете его на бунт и неповиновение… Вам также известны нарекания простого народа и его крики, что ему лучше быть в турецкой неволе, нежели терпеть такие страшные преследования за веру и благочестие… Вы пишите, что Вам свободно топить православных и рубить им головы…, что надо отдать (их) церкви на поругание… (Вы) запираете церкви, чтобы люди без благочестия и христианских обрядов умирали, как нехристи… Вместо радости Ваша льстивая Уния принесла нам только горе, непокой и нестроения, так что предпочитаем быть без неё». Население Витебска, единодушно отказавшись повиноваться Кунцевичу, почти поголовно восстало против него и учинило над ним расправу. За это по указанию папы Урбана VIII польский король Сигизмунд III обрушил репрессии на жителей города. После чего понтифик написал ему: «Ты увидишь, что твердыня, защищающая русских от унии, разрушилась»[36].

Иосафат Кунцевич

Волна репрессий, которыми руководили иезуиты, захлестнула в итоге весь край. Сотни людей были брошены в тюрьмы и казнены, у тысяч – изъяты земельные наделы, православные церкви закрывались и опечатывались. Кунцевич же на следующий год после своей смерти был объявлен Католической церковью блаженным, а в 1867 году возведён в ранг святого. В 1923 году папа Пий XI издал энциклику, в которой Кунцевич именуется «священномучеником» и говорится, что такие примеры «святой жизни» должны способствовать единению всех христиан». Именно этого человека папа Иоанн Павел II называл «апостолом единения», «благородной личностью», чья пролитая кровь навеки сплотила великое дело Унии. И именно этого человека папа Франциск будет приводить в пример, когда начнёт «воздвигать мосты» между Украиной и Европейским союзом в 2013 году.

Военная интервенция и «греческий проект». Следующая попытка католической экспансии была предпринята в период Смуты на Руси (1598–1613 гг.), и ставка была сделана уже на военную интервенцию Польши и воцарение на русском престоле католической династии, которая в короткий срок насильственно окатоличила бы русских.

Иезуиты были и режиссёрами и отчасти исполнителями этого замысла. Именно Поссевино разработал план использования Самозванца, раскрутив личность Лжедмитрия I, которым он и руководил. Иезуиты участвовали в возведении его на престол в России, находились в его войске, были его духовниками, разрабатывали планы насаждения на Руси своих школ. Эта попытка также закончилась крахом, и иезуиты были изгнаны из страны вместе с польско-литовскими интервентами. С тех пор слово «иезуит» воспринималось на Руси как синоним опаснейшего врага, не останавливающегося ни перед чем для достижения своих целей.

Однако именно в период подготовки интервенции иезуиты разработали новый, более хитрый план введения унии, который был изложен в инструкции Самозванцу. В ней говорилось следующее: «…в) с осторожностью выбирать людей, с которыми вести речь об унии, ибо преждевременное разглашение об этом и теперь повредило; г) государю держать при себе небольшое число католического духовенства и письма, относящиеся к этому делу, писать, посылать и принимать, особенно из Рима, как можно осторожнее; д) самому государю заговаривать об унии редко и осторожно, чтоб не от него началось дело, а пусть сами русские первые предложат о некоторых неважных предметах веры, требующих преобразования, и тем проложат путь к унии; е) издать закон, чтобы в Церкви Русской всё подведено было под правила соборов и отцов греческих, и поручить исполнение закона людям благонадёжным, приверженцам унии: возникнут споры, дойдут до государя, он назначит Собор, а там с Божиею помощию можно будет приступить и к унии; ж) раздавать должности людям, расположенным к унии, особенно высшее духовенство должно быть за унию, а это в руках его царского величества;…и) учредить семинарии, для чего призвать из-за границы людей учёных, хотя светских; и) отправлять молодых людей для обучения в Вильну или лучше туда, где нет отщепенцев, в Италию, в Рим; к) позволить москвитянам присутствовать при нашем богослужении; л) хорошо, если б поляки набрали здесь молодых людей и отдали их в Польше учиться к отцам иезуитам; м) хорошо, если б у царицы между священниками были один или два униата, которые бы отправляли службу по обряду русскому и беседовали с русскими…»[37]