Тени ушедших времен

– Чего это ты не весел да хмур все?

– Да я, батя, не хмур. С чего ты взял? – удивленно ответил Матвей.

– А с того, что за Сашкой Емелиной ты, говорят, приударил. Правда, аль нет?

– Нет, не правда. Ты сплетни бабские не слушай. Говорил я с ней, может, когда, а бабы видали. А им что, сразу и «приударил». Нет, отец. Я вот к Елене присмотрелся. Она мне по душе. Ты правильно рассудил, когда совет свой давал. Да, видать, нелегко мне к ней тропку протоптать. Она домоседка, да у свекра живет, как ты и сказал. Как я с ней повстречаться да поговорить могу?

– Посиделки давай устроим. Как мы с твоей матерью покойной познакомились? На посиделках. Позовем молодежь, Елену, и поговоришь. А где видал-то ее?

– Мы с поля вместе шли. Я из лесу скакал на лошади мимо поля, а она одна там сено подгребала, а дождь надвигался, тучи, ветер. Я и зазвал ее домой идти. Вот и познакомились. Ладная она: и разговором умна, и лицом пригожа. Только вот не ждет ли муженька-то своего с каторги? Как мыслишь?

– Не ждет. Да и нечего его ждать. Пропал он, сгинул куда-то. Я с Ариной говорил, матерью Елены. Она знает, что сгиб он. Только ты, Матвей, будь мужиком серьезным. Деревня – не город, тут все у всех на виду. Как с Еленой будешь ладить, ежели она тоже думает, небось, что ты Сашки Емелиной ухажер? Она, Сашка-то, сватов ждет не дождется. Вот ведь как народ гутарит.

– На чужой роток не накинешь платок. А ежели я ей два раза «здрасте» сказал, да по берегу прошелся, так что ж теперь, свататься обязан?

– Ну как знаешь. Только пока серьезную зазнобу не заведешь, так и будут сплетни всякие по деревне ходить. А Елена – баба серьезная. Она не захочет с таким заводиться, который побалагурил с одной, да к другой подался. Вот тебе мой сказ.

А на другой же день после этого разговора Саша и встретила Матвея на реке и ногатою своею хотела его одурманить и заполучить навсегда.

***

Матвей не стал устраивать посиделки. Он как будто знал характер Елены, чувствовал, что не придет она. Да и без Александры не обойдется. Ему не хотелось объясняться с ней лишний раз. Да попросту не хотелось никого видеть, кроме Елены.

Как-то поутру Матвей вдруг предпринял решительный шаг. Он начистил до блеска свои сапоги, надел новую косоворотку, брюки, купленные в городе в торговой палате и свой лучший кафтан.

– Ты как купец на ярмарку нарядился. Куда это ты? – спросил его Прокоп.

– Я к Елениным родителям, отец. Хочу пойти, объясниться. Мужик я, в конце концов, не мальчик – ждать, откуда ветер подует. Сам должен свои дела сердечные решать. Люблю я ее, всем сердцем люблю! Вот и хочу ее отцу с матерью душу открыть. А там уж ей решать, – откровенно сказал Матвей.

– Так уж и «люблю». Видал единожды, и уж «люблю». Ну да баба она славная. Я б себе другую невестку и не хотел бы. Ежели чего, я с Михайло-то поговорю. Коли ты серьезно, так, думаю, он в обиде не будет.

Матвей вышел на улицу. Дул холодный ветер и швырял в лицо колкий снег. Вот и зима наступает, а там уж и в город пора будет собираться. Ему было велено назад воротиться к весне. Завод будут готовить к работе, а как подготовят, так и запускать станут. Машину для растяжки кож Севастьянов собирался покупать, а его, Матвея, обучить работать на ней обещал.

Все складывалось хорошо в его жизни, только дела сердечные не давали покоя. Семья ему нужна, жена, дети. Не хотелось больше одному прозябать. А тут Елена встретилась ему, понравилась, полюбилась. И решил Матвей не упускать счастья своего.

Так шел он к Елениным родителям и размышлял, что он скажет и как объяснится. И вдруг знакомый голос окликнул его:

– Здравствуй, Матвей.

Он и не заметил, как Елена нагнала его сзади, и эта встреча была для него совершенно неожиданной. Матвей остановился, повернулся к ней и счастливо заулыбался.

– Здравствуй, Елена. Ну вот и свиделись. Как ты живешь? – спросил Матвей участливо.

– А ты? – спросила Елена в ответ.

– Не знаю, что и сказать, право. Так-то бы все ничего, да тоска одолела. Сколько же я тебя не видал-то? В одной деревне живем, а встретиться никак не доведется, а?

– Да, не всем удача выпадает. А ты куда идешь-то, Матвей?

– А ты?

– Так домой, к своим. Вот проведать решила, а то похолодало, может, помочь чего надобно.

– И я к твоим.

– Зачем это?!

– Истосковался я, Елена. Хочешь верь мне, хочешь нет, да только всюду тебя искал, высматривал, ждал, но так и не встретил ни разу после той нашей первой встречи. А забыть никак не могу. Вот, решил поговорить с твоими, а тут и тебя повстречал.

Елена не верила своим ушам. Она стояла перед Матвеем высокая, красивая, в новом овчинном полушубке цвета топленого молока и нарядном цветастом полушалке. Щеки залил румянец, глаза блестели, а на губах играла улыбка.

– Ну пошли тогда, – сказала Елена просто и зашагала вперед.

Матвей за ней. Взял ее за руку и спросил:

– Я все время думал, Елена, захочешь ли ты поговорить со мной по-серьезному? Мне вот по весне назад в город надобно ехать, а без тебя ни к чему душа не лежит.

Тут Матвей остановился, повернулся к Елене лицом, обнял ее за плечи и сказал:

– Поедем со мной, а?

Она смотрела на него широко открытыми глазами и молчала. А он ждал, хотел понять, что у нее на душе, думает ли она о нем, но ответа не было. И только было Матвей хотел еще что-то сказать, как звонкий и надменный окрик прервал его на полуслове:

– Так вот кто, оказывается, мне дорожку перешел! Хороша тихоня, нечего сказать!

Александра стояла неподалеку, руки в боки, лицо гневное, а рядом с ней Григорий, кузнец, который свидетелем был, что Петр в кузнице кистень мастерил. Они гуляли по деревне и вдруг встретили Елену с Матвеем. Нет бы пройти мимо, да и делу конец. Но не такая была Александра, настырная, своенравная, задиристая.

Григорий попытался придержать ее, но она вырвала руку и подошла к Елене и Матвею.

– Ну здравствуй, Матвеюшка. А я-то смотрю, куда это ты запропастился и глаз не кажешь. Значит, не мила я тебе больше. Ты нас тут в деревне всех девок да баб в очередь что ли выстроил? Ну как опять до меня очередь дойдет, так скажи. Мы с Гришей подождем покуда.

Но тут вдруг Елена прижалась к Матвею, приклонила ему голову на грудь и сказала:

– Долго вам с Гришей ждать придется, то ли ему на радость, то ли тебе на беду. Мы вот пожениться решили с Матвеем.

Матвей обнял Елену и крепко прижал к себе. Александра опешила. Ее красивое лицо исказила кривая, неестественная усмешка, и она проскрипела сквозь зубы:

– Ну ты еще пожалеешь не раз, что на каторгу в Сибирь со своим разлюбезным Петрушей не подалась…

– Саша, придержи язык. Зачем стараешься казаться хуже, чем ты есть? Так и не подействовали на тебя мои разговоры, а жаль! – в сердцах сказал ей Матвей.

Но Александра не отступала:

– Ты Матвей Прокопьич, мне морали-то не читай, как девочке. Небось, когда любовь пытался закрутить со мной, не думал, что я несмышленая. Да только не вышло ничего у тебя, вот и ухватился, за что попроще. Ну да лежалый товар тебе больше к лицу.

– Так он потому и лежалый, что цены высокой. А тот, что грош за погляд, всегда по рукам ходить будет, – отпарировал ей Матвей.

– Ну ты-то и гроша за погляд не дал. А посмотреть-то было на что. Ну, не лукавь, скажи!

– Саша, пошли, – сказал ей подошедший Григорий, взяв за локоть.

– Нет, подожди. С тобой мы еще успеем наговориться, – сказала Александра и опять вырвала свою руку.

Она была разгневана и резка. Ей хотелось скандала, обидных слов. Ей хотелось сокрушить чужое счастье в угоду своей прихоти. Она была неумолима. Но ее гнев разбивался, как бушующая волна о каменную преграду. Она видела жалостливую усмешку в глазах Елены и полный недружелюбия и осуждения взгляд Матвея.

Александра вдруг поняла, что ее попытка разрушить их союз не удалась, особенно тогда, когда Матвей обнял Елену за плечи, они повернулись и пошли прочь.

– Ну и пошел вон! – крикнула она ему вдогонку.

Потом повернулась к Григорию, робко дожидавшемуся, когда она успокоится.

– И ты пошел вон! Все вы мизинца моего не стоите! – тут она заплакала и побежала прочь.

***

Матвей и Елена поженились, сыграли свадьбу на Крещение. Она добилась официальной бумаги из окружной полиции, что ее бывший муж, Петр Игумнов, осужденный за убийство и приговоренный к двадцати пяти годам каторжных работ, пропал без вести в местах отбывания каторги.

Теперь она являлась свободной и имела право снова выходить замуж. Елена сама поговорила со свекром, и он не противился.

– Что ж, дочка, ты нахлебалась горя. Не держи на нас зла. Иди замуж, да будь счастлива. Господь с тобой, – сказал ей старый Михайло.

Елена заплакала. Она обняла старика и обещала всю жизнь помогать ему, как сможет. Но ей не пришлось. В феврале Михайло умер. Он был стар, немощен, и последние силы покинули его. Елена еще долго ухаживала за их с Аксиньей неказистыми могилками. По весне сажала цветы, зимой, если доводилось бывать в деревне, разгребала сугробы. Нет, она не держала на них зла и всегда помнила, как спасли они ее от увечья, которое собирался причинить ей их собственный сын.

Елена рассказала позже Матвею о злостной задумке Петра, но он ей так ответил:

– Я бы тебя, Еленька, и без носа, и без глаза взял бы. Душа важна в человеке-то, за нее любят, а не за красоту картинную. Да ты у меня и так раскрасавица. Я бы, наверное, и не заметил бы, что у тебя носа нет.

Елена рассмеялась в ответ.

Жили они с Матвеем в любви и согласии. После похорон Михайло сразу в Астрахань подались. У Матвея был там дом на заводской окраине. Не хоромы, но жить можно. Елена хозяйской рукой создала уют, навела чистоту и порядок. Иногда скучала она по своей деревне, но они с Матвеем порой навещали родителей: и на Пасху, и на спас. Всю осень Елена обычно с ними проводила, помогала с сеном, картошкой, огородом.

А потом у них с Матвеем и детки пошли. Счастливые родители имели двоих детей: сына Егора, или Горыньку, как его прозывали, и дочку Раечку.

Младшенькая Раечка родилась у Елены поздно, в 1887 году, ей на ту пору было уж сорок два. Но бог послал, и родители были счастливы. Детей вырастили, воспитали. Зачастую ездили в деревню, где пустовали две избы: одна Михайло, одна Еленина. И заботливые родители надеялись, что эти избы пригодятся их детям в будущем, но жизнь распорядилась по-своему.

Смышленая шустрая Раечка не захотела жить в деревне, но и на родительской шее сидеть не стала. Она пошла в услужение в богатую семью Шмитов, где и кусок хлеба сытный, и крыша над головой в барском доме, и уму-разуму можно научиться у интеллигентных образованных людей.

Горынька жил при родителях. В отличие от сестры Раисы он был не очень энергичным по натуре, хоть и намного старше ее. Работал на заводе вместе с отцом, но вскоре бросил это занятие и устроился подсобником в мясную лавку. Позднее женился на дочери мясника, но несмотря на это, он не очень преуспел в своей жизни.

А вот у Раечки сложилась очень интересная судьба, полная радостей, переживаний, горестей и страданий, удач и счастья, всего не перечислишь. Ее жизнь – это целая эпоха, о которой пойдет отдельный рассказ.

А эта история подошла к концу. Я рассказала вам то, что было живо в памяти моей бабушки Ларисы – внучки Еленьки и дочери Раисы Матвеевны. Да и Раиса Матвеевна, Раечка или Раёнка, как звали ее люди, тоже делилась со мной кое-чем из своей прошлой жизни. А прожила она жизнь долгую и умерла в глубокой старости. Так и тянется эта ниточка воспоминаний из глубины веков до наших дней. Ничто в этой жизни не проходит бесследно, все имеет свое продолжение в нас и детях наших.

Часть вторая. Из жизни аристократов. Астрахань, начало ХХ века

В доме Шмитов

Раечка проснулась рано. Она слышала, как за окном прокричали первые петухи, а это означало, что пора вставать. Барыня не любит засонь, а Рая хоть и молода совсем, но у барыни в чести. Конечно, «барыня» – это слово уже давно устаревшее, да и не барья ее хозяева, а приличная аристократическая семья. Но как же еще называть красавицу Марию Андреевну Шмит, молодую жену крупного астраханского промышленника Александра Аристарховича Шмита, у которых уже второй год Раечка была в услужении? Была она совсем молоденькой, а проворству и старанию ее могла бы поучиться любая гувернантка или горничная.

Жила семья Шмитов в огромном каменном доме с красивым парадным крыльцом и большим двором. Семья была небольшая, Александр Аристархович с женой Марией Андреевной, да младший брат Марии Дмитрий, студент, изучающий право и законоведение. Он имел в своем распоряжении большую комнату во флигеле. А если считать еще и слуг, то получалось, что в одном доме жило около дюжины человек.

Раиса была личной горничной Марии Андреевны. Она прислуживала ей во всем: утром помогала с утренним туалетом, затем провожала к завтраку и прибирала ее спальню. Обычно до обеда они выезжали либо в парк, либо к портнихе, либо в дамский салон. Раечка всегда была при барыне, их всегда и везде видели вместе, и она гордилась своим положением.

Мария Андреевна была дамой знатной в городе, все ее знали, все кланялись при встрече, она отвечала легким поклоном головы и удостаивала публику своим приветливым взглядом. Разговаривала, правда, с людьми редко, но на все вопросы старалась отвечать. Она всегда знала, что сказать и как ответить, и люди уважали Марию Шмит за ее внимание к ним.

Для молодой и жадной до жизни Раечки Мария Андреевна служила примером во всем. Статная, красивая, утонченная, во французских нарядах, великолепных шляпах и шелковых чулках – она представлялась юной девушке идеалом женской красоты.

Хотя в дому барыня была человеком настроения, и когда оно у нее было хорошим, все вокруг улыбались, у всех теплело на душе, и жизнь казалась прекрасной. Но уж если барыня была на что-то сердита – тогда держись, честной народ. Под горячую руку лучше не попадайся. Одной лишь Раечке было не страшно. Она тихонечко брала руку Марии Андреевны в свою и нежно гладила ее, приговаривая:

– Хорошая вы наша, драгоценная. Не серчайте на нас, мы люди простые и вам подвластные, но любим вас всей душой. Простите уж, коли что не так.

И, как ни странно, Мария Андреевна успокаивалась, сменяла гнев на милость и прощала всем их ошибки и промахи. Она была незлопамятной, а если и серчала, то только по серьезным причинам. Не терпела вранья и непослушания.

Была у Марии Андреевны еще одна страсть – огромный голубовато-серый сибирский кот по имени Жерар. Его ей подарили совсем крошечным котенком, а к восьми годам он вырос, возмужал, стал ленив и вальяжен. Кот имел колыбельку, где он спал, специально отведенный угол, где он ел, а гулять ему разрешалось по всему дому. Приглядывала и ухаживала за котом Антонина, дородная горничная, которая была ответственной за чистоту и порядок в комнатах, гостиной, холле и залах.

Раз в месяц в доме Шмитов устраивался светский прием. Приглашалась местная аристократия, подавался сытный ужин, а затем в большой зале гости танцевали. Раечка на приемах не присутствовала, но она всегда должна была находиться где-то поблизости, чтобы Мария Андреевна в любой момент могла ее легко найти, если та ей понадобится.

Александр Аристархович Шмит был охотник. Он выделял любимому занятию изрядную часть своего драгоценного свободного времени и чувствовал себя абсолютно счастливым, возвращаясь домой с добычей и всегда радовался, как ребенок. Мария Андреевна поощряла увлечение мужа. Она вообще старалась быть податливой и ласковой женой, и это у нее хорошо получалось, несмотря на строгий нрав. Даже с единственным братом она была порой строга, но мужу выказывала полное уважение и держала на должной высоте его неоспоримый авторитет.

В этот раз Александр Аристархович вернулся с охоты, как всегда, с добычей и в приподнятом настроении.

– А что, душенька моя, Мария Андреевна, а не собрать ли нам гостей на зайчатинку? А ну взгляни-ка какого я красавца подстрелил! Ну не заяц, а кабанчик! Глянь, глянь! Мясцо-то поди вку-у-усное! Запечь его можно, или в соку приготовить, а? Что скажешь?

Александр Аристархович гордо взирал на убитого им зайца и предвкушал изумительный ужин, один из тех, которые с таким умением и старанием готовили его изысканные повара.

Мария Андреевна прижалась щекой к мужниному плечу и ласково проговорила:

– Ну, конечно, Сашенька, дорогой мой, добытчик… Конечно же соберем гостей. Вахромцевы давно не были, Беляевские, да и Немытиных надо позвать, пусть придут с Наденькой. Брату Дмитрию веселее будет. Ох и хорошенькая же она, Надин! Расцвела, заневестилась. А приданое за ней какое!

Мария Андреевна вывела мужа из кухни, где они любовались подстреленным зайцем и повела, нежно держа под руку, в теплую уютную гостиную. Здесь горел мягкий свет, от обложенной красивой глазуревой керамикой печи шло приятное тепло, и супруги, усевшись в удобные бархатные кресла, продолжили свою беседу.

Гостей решено было созвать на ближайший четверг и писарю, Антону Громову, было дано задание отписать и разослать приглашения для гостей.

Накануне званого ужина вся кухня трудилась в поте лица. Был тщательно обработан и выпотрошен увесистый заяц, полностью готовый к приготовлению. Его решено было запечь целиком и приготовить несколько различных соусов. А челядь довольствовалась наваристым супом из заячьих потрохов. Вот же вкуснятина! Да и много как, на два дня хватило!

Придумывались различные закуски, запеканки. Отбирались соления и готовился десерт. Все было продумано до мелочей и, казалось, ничто не могло уже омрачить предстоящего праздника. Во всяком случае стол обещал быть изобильным и изысканным.

Заячья тушка, а точнее будет сказать туша, была вывешена в сенях с черного входа и ждала своей участи. И вот час настал. Главный барский повар, Иван Михайлов, послал Матрену за тушей, пора было начинать. И вдруг из сеней раздался истошный крик, и Матрена с обезумевшими глазами влетела назад в кухню и запричитала:

– Все! Погибли мы, ой матушки святы! Куды бежать, сгонют со двора!

Иван стремглав бросился в сени, и аж руки заломил от горя, когда увидел, что зайца-то и нет! Дверь в сени не запиралась и, похоже, дворовой кобель, здоровый и страшный Полкан, полакомился зайчатинкой от души.

Всей челяди, причастной к приготовлению званого ужина, грозила страшная расправа. Они знали, какова барыня в справедливом гневе, так что, хоть беги со двора, Матрена права.

– Не бывать этому, – вдруг зло изрек Иван Михайлов, и в голове у него созрел план.

Он не винил Полкана, что с него взять, хищник, он и есть хищник. Но вот кого он ненавидел всем своим мужским существом – это кота Жерара. Особенно он не терпел его на кухне, когда тот тайком пробирался в нее и шастал по полкам, корзинам и ящикам, и все вынюхивал чего-то. Не дай бог, рыбу найдет, всю обгложет и покусает, да еще и нагадит в углу.

Иван не любил эту жирную бестию, но барыне жаловаться не смел, а вот горничной Антонине выговаривал:

– Не будешь за котом приглядывать, пришибу его, так и знай. А тебе ответ держать.

Антонина испугалась, и с некоторых пор кот на кухне не появлялся. И вот теперь Иван замыслил недоброе. Он изловил кота, выманив его во двор, и через час в сенях уже висела освежеванная тушка под стать прежней заячьей.

– Ты, Матрена, помалкивай. Ничего, мол, не знаю, никто зайчатину не крал. А кто пикнет, того со двора вон! Мы не сознаемся, а того и обвинят, кто язык за зубами держать не умеет.

Но все обошлось. «Зайца» запекли до румяной корочки, обложили картошкой и мочеными яблоками и подали ароматное блюдо к столу.

Гости ели и причмокивали. Мясо было нежное, мягкое. Да и то сказать, кормили кота, пожалуй, не хуже, чем дворовых. Всегда лакомые кусочки с барского стола получал, и молочко свежее, и сметанку.

Прием удался, все хвалили Александра Аристарховича за вкусного зайца и разлюбезную Марию Андреевну за прием и разносолы. После ужина, как и положено, были танцы. Но гости танцевали мало, больше прогуливались по залу, неспешно беседовали, дамы сплетничали, мужчины хохотали. И только молоденькие Дмитрий Андреевич да хорошенькая Наденька Немытина нет-нет, да и выходили в круг, чтобы покружиться в неспешном вальсе.

Гости любовались молодой парой и перешептывались между собой, что тут, мол, что-то затевается. И у Дмитрия глаза сияют, и у Наденьки щечки пылают. Ну чем не пара, молоды, красивы, богаты!

Но после этого званого вечера Мария Андреевна чуть не слегла, узнав, что пропал ее любимый Жерар. Его искали всем домом, облазили весь двор, все закоулки, переспрашивали соседей, может видел кто шмитовского любимца. Но все лишь плечами пожимали, да сочувственно качали головами: нет, мол, видеть не видели, ищите дома.

А соседский конюх Игнат и вовсе брякнул, не подумавши:

– Помирать, должно быть, сбежал. Коты, они завсегда в одиночку сдыхают. А коли так, то и не найдете его, хошь обыщитесь.

Дворовые девки на него цыкнули, но барыне про такое и не заикнулись даже. Себе дороже. Она и так вся в слезах, горюет день и ночь, так неужто ее еще больше расстраивать.

Мария горевала долго, все ждала, что Жерар вернется, но время шло, а кот не появлялся. Как в воду канул.

Брат Дмитрий решил немного подбодрить сестру:

– Я котеночка тебе куплю, породистого и пушистенького. Хочешь?

Но Мария отказалась, она все еще страдала по своей потере и заменять любимого Жерара никем не хотела.

***

Шел 1906 год, время неспокойное, тревожное. Волна политических забастовок, прокатившаяся по всей стране, буквально парализовала работу всех производственных структур города Астрахани. В основном бастовали рыбаки, рабочие заводов и мастерских, коих в Астрахани было немало. Они требовали сокращение рабочего дня, увеличения зарплаты и улучшений условий труда. Забастовки и стачки подавляли, но революционные настроения росли, и по городу день и ночь разъезжали конные патрули. Аресты, обыски, столкновения с полицией – все это создавало очень нервозную и гнетущую обстановку.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.