Детонька

Детонька

Алиса Орлова-Вязовская

Дизайнер обложки Марина Саенко

Редактор Людмила Яхина

© Алиса Орлова-Вязовская, 2021

© Марина Саенко, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-4474-2492-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Детонька

Влада нажала кнопку с номером семь. Зеркала в лифте не оказалось, пришлось копаться в сумочке, искать пудреницу. Так и есть, помада почти стёрлась. Лифт тряхнуло, жирная розовая полоска чиркнула по щеке. Влада чертыхнулась: всё, как нарочно, не по-людски. Дом какой-то дурацкий, лифт дурацкий, а мамино поручение самое дурацкое из всего. Зачем, зачем туда идти? Жили они как-то раньше без бабки и теперь бы обошлись. «Влада, детонька, сходи, проведай. Бабушка одинокая, кроме нас – никого. Может, она лежит бедная с инсультом, стакана воды некому подать». Тоже ещё нашла несчастную старушку! Да бабка, наверное, их всех переживёт. Вот пережила же она папу!

Влада протянула руку к звонку и с ужасом поняла, что напрочь забыла бабкино имя и отчество. Что-то замысловатое, для русского уха непроизносимое. Да она и слышала его пару раз, папа всегда едко называл её: «пани мамуся».

Что делать теперь? Сказать «здравствуй, бабушка» язык не повернётся.

За дверью звякнули ключи. В узком проёме показались сиреневые волосы и газовый шарфик блёкло-голубого цвета.

– Что нужно? Денег на домофон не дам, в Бога не верю, картошка не нужна, – послышался из проёма бодрый голос.

– Я Владислава Домбровская, Мишина дочка, – свистящим шёпотом произнесла Влада.

Сиреневые волосы подвинулись ближе. Морщинистые пальцы с маникюром ослабили узелок на газовом шарфике.

Открылась дверь квартиры напротив, соседка с любопытством оглядела Владу. И осталась стоять в дверях. Из пакета с мусором что-то капало.

– Добрый день, Стефания Юзефовна.

– Добрый, – буркнула бабка. – У вас пакет протекает, загадите весь коридор.

– Ой, ну надо же! Это в нашем магазине такие худые пакеты дают, – тётка подвинулась ближе. – Я уже в ведро по два пакета ложу, всё равно протекает.

– Ну, так ЛОЖИТЕ по три! – рявкнула бабка и, схватив внучку за рукав, втянула в квартиру.

В полумраке прихожей поблёскивало овальное зеркало в серебристой раме с завитушками. Влада машинально взглянула: ну вот, лицо испуганное, растерянное. Вскинула голову, губы поджала. Она не побираться пришла, кто ещё кому нужен – неизвестно.

Когда Владислава вышла на улицу, моросил мелкий дождь и сумерки делали силуэты размытыми и какими-то тоскливыми. Нужно было скорей добежать до метро. Зонт, вот растяпа, забыла в общежитии. Теперь запросто может испортить дорогой Светкин костюм. За «аренду» однокурсница просила не меньше курсовой работы. Вот курица тупая! Ничего не соображает, а шмотки модные и дорогие. Ну ничего, Влада тоже когда-нибудь сможет покупать всё, что захочет сама, а не как Светка – на родительские деньги.

В метро толпился народ – час пик, ничего не поделаешь. Хотелось тишины, одиночества, всё продумать, «разложить по полочкам» беседу с бабкой. Мысли путались, в уши назойливо лезли чужие разговоры. В горле противно пощипывало. Ну точно, изжога началась. Это всё бабкин растворимый кофе, в который по глупой гордости Влада не положила сахар. И печенье не взяла, хотя есть хотела до обморока. Да и бабка не настаивала и не угощала. Стоит на столе вазочка с печеньем, хочешь – бери, нет – твои проблемы. Может, она ждала, что деревенская тетёха-внучка запустит пятерню в фарфоровую вазу и начнёт сметать всё подряд и чавкать в придачу? Ох, как хочется скорее доехать до общаги. Тогда Влада закроется в душевой и сможет спокойно всё обдумать. Сейчас в голове только отрывочные фразы, даже не фразы, а какие-то облезлые хвостики из слов и ощущений. Но что самое удивительное и даже обидное – в итоге бабка ей понравилась! Это уж вообще ни в какие ворота! Хотя не то чтобы понравилась, а стала понятной, близкой, что ли? Вдруг вспомнилось, как увидела на стене своё фото большое в красивой раме. И долго не могла сообразить, откуда у бабки её фотография, а у неё самой длинное белое пальто? Когда наконец дошло, что это бабуся в молодости, даже мурашки побежали.

Память тут же услужливо подсунула самое обидное детское воспоминание. Тогда Влада в первый и, казалось, в последний раз увидела бабку. Отец вдруг отпросился с работы и повёз дочек в Москву. Владе было семь лет, сестре Аньке три года. Видимо, мать не знала о поездке, отец собирал их сам. Теперь понятно, что выглядели девочки ужасно. Плохо расчёсанные волосы, криво заплетённые в косички, сарафаны мятые и туфли «на выход» папа не нашёл. Так и отправились в стоптанных сандалиях на босу ногу. В электричке было жарко, едко пахло потом. Влада сидела у окна, сестра – на руках у папы. Рядом примостились ещё две тётки. Тесно, душно. Одежда прилипала к спине. Рубашка отца стала мятой, под мышками мокрые круги. Когда до них добралась продавщица мороженого, остались только резаные пополам пачки крем-брюле. Палочки тоже закончились, и Влада с Анькой перемазались до ушей. Мороженое таяло, коробки раскисли, сладкие капли падали на сарафаны, коленки и даже на сандалии.

После электрички надо было ещё ехать автобусом. Аньке всё нравилось, Влада злилась, интуитивно чувствовала, что ничего хорошего от поездки не будет. Сам дом и двор она не запомнила, в памяти осталась только круглая карусель. Мальчишки разбегались, держась одной рукой за железный поручень, и запрыгивали на ходу на деревянный круг. Отец оставил их возле телефонной будки и куда-то звонил. Потом усадил на скамейку, сказал: надо ждать, сейчас придёт бабушка.

Анька ковыряла песок липкой от мороженого рукой. Влада сидела насупившись. Вышла из подъезда незнакомая женщина в нарядном платье. Отец засуетился, поправил ворот рубашки, попытался пригладить волосы. Влада запомнила, что у женщины были бусы из крупных шариков и тонкий блестящий ремешок. Разговор взрослых не запомнился. Единственное, что врезалось в память – это брезгливо-жалостливый взгляд незнакомки, брошенный на отца и чумазую круглолицую Аньку. Мимолётный интерес вызвала лишь хмурая Влада.

– Что-то путное, возможно, получится из этой девчонки, – сказала женщина. – Как тебя зовут?

– Владислава, – буркнула Влада.

– Надеюсь, её жизнь сложится удачнее твоей. Вот возьми, больше я не могу и не хочу для тебя ничего делать.

Женщина протянула отцу какую-то бумажку.

– Мама! Зачем? Что ты делаешь? – болезненно сморщившись, выкрикнул отец.

– Ну, как сам себе постелешь, так и выспишься1, – хмыкнула женщина.

Отец резко отвернулся, ссутулился, зашагал прочь. Влада схватила сестрёнку за руку, бросилась за ним. Почувствовала, что случилось что-то очень плохое, гадкое, о чём никогда и никому не следует рассказывать, даже маме. Только потом она поняла: отец был раздавлен встречей настолько, что совсем позабыл о семенивших за ним дочках. Влада боялась потеряться, боялась остаться с маленькой сестрой в этом незнакомом и плохом городе. Анька спотыкалась, маленькие толстые ножки заплетались. Влада грубо дернула сестрёнку за руку. Анька упала и заревела. От отчаяния расплакалась и Влада. Только громкий рёв отрезвил отца. Беспомощно топчась возле девочек, он уговаривал не плакать, дул на Анькину ободранную коленку. Стали останавливаться незнакомые люди, кто-то дал марлевую салфетку, что-то говорили, советовали отцу. Владе запомнились молодая девушка с парнем. Оба весёлые, за спинами рюкзаки. Парень строил смешные рожицы, девушка достала из кармана две конфеты «батончик». Анька успокоилась, слёзы высохли. Конфеты размягчились от жары, сестрёнка сразу сунула свою долю за щёку. Изо рта потекла шоколадная слюнка. Влада продолжала реветь: не пойдёт она за руку с этой чуней! Отец уговаривал, пытался погладить по голове. Владислава увернулась, вытирала грязной ладошкой злые слёзы, кричала, что хочет домой к маме, сейчас же, немедленно. Подошёл милиционер, папа трясущейся рукой достал из кармана мятый паспорт, показывал, что девочки там записаны. Милиционер приложил руку к фуражке, извинился. Да, да, он понимает, у самого дети. Устали, наверное, толчея, шум.

В электричке Анька уснула с недоеденной конфетой за щекой. Влада полезла в кармашек сарафана, но вместо застиранного платка достала денежку.

– Что это, откуда ты это взяла? – испуганно прошептал папа.

– Мне та тётенька дала, когда ты ушёл, мы с Анькой за тобой побежали, и я их в карман сунула случайно.

– Не надо, не надо было! Ни к чему это, не надо! – поморщился отец.

Уставился в окно, долго молчал. Влада так и сидела, зажав в потной ладони деньги. Отец горько усмехнулся, обречённо махнул рукой:

– Всё правильно, так и должно было случиться. Конечно, на что ещё можно было рассчитывать?

На перроне их встречала мама. Наверное, соседи рассказали. Владислава кинулась к ней, словно сто лет не видела, обхватила насколько хватало рук. Всю дорогу шла, прижавшись к маме, и подальше от отца. Папа нёс спящую Аньку.

Дома, уже лежа в постели, Влада видела через приоткрытую дверь, как мать гладила отца по плечу, что-то тихо приговаривала, монотонное, нараспев, словно укачивала малыша.

Потом родители много раз возили дочерей в Москву. Заранее готовились, наглаживали выходную одежду. Ходили в зоопарк, на аттракционы, ели мороженое в кафе. Но у Влады в памяти они смешались, следа не оставили. А поездку к бабушке она запомнила на всю жизнь. Это было похоже на ранку – не страшную, а так, вроде пореза от бумаги. И крови нет, и не видно толком, но саднит и саднит.

Странно, столько лет прошло и теперь она с бабкой встретилась и даже была у неё дома и кофе пила, и разговаривала, и разговор этот был ей интересен. Хотя к такому общению она не привыкла. Словно контрастный душ – горячо-холодно. Понятно же было, что бабуся в каких-то фразах откровенно хамит, говорит с издёвкой. Но говорит-то правильно! То, что у Влады было всего лишь ощущением, старуха облекала в слова. Выходит, она права?

Задумалась, проехала лишнюю остановку, вот дура! Теперь придётся по переходу тащиться. Толкотня, давка. Чужие мокрые зонтики капали на ноги. Перед Владой резко остановилась тётка с сумкой на колёсах, засмотрелась на указатели станций. Владу пихнули в спину и мужской голос произнёс:

– Ну, чо встала посреди дороги, курица?

Влада резко отошла в сторону, промолчала, мстительно наслаждаясь, как мужик, обрадовавшись свободному месту, налетел на тёткину сумку. Оба стали переругиваться, размахивать руками. За ними образовалась пробка.

– Дома не можете выясняться? – крикнул молодой парень в очках. – Понаехали!

– Они метро первый раз видят, – сладко улыбнулась Влада.

– Точно, девушка, и носит же их в час пик, – подхватил парень. – Вы идите сюда, а то совсем затолкают.

Молодой человек вежливо под локоток проводил к поезду, назначил свидание и телефон свой записал на красивом листочке из блокнота. Влада ему ещё раз улыбнулась, кокетливо помахала рукой. Вышла из метро и листочек выбросила. Не нужен ей такой. Раз в метро толкается, значит машины нет. Премного благодарны – толкаться в транспорте ухажер не нужен. Вот когда-нибудь она обязательно будет ездить только в машине.

Позвонила домой, трубку взяла сестра. Мама у тёти Наташи? Вот и хорошо. Просила передать, что у неё всё нормально, бабка жива-здорова, чего и всем желает. Влада на выходные не приедет – у них семинар – и вообще всё хорошо, потом ещё позвонит.

Сестра поняла, что подробностей не будет. Спросила только, не холодно ли в общаге? Может, Владе привезти тёплую кофту и безрукавку, ну ту, красненькую, которую мама вязала? Влада хмыкнула: спасибо, не надо. Представила, как заявилась бы к бабусе в безрукавке из ровницы. А сестре про семинар-то соврала. В субботу бабка пригласила, но дома пока про это знать не обязательно.

Отсидеться в душевой не вышло, там кто-то прочно застрял. Слава Богу, в комнате оказалась только Нинка. Лежала на кровати в наушниках и страдала над вымышленной и трагичной любовью. В соседней комнате орала музыка, слышался хохот и чей-то противный визгливый голос. Светка, наверное. Как её можно слушать больше пяти минут?

Влада, зажав уши ладонями, перечитывала конспект. Она привыкла зубрить ещё со школы. Материал запоминался легко, но отделаться от привычки учить всё чуть ли не наизусть уже не могла. Нинка так и уснула в наушниках. Ладно, действительно пора спать. Завтра тяжелый день, после института надо будет ещё на работу идти. Влада никому не говорила об этом. Незачем. Девчонки думают, что бегает она три раза в неделю на какие-то курсы. Вот пусть так и считают. Всё куда прозаичнее. С девяти до одиннадцати вечера Влада убирала непонятную контору. Сотрудники гордо именовали её офисом по продаже. Что продают – непонятно. Три комнаты, туалет и коридор, покрытый ковролином. Зато хоть какие-то деньги. Дома, сколько себя помнит, их вечно не хватало. А у кого денег мало, то и уважения никакого. Спасибочки, этого она уже «наелась» до тошноты. «Не в деньгах счастье» – враньё, это бедные сами придумали, чтобы свою никчёмность оправдать. Сидят с голым задом и с голодухи умничают: «Лишь бы человек был хороший, любовь за деньги не купишь…» Ну да, языком-то трепать легче. Благородная бедность. Да как бедность может быть благородной?! Тьфу, глупости всё это. Ладно, спать нужно. Закрыть глаза крепко-крепко и в голове устроить сквозняк, чтобы все мысли выдуло. Вот у Светки, наверное, всегда сквозняк, мозги чистые-чистые, и серое вещество у неё не серое, а розовое со стразиками, как её бриджи. Влада хихикнула в подушку. Сон так и не идёт. Осталось последнее средство. Маленькой Владе напевала прабабушка, баба Вера, а потом мама, и когда родилась Анька, пели ей, меняя в тексте имя. Надо только завернуться в одеяло до самого носа.

Уж как сон ходил по лавке

Дрёма по полу брела

Дрёма по полу брела

К Владе нашей забрела

К ней в кроватку забрела,

На подушку прилегла.

На подушку прилегла,

Владу ручкой обняла2.

Главное, в смысл не вникать, лавки, ручки, сон, кроватки. Для маленьких ведь всё равно. Интересно, а бабуся своим детям в детстве пела? Не пела, наверное… Дрёма по полу брела… брела… к ней в кроватку…

Хорошо, что на занятиях Владе удалось собраться и все посторонние мысли вон. Ей нужен не просто диплом, а диплом с отличием. Получила же она в школе золотую медаль. Ну вот, и всё это не чудо и везение, это продуманный расчёт. Она должна доказать всем, и перво-наперво себе, что яблочко вполне может укатиться от яблони на приличное расстояние. Она заметила, как лисьи бабкины глаза на мгновение потеплели, когда Влада сказала про золотую медаль. И фразу из детства: «Может, из этой девчонки выйдет что-то путное», она ой как хорошо запомнила. Конечно, она любит родителей, но старуха права, они неудачники и вся их жизнь – одна сплошная неудача.

Сегодня бабка настроена более миролюбиво, хотя в высказываниях особо не стеснялась. Если человек называет вещи своими именами, чего ради миндальничать?

Влада в гости шла как на экзамен, за столом держалась так прямо, что спина заныла. Была голодная, как всегда, с тех пор как поселилась в общаге. Деньги в первую очередь экономились на еде. А у бабуси на столе красная рыба ломтиками была разложена на продолговатой красивой тарелке. Какой-то салат незнакомый в глубокой вазе. И странные тёмные ягоды солёно-противного вкуса – маслины. Она их никогда не пробовала – гадость невыносимая, но не подавать же виду. Ой, мамочки, куриные окорочка, запечённые в духовке! Неужели отказаться придётся? Ножом аккуратно не отрезать, руками не возьмёшь.

Бабуся хмыкнула, заметила страдальческий взгляд внучки:

– Что передо мной-то ломаешься? Уже всё показала, что столовыми приборами владеешь. Бери руками, ешь, и так сидишь словно аршин проглотила. Вот привычки нищебродские, так голодной останешься.

Вроде позаботилась о внучке, но не расслабишься. Прямо как по минному полю: неверный шаг, взрыв – и собирай ошмётки своей гордости до следующего раза.

Да, старуха – кремень, никаких сантиментов. Через два часа внучку спровадила. Хорошего понемножку: поели, поговорили, пора и честь знать.

Странно, посуду помыть не дала, хотя Влада предложила. Боится, что дорогой фарфор кокнет, или ещё что-то? В квартире очень чисто, но судя по бабкиным ухоженным ногтям, вряд ли она хозяйством занимается. А может, делает всё в резиновых перчатках? Вообще, как ни крути, а за собой бабуся следит. Волосы уложены в затейливую причёску, цвет только уж очень экзотичный, лучше бы просто седыми оставила. Платье трикотажное, модное, сидит хорошо, морщинистую шею прикрывает очередной газовый шарфик, сегодня бирюзового цвета. Два крупных перстня на руке. Дорогие, наверное. Серьги тяжелые, массивные, бирюза в серебре. Глаза подкрашены. Бабуся похожа на иностранных старух, что ездят с фотоаппаратами по миру, не обременяя себя внуками. Вот бы посмотреть, какая она утром. А может, она так и спит в макияже и с причёской?

Отчего-то вспомнилось, как мама собиралась по утрам на работу. Невысокая, полная, уютная, она и на работе выглядела так же, как дома. Одно отличие – белый халат воспитательницы детского садика. Может, поэтому ребята всегда её любили: она была похожа на их мам.

А папа слишком отличался от поселковых мужиков. Мама была своей, отец – чужим. Влада начала понимать это только с возрастом. Поначалу совсем маленькой. Наверное, ей тогда года два было или три. Жили они в старом деревянном доме с мамой, папой и маминой бабушкой, бабой Верой. Баба Вера была небольшого роста, худая и ходила всегда в платочке. Лицо её сплошь покрывали морщины, а кожа мягкая-мягкая. Владе очень нравилось гладить бабу Веру по щеке. От прабабушки и пошло в их семье слово «детонька» и песенки, под которые засыпала Влада, а потом младшая сестра. Что-то было в бабе Вере неизъяснимо доброе, светлое, что делало жизнь уютной и счастливой. После дождя в доме пахло сыростью, в солнечные дни половики развешивали во дворе, но до конца запах сырости из них так и не выветривался. Владу купали в маленькой жестяной ванночке на кухне. Ещё был огород, в котором баба Вера, а вечерами и в выходные мама, что-то копали, поливали, собирали. И Владе нравилось тайком срывать крохотные огурцы размером с мизинец. Нравилось прятаться в зарослях лопуха за домом и ждать, когда баба Вера подойдёт близко-близко и удивлённо скажет:

– Ох, детонька наша потерялась, пойти, что ли, у Мявки спросить?

Мявка, нахальная кошка с полузакрытым глазом, покалеченным в драке, дремала на крыльце и бабе Вере не помогала. Тогда надо было выскочить самой и попасть сразу к бабушке в объятия. И тут же, как по волшебству, у Влады оказывалось в руке яблоко или карамелька.

Нравилось, когда баба Вера просила отца: «Миша, сыночек, калитка-то совсем завалилась, поправить надо».

Папа шёл чинить, но калитка соскакивала с ржавых петель, и мама спешила на помощь. Отец беспомощно разводил руками: «Ох, Галочка». Вдвоём они кое-как водворяли её на место и смеялись.

Может, тогда все были счастливы? Или так казалось Владе, потому что была маленькой.

Потом в посёлке построили четыре трёхэтажных дома, а старенький сырой дом сломали. Их квартира была на последнем этаже. И опять все были счастливы, не нужно ходить к колонке за водой и греть её в огромной кастрюле. И ещё был балкон, на котором можно сушить бельё. Вот только огород стал далеко. И бабе Вере приходилось мучительно дожидаться вечера, чтобы им заняться. Владу мама возила с собой в детский сад, а сестра была слишком маленькой и оставить её одну прабабушка не могла.

Новая квартира казалось очень большой и просторной. Влада только потом поняла, что денег на новую мебель у родителей не было. У дома почти каждый день останавливались грузовики, и весёлые разговорчивые дядьки тащили по этажам диваны, столы и обмотанные бумагой стулья. И громко на весь коридор кричали: «Хозяин, добавить бы надо, надорвались совсем».

По детской наивности Владе казалось, что такие грузовики с мебелью приезжают ко всем, кто заселился в новый дом. Но к ним никто не приехал.

А потом ощущение счастья стало сжиматься, сжиматься, пока не превратилось в маленький комочек. А со смертью бабы Веры пропало совсем.

Влада как-то быстро повзрослела, начала приглядываться, прислушиваться, словно пыталась найти причину исчезнувшего счастья.

Стефания Юзефовна выпускала из узких морщинистых губ струйку сигаретного дыма. Лисьи глаза полуприкрыты веками. «Пани бабуся», как про себя окрестила её Влада, наслаждалась очередным словесным выпадом. Нашла слабое место, нанесла удар – можно расслабиться. До встречи с ней Влада считала, что удачно научилась закрываться от всего, что доставляет неприятности, обижает, ранит. А оказалось – вся защита похожа на раковину улитки. Слабенькое, ненадёжное укрытие. Пани бабуся расправилась с ним в два счёта. Хрустнул улиточный домик, одни осколочки остались. Может, и стоило собрать их в узелок и молча уползти слизняком в траву, остаться безо всякой защиты? Как бы не так. Да, пани бабуся разгромила хрупкую раковину, но зато при каждой встрече щедро вручала внучке железную пластинку. Пожалуй, скоро из этих пластин соберутся славные доспехи, гладкие и блестящие, и ничего не сможет попадать внутрь. Всё будет отскакивать, не задевая хозяйку. И Влада станет такой же, как пани бабуся.

– А почему вы мне про дедушку ничего не рассказываете?

Пани бабуся хмыкнула.

– Тебя одолела жажда восстановления родственных связей?

– Нет, но…

– Твой дед был профессором и имел определённый вес в металлургической промышленности. А в жизни был слабым, ведомым человеком. Если бы не я, он так и остался бы простым доцентом. Михал пошёл в него.

– Какой Михал?

– Да твой отец конечно!

– Папу звали Михаил.

– Как же! Михаилом он стал из глупого желания досадить мне. Мой старший сын Марек был совсем другим. У него был сильный, волевой характер. Он точно знал, чего хочет. У Марека была гордость, заметь – не гордыня, а именно гордость. Его ждало блестящее будущее.

И Влада должна была выслушать и согласиться, что Марек был просто потрясающим сыном. Выходило, что за свои восемнадцать лет он успел больше, чем другие за шестьдесят. Ежу понятно, что Марек был копией своей матери, соответственно, обречённым на успешную и завидную жизнь. За что только ни брался гениальный Марек Домбровский, всё приводило к заслуженной награде. Если бы он пошёл в армию, то за короткий срок дослужился бы до генерала. Но Марек поступил в юридический ВУЗ. Впоследствии он, конечно же, стал бы великим адвокатом. Он побеждал в олимпиадах и конкурсах, играючи занимал призовые места в спортивных состязаниях. Изучал два иностранных языка. Он нравился девушкам. Влада так и ждала, что следующим подвигом Марека станет хождение по воде аки посуху. Она рассматривала фотографии: смазливый юноша с лисьими глазами пани бабуси и, судя по выражению лица и отрывочным воспоминаниям, обладатель чудовищного самомнения. Скорей всего, оно-то его и погубило. Спускаясь на лыжах на спор с горы, гениальный первокурсник Марек врезался в дерево. Сейчас окажется, что на среднерусском склоне горы рос баобаб, занесённый в красную книгу.

– Он умер моментально, слишком сильный удар. Марека не стало, у меня остался только Михал.

Влада слушала, поджав губы. Так распинается о старшем сыне – прямо и помер он не как все. Простой человек так, а великий Марек эдак. И выходило, что она жалеет, что старший успешный сын погиб, а младший неудачник остался. Хотя, наверное, и впрямь жалеет. Разве можно одного ребёнка любить, а другого нет? По-моему, их с сестрой любят одинаково.

Страшно даже представить, как мама жалела бы, что Анька умерла, а Влада осталась, или наоборот. Тьфу, тьфу, не дай Бог! Вот мысли дурацкие! Пусть все живут на здоровье и даже не болеют: ни мама, ни Анька, ни сама Влада. Хватит с них папиной смерти.

Ну, значит, умер Марек, и через несколько лет от сердечного приступа скончался дедушка, которого Влада увидела тоже только на фотографии. Худой дядечка с большими грустными глазами сидел в массивном кресле, положив руки на открытую книгу. Вот на кого похож папа. Такие же глаза и даже узкие кисти рук с длинными «музыкальными» пальцами. Профессор Борис Семенович Клюев. Хм, значит, пани бабуся записывала детей на свою фамилию. Ну, положим, Анька Клюева звучит вполне логично, а Владислава Клюева – не очень.

Влада давно заметила, что бабушка очень гордится своими польскими корнями и всячески это подчёркивает. Бедный папа, наверное, надеялся, что, назвав дочку Владиславой, растрогает пани бабусю. Как бы не так, её ничего не может растрогать, Стефания Юзефовна накрепко закована в свою стальную броню. А может, так и надо? Попробуй задень, и прётся она по жизни как танк, и получает всё, что считает нужным. Ни тебе переживаний, ни страданий, вон даже про ненаглядного Марека говорила – и ни слезинки.