Одиннадцать дощечек

Юрий Гордиенко

Одиннадцать дощечек

© Ю. П. Гордиенко, наследники, 2018

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2018

* * *

Лишь пропасть расстоянья

Об авторе и о его стихах

В руках только вышедший из печати сборник. Его автор – Юрий Гордиенко, поэт известный, именитый. При жизни было издано более десяти книг его сочинений. Не говоря о публикациях в журналах и газетах, о выступлениях на радио, о творческих вечерах. Загляните в интернет – легко отыщите страницы биографии поэта, его книги. Вот только вид у них казенный, электронный. Какое может быть сравнение с теплом живого томика стихов.

Когда у восемнадцатилетнего юноши арестовали и расстреляли отца, крупного партийного деятеля, объявив его врагом народа – разве жизнь поэта, всей семьи его тогда оборвалась? В ней обнаружилась «ЛИШЬ ПРОПАСТЬ РАССТОЯНИЯ» – так обрисует это в будущем поэт.

Зато из пропасти еще виднее звезды. И слово «реабилитация» – никак не памятник погибшим без вины.

Ну, а потом была война. Артиллерийским разведчиком, корреспондентом фронтовой газеты Юрием Гордиенко был написано множество стихов.

Мы шли под пули, в стужу дрогли,Мы бой вели четыре дняИ, взяв рубеж – везенье, рок ли,– Живыми вышли из огня.

А в более поздний период есть у Гордиенко стихотворение, которое называется «Зимняя сказка». Оно очень светлое, доброе, о том, что:

звукизамерзают на морозеи льдинкамистановятся слова,

Его друг-поэт однажды прочитал его по памяти в далеком поселке для собравшихся на поэтический вечер (так пишет он в воспоминаниях). В конце вечера одна из слушательниц подошла к нему со слезами на глазах, и поцеловала. «Спасибо за „Сказку“ – сказала она. – Как будто легче стало жить».

«Художник призрачно и хрупко / Наметил каждую черту…», – так писал о творчестве сам Юрий Гордиенко, совсем не ведая, откуда что идет.

Он был почти всегда непредсказуемым и разным. Кто был знаком с ним лично – подтвердит. Подчас подтянутым и строгим, как бы противником ненужных обстоятельств. Подчас – решительным, а временами и веселым, добродушным. И, глядя на него, не редко возникали вдруг из памяти Евангельские строки:

«Если не будете как дети,не войдете в Царство Небесное».

Открытым, чистым, как ребенок был этот мужественный взрослый человек. И, может, вследствие того, приоткрывалось ему будущее. Должно быть – в лучшие минуты вдохновенья. К примеру – «Старому поэту». Вокруг стихотворения почти что мистический ореол. Оно посвящено живому, с психологически конкретным описанием, как будет выглядеть реальность, когда тот умрет.

Юрий Гордиенко с внуком Антоном в Сибири

Но обратимся снова к сборнику. Издание не рядовое, примечательное, потому что здесь впервые в России напечатана поэма Юрия Гордиенко «Одиннадцать дощечек». Он писал и переделывал ее на протяжении многих лет, а потом, по просьбе Владимира Максимова, главного редактора журнала «Континент», издаваемого в Париже, отдал ему для публикации. (См. «Континент» № 63 за 1990-ый год).

Теперь, благодаря издательству «Алетейя», поэма издана в России.

Смерть настигла поэта неожиданно. Он был не стар, шел на поправку после рядовой операции, когда вдруг…

Дочь Анна прилетела из Америки. И как в тумане вспоминается ей гроб, и в нем покойник. И до сих пор она не верит, что отец ушел.

Вслед за кончиною отца, у Анны, тоже поэтессы, родились такие строки:

В транзитном крематория угареДержу я ландыши вспотевшею рукой.Биенья сердца, как весла ударыВ озера слез, невыплаканных мной.

Андрей Семилейский

Избранные стихотворения

«Мы шли под пули, в стужу дрогли…»

* * *Мы шли под пули, в стужу дрогли,Мы бой вели четыре дняИ, взяв рубеж – везенье, рок ли, —Живыми вышли из огня.Бредя по полю снегом талым,Вошли околицей в село…И вдруг домашний звон гитарыК нам горьким ветром донесло.Нам звук струны казался дивом.Мы ход замедлили, топчась:Должно быть, нас опередилаДругая воинская часть.Под сапогом ледок ломался.Пора бы трогаться давно,Но все еще слова романсаЛились в открытое окно.Не просто песня долетала,Но – обещание и весть,Что в мире есть еще гитараИ женский голос в мире есть.

1943

Бык

Он был красивИ там, у проруби,Боднувший рогом снежный наст.Светилось небоВ тусклом оловеЕго тяжелых мертвых глаз.Следы вокругСнежок заваливал,Студил простреленный висок.Из ляжки ножикомНа варевоБыл кем-то выхвачен кусок —Все, что война из этой туши,Убийством сытая,Взяла…В шинели кутаясь от стужи,Мы мимо шли.Метель мела.

1945

Рикша

Трубил, трубил, трубил рожок,Двоились уличные дали,Дымясь, асфальт подошвы жег,Мелькали стертые сандальи,Холодным потом рикша мок,И целый день – в тоске ли, в злобе льБежал… И убежать не могИз полированных оглобель.

Мукден, 1946

«…»

* * *Разве я тебя любил сначала?Разве я с тобою был знаком?Мы толклись, как лодки у причала,Схваченные вдруг одним замком.Что желать им? Что им вспомнить за день?Кроме жалоб в скрепках и болтах,Кроме небольших толчков и ссадин,Кроме шрамов мелких на бортах?Их союз бесплоден был и скучен,Были дни и ночи не милы:Только нудный-нудный скрип уключин,Только привкус моря и смолы.

1953

Поэт

В. А. Луговскому

В первоначальной редакции стихи эти не имели посвящения, хотя, когда писались, имелся в виду, конечно же, Луговской. Портрет старого поэта списан с него, но, пожалуй, не только с него. Мне казалось, что тут есть некое обобщение.

Не зная, что Владимир Александрович ведал стихами в «Октябре» – известном толстом журнале, – я оставил в редакции это и ещё два стихотворения и уехал в Туркмению. Там я узнал о смерти Луговского в Крыму.

По возвращении из Ашхабада я зашел в редакцию «Октября». Мне сказали:

– Ваши стихи были последними, которые он посмотрел перед отъездом в Крым. Два их них он одобрил. А вот об этом, о «Старом поэте», ничего не сказал…

Иль одинокоСтало вдруг поэту,Иль старость одолела,Как беда?Он по перрону,Как по кабинету,Шагает не спешаТуда-сюда…Он никого не ждет.И тем не менееПришел сюда,Не зная почему.Как будто этим скорымИз ТуркменииМогла вернутьсяМолодость к нему.То красный и зеленый,То лиловый —Мелькают светофоры вдалеке.А он все ходит, все глядит,Суровый,ТяжеловатыйИ косматобровый,С увесистою палкою в руке.Пусть смерть близка!Старик её обманет.Не зря когда-тоБыл он крепко сшит!Хозяин тростиДнем и ночью занятОгромною работой.Он спешит.И жизнь своюПереживая заново —Любовь, походы,Звезды и пески,Друзей, врагов, – все, всеС начала самогоПером заноситВ беглые листки…Наступит день —Придет сосед проститься,Его друзьяЕму закажут гроб,Большой закажут гроб,Чтоб уместиться, —Как арсенал,Или бездонный грот.Оставив близких,Чуждый миру вещности,Всё завершив,Покоясь, он лежит…Жизнь не ему уже, не им,Но вечности,Воскреснув под пером,Принадлежит.

1956

Верблюжонок

Зимой верблюжонка верблюдицаПокинула у шалаша.Попонкой – боясь, что простудится, —Хозяин укрыл малыша.Заботу хозяина-шорникаПочуяв, он вздрагивал кожей,На маленького беспризорника,Забытого всеми, похожий.Тянулась тропа караваннаяЗа гребень песчаной гряды,И вьюга стирала нежданнаяБольшие – в тарелку – следы.

1957

У подножия Копетдага

Я остаюсьВ предгорьях Копетдага,В краю минувшей только что беды,В том городке,Где не ступить и шага,Чтоб не наткнуться на её следы.Днем у ларькаПод полотняной сеньюШумит старик,С которым пиво пью,И глухо плачет:В ночь землетрясеньяВ квартале этомПотерял семью.То здесь, то там —Труба печная в грудеСтекла, бетона, битых кирпичей…Был дом и сад,Где обитали люди,И – ни души…Сад неизвестно чей.В нем не журчат арыкиИ безгласныБезлистые березки-голыши…Ты жить со мнойВ том городе согласна?Ответь не вдруг.Подумай, Не спеши.Ведь, может быть,Из недр земли осеннейТо, страшное,Оно придет опять,Опять придет…И в ночь землетрясеньяС тобой насНе успеют откопать.Лишь подтвердитКазенная бумага,Что найденыПод рухнувшей стеной…Скажи мне,У подножья КопетдагаТы и теперьСогласна жить со мной?

1957

Афродита

Как, однако, живучСкептицизм в человеке!Он родился во мнеПеред классной доской.Думал я: что плетутЭти древние грекиО какой-то богинеИз пены морской?Чудаки!Но, считая себя эрудитом,По-мужски свои волосыДыбя ершом,Я запомнил,Что звали ее АфродитойИ что в книгахРисуют ее нагишом.Лишь вчераЯ поверил тем грекам,Не прежде,Бросив книги, друзейИ уют городской,В сорок летНа пустынномНочном побережье,Когда ты выходилаИз пены морской.

1958

Зимняя сказка

Когда-тов теплой кухне, при огне,уставшему кататься на салазках,мне бабушкарассказывала сказкуоб очень дальнейсеверной стране.На старой – шальи мягкой шерсти козьей.Она сидитв своей спокойной позе.И верилось, что бабушка права:что звукизамерзают на морозеи льдинкамистановятся слова,что можно ихвезти с собой в каретеза сотни верст,и если, говорят,внести в теплонемые льдинки эти,они оттают изаговорят…Я стал большим,я в мир ушел из дома.И побыватьпришлось однажды мнев той,по рассказам бабушки знакомой,в той очень дальнейсеверной стране,где ты жила…Что было между нами?Обутые в мохнатые кисы,бежали, чтоб согреться, за санямии терли побелевшие носы.Я помню смех твой,ласковый и тихий,поющие по снегу полоза,твои большие,как у оленихи,с огромными ресницамиглаза…Весной, когдасломала с громом льдиныи в океан их вынесла река,простились мы,и я легко покинул,охотничий поселок в три дымка.Слова любви твоей,твоей печали,из песни той,что пела ты, грустя,казавшиеся льдинками вначале,оттаяли в душеи зазвучалив краю иноми много лет спустя.На даче, в Подмосковье,при огне,уставшему кататься на салазках,я внуку пересказываю сказкуоб очень дальнейсеверной стране.Я говорю,в привычной сидя позеи щурясь на горящие дрова:– Там звукизамерзали на морозеи становились льдинкамислова…

1958

Паруса

К. Паустовскому

Явился пар, и умер парусЛет сто назад, давным-давно.Лежал в тумане Петропавловск,Когда я, встав, открыл окно:С бортами, затканными тиной, —Ещё в пути, в полете вся! —Стояла в бухте баркентина,Убрав косые паруса.Вчера тайфуны ей грозили,Ладьи данков к ней скользили,С неё вели жемчужный лов,Сандал и рис на борт грузилиУ Марианских островов…Как на старинной акварели,Застыли над стоянкой баржЕё стремительные реи,Её бегучий такелаж.Художник призрачно и хрупкоНаметил каждую черту…Добравшись к ней с попутной шлюпкой,Я огляделся на борту.Увидел я подсвинка в клетиИ захпамленную корму.Механик в выцветшем беретеМеня наставил что к чему.С лицом лоснившимся и чернымОн, отложив свои дела,Растолковал мне, что моторной,Его посудина была.Что это – дизельная барка,Что лишь прибрежной полосой,Треща по швам, пыхтя соляркой,Она таскала лес да соль,Что, в каботажных рейсах маясь,Она повылиняла вся,Что никогда не поднималисьЕё косые паруса…Так я ни с чем назад вернулся.С холма, от бухты за версту,Я вдруг случайно оглянулсяНа барку дизельную ту.Вставало солнце. Было тихо.Синели море и леса.С бортами, затканными тиной,Стояла в бухте баркентина,Поднять пытаясь паруса.Одна среди судов железных,Пустивших в небо дым густой,Она светиласьБесполезнойНеумиравшей красотой.

1960

«Ночной перрон…»

* * *Ночной перрон.И скорый – под парами.Когда-то онСо мной назад придет?…Ты будешьТак свободна вечерами,Что сможешь все,Что в голову взбредет.А я в пути,Увидев даль иную,Иные земли,Звезды и луну,Не обману тебя,Что не ревную.Кого? Зачем?Надолго ль обману?Уже боюсь…Чего боюсь – не знаю.Нет никакогоПовода к тому.Быть может этоПросто так, родная,Взгрустнулось мнеВ дороге одному.И все ж… А вдруг…С хорошей и не лживой,Вдруг и с тобой,С тобой случится так:Пройти захочешьКромкою обрыва,Оступишься —Неосторожный шаг!Потом, спеша куда-тоИ тоскуя —И так бывает, —Дашь себе зарок…Но пусть обманешь тыМолву людскую,Пусть не дойдет онаНа мой порог, —Любовь ужеКак треснувшая рельса:На тихом перегонеПри лунеЕще блестит,Поет от рейса к рейсу,Но страшно,Что она на полотне.

1960

Репей

На исходе киргизского лета,Над курганами Чуйских степей,Расцветает малиновым цветомНа высоком стебле репей.На закате, когда волоконцаЛегкий ветер поднимет в полет,В гриву лошади маленьким солнцем,Золотясь, репей упадет.Без дороги, в пургу и ливень,Через тысячи гроз и бед,На косматой спутанной гривеУнесет его конь в Тибет…Там, в горах, на скалистой площадке,Над потоком, что пенит волну,Он проснется в малиновой шапкеПоглядеть на чужую страну…

1960

Галилей

Я уснул над работой…Мне снилось, что я Галилей,Что пишу не стихи – диалогиСуровою прозой.Вопреки покровительствуГерцогов и королей,Инквизиция в РимеМеня вызывает к допросу.Как? Безумец? На склонеВ смирении прожитых лет,Флорентиец зазнавшийся,Как я пытаюсь и смеюКолебать нашей церквиБожественный авторитетИ, как равному равный,Шутя возражать Птолемею!Я стою перед судьями…С ними – святой Доминик,С ними дыба с наборомТаинственных блоков и вилок;Суд листает страницыМоих еретических книгИ мои показания вноситВ объемистый свиток.В простоте и неведеньеШлют они за палачом;Мышь летучая с пискомШиряет в тени капюшонов…Просыпаюсь от этого писка —Приемник включен!Это Спутник с Землей говоритСквозь космический шорох.

1963

«Может быть, ты живешь в Берлине?..»

В. Г.

Может быть, ты живешь в Берлине?В колбах взвешиваешь бериллий…Изменить ничего не в силе,Ты глядишь на чужое небо.Крохой девочкой из РоссииУвезенная в годы нэпа.А быть может, ты не в Берлине?Может быть, тебя застрелили?Тот – тебя за упрямство клявший,Что любил тебя, проклинал,Фронтовик, по тебе стрелявший,Угодивший под трибунал.А быть может, ты не убита,Просто мною давно забыта?И тебе твой муж улыбаетсяПосреди иного уюта,На Шпицбергене, за море БаренцаУлетевший с тобою с юга.Ни разведчица, ни актрисаС баснословною антрепризой.Под рукою твоей – не клавиши,Не в Берлине ты, не на кладбище,Не в соседских, не в дальних странахВ блеске рампового огня….Удивительно как и странно,Что в Москве ты. И ждешь меня.

1963

«Обронив…»

* * *ОбронивПлаточек голубой,ЖенщинаПокончила с собой.– Ой, не знают сами,Что творят!Надо же! —Соседи говорят.МудрствуютВсезнающие лбы:– Если бы,Когда бы, да кабы…А она,Она ушла с землиПотому, что мыНе корабли.Корабли —Сосем другой народ,У любых долгот,Любых широт,Сходятся в эфире —Как в гостях,О треске толкуют,О снастяхИ о том,Что трюмы их пусты,Хоть на днищах«Бороды» густы.Каждые, однако, полчасаРазомИх смолкают голоса.Три минуты корабли молчат,Все на свете кораблиМолчат,Чтоб их в мореВовремя догналОдинокийБедствия сигнал,Чтоб идти на голосИ спасти…Женщина,Ты нас, людей,Прости.

1967

«Аэродромной осени…»

Аэродромной осениНелетность.И наша разделенность,Разделенность.Ты скажешь: «Ну о чем?Полсуток, сутки…Чудак! Таскает страхВ сердечной сумке».А мне она понятна,Эта робость.Бывают дни обрывисты,Как пропасть.Бывают дни,О них не знаешь ты,Когда внезапноРушатся мосты.Ни брода не найти уже,Ни лодки.Лишь видно,Как уносятся обломки.И от всего,Что прежде было явью, —Лишь пропасть, пропасть,Пропасть расстоянья.

1969

«Голоса с того света…»

В. Г.

* * *Голоса с того света! —В полуночный часУдивлялись ответамСпириты подчас.Допотопные бороды,Воротнички…Были в деле подобномОни новички.Мы смеемся сегодняНад их простотойИ над их легковерьем…Однако постой!Эти черные дискиЗастывшей смолыПод алмазною искройПоющей иглы,С голосами актеров,Умерших давно,Тех, с одним из которыхМы пили вино,А с другим колесилиДо рассвета в такси,Заодно с ним басили —Хоть святых выноси!Ты постой! Да ведь этоВ полуночный часГолоса с того светаНам с тобою звучат!Словно нет на ВаганьковскомСвежей плиты…Я уйду.ОдинокойОстанешься ты.Позабудешь обидыИ простишь мне грехи.Я тебе с того светаПочитаю стихи.

1975

Апрель

I

Каюта каботажника мала.День за спиною – в хлопотах и сборах.Ты подаешь мне руки, на которыхНалипла корабельная смола,Глядишь вокруг отсутствующим взглядом.Не торопись… У этих береговТак хорошо пройти с тобою рядомЕще по жизни несколько шагов.Как тихо здесь! Река одета в камень.Лишь девушки внизу стучат вальками.Теперь июль. На кровлях черепичных

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.