Мастерская кукол

– Откровенно говоря, моя мать и я так и не смогли договориться, что же на самом деле означает это выражение – «генеральная уборка», – небрежно проговорил Луис. – На мой взгляд, оно звучит казенно и скучно. И, согласитесь, когда все вещи аккуратно разложены в соответствии с так называемым «порядком», это действительно неинтересно и скучно. Разве вам так не кажется? Сам я никогда не был сторонником системы, согласно которой каждый предмет должен находиться на своем месте: столовые приборы в буфете, краски – на полках, кисти – в банках и так далее. Это безвкусно, антихудожественно и свидетельствует о полном отсутствии всяческого воображения! А человеческий ум должен мыслить, импровизировать, создавать…

Пока он говорил, Айрис продолжала оглядываться по сторонам, впитывая детали обстановки, но тут газеты в углу зашевелились, и она взвизгнула.

– Ай, что это?!! Медведь! Живой медведь!!!

Луис недоуменно посмотрел на нее, но тут же расхохотался, да так, что у него подкосились ноги и ему пришлось схватиться за дверь, чтобы не упасть. Глаза он закрыл, и из-под век потоками текли слезы.

– Ах-ха-ха!.. Ме… кха! … дведь! Ну и уморили вы меня!

– Это… это совершенно не смешно! – начала Айрис, борясь с желанием броситься наутек, поскольку существо, которое она приняла за чучело медвежонка, выбралось из-под газет и заковыляло в их сторону. Ей было неприятно, что Луис над ней смеется, но она боялась этого странного животного, боялось, что оно бросится на нее и укусит. В том, что оно может укусить, Айрис не сомневалась. На ее взгляд, Луис был как раз из тех людей, которые ради шутки держат дома опасных зверей, а потом сами становятся их жертвами.

Не выдержав, она сделала крошечный шажок назад.

– Вы… вы удалили ему когти? Или вырвали зубы? – спросила она дрожащим голосом.

Этого оказалось достаточно, чтобы Луис перестал смеяться. Выпрямившись, он вытер с глаз слезы и перевел дыхание.

– Нет, нет, что вы! Как можно! Во-первых, это было бы жестоко, а во-вторых… Во-вторых, это просто вомбата, и она совершенно безобидна. К тому же сейчас она в трауре. Кстати, познакомьтесь: ее зовут Джинивер.

– Ах вот как?! Понятно… Значит, Джинивер не ваша… – «жена», чуть не сказала Айрис, но вовремя удержалась. «Вомбата… Вомбата, – мысленно повторила она незнакомое слово. – В трауре?..»

Только сейчас она заметила черную ленточку, повязанную животному на шею и завязанную кокетливым бантиком, и постаралась скрыть улыбку, подняв ладонь к губам.

– Ничего смешного тут нет, – довольно сухо заметил Луис. – Как раз на Рождество Джинивер потеряла Ланселота, хотя должен признаться – они никогда не были особенно дружны. Джинивер предпочитает проводить время в моей мастерской, тогда как Ланселот обитал главным образом на чердаке. Правда, будучи ночными животными, они оба предпочитали темное время суток, но это единственное, что было между ними общего. Когда Ланселот скончался, я оплакивал его, как самого близкого родственника.

– Он умер от старости?

– Ах, если бы!.. – В знак скорби Луис слегка наклонил голову. – Дело в другом. Как раз на Рождество моему другу Россетти пришло в голову научить Ланселота курить, но курить он так и не научился, зато сжевал полную коробку сигар и закусил плиткой шоколада. А наутро – отдал богу душу. Теперь мы с Россетти больше не разговариваем.

– Мне очень жаль это слышать. – Айрис протянула руку в направлении вомбаты, словно собираясь ее погладить, но так и не осмелилась коснуться густой мохнатой шерсти – все-таки Джинивер была слишком похожа на миниатюрного медведя. Во всяком случае, она была такой же буро-коричневой и мохнатой, а комплекцией напоминала пушечное ядро.

– Она не кусается?

Вместо ответа Луис наклонился и, схватив медведеподобную Джинивер в охапку, прижал к груди. Лицо его покраснело от усилий, но он все-таки сумел высвободить одну руку, чтобы почесать любимицу за ухом.

***

Пока Луис возился с вомбатой, Айрис обошла студию, внимательно все разглядывая и пытаясь запомнить. В дальнем углу она увидела мольберт – довольно большую и сложную деревянную конструкцию, которая была куда больше бюро, на котором рисовала она. На мольберте стояла картина, но она была накрыта плотной тканью, и, хотя Айрис очень хотелось посмотреть, над чем Луис сейчас работает, заглянуть под нее она не решилась. Как же, наверное, удобно и приятно иметь в своем распоряжении такую просторную и светлую комнату, в которой можно рисовать, подумала Айрис. Ах, если бы она могла жить здесь, в этом доме! Она была бы на седьмом небе от счастья и не требовала бы от жизни ничего большего. Увы, Айрис хорошо понимала, что это всего лишь мечты, несбыточные мечты. Ее родители просто упали бы в обморок, если бы узнали, что их дочь не только провела полчаса наедине с неженатым художником, но и всерьез задумывалась о том, чтобы стать его натурщицей! Даже сейчас два отражения Айрис следили за ней из зеркал на стене, и ей казалось, будто за ней наблюдают мать и отец. На мгновение Айрис даже почудилось, что и Роз тоже здесь, но она постаралась стряхнуть наваждение.

Потом внимание Айрис привлекли полки и стеллажи, забитые самыми удивительными предметами. Она рассматривала их с жадностью, борясь с желанием взять тот или иной предмет в руки, чтобы ощутить его тяжесть и заодно увидеть скрывающиеся за ним другие диковины. Здесь были и сверкающие перламутром морские раковины самых причудливых форм и расцветок, и какие-то черепа, и раскрашенные птичьи яйца, и растрепанное птичье гнездо из мха и соломы, и фрагменты рыцарских доспехов, включая кольчужную рубашку, и рыльце водосточной трубы в виде фантастической каменной фигуры, и разнообразные гипсовые бюсты и торсы, и множество других вещей. В задумчивости Айрис провела кончиками пальцев по изящному гипсовому носу какого-то римского вельможи, а потом взяла в руки прохладную мраморную кисть, словно отбитую от какой-то античной статуи.

– Прошу прощения, но эту штуку вы лучше не трогайте, – сказал Луис и, забрав у нее руку, положил ее обратно на полку.

– Разве она такая хрупкая? – удивилась Айрис.

– Она не хрупкая, но весьма и весьма ценная. Я, видите ли, позаимствовал ее в Британском музее.

– Как это любезно со стороны музея – пойти навстречу художнику, чтобы он мог без помех практиковаться в…

Луис смущенно переступил с ноги на ногу.

– Дело в том, что я никого ни о чем не просил.

– Неужели вы ее украли?! А если бы вы попались?

– Я бы не попался. Если б я захотел, из меня вышел бы отличный профессиональный вор. Правда, чтобы провернуть это дельце, мне пришлось попросить Россетти устроить небольшой скандал и отвлечь внимание смотрителей, но это как раз было самой легкой частью моего плана: его-то долго уговаривать не нужно. Вот Милле – тот ни за что не согласился бы!.. – Луис экспрессивно взмахнул руками. – В некоторых вопросах он весьма щепетилен, хотя, если разобраться, то это вовсе не кража: я же верну руку назад, когда она будет мне не нужна.

– У вас интересная логика. И весьма эластичная мораль, – заметила Айрис. Взяв в руки павлинье перо, она некоторое время любовалась перебегающими по нему сполохами изумрудно-зеленого, черно-синего и малиново-алого цветов. Ах, если бы у нее были такие краски, чтобы рисовать!.. Золотой в черном обрамлении «глазок» на конце пера неожиданно показался ей похожим на глаза Луиса, и она смутилась.

Он перехватил ее взгляд, но истолковал его неправильно.

– Значит, вы меня… вы не одобряете мой поступок?

– Я? Вовсе нет!

– Вы-то, наверное, не украли бы и булавки!

– Откуда вы знаете? – спросила Айрис, не глядя на него.

– Мне так кажется.

– Но вы меня совсем не знаете.

– Тогда докажите мне, что я ошибаюсь! – Луис шагнул вперед.

– С какой стати я должна вам что-то доказывать?

– Я так и думал. Вы слишком гордая и слишком правильная.

– Это не так. Не совсем так… – Айрис сложила руки на груди. Совершенно неожиданно Луис оказался как-то слишком близко: она отчетливо ощущала исходящее от него тепло и запах краски, которой была испачкана его одежда. У нее даже перехватило дыхание, вот только от чего – от страха или от волнения? Ответить на этот вопрос Айрис оказалась не в силах.

– Что ж, до тех пор, пока вы не докажете обратное, я буду считать вас утонченной и прекрасно воспитанной маленькой леди.

– Утонченной и прекрасно воспитанной?.. – Айрис постаралась не попасться в расставленную ловушку. – Гм-м!..

– Вообще-то, большинство женщин восприняли бы мои слова как комплимент.

– Я не большинство, – отрезала Айрис. Луис стоял совсем рядом, и на секунду ей даже показалось, что он собирается ее поцеловать. Я не должна ему этого позволять, в смятении подумала она, чувствуя, как колотится сердце в груди. На самом деле ей очень хотелось, чтобы он прикоснулся к ней, хотя бы еще раз взял ее за руку, но Луис только слегка причмокнул губами и отошел к окну.

– Ладно, покажите мне ваши рисунки, – сказал он, придвигая два стула к стоявшему в уголке столу.

– Какие рисунки?

– Те, которые я просил вас захватить с собой.

– К сожалению, у меня сохранился только один рисунок. Даже, скорее, набросок, – проговорила Айрис, доставая из футляра свой свернутый в трубку автопортрет и расстилая его на столе. Это было все, что ей удалось спасти. В течение месяца с небольшим она прятала его под матрасом, отчего бумага сильно помялась, к тому же, прежде чем прийти сюда, ей пришлось отрезать нижнюю часть рисунка: плечи, грудь, тело, пусть они и были намечены всего несколькими мазками. Сейчас, взглянув на свою работу, так сказать, свежим глазом, Айрис решила, что вышло не так уж плохо. Быть может, Луису тоже понравится.

– Гм-м… – пробормотал Луис, поднося рисунок к свету. – Техника, конечно, довольно примитивная…

– Примитивная?! – Айрис выхватила у него рисунок. – Да я вообще..! Я никогда не..!

– Тише, тише, я вовсе не собирался вас оскорблять. Вы никогда не учились рисованию, верно? Тем не менее в вашем рисунке правильно схвачены пропорции и анатомические детали, соблюдены перспектива и композиция, верно передана светотень, но… но кистью вы владеть не умеете.

Айрис не знала, что ей делать – заплакать, завизжать от ярости, может быть, даже ударить его. Вспыхнув, она открыла рот – и выпалила первое, что пришло ей в голову:

– Одним словом, вам не нравится… Ну что же, быть может, мне тоже не понравятся ваши картины!

– Я этого не исключаю. Во всяком случае, в этом вы будете не одиноки. Некто Чарльз Диккенс, к примеру, отозвался о моих работах следующим образом… – Луис запрокинул голову, прикрыл глаза и заговорил монотонной скороговоркой, какой обычно повторяют выученный наизусть текст: – «…Ромео на картинах молодого художника похож на разжиревшего лавочника, а трепетная Джульетта выглядит словно недавно умершая старуха из работного дома». Вот так-то, дорогая Айрис… А ведь меня никто не упрекнет в том, что я не владею кистью. Что касается вас, то… Скажу откровенно: если вы ждете от меня похвал, тогда вам лучше вернуться в этот ваш кукольный магазинчик.

– Я оттуда не уходила и не собираюсь этого делать, – перебила Айрис, но ее голос предательски дрогнул. Немного помолчав, чтобы собраться с мыслями (Луис все это время с любопытством наблюдал за выражением ее лица), она заговорила о другом: – А этот критик… мистер Диккенс, кажется?.. Он действительно так сказал про ваши картины? Я думаю… я думаю, что, выскажись он подобным образом о моих работах, я бы его, наверное, ударила. Вызвала на дуэль. Если бы, конечно, я была мужчиной…

– Что ж, не стану скрывать: он таки основательно подпортил мне настроение, но потом я подумал: мы – я имею в виду наше братство – занимаемся новым искусством, мы создаем новое искусство, а на это требуется время. Что касается мистера Диккенса, то не его вина, а его беда, что ему нравятся только замшелые классики, скучные мазилы, начисто лишенные воображения и не способные увидеть, насколько прекрасен мир вокруг. – Луис снова взял в руки рисунок Айрис. – Да, я назвал ваш набросок примитивным, и это действительно так, но позвольте мне объяснить, почему это вовсе не оскорбление. Как я уже сказал, вы интуитивно ухватили самое главное, – проговорил он, внимательно рассматривая портрет. – Да, вам не хватает техники, не хватает того, что обычно называют «школой», но и в рисунке, и в вас самой, несомненно, присутствует то, что называют «искрой Божьей». Признаться, я этого не ожидал! Я думал, что на ваших рисунках я увижу обычные скучные цветочки, причем по большей части такие, каких не существует в природе, но вы, оказывается, не боитесь работать с натурой, причем стремитесь изображать ее как можно честнее. Такой подход мне по сердцу. Да, вам недостает техники, мастерства, но ведь это дело наживное. И как раз с этим я мог бы вам помочь. – Увлекшись, Луис заговорил громче. – Возьмем, к примеру, то, как вы изобразили собственное лицо. На вашем рисунке оно такое же, как в жизни, хотя большинство начинающих художников на вашем месте удовлетворились бы идеализированным овалом. А нос-то!.. По правде говоря, у вас он вышел похожим на баклажан, но это только подчеркивает природную, естественную красоту оригинала! А ваши краски! Вы не боитесь использовать тот колер, который кажется вам наиболее подходящим, и, хотя ваши рисунки похожи на средневековый манускрипт с золотыми буквицами и затейливыми виньетками, изображение на нем живет.

Эти слова так сильно взволновали Айрис, что ей пришлось опуститься на стул и подсунуть под себя руки, чтобы он не видел, как они дрожат. К счастью, Луис ничего не заметил.

– Придвигайтесь поближе! – велел он, махнув ей рукой. – Я знаю, что вам пора возвращаться в вашу дурацкую лавку, но я обещал учить вас живописи и сдержу слово. Не волнуйтесь, наш первый урок будет недолгим. Смотрите… – С этими словами Луис поставил на стол одно из зеркал, предварительно сняв его со стены. Оно оказалось с выпуклым стеклом, и Айрис, поглядев в него, увидела, что в нем отражается чуть не вся студия, которая, при всем своем беспорядке и хаосе, показалась ей образчиком новой, еще неиспробованной жизни.

– Иногда я просто ненавижу эти зеркала, – сказал Луис. – Когда я гляжу в них, мне кажется, будто там, за стеклом, я вижу своего близнеца, изуродованного какой-то страшной болезнью. Но когда я пишу, выпуклое зеркало помогает мне увидеть мою натуру как бы в нескольких измерениях сразу. Согласен, это немного похоже на колдовство, но ведь живопись и есть не что иное, как самое настоящее чудо.

– Ох!..

Его голос зазвучал немного иначе, и Айрис показалось – она видит в нем мягкость и мечтательность, которых не замечала раньше.

– Вот одна из самых грубых ошибок, которую совершают практически все художники-любители, – сказал Луис. – Обратите внимание вот на эту впадинку под носом… Для передачи тени вы воспользовались розовой краской более темного оттенка, не так ли?..

Айрис посмотрела на свое отражение в зеркале. Их взгляды встретились, и она покраснела.

– Да, но…

– А теперь, смотрите внимательнее. На самом деле это не более темный телесный тон; тень у вас под носом складывается из синего, красного и желтоватого оттенков. То же касается и глаз. Они не просто зеленые – посмотрите внимательнее, и вы увидите, какой это глубокий цвет со множеством переливов, оттенков… Кроме того, ваши глаза отчасти затенены ресницами, и это тоже нужно учитывать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Пер. Евг. Фельдмана. (Здесь и далее – прим. переводчика.)

2

Джон Хантер – шотландский хирург, считавшийся одним из самых видных ученых и хирургов своего времени.

3

Эстли Купер – английский врач, хирург.

4

Университетский колледж – медицинский колледж Лондонского университета.

5

«Ланцет» – еженедельный журнал для медицинских работников, основан в 1823 г.

6

2-е Кор. 5:7 и 5:8.

7

Открывай! (франц.)

8

Мне нужна моя голубка! (франц.)

9

«Виндзор энд Ньютон» – марка профессиональных акварельных красок и других художественных принадлежностей.

10

Лауданум – настойка опия на спирту, популярное в XIX в. лекарство.

11

В середине XIX столетия человеческие волосы пользовались большим спросом. Они использовались для изготовления канатов, рыболовных снастей, париков и шиньонов. Стоили они довольно дорого, и девушки со всей Европы охотно продавали свои локоны. Больше всего ценились светлые волосы из Германии и Скандинавских стран.

12

Фредерик Рюйш – голландский анатом, профессор анатомии и ботаники в Амстердаме. Автор анатомической коллекции Кунсткамеры.

13

Речь идет о картине Дж. Милле «Христос в родительском доме».

14

Перевод Б. Ривкина.

15

Перевод А. Сендык.

16

В богатых домах часть окон превращали в миниатюрные оранжереи с помощью так называемых ящиков Варда – герметичных стеклянных ящиков, установленных вровень с нижней границей окна, в которых росли цветы.