В году 1238 от Рождества Христова

1

Четыре тумена, столько войск под начало темника Бурундая выделил Великий Джихангир Бату-хан. В задачу темника входило, отделившись от основных сил, широкой «облавой» пройтись по следу Великого Князя Владимирского Юрия Всеволодовича. Великий князь, бросив столицу, поспешил в свои лесные вотчины собирать войска. В его отсутствие стольный град Владимир был взят штурмом, разграблен и сожжен. Не дело хана шастать по лесам за убегающим как заяц врагом. Для этого у него есть помощники, знатные найоны-темники, или темники не знатного рода, но ставшие таковыми за полководческие заслуги. Одним из таких безродных темников и являлся Бурундай.

Четыре тумена расположились лагерем на пустоши неподалеку от Углича. Углич попался Бурундаю на пути, и он не преминул его с ходу взять. Это оказалось не очень трудно, и город был мал и земляные его стены невысоки, да и жители не смогли оказать должного сопротивления. Но и добыча, увы, тоже оказалась не велика. Городок оказался небогатым, к тому же многие жители заранее успели убежать в леса, прихватив с собой наиболее ценное имущество. Пленных тоже взяли не так много. Мужиков сразу нагрузили. Для большого войска требуется много всевозможной поклажи и не победоносным воинам ее нести, воинам положено воевать. Особенно разочаровало, то что в Угличе и окрестных селах захватили мало женщин, да и тех что захватили… Самыми ценными пленницами считались так называемые «нежные цапли» и «жирные утки», женщины из привилегированных сословий: княгини, княжны… воеводши, купчихи, поповны. Княгинь и княжен – нежных цапель, рядовым воинам «брать» запрещалось, они предназначались тысячникам и темникам. И лишь в том случае если эта «добыча» тем не понравится, тогда и младшему «комсоставу» и даже рядовым воинам могла достаться такая «цапля». А вот что касается воеводшь, купчих, поповен – «жирных уток», то здесь столь строгих ограничений не было.

Как правило, темникам, тысячникам, да и сотникам, если они монголы, полные женщины не нравились. Другое дело если начальник кипчак. Многим кипчакам напротив нравились полнотелые и они требовали от своих подчиненных, обязательно показывать им и жирных уток. Увы, в Угличе, к моменту штурма не оказалось ни одной «цапли», да и «уток» поймали крайне мало. Так что воинам пришлось в основном довольствоваться городскими простолюдинками, а в селах смердками. Какое удовольствие для храброго богатура, после месяцев походной жизни в седле, риска быть убитым в сражении в качестве награды лежать на мосластых русских смердках. Они, как правило, много с раннего детства работали, и ели всегда плохо и такую грубую пищу, что их тела часто были столь же жестки, как и мужские. То ли дело, когда брали Владимир. Там город большой и богатый и там было много хорошо откормленных мягких женщин…

Шатер Бурундая, как полагается, разбит в центре лагеря. Вход караулят верные нукеры. Посреди шатра горит огонь в походном очаге, большой четырехугольной лохани и дым уходит вверх в дымовое отверстие. Темник сидит на кошме, ноги под себя, перед харатьей, куском выделанной кожи, на котором начертан план местности, где предположительно прятался орысский коназ со своим войском. Через всю шкуру извилистой линией пролегала река, которую орысы звали Сить. По обеим берегам реки кружками отмечены расположения деревень и сел. Этот план Бурундай составил сам, сопоставляя донесения лазутчиков и рассказы пленных.

Бурундай поднялся, чтобы подлить масла в горящую плошку, добавить освещения – к вечеру свет, проникающий через дымовое отверстие, становился все слабее. Тревожные мысли, до того как бы задвинутые на задний план сознания обдумыванием предстоящих сражений, вновь всецело овладели им. Нет, он не опасался за окончательный исход этого похода. Куда этому орысу Гюрге, хоть он и коназ, тягаться с ним, а его, кое как собранному войску с четырьмя монголо-кипчакскими туменами. Бурундая беспокоило совсем другое. Как расценить, это его неожиданное назначение, командовать не только своим, а сразу четырьмя объединенными туменами? И что его, а не кого-то из знатных найонов Джихангир послал добивать орысского коназа. Возможно, таким образом Бату-хан дает понять, что коназ Гюрга ему не ровня, и разбить его сможет и темник, причем далеко не самый родовитый. Конечно, для Бурундая, с одной стороны это высочайшая милость и доверие, с другой…

Тридцатипятилетний Бурундай хорошо разбирался в подковерных интригах, которые плелись в ближайшем ханском окружении. Он точно знал – ему завидуют не только найоны, но и тайджи, близкие родственники Бату-хана, в чьих жилах течет кровь самого Великого потрясителя вселенной Чингисхана. Как тут не завидовать, ведь это тумен Бурундая сыграл главную роль в разгроме Волжской Булгарии, и потом его воины первыми ворвались, и в Рязань, и во Владимир. Для всех этих знатных и влиятельных он выскочка, баловень счастья и они все сделают, чтобы опорочить его славу, уже делают.

Дальше мысли Бурундая потекли в другом направлении. Сегодня прискакал гонец с вестью, что основное войско хана овладело Тверью, город хоть и не такой большой как Владимир, но куда богаче того же Углича. Там наверняка взяли немало добычи, пленных и пленниц… Взятые в плен женщины имели для Бурундая немаловажное значение. Он не тайджи и не богатый найон, которые шли в поход, имея не только нукеров, отцы которых служили их отцам, за ними в обозе в кибитках едут по две-три, а то и более жен. Им не приходиться после сражений скучать, даже если нукеры не приведут им ни одной «цапли», или «утки». Они утешатся женами. А Бурундай один как перст и очень зависит от такого рода «ясыря». Впрочем, его нукеры ничуть не хуже потомственных слуг тайджи и найонов, но только они его любят и уважают не за высокое происхождение, а за полководческое искусство и заботу о них. И они всегда приводили к нему самых знатных и красивых пленниц. Но, как же редко они могли угодить своему темнику. Казалось бы, откуда у этого сурового, грубого воина, в жилах которого не текло и капли благородной крови такой изощренный «вкус»? Ему не нравились не только мосластые жесткотелые смердки, но и слишком хрупкие «цапли» и недостаточно нежные «утки». Бурундай хотел совершенства, а в его понимание женское совершенство заключалось в сочетании нежности «цапель» и пышнотелости «уток».

По всей видимости, он имел такой «вкус» оттого, что сам являл полную противоположность: худой, жилистый, костистый. Про ту слабость темника было в курсе едва ли не все в окружении Джихангира. Тайджи и найоны посмеивались – они все были монголы, любили, как правило, много есть и лежать на мягких подушках от того с годами начинали заметно грузнеть, становиться жирными. А жирные мужчины обычно любят худых женщин, потому среди тайджи и наиболее знатных найонов в такой цене «цапли». К тому же, среди них встречаются и такие, что предпочитают мальчиков. Но почему-то над этими «гурманами» никто не смеется, и сам Джихангир этого, как бы, не замечает. А вот про тягу Бурундая к определенному типу женщин все знают и все смеются, кто втихую, кто в открытую. И сам Джихангир не прочь при случае посмеяться, и не только…

Во время разграбления Владимира Джихангир вроде бы оказал Бурундаю великую честь. Когда к ногам ханского коня положили почетную добычу, княгиню, жену коназа Гюрги, перед тем сорвав с нее украшения и одежду, Джихангир отказался, он был не «голоден», ибо у него в обозе имелось больше десятка жен. К тому же Бату-хан был довольно тучен, как и почти все чингизиды перешагнувшие рубеж тридцати лет. А тут перед ним положили княгиню… в общем, она ему явно не понравилась и он предложил почетную добычу Бурундаю. Но как предложил!? Хан опять публично над ним посмеялся, унизил. Ему предлагалось овладеть княгиней на глазах у всех, прямо на снегу! Да, насиловать женщин покоренных народов, публично унижать их, на это имеют право все рядовые воины, как и десятники и сотники… Но он не десятник и не сотник, даже не тысячник, он темник. Да он бы с благодарностью принял этот дар и с удовольствием овладел бы княгиней, тем более она оказалась именно в его вкусе, хоть и не молода: крупная, белотелая, светловолосая, невероятно мягкая. Это Бурундай ощутил, когда оказался на ней, под взглядами Джихангира, его свиты и еще многих тысячников и сотников, слыша их смешки и скабрезные шутки…

Джихангир мог бы просто отдать ее ему, чтобы он с полным удовольствием овладел ее в своем шатре. Но он специально публично унизил его, приравняв к обычному воину, насилующему свою «добычу» прямо на улице при всеобщем обозрении. И вот после этого унижения он вдруг дает ему в придачу к его тумену еще три и повелевает искать и разгромить коназа Гюргу. Что это!? Непонятен и неисповедим путь ханских мыслей.

После штурма, взятия и разграбления Углича, нукеры привели к Бурундаю несколько пленниц, молодых женщин и девушек. Ни одна ему не понравилась. У него много сил, он мужчина, которому нужна женщина, но он не может, как другие… с такой, которая ему не нравится. А те, что привели к нему нукеры, они были «жирные утки». Но он сразу видел, что эти «утки» далеко не всю их предыдущую жизнь ели хорошую пищу, да и большие грубые ладони и ступни свидетельствовали, что в своих домах они были не только хозяйками, а одновременно и кухарками и работницами, то есть не имели прислужниц. Он сравнивал их с той княгиней. Она была куда дородней, но будучи лет на десять пятнадцать старше имела маленькие, пухлые ручки и ножки, которые никогда не работали и не носили грубую обувь. Бурундай уже потом узнал, что княгиня по линии своей матери являлась внучкой короля государства Ляхистан, лежащего на заход солнца от Орысстана… Темник с отвращением прогнал этих пленниц, отдав их нукерам, он не мог пересилить себя.

Бурундай тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли и властным голосом позвал дежурного нукера. Тот явился, застыв безмолвным изваянием.

– Позвать сюда немедля всех темников!

Три темника Едигей, Карачай и Чойбол явились быстро, ибо ждали, что главный темник их вот-вот позовет. Все они по-разному получили свои высокие должности. Сорокатрехлетний Едигей, старший из них, прошел все ступени монгольской войсковой иерархии, начиная с десятника. То есть, он прошел тот же путь, что и Бурундай, но прошел его куда медленнее. То был осторожный, не любящий риска военачальник. На такого всегда можно положиться, потому, что он являлся прекрасным исполнителем. Но когда дело доходило до принятия самостоятельных решений, Едигей обычно медлил и даже терялся. Карачай – ровесник Бурундая. Ни десятником, ни сотником он никогда не был, сразу став тысячником еще совсем молодым, по протекции. Что за протекция Бурундай точно не ведал, но по слухам его мать являлась тайной наложницей какого-то не то найона, не до даже тайджи. Так или нет, но пробыв десять лет тысячником, при этом ничем не прославившись, Карачай, тем не менее, стал темником. Это произошло вроде бы по стечению обстоятельств. Во время осады столицы Волжской Булгарии города Булгар, погиб темник, командовавший туменом, в который входила тысяча Карачая и его сначала назначили временным заместителем. За освободившуюся «вакансию» довольно долго шла подковерная борьба и в конце концов утвердили Карачая – видимо все же сработал родственный фактор, хоть и со скрипом.

Чайбол – самый младший из темников. Ему едва минуло двадцать шесть лет, и он тоже не проходил стадии ни десятника, ни сотника, к тому же и тысячником никогда не был. Но с ним все яснее ясного. Чайбол потомственный найон из знатного монгольского рода, испокон кочевавший в долинах Онона и Керулена, мест обитания коренной орды. Род Чайбола являлся главой большого и влиятельного племени, которое одно из первых присоединилось к тайчиитам, племени Чингисхана, вокруг которого последний объединил всех монголов. В отличие от остальных трех найонов Чайбол являлся чистым монголом. Едигей же на половину кипчак. С Карачаем вообще не ясно, во всяком случае, отсутствие скуластости на его лице говорило за то, что в нем монгольская кровь явно смешалась еще с какой-то. Во время славных походов Чингисхана много красавиц покоренных народов из числа нежных цапель и жирных уток становились наложницами тайджи и найонов, от них и рождались такие вот дети со смешанной кровью. Правда далеко не все они имели таких отцов как неведомый отец Карачая, который о незаконном сыне не забывал и негласно помогал.

Сам Бурундай тоже толком не знал, кто была его мать, так как помнил с детства только кочевье в предгорьях Восточного Алтая, куда его еще младенцем привез отец, отдал на попечение своей матери и уехал… и больше не вернулся – рядовые монгольские воины часто гибли и гибнут. От бабушки он знал лишь то, что его мать была кипчачкой из степей возле озера Балхаш и умерла вскоре после его рождения. Оттого и внешностью Бурундай сильно отличался от чистых монголов. И не только меньшая скуластость и более широкий разрез глаз выделял его из общей монгольской массы, но и его высокий рост, худощавость на фоне преобладающей среди монголов коренастости. И еще одно коренное отличие – он не начал тучнеть хоть уже давно хорошо питался, в отличие от тех высокопоставленных монголов кто вволю ели мучное и мясо. Самые яркие примеры собой являли сам Чингисхан, его сын Джучи, и сын Джичи, внук Чингисхана Великий Джихангир Бату-хан.

По знаку Бурундая темники сели перед ним ноги под себя. Уже по выражению их лиц можно было судить, как они относятся к своему временному командиру, с которым совсем недавно были, что называется, на равной ноге. Едигей смотрел спокойно-равнодушно, ибо все, что происходило в походах и сражениях считал проявлением воли всесильного духа войны Сульде. И если темника моложе его годами и менее опытного ставили над ним начальником, значит такова воля Сульде, выраженная устами Джихангира. Карачай был напряжен, но смотрел отстраненно, дескать, сегодня тебе повезло, командовать мной, а завтра, может, мне повезет, тобой командовать. И лишь молодой Чайбол своим взглядом источал неприкрытую ненависть: как это тебя сына простого нукера, рожденного от какой-то пленницы, ставят надо мной, потомком древнего и прославленного рода…

– По тем сведениям, что я узнал от орысов-проводников и орысов-пленников, а также от нашей разведки, я нарисовал план местности, где коназ Гюрга собирал свои войска, – Бурундай кивнул на разложенную на кошме харатью с начертанным на ней планом.

Темники воззрились на план, Едигей с интересом, Карачай равнодушно, Чайбол – презрительно.

– Это река? – спросил Едигей, указывая на извилистую линию на плане.

– Да, орысы называют ее Сить. Коназ Гюрга растянул свои тумены вдоль ее берега, и они стоят в деревнях далеко друг от друга. Один тумен стоит в верховьях реки, вот здесь, – Бурундай ткнул своим длинным пальцем в край плана. – Два тумена стоят здесь. Это самые сильные тумены орысов, и во главе их стоит сам Гюрга. Еще один тумен орысов стоит вот здесь, теперь Бурундай указал на устье Сити. – Наш покровитель, великий Сульде, сильнее орысских духов войны, потому что Сульде сумел лишить Гюргу разума. Коназ растянул, рассеял свои силы и они стали как растопыренные пальцы, вместо того чтобы собрать, сжать их в кулак. Потому нам будет нетрудно разбить их по частям… Теперь я хочу знать, что вы об этом думаете? – Бурундай обвел темников пронизывающим взглядом.

Едигей осторожно отмалчивался, продолжая внимательно изучать план. Карачай и Чайбол на план не смотрели, перебивая друг друга, они почти одновременно заговорили:

– Ты хочешь всеми силами ударить сначала на один тумен урусутов, и думаешь остальные будут ждать, когда мы до них доберемся? – Чайбол специально произнес не орысов, как говорили кипчаки, а урусутов, как говорили монголы. – Они уже так напуганы нашими победами, что тут же убегут и спрячутся в лесах, и мы успеем разбить только один их тумен. А остальные и Гюргу мы так не достанем.

– И ты веришь, что пленные орысы, рассказали правду о местонахождении Гюрги и его войска? – это уже скептически спрашивал Карачай.

– Темник Карачай, ты меня плохо слушал, я сказал, что этот план составлен не только по рассказам орысов, но и подтвержден донесениями наших лазутчиков. Потому он верен. Ну, а ты темник Чайбол, если с чем-то не согласен, скажи свое мнение, как лучше вырезать всех орысов и не дать убежать коназу Гюрге, – с металлом в голосе, явно желая поставить строптивых темников на место, произнес Бурундай.

В шатре воцарилось молчание, лишь в дымовом отверстии слышалось негромкое завывание ветра. Выдержав паузу, Бурундай обратился к дотоле молчавшему темнику:

– А ты что скажешь Едигей?

Едигей заерзал, будто его снизу что-то закололо. Не сразу он нашелся что сказать:

– Тебя Джихангир назначил главным над нами, как скажешь, так и исполним.

Как всегда старый темник остался верен себе, его слова носили двоякий смысл, с одной стороны полная покорность, с другой, Едигей отмежевывался от ответственности в случае неудачи. Ему не нужна была слава и связанный с ней риск. Предел его мечтаний – дотянуть на своей высокой должности до конца этого похода, собрать положенную ему добычу, ясырь и вернуться в свое племя меркитов, кочевавшее в низовьях Селенги не презренным полукровкой, а прославленным воином, с которым тамошние найоны уже не побрезгуют сидеть рядом и пить айран. А для этого надо удержаться в темниках во чтобы то ни стало. Если назначили Бурундая главным, пусть он все решает и за все отвечает.

Бурундай понимал ход мыслей Едигея, и знал на, что он способен. Да он немолод, но опытен этот темник. В своей должности он уже почти десять лет. Сколько за это время сменилось темников в монголо-кипчакском войске: кто погиб, кто чем-то прогневал Джихангира и был смещен, а то и казнен. А Едигей все командует. Карачаю и Чайболу до него далеко. И это хорошо, что старый темник столь осторожен и не склонен к публичным суждениям. Не будет он проявлять и излишнюю инициативу, то есть ставить палки в колеса главному темнику. А это очень важно. Почему? Да потому, что хоть и считается, что под командой Бурундая четыре тумена, но на самом деле только два из них, его собственный тумен и тумен Едигея по настоящему боеспособны, на которые можно было положиться. Во всех предыдущих «облавах» и сражениях, благодаря искусному командованию Бурундая и осмотрительности Едигея их тумены понесли наименьшие потери. И Бурундай и Едигей никогда не пускали дела в своих войсках на самотек, лично отбирали назначали и снимали сотников и тысячников, награждали дополнительным ясырем наиболее отличившихся командиров и рядовых воинов, беспощадно карали за трусость, уклонение от боя, за неподчинение. За все за это полагалась немедленная смерть, провинившимся прилюдно ломали хребты, в назидании всем. В результате, тумены Бурундая и Едигея как начинали этот поход с численностью в десять тысяч человек, так и до сих пор имели в своих составах немногим менее воинов. Причем каждый из тех воинов кроме своей имел одну, а то и две заводных лошади, умело владели саблей или топором, и метко стрелял из лука. Увы, в туменах Карачая и Чайбола имела место совсем иная картина. Карачай вообще считал необязательным личное общение с подчиненными ниже тысячника, и что творится у него в «тысячах», тем более в «сотнях» понятия не имел. Чайбол «болел» распространенной болезнью монгольских найонов – он не считал кипчаков равными монголам. Кроме того занимался протекционизмом своих родственников. В его тумене все без исключения тысячники являлись его родственниками, сотники через одного. К тому же его протеже плохо говорили по-кипчакски и в этой связи общались с большей частью своих подчиненных с определенным трудом. Все это приводило к понижению уровня выучки и боеготовности, и как следствие к большим потерям в сражениях. В тумене Карачая насчитывалось менее восьми тысяч воинов, а у Чайбола и вообще чуть более половины штатной численности. По-хорошему, Чайбола давно уже пора было снять, а его воинов разбросать по другим туменам, но благодаря высоким покровителям этого пока не случилось.

– Ты прав Едигей, я здесь выразитель воли Джихангира, и ослушание моим приказам карается смертью… – Бурундай выдержал очередную паузу в зловещей тишине и продолжил тоном, не терпящим возражений. – Едигей, ты со своим туменом нападешь на орысов, которые стоят в верховьях реки. Они тебя ждут отсюда, с низкого правого берега, а сами встали на левом высоком. Потому ты должен переправиться через реку еще выше и напасть на них не с реки, а с берега, откуда тебя не ждут, – Бурундай показывал на плане, как должен был действовать тумен Едигея. – Тумен у орысов втрое меньше нашего тумена. Потому тебе здесь будет противостоять всего три тысячи воинов. Если сумеешь подойти скрытно, да еще под утро, когда самый крепкий сон, ты их легко всех вырежешь. Деревню, где стоят орысы, сразу жги, не бери никакой добычи, никакого ясыря. Да в этих деревнях и брать нечего, разве что скотину на мясо. Вырезать всех, и тех кто с оружием, и кто без него. Все делать быстро, у тебя будет совсем мало времени, потому, что тебе нужно как можно быстрее идти вот сюда, к стану самого князя Гюрги. К тому времени я со своим туменом нападу на его главные силы и завяжу бой. Ты должен как можно быстрее подойти по льду реки и атаковать орысов с фланга, – Бурундай вновь показал на плане направление движения тумена Едигея. – Если же я к тому времени уже опрокину главные силы коназа, ты со своими людьми отрежешь им путь к отступлению…

Едигей внимательно следил за движением пальца Бурундая. Будучи отличным исполнителем, он очень нуждался в самых точных указаниях и сейчас он их получил. У него даже не возникло никаких вопросов. Не любил старый темник выскочек, не любил и Бурундая. Но в то же время не мог не понимать – о таком начальнике, который так скрупулезно ставит задачу, он мечтал всю свою походно-боевую жизнь.

Убедившись, что Едигей его понял, Бурундай обратился уже к Карачаю и Чайболу:

– Ваши тумены должны скрытно подойти и напасть на орысов, вставших в устье реки. Вы должны продвигаться очень быстро, чтобы в одно время с туменом Едигея атаковать своих орысов, а путь у вас длиннее. Зато у вас гораздо проще задача – связать их боем, чтобы оттуда ни один воин не пришел на помощь Гюрге. Главное, ни в коем случае не опоздать. Повторяю, ваши тумены и тумен Едигея начинают атаковать на рассвете послезавтра. Справится с тремя тысячами орысов в устье реки, вам будет еще легче, чем Едигею. В ваших двух туменах больше тринадцати тысяч воинов, у вас будет более чем четверное превосходство. Повторяю, опаздывать никому никак нельзя, за опоздание, буду сурово наказывать, на то Джихангир дал мне полную власть, – Бурундай смотрел на темников угрожающе…

Те восприняли угрозу по-разному. Едигей спокойно, ибо был уверен, что поставленную задачу его тумен выполнит. Карачай явно заволновался, кривя лицо в нервных гримасах. Чайбол пропустил угрозу мимо ушей, ибо не сомневался, что наказать его Бурундай не осмелится. Оценив произведенное впечатление, Бурундай продолжил:

– Я же со своим туменом нападу на стан самого коназа Гюрги. Здесь у него его основные силы, около десяти тысяч воинов. Я атакую их, свяжу боем, а ты Едигей подоспеешь со своим туменом с верховьев, а вы Карачай и Чайбол с низовьев реки. Князю Гюрге некуда будет деется, мы его зажмем со всех сторон.

В ходе своих рассуждений Бурундай дал понять темникам, что самое тяжелое дело берет на себя. Более того нападает на главные силы орысского коназа не имея численного превосходства, в то время как прочим темникам обеспечил многократное. Здесь Бурундай, конечно, не был искренен, он хитрил и лукавил, ибо точно знал, что в стане коназа настоящих воинов-дружинников всего шесть тысяч, а остальные четыре это наспех набранные смерды из окрестных княжьих вотчин. Они были совершенно не обучены ратному делу и вооружены в лучшем случае рогатинами и топорами, да и то не боевыми, а плотницкими и лесорубными, а многие так и вообще вилами да кольями. Но про то Бурундай своим темникам не поведал.

Бурундай не сомневался в успехе своего плана. Даже если кто-то из темников и не успеет к главному стану орысов, все равно он разобьет Гюргу, даже если подоспеет кто-то один, и даже силами одного своего тумена – он не верил в высокую боевую готовность княжеских войск. Единственно в чем колебался Бурундай – кого ставить во главе наиболее малобоеспособных и потому объединенных туменов – Карачая или Чайбола. Они оба, что называется, стоили друг друга. Поколебавшись, Бурундай назначил главным Карачая, он все же опытней и не в такой степени ненавидит самого Бурундая, как потомственный найон Чайбол.

– Завтра с утра все тумены выступают. За день и ночь вы должны дойти до оговоренных в плане мест и с рассветом атаковать орысов, – закончил военный совет Бурундай.

2

Полком левой руки войска Великого Князя Юрия Всеволодовича командовал воевода Дорож. По велению князя полк встал на высоком правом берегу Сити в районе деревень Мышлица и Боженка. Князь опасался, что татары придут со стороны Бежецкого верха. Потому он и повелел воеводе занять именно здесь оборону и сдерживать татар до подхода главных сил княжеского войска. Аналогичная задача была поставлена и полку правой руки, но этот полк прикрывал основные силы уже с противоположной стороны. Почему великий князь не имел точных сведений о местонахождении и передвижении противника? Да потому что с такого рода противником он столкнулся впервые и откровенно растерялся. Враг, казалось, повсюду и он его ждал отовсюду, потому так опрометчиво и распылил свои полки по берегу реки на довольно значительном расстоянии друг от друга. За то небольшое время, прошедшее после взятия Владимира, татары последовательно овладели и разграбили почти все города владимиро-сузальского княжества: Ростов, Суздаль, Юрьевец, Дмитров, Москву, Кострому, Переяславль-залесский, Юрьев-Польский и другие. Потом основные силы татар пошли на Тверь, а отдельные отряды продолжали рыскать в пределах княжества Юрия Всеволодовича. Последние известие, которое получил Великий Князь было неутешительным – Тверь долго не продержалась и тоже была взята. Юрий Всеволодович совсем пал духом, ибо надеялся, что под Тверью татары завязнут, и у него, наконец, появится время для раздумий и формирования новых войск. Но, увы, ни думать, ни собирать новые войска было некогда – он ждал нападения со дня на день, ждал отовсюду.