bannerbanner
Как много событий вмещает жизнь
Как много событий вмещает жизнь

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 5

Через несколько дней после переворота я был срочно вызван в Москву для доклада о том, что мне лично известно о происшедшем. Отчитывался в разных инстанциях. Отношение к случившемуся было настолько серьезным, что я должен был написать обстоятельную записку на имя Михаила Андреевича Суслова, «человека номер два» в стране. Суслов сам занимался изучением обстоятельств и причин алжирских событий – в Кремле их расценили как серьезный удар по нашим позициям в арабском мире и в Средиземноморье. Позже СССР выровнял отношения и с Бумедьеном. Но поначалу к перевороту в Алжире отнеслись с большой тревогой.

События в Алжире, смещение и арест президента Ахмеда Бен Беллы, не позволили провести Всемирный фестиваль молодежи и студентов в этой стране. Он состоялся, но не через два года, а позже, и прошел с большим успехом в Софии.

Бен Белла находился в заключении 10 лет, а может, и больше, пока Бумедьен не ушел из жизни. А потом новый президент Алжира Шадли Бенджедид разрешил Бен Белле уехать за границу, взяв с него обязательство не заниматься политической деятельностью. Довольно долгое время Бен Белла жил в Швейцарии и соблюдал эту договоренность; в конце 1980-х тот же Шадли Бенджедид разрешил ему вернуться на родину… Самое интересное, так иногда бывает, что за одну жизнь личность этого человека, обладавшего в мировоззренческом плане европейским образом мышления, или, точнее, «французским образом мышления», под тяжестью переживаний, связанных с политическим заключением и изгнанием с родины, трансформировалась. Бен Белла начинал политическую жизнь как светский алжирский гражданин, но в конце стал глубоко верующим мусульманином и ушел из жизни полностью погруженным в ислам, в мусульманскую веру. Ахмед Бен Белла навсегда останется в памяти героического алжирского народа.

Путешествие на Огненную Землю

Впечатления от встреч с яркими личностями XX века остаются в памяти и через много десятилетий. Они как подарки судьбы, которые всегда с нами. В феврале 1966 года делегация ВЛКСМ в составе секретаря ЦК Абдурахмана Везирова, меня, тогда заместителя председателя Комитета молодежных организаций СССР, и Льва Быстрова, сотрудника КМО, отправилась в Чили на съезд коммунистической молодежи. Путешествие неблизкое: из Москвы в Париж, затем в Дакар, оттуда в Буэнос-Айрес и только потом в Сантьяго-де-Чили. Лидером чилийской молодежи была Гладис Марин – пассионарный, очень популярный политик, член национального парламента. В ее жилах текла и индейская кровь, как и у Луиса Корвалана – генерального секретаря компартии Чили, человека из поколения коминтерновцев. Несмотря на молодость, Гладис Марин, как и Корвалан, была известна далеко за пределами Чили.

В больших университетских аудиториях, на молодежных митингах в Сантьяго-де-Чили успешно проходили выступления Абдурахмана Везирова. Я рассказывал о международных связях советской молодежи. Неизменные темы – солидарность с Кубой, с народом Вьетнама, единство молодежи в поддержке антивоенного движения. Все это было очень полезно.

Разместились мы в гостинице Emperador. В те же дни там жили футболисты сборной Бразилии, среди которых был легендарный Пеле. Мы обедали в одном ресторане. Пеле, как и вся бразильская команда воспринимались как звезды мирового уровня. У гостиницы собирались тысячные толпы болельщиков.

В один из дней чилийские товарищи пригласили нашу небольшую делегацию на стадион, причем на трибуне мы оказались рядом с Сальвадором Альенде, тогда сенатором и председателем Социалистической партии Чили. После матча состоялась наша беседа с С. Альенде и его близким соратником, генеральным секретарем Социалистической партии Родригесом. До сих пор явственно вижу лучезарный блеск глаз Сальвадора Альенде, устремленных в будущее, помню его слова, выражающие непоколебимую веру в демократическую революцию и возрождение судеб народов Латинской Америки.

Когда-то Сальвадор Альенде сказал, что после смерти на его надгробии напишут: «Здесь покоится сенатор, мечтавший стать президентом». В 1970 году в результате огромного доверия народа Сальвадор Альенде стал президентом Чили, что привлекло внимание всего мира. Помню пронзительную боль в сердце при известии о героической смерти С. Альенде от рук убийц из военной хунты Пиночета.

…С нашей гостеприимной и внимательной хозяйкой Гладис Марин мы отправились в провинцию Вальпарасио – к Пабло Неруде, великому поэту и мыслителю. Местечко, где он жил, называлось Исла Негра – «Черный остров». Там, на Тихоокеанском побережье, мы провели незабываемые два дня.

Дом Пабло Неруды оказался весьма необычным. На берегу океана возвышался деревянный корабль из массивных брусьев. Можно было представить, что после долгих путешествий он окончательно бросил здесь якорь. Мудрым капитаном этого дома-корабля был сам Неруда. На потолке в кают-компании острым ножом были вырезаны имена современников, близких и дорогих хозяину этого необычного дома. Среди них советские писатели Илья Эренбург и Александр Корнейчук.

Пабло Неруда говорил о молодых советских поэтах и писателях, особо – о Евгении Евтушенко, о важности издания произведений современных советских литераторов на испанском языке. На столе преобладали блюда из кукурузы, и даже алкогольный напиток, как объяснил хозяин, был приготовлен из кукурузы. По вкусу он напомнил мне осетинскую араку.

Шел непринужденный разговор о разных цивилизациях и культурах. Пабло Неруда рассказал о своей роли в истории ЮНЕСКО – организации, удостоившей его звания Посла доброй воли. Потом все вместе отправились на берег океана, где была установлена подзорная труба. В нее с большого расстояния можно было обозревать отдыхающих на пляже. Помню, что жизнерадостный и остроумный Неруда сказал нам: «Эй, парни, не на океан смотрите, а на мулаток!»

…За годы политической деятельности, сопровождавшиеся бесчисленным количеством встреч, я усвоил правило: даже если при знакомстве с человеком кажется, что больше никогда с ним не увидишься, зарекаться не стоит.

В Чили наша делегация имела основательную беседу с лидером чилийских коммунистов Луисом Корваланом. Он даже организовал прием в нашу честь. Неформальная обстановка дала возможность ближе познакомиться с политическими взглядами Л. Корвалана и его соратников. Мой разговорный испанский, освоенный за год пребывания на Кубе, пригодился, помогал включаться в дискуссию. Так что этот вечер закрепил наше знакомство. И через некоторое время оно продолжилось.

Новая встреча с Л. Корваланом произошла в Гаване – на конференции Организации солидарности народов Латинской Америки (ОЛАС) в августе 1967 года. Возможность встречаться почти каждый день с Л. Корваланом на этом форуме, продолжавшемся долгие две недели, была для меня очень важной, прежде всего для лучшего понимания острых дискуссий на конференции и, по сути, положения дел в странах Латинской Америки.

После прихода к власти генерала Пиночета Л. Корвалан был схвачен. Находясь в заточении, он стал, можно сказать, главным политзаключенным военной хунты. Его имя было на устах протестующего народа Чили, как и имя погибшего в результате жестоких пыток легендарного гитариста Виктора Хары.

В Москве, в Гаване, в Берлине (ГДР) и других столицах социалистических стран искали пути (открытые и закрытые) для того, чтобы вызволить Л. Корвалана из заключения. Хорошо помню, как проходили международные акции в его поддержку. И часто смысл был не в том, чтобы освободить лидера коммунистов Чили. Скорее, речь шла о его, Л. Корвалана, высокой репутации борца за справедливость. Человека, начавшего жизнь со стези учителя и имевшего репутацию глубокого интеллектуала.

В 1976 году академик Андрей Сахаров предложил обменять Луиса Корвалана на известного советского политзаключенного, диссидента Владимира Буковского. Многоходовая политическая сделка между Западом и Востоком состоялась. Обмен произошел на территории Швейцарии. В ту пору появилась частушка: «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана».

Л. Корвалан прибыл в Москву. Церемония встречи проходила в здании Совета экономической взаимопомощи в центре Москвы. Главным с нашей стороны был секретарь ЦК КПСС Б.Н. Пономарев. Встречающих было 15–20 человек, в том числе и я. Состоялась эмоциональная беседа, рассказ о том, что было и что будет.

Все встречающие Л. Корвалана, вызволенного из застенков генерала Пиночета, ожидали, что увидят изможденного, измученного человека. Вовсе нет. Подтянутый, со своей знакомой улыбкой, не сломленный, с крепким рукопожатием, он предстал перед нами. Рядом со мной стоял Азиз Шефир, гражданин Ирака, лауреат Международной Ленинской премии мира, побывавший в качестве политзаключенного в иракской тюрьме. Он сказал мне: «Александр, посмотри, как Корвалан хорошо выглядит. Представляю, каким бы он был, если бы оказался в иракской тюрьме у Саддама Хусейна!»

Исторические события живут дольше, чем люди. Все годы после поездки в Чили, особенно в трагические пиночетовские годы, меня не покидал интерес к судьбе народа этой страны. Многое осталось в памяти. Думаю, что историки уже немало исследовали в событиях того времени, но многое еще будет изучаться. Лидер чилийской молодежи Гладис Марин, о которой я писал выше, прожила насыщенную жизнь. Она боролась и ждала, когда Чили избавится от тиранического режима. В 2005 году Гладис Марин ушла из жизни в возрасте 63-х лет. Президент Чили Рикардо Лагос объявил двухдневный общенациональный траур. Проститься с легендарной женщиной пришло не менее полумиллиона человек. Ее провожали простые люди, соль земли, считавшие Гладис Марин самой последовательной сторонницей справедливости.

Между ЦК и МИДом

Считаю, что годы комсомольской работы, опыт международного молодежного движения – лучшая школа для будущего политика. Не менее важно будущему политику свято относиться к настоящей мужской дружбе. В нашем сообществе друзей в 1960-х годах, состоявшем из людей совершенно разных – по профессиям, характерам, национальностям, – были выходцы из Тбилиси, Владикавказа, Еревана, Баку, Ленинграда, Ростова-на-Дону, других городов. Спустя полвека могу подтвердить: все мы выделяли из своей среды Евгения Примакова как талантливого и надежного человека. Он никогда не важничал, хотя позднее достиг больших высот в политике и науке. Никогда, ни при каких обстоятельствах не бросал друга в беде. Политическую карьеру мы начинали с ним одновременно на «восточном направлении». Он был корреспондентом «Правды» на Ближнем Востоке, много публиковался, одновременно занимался серьезными научными изысканиями в сфере международных экономических отношений. А я, после очень интересной работы в КМО, перешел в Советский комитет солидарности стран Азии и Африки. Там наши с Примаковым дороги сошлись еще ближе. Мы прошли вместе многие горячие точки, побывали в непростых ситуациях во время гражданской войны в Ливане, оказались свидетелями радикального экстремизма на Ближнем Востоке.

В руководстве Советского комитета солидарности стран Азии и Африки я работал с 1967 по 1986 год. Спустя много лет могу сказать, что и при самом взыскательном отношении к тем годам работа в комитете была, пожалуй, наиболее интересной частью моей политической биографии. Я не чувствовал никакой моральной усталости; занимались мы проблемами очень крупными, связанными с обретением независимости и суверенитета бывшими колониями. Аппарат в комитете был небольшим: 50–60 человек. Я всегда был против создания громоздких бюрократических структур: с отделами, подотделами, секторами. Ведь главное – не количество людей, а понимание сути стоящих перед организацией задач. При этом кое-кто считал наш комитет едва ли не вторым министерством иностранных дел. Некоторые посетители, приезжая на улицу Кропоткинскую (сейчас она называется Пречистенка), ожидали увидеть высокое современное здание и очень удивлялись, когда их фантазии разбивались о двери небольшого московского особняка, каких много в центре столицы.

Интересно и поучительно то, что мы в своей работе опирались на академические институты международного профиля – институты Африки, востоковедения, Дальнего Востока, Латинской Америки, мировой экономики и международных отношений и др. Сила нашего комитета заключалась в том, что вокруг него аккумулировался незаурядный интеллектуальный актив: разносторонние, энергичные люди с самыми разнообразными связями и интересами – экономисты, историки, юристы, дипломаты. В деятельности комитета принимали активное участие известные поэты, писатели, общественные деятели: Мирзо Турсун-заде, Мирза Ибрагимов, Чингиз Айтматов, Расул Гамзатов, Борис Полевой, Анатолий Сафронов, Андрей Дементьев, Роберт Рождественский, Римма Казакова. Среди ученых-международников особенно запомнились Ростислав Александрович Ульяновский, Георгий Федорович Ким, Анатолий Андреевич Громыко, Василий Григорьевич Солодовников. С особой теплотой вспоминаю Георгия Кима, впоследствии члена-корреспондента АН СССР, руководившего всемирно известным Институтом востоковедения. Георгий Федорович обладал широчайшей эрудицией, понимал тончайшие нюансы политической жизни Востока. Это очень помогало нашему комитету в повседневной работе. Добрый, отзывчивый, сердечный человек, никогда не расстававшийся с чувством юмора, он был душой нашего общения. Нередко мы втроем – Примаков, Ким и я – отправлялись на многочасовые пешие прогулки на Ленинские горы, в район МГУ. Там проходили наши доверительные беседы, острые дискуссии о мировой политике, о судьбах страны.

Здесь надо сделать пояснение. В СССР к тому времени сложилась модель, характерная и для ряда других государств: наряду с Министерством иностранных дел международные контакты реально осуществляли и неправительственные организации. Причем их роль была достаточно весомой. Советский комитет солидарности стран Азии и Африки – если бы его попытались сравнить с другими структурами – по функциональной значимости не уступил бы подотделу ЦК КПСС. Вместе с тем наш комитет как общественная, но сильно политически ангажированная организация курировался напрямую партийным руководством. Это ни для кого не было секретом.

Конечно, сложившаяся в те годы субординация требовала неукоснительного выполнения директив Старой площади, Международного отдела ЦК КПСС. Однако на практике все было сложнее. Вспоминаю не один случай, когда комитету навязывались сверху директивы, которые не получали понимания и поддержки со стороны видных ученых, выступавших в роли наших экспертов. Приведу два примера. Когда Советский Союз на основе узкого решения верхов ввел в 1979 году войска в Афганистан, ряд наших активистов расценили это как действия, затрудняющие консолидацию национально-освободительных сил, особенно в исламском мире. А еще ранее не менее опасным показался нам советско-китайский пограничный конфликт на реке Уссури в 1969 году. Было очевидно, что размолвка с Китаем ничего доброго не сулит. Конечно, прямо об этом говорить было невозможно, и комитет в таких случаях вынужден был ограничиваться лишь выразительным молчанием.

Зато в постколониальном мире или в среде европейских интеллектуалов, с которыми мы постоянно были в переписке и контактах, могли публично высказываться самые разные мнения. Нам было важно полноценно участвовать в дискуссиях, поэтому наш комитет организовывал поездки за рубеж советских писателей, художников, кинематографистов с мировым именем. Советский Союз был сверхдержавой, олицетворением социализма в мире, и мы стремились к тому, чтобы в общественном мнении западных и постколониальных стран он был представлен весомыми общественными фигурами. Дискуссии приходилось вести нешуточные. Ведь в то время, когда одни горячо поддерживали СССР, видели в нем вершину социализма и справедливости, другие его яростно осуждали – припоминали репрессии, обвиняли в отсутствии свободы слова.

У этой модели международной работы были и другие преимущества. После Второй мировой войны азиатские и африканские колонии одна за другой поднимались на борьбу за независимость. Многие национально-освободительные движения в силу своего негосударственного статуса не имели и не могли иметь прямых связей с официальными государственными структурами. Связи с КПСС расценивались как открытая их поддержка со стороны СССР. Между тем актуальность регулярных контактов с национально-освободительными движениями была постоянной. Поэтому освободительные движения устанавливали контакты, прежде всего, по линии нашего комитета. Мы поддерживали их – морально и политически. Никакой «специальной», военной помощью комитет не занимался, хотя при решении такого рода вопросов наше мнение учитывалось. Позднее в России писали и говорили о том, что СССР якобы напрасно поддерживал движения за независимость, их борьбу против колониализма. Мне кажется, чаще всего эти слова исходили от дилетантов, не понимавших существа дела, или сознательно использовались для дискредитации внешней политики Советского Союза.

Нашу страну иногда пытались уличить в связях с некими террористическими организациями. Между тем широко известно, что проблемы обретения политической независимости бывшими колониями долгие годы находились в центре внимания самых авторитетных международных организаций, прежде всего ООН, а справедливая, вплоть до вооруженной, борьба соответствовала нормам международного права.

В ту пору при ООН действовали специальные комитеты, деятельность которых была напрямую связана с проблемами деколонизации, вопросами борьбы против расизма и апартеида. Мог ли СССР оставаться в стороне от процессов, имевших общемировое значение? Мы активно сотрудничали со структурами ООН: комитетом по ликвидации расизма и апартеида, комитетом по деколонизации или, как его называли, комитетом двадцати четырех, комитетом по Намибии.

Советский комитет солидарности стран Азии и Африки имел постоянные рабочие связи с Организацией африканского единства (ОАЕ). В разное время ее возглавляли видные деятели африканской и мировой политики: первый президент Республики Ганы Кваме Нкрума, президент Гвинеи Секу Туре, президент Египта Гамаль Абдель Насер. Многие из тех, кого национально-освободительные движения выдвинули на авансцену мировой политики, позже возглавили новые государства. Так, Сэм Нуйома, победивший на президентских выборах в Намибии в 1990 году, еще за четверть века до этого стал лидером Народной организации Юго-Западной Африки (СВАПО).

Отдельным направлением нашей деятельности была поддержка Африканского национального конгресса (АНК). За плечами его легендарного лидера Нельсона Манделы, первого африканца, ставшего президентом Южно-Африканской Республики, – двадцать семь лет тюрьмы и десятилетия борьбы с апартеидом. Он несколько лет руководил государством в Южной Африке, а когда почувствовал, что состояние здоровья требует отойти от дел, покинул президентский пост, уступив дорогу молодому, энергичному преемнику Табо Мбеки. В сентябре 1994 года я слушал выступление Манделы на Генеральной Ассамблее ООН в Нью-Йорке и был потрясен тем, с каким энтузиазмом огромный зал, политические деятели Запада и Востока, Севера и Юга приветствовали этого сухощавого человека с горящим взором. Ближе познакомился с ним там же, в Нью-Йорке. Делегация России имела отдельную встречу с Манделой в Индонезийском зале ООН.

За годы работы в Советском комитете солидарности стран Азии и Африки я познакомился со многими соратниками Манделы. Сотни активистов АНК – ныне правящей партии ЮАР, а в те годы оппозиционной – учились в СССР по стипендиям нашего комитета. Позже они заняли крупные государственные посты. Но тогда и при самом свободном полете фантазии нельзя было представить, что в будущем именно этим молодым, скромным людям придется отвечать за судьбу уже свободной от апартеида многорасовой Южно-Африканской Республики – с ее огромными природными ресурсами, разнообразием культур и обычаев, государства, от развития которого в большой степени зависит судьба всего Африканского континента.

Объективное осмысление политики СССР в отношении стран третьего мира приводит к выводу: переоценка отечественного внешнеполитического прошлого должна носить разумный, взвешенный характер, не наносить ущерба национальным интересам России. Государственное внешнеполитическое кредо не должно зависеть от субъективных взглядов того или иного высокопоставленного деятеля.

В полосе огромного периода – с конца 1950-х до конца 1970-х годов – можно обнаружить и неточные ходы советской внешней политики. Но больше было позитивного, совпадавшего с интересами международного сообщества и даже опережавшего их в плане реализации прав человека и социального прогресса. Внешняя политика СССР исходила из гуманистических начал – мы искали пути установления социальной справедливости, утверждения демократических ценностей в разных странах, обеспечения равенства между государствами. Невозможно сбросить с весов истории тот факт, что более шестидесяти государств возникли и обрели независимость в процессе деколонизации. Альтернативой же для них являлась система апартеида и колониальной зависимости.

Поднявшие знамя борьбы с колониализмом

Создание независимых государств, модернизация экономики и общественно-политической жизни бывших колоний требовали выдвижения из национальной среды подлинных политических гигантов. Борьба за освобождение от колониализма породила целую плеяду таких людей. Назову лишь тех, с кем был близко знаком. Эдуардо Мондлане, первый лидер борьбы за независимость Мозамбика. Мне довелось неоднократно встречаться с ним в Каире, Хартуме, Дар-эс-Саламе. Эдуардо, двухметровый великан, подкупал добросердечностью, душевной открытостью. До прихода в политику он был профессором Сиракузского университета, специалистом в области антропологии. Его лекции пользовались огромным успехом, но Мондлане прервал преподавательскую карьеру, чтобы посвятить себя борьбе за независимость родины. Как политик он воплощал в себе лучшие черты национального характера, которые оттенялись его незаурядными ораторскими способностями, глубокими, энциклопедическими знаниями.

Этого талантливого лидера освободительного движения, профессора европейского университета, ставшего во главе вооруженной борьбы против колонизаторов, человека, которого знал весь мир, постигла трагическая участь. Резиденция Мондлане находилась в Дар-эс-Саламе, тогдашней столице Танзании. Однажды ему принесли присланную якобы из Пхеньяна почтовую бандероль, в которой находилась книга с избранными работами Георгия Плеханова на русском языке. На самом деле в бандероли была бомба. Мондлане развернул посылку, и его тут же разнесло на части. Такими были формы борьбы против ярких личностей, возглавлявших национально-освободительные движения. Причем происходило это уже после падения британского и французского колониализма, после того морального подвига, который совершил генерал де Голль, став президентом Франции.

Де Голль, как мудрый и дальновидный политик, провозглашал свободу для народов бывших колоний и передавал власть их лидерам. Представляя колониальную державу, он осознал, что нельзя больше сдерживать национально-освободительные движения. Война в Алжире шла уже несколько лет, в кровавых столкновениях погиб каждый четвертый алжирец. И де Голль понял, что политическое будущее Франции зависит от того, как поведет себя Париж в отношении своих колоний. От имени Французской Республики он предложил франкофонским странам Африки перевернуть колониальную страницу истории и предоставил им высокую степень автономии в рамках единого с Францией государства. Первым от такого предложения отказался лидер Гвинеи Секу Туре, а вслед за ним и другие. Тогда де Голль на самолете «Каравелла» летит в Канакри, столицу Гвинеи, и объявляет: «Независимость!» Направляется в столицу Мали Бамако и там тоже говорит о независимости. Де Голль летит в Дакар, его встречает будущий президент Сенегала Леопольд Седар Сенгор и слышит те же слова: «Независимость!»

Так поступил великий французский политик. А приблизительно в то же время Португалия, уже освободившаяся от фашистского режима Салазара, заявляла совсем другое: «Не отдадим!»

Здесь я должен вспомнить об Агостиньо Нето, первом президенте бывшей португальской колонии Анголы. Если серые личности повторяют друг друга даже в мелочах, то каждый талант незауряден по-своему. Агостиньо Нето, победивший на выборах в 1975 году, внешне совсем не походил на Эдуардо Мондлане. По профессии он был врачом, а в душе поэтом. Пламенный политический энтузиазм, горячий патриотизм гармонично сочетались в его стихах с тонкой лирикой. Он располагал к себе удивительно мягкими манерами, врожденной деликатностью. Получив образование в Лиссабоне, работал спортивным врачом. Но отказался от спокойной, обеспеченной жизни в Европе, чтобы внести вклад в политическое становление Анголы.

В феврале 1975 года, помню, это было в пятницу, я получил срочное задание Международного отдела ЦК: на следующий же день вылететь в Луанду с секретной миссией и установить на месте контакты с Агостиньо Нето, с которым к тому времени был хорошо знаком. Мы должны были встретиться уже в воскресенье и оценить обстановку в условиях продолжающейся гражданской войны.

На страницу:
4 из 5