Стихи

Ната Косякина, Михаил Потапов

Книга стихотворений

Ната Косякина

Стихи

Сны о счастливом детстве

Школа 72

Контрольную пишут детиВ школе 72.В классе бесстыдный гвалт.Последний урок на свете(просто четверг).Гуляют ответы.Болит у звонка голова.В школе 72Училки пьют в кабинете.Физичка и алгебраичка.В лабораторной комнате.Два стареющих личикаИ некто в сером:– Вы помните? Вы помните?– Лида, может, споёмте?– Вы помните? Вы всё помните!– Вы скоро, скоро умрёте!Физичка пускает рукуВ знакомый ящик стола.В руку ложится синяя «Умка».Как хорошо, что «Умка» цела.Она поделит конфетуНе по законам наук.Бледных губ полукруг(Выпил стакан помаду).– Лида, съешь сама, мне не надо.В углу темнеет паук.И повторит, поборов испуг,Уже в пустоту:– Не надо.А те всё кружат,Летают по комнате:– Вы помните, помните?– Мы знаем, что помните!Звонок. Лида сгребёт помытьСпасительный инвентарь её,Подумает, что ж поделать, мыНе какие-то гуманитарии.А впрочем, жизнь над всеми права.Не ясно зачем, но чего-то радиПойдёт собирать у детей тетрадиС контрольными в школе 72.

«Сидит на подоконнике ребёнок…»

Сидит на подоконнике ребёнокИ смотрит в немигающую высь.Сидит на ветке жёлтый воробьёнокИ мальчику чирикает «держись!».А по ветру, разматываясь мыслью,Летит звезда из пуха тополей.И маленькие пальчики зависли,Нелепо растопыренные к ней.И кажется ребёнку, что на светеЛюбая досягаема звезда.И превратились пустота и ветерВ воздушные пути и поезда.Того, что нам отмерено по праву,Не стыдно и не страшно захотеть.И видела пустующая рама,Как радостно взмывают над дубравойРебёнок, воробьёнок и ораваПушинок – звёзд всех птиц и всех детей.

Главред

У мальчишки, жившего в нашем дворе,Был отец – районки нашей главред.Обижать мальчишку – себе во вред.Это все в округе ребята знали.И худого, щуплого его отцаВсе боялись больше, чем парня-борца,Чем больного скитальцаИ мента-пловца.А ведь он рукаст и носил медали!«А мой папа напишет, что ты дебил!А мой папа напишет, что ты водку пил!Что в башке крокодил, а ещё я снабдилЕго снимком, где ты на горшке краснеешь!»Я жила с тем мальчишкой в одном дворе.Я влюбилась в отца его. О главред!Я красива, за 20 – каков дуэт,Повелитель мнений села Панеева!Эта любовь моя не удалась.Я не стала женой главреда.Но отодвину ящик столаИ достану его газету,Где красива, за 20, лукавый взгляд,Платье синее, локоны, плечи горятИ на стёртой бумаге буквы гласят:«Лучше всех в Панеевке – Света!»

«Девочка зашла из нашего отдела…»

Девочка зашла из нашего отделаВ кабинет к директору. Ты чего хотела?Девочка хотела, чтобы было счастье,Только вот к кому за счастьем обращаться?Девочка хотела, чтобы у ребёнкаВ этот Новый год праздник был и ёлка.Девочка хотела, чтобы говорилиС нею о душе. А с ней не говорили.Да а впрочем ладно, пусть не говорите,Только возвращайтесь, вешайте в прихожейЧёрное пальто и глаз не отводите.Вслух она сказала:– Канцелярский ножик.Он ответил ей, от дел не отвлекаясь:– Этими вопросами я не занимаюсь.

Колыбельная для мальчика

Колыбельная для мальчикаВ Коктебеле, сам из Нальчика.На белёсо-серой наволочкеВ ночь глядит его лицо.В темноте всё неразборчиво:Что-то было и закончилось.Не мешай ты, не ворочайся —Обхватил себя кольцом.Он не глупый – да вот молодость.Сознавал, старался – молодость.Чист, умён – да только молодость.Ну прости ты мир, малыш:Колыбельные обманчивы,Коктебели вас не прячут, выКак резиновые мячики —Оттолкнулся и летишь.Не скажу тебе я дельного.Я такая ж, только девочка.Я сильней, да вот поделенаНа две тысячи частей.Колыбельная для девочки —Это выстрелы у темечка,Это марш, и свыклись стеночкиС горькой поступью моей.Наши стены не кончаются,Щёки горячи, как чайники,Ты лежишь сейчас, отчаявшись,Под бедой, как под свинцом.Ты прости нас, что заплакали.Над тобою мы заплакали.А в трубе застряло, в раковине,Обручальное кольцо.

«Уже потеплело, и девочки наперевес…»

Уже потеплело, и девочки наперевесНесли вчера куртки, щурясь и улыбаясь.И мысли тянулись гусиным семейством в лес,И жизнь легко наматывалась на палец.Уже потеплело, и девочки наперебойЗадумывались о том, как сбежать с уроков.И я даже снова решила, что есть любовь,Но следующим утром снова над головойСерое небо, молчание и тревога.Но девочки не сдаются: они ужеВ открытую говорят о счастливой жизни.Природа против голых девчачьих шейЧуть-чуть постоит – и сдастся на рубежеКлючиц. Она любит таких, как сама, капризных.Сестра моя купит ещё одну новую вещьИ станет ещё быстрее сбегать из школы,И я уже слышу музыку в голове,И нет ничего, чем это старьё, новей.И мало что есть прекрасней и бестолковей.

Зимний день рождения

Беспокоясь за зи́му,В тёплый январский четвергМаму из магазинаПятилетний ждалЧеловек.Он казался седым,Снегом припорошённый.Шапка под капюшономЦвета летящей звезды.Цвета песочной горсти́Вязаные ладони.Надо бы унестиЗиму, а то прогонят —Папа читал емуЭто из детской книжки.Нужно сказать мальчишкам.Есть во дворе Тимур,Старше на целый палец,Красный катал «Камаз».Если б они не спали,Всё бы успели враз.Жгло снегопадом тьму,Месяц болел, пылая.Думают почемуВсе, что зима злая?– Добрая! – закричалМальчик от нетерпенья. —У меня день рождения! —И весь мир замолчал.

«Мы спускались ниже, ниже…»

Мы спускались ниже, ниже,У меня был новый фонарик.– Оля, что там?Мы с сестрой и Миша.Он испугался, у двери следил за нами.– Здесь есть слизняк, – говорит, отступая,Оля. Почти к стене прижалась.Стена, как рассыпчатое молоко, ейОтпечаталась на пижаме.– Девчонки, пойдёмте лучше назад, —Мише прохладно, он топчется, мнётсяНа месте. Сегодня будет гроза,А нам и хочется, и живётся.Мы вошли в приоткрытую тьму,И тьма приняла нас, сомкнулась за спинами.Наверное, именно потомуМиша жив, а мы уже сгинули.

Почему ты плачешь, Аркадий Юрьевич?

Звоночек

Мне перестало везти с автобусом.Он не приходит за мной, не приходит.А я всё делаю привычным образом.Прихожу, становлюсь, жду его – верно же вроде?Тучи по-прежнему были синими,Люди водой запивали икоту —Всё так, но автобус не шёл везти меня.И я перестала ходить на работу.Виктор Петрович носил платочек в верхнемКармане затёртой рубашки розовой.Коровы так радостно рожали на ферме,Тучи семь раз разрешились грозами.Что же мне делать, люди добрые?В киоске крутится, крутится вертел.Беды-подружки смеются: дома яСпать перестала, верьте не верьте.В тяжёлой дремоте явились мне люди.Я узнала: это спасители, ангелы ночи.Говорят: всё потому, что сердце твоё не любит.Беги, беги отсюда, это был первый звоночек.Звенит, звенит мой первый звоночекЗвенит Вагнером, а потом Мандельштамом.Беги, потому что ни одна жизнь не хочетТого, кому и бежать невмочь, иНе успокоиться под одеялом.

Дашенька-журналистка

Уже бывшая замужемВ девятнадцать-двадцать,Неудачно,Будет теперь только себеСтараться,Будет себе батрачитьДашенька-журналистка.Мне она кажетсяДевочкой-переростком,Девочкой-гермафродитом,Кучно застывшим воскомПосле свечи. Поди тыЕй расскажи стишок.Подумает – не мужчина.А вот когда приходитВ клуб она на тусовку,Кажется всем, что можетБыть и любовь высокой,Как эта Даша. Нежной,Как её пальцы, вьющиесяУ стакана.Мало мне перекрестийВ мире и в человекеЛиний плавных и резких.А Даше хочется в пекло,Мало ей подноготнойБедной суровой ночи.За полночь Даша в «Скорой»Едет с дежурным. ХочетДаша писать про пьяных.Хочет смотреть им в лица.– Дашенька, просыпайся! —Снится ей в «Скорой» голос.Снится какой-то майскийВетер, и бывший, холост,Будит её на пару.Вот за кого бы замужВ платье и под гитару.Даша проснулась. «Да уж, —Думает, – ну и приснится же всякое».

Альберт и Альбертина

Альберт и АльбертинаПоклонялись разным богам,Зато аккурат к ногам.А ноги были в ботинках.Они расстались у входа,Порога и четверга,А солнце, как курага, —Жухло, мято, противно.Альберт писал на стенеПротяжные буквы «Ууу»,Но не посвящал никому,А всем говорил: «Садитесь».Альберт и АльбертинаОказались нужны четвергу.И проделав дыры в снегу,Они встретились на убийстве.– А помнишь, ты говорила,Мы Альберт и АльбертинаИ Бог написал, что мы —Две части одной кутерьмы?– Да, говорила, помню.С нами шептались корни,И райские птицы, и вишни в садах…Но нет, с именами – ты что, ерунда.Сейчас всё гораздо лучше,И муж у меня крутой,И я бы не стала слушатьБредни себя молодой.Они постояли молча.Альберт шевельнул плечом.Буква «Ууу» разрасталась тучейИ била его хвостом, как бичом.Альберт и АльбертинаМолча глядели вперёд,Где с человека слетает ботинокИ кровь в облаках плывёт.

Долгая счастливая жизнь

Никто не пил вчерашним вечеромВ дощатом танцевальном зале.Таблички вспыхнули аптечные,У каждой по мильон терзаний.Стянули девочки колготочкиИ чешки шумно побросали.Никто не пил, занятье кончилось,Живите – сами.И не пила я после этого,Когда в затихшем детском гулеПришёл всех позже папа СветыИ ждал с деньгами в вестибюле.И не пила, когда поднялся онВзглянуть в журнал и распоясался,У юбки пояс распоясался,И лампа ныла в абажуре.Никто не пил, клянусь вам. Только вот,Разговорившись друг о друге,Мы по трубе слетели стоковойНавстречу привокзальной вьюге.И узелки в руках, как бусинки(Большой багаж оставим в прошлом),– Я так искал тебя, опустим всё!– Да, мой хороший!Вот потому-то мне так страшно, чтоЯ проснуться не решаюсь.Ведь мы себе на ночь вчерашнююСебя самих наобещали.А кто мы? Вывески, потухшиеНавстречу утреннему свету.Зачем смотреть, по всем приметам —Тебя здесь нету.

Муж полюбил иностранку

Муж полюбил иностранку,Ходит соседский толк:Может быть, за осанку,Может, за кожу гладкую —Трудно сказать, за что.Муж полюбил иностранкуС кафедры СМИ – РИСО.В спальне с женой ОксанкойВдруг вскочил спозаранку.Глядь – а он наизнанку.В общем-то вот и всё.Что ему было делать?Сложенные в квадрат,Из шкафов полетелиНа просторы постелиСтаи рубашек в ряд.В сорок с собой прощается,А виноват секрет:В сердце страна забивается,Он с ней давно не знается.Раз в своей – иностранец,То в чужой – вдруг бы нет?Окна мои выходятК ним на вечерний совет.Страшные окна-иконы,Гоголевский «Портрет»!Смотришь – такая горечь,Страх, окончанье, местьВ том, как он, бедный, хочет,Хочет в неё залезть!Боже, ты только обоимНе поломай бока.Славно сдаются, с боем,Пялясь на облака.Вон он, за дым цепляясь,Махом с окна, в обрыв.Или нет, показалось…Всё это показалось.Всё искажают занавесь,Ливни и комары.Муж живёт с иностранкой.Петуньи, халат, Брандо.Тих, послушен, и сам неЗнает, на что готов.Мелкие перебранкиВ свете узорных штор.Нет, полюбил иностранкуВсё-таки он за осанку,Или за кожу гладкую,Или ещё за что.

Наблюдатель

Он знал на 90 процентов из ста,Что нельзя уходить с наблюдательного поста.Здесь никакого долга, наука его проста:Жив человек, пока он своё ваяет.С детства он понял, что рождён наблюдать.Должен знать, как сегодня лежит у отца борода,С какими оттенками смотрит мать,Как перешагивает сестра.Сколько песчинок придвинулось к краю ямы.В Новосибирске сегодня метут снега.Сквозь леса промелькнули заснеженные рога.В мире ни одного похожего четверга,Как ни одной похожей водительской брани.Но почему-то сегодня грустно глядеть на окно.Сердце рвётся: здесь с ночи множество новых «но»,Хотя ничего не случилось. На кухне уже темно.Он смотрит и чувствует, что этот день умирает.– Боже, как я устал от наблюдательного поста. —То есть, хочешь сказать, от жизни своей устал.Что с идиотом случилось? – Опять ничего, —Говорит всемирная суета.Что с человеком случилось?Он город в себя вместил,Рассказывать никому не стал.Никто не узнал, что каждый мельчайший сдвиг:Рождение утра, подавленная рябина, гибель любви,Конец человека, шаг на снегу, точка в пространствеБольной городской крови —Всё это новая смерть для этого человека.Как же мне жалко правду, не видную сквозь бардак,Летающую со снегом, сосланную за брак:Привилегия умирать даётся только тому, кто жив.Всё остальное можно найти за так.

Медленно

Мама мной была беременна,И чем дальше, тем ходила медленнее.Поднималась по ступенькам медленно, медленно.Дольше прочих лежала на сохранении.А за окном ходила жизнь, наверно, быстрая,Но всё внизу. А на маминой высотеПоследнего этажа жизнь зависла,Пушинкою в занавеску влетев.Мама угодила в застывшее время.Стала тиха, как крылечко летнее,Стала одинокая и уверенная.Так иногда бывает, если ты последняя.Небо темнело, потом светлело.Мама рожала одна и медленно.«Не спеши», – говорила мне она,Но я родилась и стремглав полетела.Я хотела вместить в себя всё целиком.То, что мне нужно, было где-нибудь далеко.Я скидывала всё, что цепляется за подол.А мама становилась широкой, что циферблат.Мне снилось: ноги её, прибитые под столом,Несмотря ни на что, шагают назад.А головы её никогда не видно за той луной,И я всё время куда-то бежала во сне.Она говорила: «Остановись, побудь со мной»,И её голова превращалась в снег.Она сидела в парке под разросшейся липойВ красивом бледно-рыжем платке.И если бы Бог допивал наш литр,Она была бы в последнем глотке.Если бы всё происходило медленно,Как матерями и временем велено,Меня бы догнал то ли Бог, то ли бес, ноПока я петляю – ему интересно.Одним невезучим тридцатым летомЧья-то рука мне обвила цепьЗелёного грустного велосипеда,И я научилась всерьёз лететь.В больнице меня лечили медленно.Висли врачи надо мною кранами.Кости и связки срослись, но странноеЧто-то проснулось во мне от матери.Я вышла на свет в воскресенье раноИ поняла, что начала отставать.Сперва это было едва заметно.Я опережала крыши и ветки,Я даже была быстрее ответов.Но дальше пошли тревожные знаки.Мне стало неинтересно всё это.Я уступила чужой собаке.Я уступила кому-то свой велик,Я бросила бегать по вечерам.На кассе кто-то сказал, что я медлю,Прохожий сказал, подо мной дыра.Я послушала и посмотрела вниз.Воронка действительно разрасталась.Мама взглянула и сказала: «Молись,С тобой самое страшное – это старость».Старость моталась за мной, как половаяТряпка, чёрная до краёв.Старость была молодая, живая.Преждевременная, как всё моё.А передо мной стояла мать.Вот круглый живот и морщины, ноМатери очень легко стоять.Под нею светлое есть пятно.И тогда она, гладя по шее,Стала что-то тащить из моих ушей.И потом, чтобы избежать искажений,Шепнула мне в ухо: «Где твоя жизнь?».Но жизнь не откликнулась ей уже.

«Одолели тебя и меня…»

Одолели тебя и меняПересуды, звонки, переводы.И не только тебя и меня,Но и парня с моей работы.На работу мы утром пришли,Как приходят все на работу,Сторожа наши лампы зажгли,Только переменилось что-то.Кто-то пьяный здесь надышал,Надышал, что мы все заметили.Он здесь ночью пьяный лежал.На полу темнеют отметины.Видно, ноги сюда упирал,В своды стен истерично-жёлтые.В телефон набирал номера,То кричал, то бурчал шёпотом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.