Война, которой не будет?

Вот и учебка позади. В армии выбора нет. От сдачи экзаменов, от того, как ты успел прогнуться перед начальством, зависит дальнейшая служба, – отправиться в дивизию, за баранку автомобиля, или остаться на курсах, инструктором, подальше от «дедов» и возможно крупных проблем с этим связанных. А как будет гордиться мать, если ее непутевый сын получит звание сержанта. Будет командиром в армии, что самым младшим, не столь уж важно. Суворов к званию генералиссимуса, говорят, тоже от рядового продвигался. Но дворянчикам полегче было. К полку с ранней юности причисляли, но вот именно, только причисляли. Заигрываешь, по крупному, с крепостной девкой на сеновале, а и выслуга и звания потихоньку где то там капают. Сейчас труднее с этим делом, но плох солдат который не хочет стать генералом. Но лох, который надеется, – если не сын генерала.

Пашка не был глуп, не был и излишне интеллигентен. Армейский быт не сдавался ему в непомерную тягость. Такие как он, в вооруженных силах, при известном старании, умеют продвинуться. Инструктором он почти стал. Только сколь много нюансов у этого почти. Захотелось сержантам отметить удачный выпуск, да и поводов хоть отбавляй: кого-то повысили в звании, добавили на погон одну лычку, – соплю в просторечии. Кого-то переводят в дивизию, и хоть не мальчики в памперсах, те, кого переводят, год отслужили, но знают, не любят в дивизии сержантов переведенных с учебных курсов, туго им приходится на первых порах. Посему поэтому, как на Руси повелось, – грех не выпить. Затоварился старшина курсов водкой, деньги на которую забрал у курсачей, спрятал бутылки под сидением, а Пашка за рулем провести их через КПП должен был. Только, толи продавщица застучала, толи засветился перед офицерами при покупке спиртного старший сержант. Беспрепятственно «бухалово» провести не удалось. Обыскал машину на КПП офицер. Водку изъял, пообещал о ЧП108 довести до старшего начальства. Значит, накрылся у старшины долгожданный десятисуточный, без учета дороги, отпуск на родину, в первопрестольную, которой не уставал выпендриваться. Я то сам со столицы, а вы срань с каких плинтусов повылазили? Военная тайна, что сам призвался не с самой Маасквы, а с Подольска – славного заводом швейных машинок, с ворованных запчастей которых только пулемет собрать можно. Но это тоже военная тайна, а сам город всего в получасе езды на электричке до ближайшей станции метро столицы. По сравнению с тута – Цивилизация. И такой облом. Да при этаком раскладе даже выпивку не жалко, плачевно до рыданий за себя родимого. Обезнадежился отпуск без дороги, нарисовав дорожку не дальнюю, в раскудрыт твою дивизию. А виноват, конечно, молодой. Поучить его напоследок насущно необходимо. Встал сержантик перед Павлом во весь свой богатырский рост, немногим больше чем в полтора метра, если с фуражкой мерить. Я тебя, – говорит, – сынок долбаный, щегол недоделанный, не своими руками убью, зато долго. Зубы свои гнилые ты с асфальта, сосунок, подымать по крошкам будешь. Пусть вся родня твоя, чмошная, средства для покупки трансплантатов уже вчера собирать тебе начнет. Опущу я тебя черпак хоев ниже очка в сортире…. Много чего брызгал слюной расстроенный командирчик. Слова нецензурные так и сыпались с него, как несчастия из разверзнутого ящика Пандоры. Промолчать бы Пашке, знал, пустые это посулы. Этот маасквич только сопли пузырями пускать горазд. Но вскипела кровь. При одинаковом почти весе, был он сантиметров чуть не на тридцать выше противника, и раза в два сильнее его. Поднял он старшего сержанта за грудки и кинул на стенку бокса, не по боксерски. Слегка так, даже штукатурка не осыпалась. Но закатил начальник глаза, медленно сполз на пол, притворился, что в глубоком обмороке. Лежачего, мол, не бьют. Даже описался для убедительности. Плюнул Пашка в сторону, сказал: – Знал, что ты засранец по жизни, но ты еще и зассанец в натуре. Только сунься ко мне еще раз, всем расскажу, как ты обверзался. Ушел Пашка в казарму с видом победителя, но предчувствовал, добром всё не кончится.

Поздно вечером, уже после отбоя, поднял дневальный засыпающего Павла, с постели. Привел к старшему лейтенанту особисту109. Дружелюбно даже, попросил рассказать офицер, за что он, курсант, до полусмерти избил старшего сержанта Заборенко, находящегося сейчас с сотрясением мозга в госпитале. – Как можно получить сотрясение того чего не имел? – Удивился Павлуха. Но на особиста его юмор впечатления не произвел. Сказал, может быть и невпопад, но мол, чувство этого самого юмора и офицерам его службы присуще, – «Эй, ты, кадр, в смысле снимок негативный, позировать в другом месте будешь, а тут вам не там, здесь армия. За нарушенные безобразия отвечать соответственно придется». Потом он монотонно, почти до самого утра неторопливо переспрашивал и то и дело подсовывал пухлую стопку линованных листов, куда надо подробно записывать: кто покупал водку, на какие деньги, кто забрал водку, кто, что говорил при этом, и все в том же духе. Пашка поначалу почти уверенный в своей правоте, к утру стал путаться в объяснениях, и всё более проникаться сознанием, попал в такой переплет, из которого лучший выход немедленно повеситься на подвязках собственных кальсон. А под утро, совсем огорошил старлей, – заявил, никакой водки не нашли, не было её в помине. Что он, рядовой, всю историю себе в оправдание, за сведение счетов с требовательным младшим командиром придумал. А поднять руку на командира, пусть даже младшего, это вам не хухры-мухры, по военному времени расстрел. Но поскольку войны не предвидится, ждут его, рядового, не сержантские лычки на погонах, а военный суд и несколько долгих месяцев проведенных в дисциплинарном батальоне. Где очень многим, мнящим себя крутыми и борзыми, гонор на всю оставшуюся жизнь вместе с ребрами обламывали.

Потом почти трое суток провел Павлуха на гауптвахте, в промозглом подвальном холоде. За эти бесконечные три дня и бессонные ночи, что довелось посидеть, можно было и поседеть, но не от лишений незаслуженно суровых, а от гнетущих мыслей. К исходу третьего дня вновь вытащили Павла на допрос. Но сидел перед ним не давешний особист, а незнакомый дядька в подполковничьих погонах. Раз такая крупная птица моей персоной занялась, значит действительно хана мне, – подумалось Пашке. Рассказал он снова всё подробно, без утайки, как было дело, – терять ведь уже нечего. Выслушал незнакомец, задал ничего не значащие вопросы о том, что пишут из дома, и еще почему-то по технической части автомобиля, о характерных поломках, и возможности их устранения в полевых условиях. В конце беседы пожал руку и, не запугивая трибуналами, и прочими страстями попрощался до утра. Сказал только странную фразу: – «Золото проверяется в огне, а человек в говне».

Не знал Павел, выгнали уже из санчасти старшину курсов, ввиду отсутствия видимых повреждений и всё «Дело», дабы не портить показатели, решено в верхах замять. Во многом способствовало этому факту то обстоятельство, что Пашкины сокурсники оказались настоящими друзьями. Им вовремя не втесали в бестолковые головенки постулата закона божьего. Мол, если тебя ударили по щеке, то скорее подставляй другую – когда-то ударяющий тебя устанет и отвалит с миром. Они подло решили ответить на подлость подлостью. Притащили в лечебное учреждение почти умирающему командирчику бутылку водки – типа чтоб не обижался на всех курсачей за придурка Пашку – да пашел он на … пахоту пахать пашню. Старшина немножко пожеманился, но люди ведь с добром пришли – надо уважить. После первого же стакана старший сержант ожил и стал, размахивая руками, объяснять собравшимся, как он отделал бы засранца, если б тот не ударил по голове подло сзади чем-то тяжелым. Красочно дорассказать данную версию событий помешал главврач, опять же подло приглашенный в палату к контуженному. Курсачи более чем подло просочились мимо эскулапа обескураженного столь оздоровляющим действием средства народной медицины, а недавний пациент реанимации действительно чуть не помер, замерев с наполненным стаканом главного составляющего большинства микстур и эликсиров.

Последняя ночь в кутузке была, или казалась на данный момент, курсанту Павлу самой паскудной в жизни. Будь на чем, так точно повесился бы. Разбежаться, да трахнуться головой о холодную бетонную стену, но не разбежишься в конуре полтора на полтора метра. Метался Пашка, как раненный зверь без сна и без надежды. А под утро, едва сомкнулись воспаленные недосягаемой яркой лампочкой глаза, загремел засов на обитой толстой жестью двери, – выходи, встречай новую жизнь.

Подполковник хмуро осмотрел Павла, – две минуты тебе собрать вещи и встать в строй. Не успеешь, без тебя уедем.

– Как же, без меня они уедут. Документики мои наверняка в потертом портфеле, что под мышкой, держит. – Подумал Пашка. С секунду недоуменно посмотрел на нескольких пацанов, с его же призыва сиротливо переминающихся с ноги на ногу на плацу. А их-то за что? Все лучшие по вождению. Один из них, сосед по койкам, и «корешок», поднял большой палец вверх, мол, всё отлично. Павел сразу вспомнил, подзабытое за три дня непререкаемое условие, – курсант всё обязан делать только бегом, бросился исполнять приказание. В казарме, ребята встретили его улыбками неподходящими к ситуации, – повезло тебе земеля, вон, где служить будешь. Становилось до жути интересно, в чем это ему вдруг могло повезти, где предстоит ему служить, если не в том заведении, которое и упоминать то страшно. Так хотелось расспросить обо всем поподробнее. Так захотелось поверить в хоть невеликую благосклонность судьбы. Злобное шипение старшего сержанта, теперь уже бывшего старшины: – Я тебя еще достану сучёнок, – только подтвердило, ветреная фортуна умеет не только надсмехаться, а изредка и улыбаться вполне по-доброму. А две минуты уже наверняка прошли, и на кой он сдался, этот дурацкий вещмешок с немудреными пожитками. Ничего не надо, когда впереди замаячил просвет, казалось навечно утерянной свободы.

Подфартило или нет, это всегда вопрос вопросов. Бывает, человек сломает ногу, думает, – вот не повезло, так уж не повезло и как всегда в самый неподходящий момент. А не задумывается, мог бы сломать и шею. Ладно, если сразу в гроб, а если всю оставшуюся жизнь обездвиженный и в раз никому не нужный на кровати пропахшей разлагающимся телом. Или наоборот, выиграл в лотерею автомобиль (говорят такое случается иногда), – вот где счастье-то привалило, сам себе обзавидуешся. А через полгода на этом самом автомобиле разбивается недавний счастливчик в дребезги и впереди маячит только вышеупомянутая кровать. Красивые слова, мол, каждый человек сам является творцом своего счастья. Но творцом ли? А может только более-менее умелым подмастерьем у обстоятельств называемых судьбою. И что оно такое со столь звучным именем – счастье? Посмотрите на себя, или вовнутрь себя. Может быть, действительно оно как раз сейчас с Вами, только понимание этого придет некоторое время спустя. Так берегите его, с любовью относитесь к тому, что вас окружает. Живем то, наверняка, последний раз.

Вот и Павлу повезло попасть в специальное подразделение, по испытанию и обкатке новой техники. Машины МТСР (малое транспортное средство разведки), которые необходимо было осваивать, представляли собой что-то на вроде складной детской коляски, те которые еще «зонтиками» зовут. Маленькие и маневренные, с небольшим весом, но большой проходимостью, достигаемой благодаря спаренным толстым колесам и хитро придуманным амортизаторам. Все в комплексе с хорошим движком, позволяли на приличной скорости легко совершать прыжки более двух метров в длину. Вооруженные пулеметом, с подствольным гранатометом и двумя небольшими управляемыми ракетами, эти коляски могли стать грозной силой в грядущей войне. В битвах которой, огромные скопления людских резервов уже не будут играть решающего значения. Единственное, чего не предусмотрели конструктора при создании машин, защиту стрелка-водителя. Бронежилет и каска с пластиковым забралом, да еще низкое, полулежащее положение над самой землей служили иллюзорной гарантией выживания в настоящем бою. Капитан, инструктор так объяснял новичкам их судьбу.

– Вы смертники, как впрочем, и любой солдат в современной войне. Поэтому и закрепляется на вашем драндулете всего два управляемых снаряда, – больше вы все равно выпустить прицельно не сумеете. Зачем же тогда дорогостоящее оборудование переводить. И бронежилет с каской на вас лишнее. Никакая броня, пусть в микро, но ядерном взрыве не защитит хрупкий человеческий организм. И прилагается вам офицерский пистолет ПСМ, бесполезный в современной войне, чтоб смогли застрелиться, когда мучения от ран будут невыносимы. Единственное способное ненадолго продлить ваше никчемное существование, скорость и умение маневрировать. У нас не гражданка, здесь – тише едешь, – не дождутся. Я вдолблю вам умение чувствовать свою машину, как часть самого себя. Я добьюсь, чтоб каждый мог управлять «малышкой» не задумываясь, так же как управляет руками и ногами. А стрелять даже с закрытыми глазами и уничтожить любого врага в радиусе километра, вас будет учить другой специалист. Это вам тоже будет необходимо, чтоб не задаром отдать свою беспутную жизнь.

Знаете, что такое скорость? Не на гоночных болидах несущихся пусть по изломанной, но вымеренной и гладкой трассе. Не на ралли, когда колдобины опасны, но все ж за ветровым стеклом, под усиленным для безопасности кузовом. А вот так, когда трава почти щекочет нос. Когда горизонт, то чуть дальше носков ваших кирзовых ботинок, то вдруг небольшая кочка, и вы взлетаете, на доли секунды открывая далекий виднокрай. И мотор неистово ревет, и бешено вращаются колеса, словно это поможет продлить полет. Только рожденный ползать, – куда ты скачешь? Приземление, иногда довольно жесткое. Еще один или два прыжка, но пониже и покороче. И снова почти возле лица слившийся в одно цельное травяной ковер, иногда разбрызгиваемый позади зелеными лохмотьями растерзанных растений . Случается приземление и не на все четыре колеса. Тогда в худшем случае восторг от скорости может смениться на долгое уныние больничной койки, а в самом худшем может и …. Все может быть, что может быть, а иногда и то, чего быть не надо. Кто ж в молодости думает про худший случай? Тот, кто уже старик.

Учебка и курсы, которые воспринимались Павлом кошмаром, который необходимо просто пережить, теперь представлялись милым дружеским пикником. Ни о какой дедовщине в новой части и речи и быть не могло. Там даже мытье туалетов, или сытое, но выматывающее дежурство по кухне были сравнительно отдыху, передышке после ежедневных шестикилометровых кроссов с полной боевой. Роздыху, после бесконечных, головокружительных виражей на «малышках». Расслаблению после дневных и ночных стрельб со всех наличествующих видов вооружения. Разнообразию после монотонных занятий по изучению мат. части, разборке-сборке движков и оружия. Не все выдерживали такой темп занятий. Вот и дружок, с которым спали рядом (нетрадиционалов чтущих волшебника в «блю вертолете» прошу не ухмыляться). Кореш, с коим делились всем с первого дня армии, неудачно перевернулся на занятиях по вождению, так, что о ремни безопасности сломал ключицу. Теперь он убыл на долгое излечение в госпиталь, после которого обратно, как правило, не берут. Потому, что появляется страх перед скоростью, осторожность при управлении этой техникой. А тут оставляют только чокнутых. Фанатиков-самоубийц, в головы которых бесконечным потоком вбивается мысль, война не за горами, и они многоразовые камикадзе, «цари полей сражений» этой войны, а не устаревшая медлительная и слишком кучная пехота. Урава, которая теперь уже не «пушечное мясо» вовсе, а так, – «ракетная поджарка».

3. То, что война вот-вот начнется стало ясно, когда Досовская республика под видом присоединения к мифическому «Азийатскому Союзу» на практике была оккупирована Подлунной. Еще де-факто оставался Расейским Байкон Ур, де-юре не ущемлено в правах более чем было до этого, оставшееся имперскоязычное население. Однако воздух быстро наэлектризовывался предчувствием неизбежного столкновения. Как в предгрозовом небе ощущается вдруг запах озона, так и в современной жизни проявились безошибочные признаки, близящейся катастрофы, – богатые, которые не убрались к своей недвижимости за границей, веселились с особым размахом и шиком, бедные последние деньги тратили на приобретение подорожавших круп и макарон, соли и спичек.

Батя, – так все пилоты экспериментальных машин, звали капитана Батуева, инструктора по вождению, высказывался по этому поводу вполне определенно. Высказывания его, к счастью, привести не представляется возможным, так как если опустить нецензурные выражения, то останутся отдельные редкие слова среди сплошной линии многоточий и междометий. Но соль суждений понять не трудно, в конечном итоге сводилась она к афоризму пролетарского классика М. Горького – «Человек на Руси что ни делает, все равно его жалко».

Экспериментальный батальон преобразовали в отдельный учебный полк. При этом обкатанные образцы, и многих обученных пилотов перекидывали куда-то в оренбургаские степи. Убывавшим асам Батя любил повторять: – Как говорил, многоуважаемый мной чукча из анекдотов, – «Плохие, однако, из вас еще охотники». Помните, что вы все же охотники. Это только рыбак рыбака видит издалека, охотнику важно, чтоб он издалека не перепутал своих с дичью. Ну, думаю, те немногие кто в первом бою сумеет не погибнуть, чему-нибудь сами подучатся. Война, она учитилка строгая, но малограмотная, единицы и двойки выписывать не умеет, – просто кресты ставит.

Вместо убывающих товарищей валом валило пополнение из парней близко не соприкасавшихся с техникой, кроме, разве что китайского аудио плеера на их же батарейках. Оставшиеся, подготовленные более или менее, ребята с ужасом смотрели и на этот сброд, и на гору поступлений новых колымаг, некоторые узлы и детали которых придется им разбирать и доводить до ума своими руками.

Когда Пашку вызвали в канцелярию, он подумал, вот и меня отправляют. Но знакомый уже подполковник, ставший теперь начальником штаба полка, строго сказал: – «Ваш ротный командир ходатайствует о присвоении Вам звания младшего сержанта». Когда-то, так недавно по календарному времени и так давненько по ощущаемому, Пашка мечтал об этом. Две сопли на погон, и ты пусть самый маленький, но начальник. А вот сейчас, глядя в слишком суровые глаза офицера, ответил: – Мне кажется, недостоин пока я. Если можно, лучше бы домой на недельку. – Мать повидать.

– 

Вижу рядовой, по девушкам соскучились. Но об отпуске даже и не мечтайте, не то время. А что от сержантского звания отнекиваетесь, может и не ладно это, но правильно. Наверняка не все забыли ваши приключения на курсах. Только сержантом или рядовым, а готовлю я приказ о назначении Вас инструктором. Предупреждаю, – будет трудно. Отвечайте прямо – справитесь?

– 

Понимаю что трудно, – постараюсь справиться.

– Не по уставу отвечаете рядовой. Без всякого постараюсь. Вы обязаны. Это приказ.

– 

Есть, разрешите выполнять!

Батя по этому поводу посмеялся: – Мудрое решение, Паха. Когда война начнется, инструктора всяко от нее подальше будут, в учебном полку, например. И в нем тоже стреляют, но чаще холостыми. А пусть и боевыми, зато ведь не в тебя. Да и доппаек к скудной столовской снеди, немаловажен. Главное в армии не забывать про наши морды, они чем шире, тем плотнее оборона. Да ты не журись, потому и шуткую с тобой, как вижу парень ты правильный. Постарайся, чтоб я не изменил своего мнения.

А в это время Поднебесная бескровно оккупировала огромные пространства бывших среднеазийатских республик некогда непобедимой и могучей Империи. Ханьские солдаты, не успевшие познать ужасов войны и горечи потери друзей, топтали безмерные, по европейским масштабам просторы и с воодушевлением, присущим когда-то, до принятия буддизма, ордам древних моноголов, рвались дальше, к кровавым завоевательным походам во имя «Великой Подлунной». Казалось, не существует силы способной остановить этот многолюдный «железный поток».

ВОЙНА

                                          Воина предохраняет народы от гниения.

                                                                  Гегель.

Нет, не зря плакали иконы по святой Расеи, только плачь их, не был правильно понят. Священнослужители, добивающиеся своих санов не делами праведными для истинного служения богу, возрадовались чуду. Слаб человечек, хучь и облаченный в ризу и помыслы его не о отдаче всего себя пастве своей, а отдаче себе с паствы своей. На то она и паства – стадо потребно стричь. Вот и мироточение, истинно ли чудотворное иль очумело рукотворное, расценили словно новый источник для поступления денежек верующих в церковную казну. В рдении своем как доглядеть разницы между храмовой и собственной мошной? Что хорошо богу достойно и попу. А бог, он хоть и все видит, но милостив к чадам своим. Недаром Евангелие знаменует, – не тот праведник, кто не грешил, а тот, кто согрешил, да покаялся. А ужо каяться-то, особливо наутро после вчерашнего, мы все горазды. И вот столь прибыльными чудесами восславились многие иконописные лики. Но плакали святые иконы по Руси.

Давно, сразу как рассыпался великий, и могучий Имперский Союз началась тихая ханьская оккупация отдаленновосточных расейских земель. К началу нового тысячелетия население таких городов как Благоговск и Хабара немного не на четверть состояло из выходцев с соседней народной республики. Целые районы становились неподконтрольными расейским административным органам. Только последний придурок мог не заметить, что управляются они желтолицыми «челноками110» с очень уж военной выправкой, разговорный имперский язык которых намного превышает уровень, купи-продай. Только законченные головотяпы могли допустить пропуск на свою территорию такого количества иностранных граждан, провоз ими под видом дешевого ширпотреба современнейшего военного вооружения. А может и не глупы вовсе те, кто недосмотрел, а просто получили хороший хабар. Ведь не две знаменитые беды у Расеи – дураки и дороги,а как еще царь реформатор Петр подметил, неистребимо на святой Руси воровство и мздоимство. Славно было получать высоким чиновникам заокеанскую денежку из джуньских рук. Серебренники, что прикрыли по требованию узкоглазых, око свое обязанное по долгу службы бдеть неусыпно. Каким тяжелым проклятием упадет на них самих и всё потомство до седьмого колена стон порабощенного местного населения. Но не надо все сваливать на чиновную мелюзгу, до губернаторов включительно. Кто-то много выше приложил руку к уничтожению неубиваемых укреп районов. Когда без демонтирования дорогостоящего оборудования и столь ценимого на черном рынке медного кабеля, взлетели на воздух, подорванные внутри целые подземные города, способные выдержать прямой ядерный удар, способные сдерживать натиск целых армий многие месяцы. Этот, много выше, дважды избранный оболваненным народом, страдая извечным похмельным синдромом приложил ручешки свои несуразные к развалу обороноспособности могучего государства. Сколько поколений будет вспоминать, добром ли, его имя? Какие б памятники ему ныне не воздвигли – не будет свелой памяти иже и прихлебателям.

Не важно, в каком городе или поселке то было, может в Чегдомыне или Сковородино. А может во многих одновременно? Усиленный милицейский наряд, человек в двадцать, уверенный в своей силе, так как вооружен короткоствольными АКС-74 У и приказом начальства, отправился проводить очередную проверку в малоизведанной «желтой республике». В этаком своеобразном русифицированном «чайна тауне». Расейскому населению там лучше не показываться. Не знали глупые мальчишки в ОМОНовском прикиде, что час, предначертанный рукой почившего великого кормчего уже наступил. Что погнали сюда их командиры, может быть и без злого умысла. Только жизни эти, еще пульсирующие в молодых, здоровых телах, всего лишь крохотная жертва на алтарь ненасытного молоха войны. Рейд этот, прекрасный повод для высечения первой искры, в будущее всепожирающее пламя.

Не важно, какие действия предприняли неискушенные в тонкостях восточной дипломатии блюстители правопорядка. Внимательные черные глаза, в узком прищуре, разглядывали их сквозь прорези прицелов с момента появления. Пули заждавшиеся своего часа даже не почувствовали разницы, от того чьи тела кромсали, ментов, или мирных ханей старавшихся подзаработать хоть немного в этой холодной стране. Несколько десятков убитых, не потеря для почти двухмиллиардного Джуньхуа. А чем больше крови соплеменников, тем яростнее она отзовется праведным гневом111.

Не успели еще мировые информационные агентства обсосать должным образом умело запущенную сенсацию о массовых расстрелах джуньского населения в расейских пределах, как регулярные части ханьской народной армии ринулись через слабо защищенные границы, на защиту своих граждан. Пограничные заставы уничтожались полностью заранее рассчитанным артиллерийским и ракетным ударом. Хани не хотели повторить ошибку немцев в 1941году, когда именно недобитые пограничники нанесли первые заметные потери штурмовым войскам.