bannerbanner
Дамоклов меч над звездным троном
Дамоклов меч над звездным троном

Полная версия

Дамоклов меч над звездным троном

Язык: Русский
Год издания: 2006
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
5 из 6

– Ой, развоображался-то как, Кукин. Это он перед вами красуется. – Аристарх махнул на павлина рукой: – Кыш, Кукин, пошел. Не вяжись тут.

Павлин издал свой протяжный скрипучий крик и, словно заслышав его, на верхней палубе что-то ожило, покатилось колобком. Вниз по трапу застучали маленькие быстрые шажки. Вслед раздался женский оклик: «Маруся, подожди, курточку!» И на палубу с трапа этакой горошиной выпрыгнула девочка лет пяти. Увидела павлина Кукина, увидела капитана Аристарха, двух незнакомцев и замерла. Но только на одну секунду. И вот уже тряхнула туго заплетенными косичками, заулыбалась.

Такой Кравченко и Мещерский впервые и увидели дочку Долгушина Марусю. Она подскочила, ткнула Кравченко пальцем в коленку и звонко спросила:

– Ты кто?

– Я? – Кравченко растерялся. С пятилетними живыми, как ртуть, любознательными детьми опыта общения он пока не имел. – Да я так, парень один.

– А ты кто? – спросила Маруся Мещерского.

– А я… дядя Сережа, – Мещерский кашлянул. Опыта не было и у него.

– Тоже мне дядя. Дядя это если старый, как боцман Матвеич, который сейчас в больнице печенку лечит, – выпалила Маруся скороговоркой и попыталась цапнуть павлина Кукина за хвост. Но тот, видимо, имея опыт, ловко увернулся от ее ручонок, сложил свой радужный веер и совершенно куриной побежкой засеменил на корму.

– Маруся, куртку надень, на палубе дует, – по трапу легко сбежала девушка лет двадцати пяти в джинсах и голубой фланелевой толстовке с капюшоном. Капитан Аристарх высказался просто: «А это вот наша Лиля».

У Лили была тоненькая мальчишеская фигурка и кроткая стрижка – русым ежиком. Она вежливо и сдержанно поздоровалась, не проявив ни к Кравченко, ни к Мещерскому ровно никакого интереса. У нее были красивые серые глаза – во взгляде читалась ясная приветливость и еще что-то менее безмятежное, но гораздо более глубоко скрытое.

Кравченко вспомнил, что уже видел эту Лилю раньше – тогда зимой у «Астории». Она была вместе с подругой и Долгушиным в джипе, помогала утихомиривать Алексея Ждановича. Своей зрительной памятью Кравченко всегда гордился, и с ходу решил, что раз эта самая девица и тогда зимой, и сейчас осенью сопровождает бывшую рок-знаменитость, то, стало быть, она – не кто иная, как любовница Виктора Долгушина. А то кто же еще?

Капитан Аристарх пригласил их наверх, на капитанский мостик. Похвалился новым навигационным оборудованием – полная автоматика тут и там, не баран, знаете ли, чихнул. И только после этого по узкому коридору повел их в кают-компанию.

Внутренность «Крейсера» произвела на Кравченко более приятное впечатление, чем серо-бело-ржавый внешний антураж. Все внутри было недорогое, но чистое и новое. Панели и переборки из светлого пластика «под дерево», бежевые ковровые покрытия. В коридоре, каютах и салоне было тепло – даже душно. Теплоход отапливался. Кают-компания была маленькой – круглый стол, черный кожаный диван, телевизор. На кресле лежала гитара. Это была единственная деталь, которая как-то выделялась на фоне скромной обстановки.

Виктор Долгушин сидел на диване у окна. Смотрел телевизор. Шли новости: репортаж о захвате автобуса с заложниками в Афинах.

– Не у нас и то ладно, – он выключил телевизор, сразу как они вошли, поднялся. – Здравствуйте, Вадим.

– Здравствуйте. Это вот Мещерский Сергей, напарник мой. Мы всегда вместе с ним работаем, – Кравченко представил приятеля. – Так проще с напарником-то.

– Проще? – Долгушин явно не знал, как отнестись к этому сообщению. – Ну, располагайтесь.

Кравченко опустился на диван. Стушевавшийся Мещерский хотел было примоститься тут же, рядом. Подвинул лежавшую на диване коричневую бархатную подушку. Она вдруг сама собой подпрыгнула и шмякнулась на пол. Из-под нее выскочил толстый рыжий котенок, мяукнул басом и шмыгнул в открытую дверь.

– Тут – кот, на палубе – павлин. Прямо зоопарк, – хмыкнул Кравченко.

– Есть еще два попугая, хамелеон. Был еще пудель, да на Валааме мы его потеряли. Слинял он от нас, за сучкой погнался, – сказал Долгушин. – Любовь-с, ничего не попишешь. Все это дочкино добро. С собой возим – оставить не на кого.

– У вас тут прямо плавбаза автономная и самодостаточная, – с завистью заметил Мещерский. – Всю жизнь мечтал вот так на реке пожить. По телевизору видел – Пьер Ришар по Сене на барже плывет. Тут тебе и спальня, и клозет, и ресторан французской кухни.

– У нас тоже кок неплохой, – откликнулся капитан Аристарх. – Говорит – в Баку в духане работал. Жаль вот только сидел, бедолага.

– Мы думали, у вас гастрольный тур, – сказал Кравченко. – Но…

– Да нет у меня никаких гастролей, – Долгушин покачал головой. – Так просто с ребятами отдыхаем. Если по правде, то на текущий момент это и есть мой дом. В Москве надоест, пойдем своим ходом на Волгу.

– Осень, сентябрь, скоро навигации кранты. Холода начнутся, заморозки, – заметил Кравченко. – На теплоходе-то дуба дашь.

– Ерунда, – возразил капитан Аристарх. – Лишь бы труба дымила, да отопление не накрылось. Навигация же встанет полностью только в середине ноября, после праздников.

– Отменили ноябрьские, – сообщил Мещерский.

– Да? Не слыхал. Ну, да нам-то, на воде какая разница.

– Там видно будет, что и как. В Питер вернемся, когда река встанет, только и всего, – улыбнулся Долгушин.

Во время этого диалога Кравченко исподволь, украдкой разглядывал его. Что ж, если время все на свете меняет, то и Виктора Долгушина оно сильно изменило. Ему было года сорок два, и выглядел он как раз на этот возраст. Он не располнел, не обрюзг, не приобрел безобразного пивного живота, не раздался вширь. Фигура его была стройной, поджарой. Но стройность эта, точнее худоба, как отметил наблюдательный Кравченко, не являлась следствием усиленных занятий в тренажерном зале. «Зашибает, видно, как следует – решил он про себя. – Эх!»

Он вспомнил, каким видел Долгушина в конце восьмидесятых на рок-концерте в Олимпийском. Все пацаны, все малолетки тогда тащились от «Крейсера Белугина», фанатично переписывали кассеты, менялись, бренчали на гитарах.

А Долгушин носил модную стрижку под Дитера Болена, красился перекисью в блондина, рисовал на щеках зигзаги черных молний. Выходил на сцену в потертой кожаной косухе в заклепках. И вслед за Цоем пел о том, что мы все, все, все, в том числе и девятиклассник Вадик Кравченко, ждем перемен.

И перемены случились. И самого Долгушина они явно коснулись. Он уже не красился в блондина – Кравченко видел перед собой шатена с проседью на висках. Аккуратная короткая стрижка, твердый подбородок, спокойный – внешне чересчур даже спокойный – ленивый взгляд. Но что скрывалось под пленкой этого спокойствия – Кравченко определить затруднялся. Что-то было там – это сразу почувствовало его сердце и тревожно екнуло. «А не послать ли всю эту бодягу, пока не поздно, подальше?» – пронеслось в голове.

– Так чем мы можем вам помочь, Виктор? – спросил он громко. Мысль насчет бодяги была слабостью. А слабость в себе Кравченко беспощадно давил в зародыше. – Что, какие-то проблемы в плане личной безопасности?

– Да, есть проблемы, – Долгушин прищурился, явно оценивая их с Мещерским – подойдут, годятся? – Но не у меня.

– У кого-то из ваших близких?

– Вадим, помните обстоятельства, при которых мы познакомились?

– Помню, – Кравченко улыбнулся. – Побузили малость, что с того?

Ему было странно слушать этот вежливый голос – давным-давно в конце восьмидесятых невозможно было даже представить, что к лидеру «Крейсера» когда-то станут обращаться строго на «вы». Он был свой в доску парень, парень из города Питера. Он играл рок. Пил прямо на сцене пиво из бутылки. Он говорил на их языке, его слова были понятны всем. Он был старше их, но это мало что значило. Он был свой, он был наш. На него хотелось походить как на старшего брата.

– Лешка Жданович – друг мой, человек он хороший. – Долгушин смотрел на Кравченко, словно догадывался, о чем тот думает. – Характер, правда, у него сложный. Порох – характер. Покоя ему не дает. Болеть душой заставляет, переживать, порой, из-за такого дерьма, что… Другой бы плюнул и растер, а Леха нет – испереживается и кинется очертя голову справедливость восстанавливать. Ну и получит – сколько раз уж получал, было.

– Он поэт, – не выдержал Мещерский. – Он сам-то, интересно, это понимает? То, что мы все травой порастем, а его песни, стихи его сто раз еще вспомнят. Извините, я не то хотел сказать…

Долгушин усмехнулся:

– Да ладно, чего уж там. Сергей вас зовут? Ладно, Сережа. Я вам так отвечу – пока достаточно того, что я это понимаю. Я Лехе товарищ. И хочу ему добра. Поэтому я к вам и обратился.

– Кто-то на Ждановича наехал по-крупному? – спросил Кравченко.

– Нет. Сам он может наехать – вот в чем фишка-то.

– На кого? – изумился Кравченко. – Он?

– Он. Через три дня в Москве дает свой сольный концерт Кирилл Боков. Рекламу, может, видели? Говорят, уже по всему Третьему кольцу на щитах висит, красуется бобик нескучный. – Долгушин помолчал. – У Лехи Ждановича с ним давняя история.

– Я на сайте читал, – встрял Мещерский. – Жданович какой-то питерской газете интервью дал. Говорит там корреспонденту, мол, «боковщина» хуже фашизма. Ну, конечно, Кира Боков не Паваротти и не Джастин Тимберлейк, но есть и хуже, много хуже. А у него тенор как-никак приличный. Песни, правда, насквозь попса, но он и на классику вон замахивается. То хип-хоп споет, приколется, а то вдруг арию Ленского отчебучит. В общем, хоть как-то оригинальничает. Не совсем уж отстой поет – тили-тили, трали-вали. А из-за чего они со Ждановичем конфликтуют?

– Я не знаю. Леха его не переваривает. До брезгливости, до дрожи, до отвращения. Бывает такое – полная несовместимость, – Долгушин поморщился. – Я этого не понимаю. По мне если даже перед тобой законченный урод – это только повод для новых открытий. Но у Лехи на все это иное мнение. В прошлый раз там, у «Астории», как говорится, все обошлось без последствий. Но… В общем, я точно знаю, здесь в Москве Жданович Бокову спокойно жить не даст. Во что все это выльется – не знаю, но хочу принять меры. На Бокова, честно говоря, мне наплевать. Да у него и охрана есть. А вот Леха… Значит, дело у меня к вам, ребята, такое, раз уж вы напарники. – Долгушин положил стиснутые кулаки на стол. – Вы профессионалы, работаете не первый год, да? Реакция вон у Вадима хорошая, как я убедился. Я хочу, чтобы вы любым доступным способом уберегли Леху от самого себя. Я хочу, чтобы вы сделали все возможное, чтобы он не попал к Бокову – ни в отель, ни в гримерную. Чтобы они опять не пересеклись – в ресторане ли, в баре. А если все же это произойдет, чтобы вы были с Лехой рядом и не позволили бы ему…

– Набить Бокову морду? – без обиняков брякнул Кравченко.

Долгушин помолчал.

– Он в очень уязвимом положении сейчас находится – Леха, – сказал он после паузы. – Вы даже представить себе не можете. Все сейчас стало по-другому. А впереди – сплошные перемены.

– Опять перемены? – спросил Мещерский. – Куда дальше-то?

– Есть куда, – Долгушин невесело усмехнулся. – В случае чего, если Леха сорвется, с ним разберутся сразу и по полной программе, без снисхождения. Будет что-то вроде показательной публичной экзекуции. У нас это любят. Припаяют срок за хулиганство, а то и вообще… Ну, это смотря какой он Бокову сюрприз преподнесет. Я всего этого не допущу. Поэтому и хочу с вашей помощью…

– А Жданович в курсе, что вы нас к нему стражами приставите? – спросил Кравченко. – Если он не захочет?

– Если не захочет… Ну тогда все равно будете сторожить – негласно. Но он сейчас в таком состоянии, что…

– Да пьет он. Пьет Алексей Макарыч наш, – шумно вздохнул капитан Аристарх. Они все как-то забыли про него, а он был тут, в кают-компании. – Я уж долбил, долбил ему – чего ты, дурень. Из-за такого-то дерьма организм свой гробить.

– Из-за какого дерьма? – не понял Мещерский.

Капитан Аристарх сделал неопределенный жест, а потом махнул ладонью – а, что там говорить!

– А где Жданович сейчас? – осведомился Кравченко. – В Питере, в Москве?

– С нами пришел, на теплоходе. Его каюта третья, – ответил Долгушин. – Вещи тут его все. В общем, тут он живет, с нами. Но сейчас его нет. Сына поехал проведать. Сын у него тут в Москве от первого брака. У жены – новая семья, муж бизнесмен. Леха там, в общем, пятая спица в колесе, но сына он видеть должен. Это ему сейчас – лучшее лекарство.

– Он еще того, Витя, не забудь им сказать, – вмешался капитан Аристарх. – Он в «России» номер снял.

– А где Боков будет давать концерт? – быстро спросил Кравченко.

– В концертном зале «Россия». – Долгушин посмотрел на Кравченко: – Ну что, ребята, беретесь помочь мне? Очень не хотелось бы каких-то тупиц, пофигистов нанимать со стороны. Сейчас ведь все всем до лампочки, даже если и деньги платят. А вы ребята умные. О поэтах вон загнули, значит – не все еще так безнадежно.

– Я помню концерт Ждановича в Лужниках в девяносто четвертом, зимой, – сказал Мещерский. – Я там был. И потом его по телевизору показывали. Почему сейчас его никогда не показывают? Почему вы совсем нигде не выступаете? Как же это можно вот так взять и бросить все, чем был «Крейсер»?

Долгушин скользнул по нему взглядом и ничего не ответил. Обратился к Кравченко:

– Оплата, как я и сказал, на ваших условиях.

Кравченко достал мобильник, включил калькулятор, подсчитал что-то – показал Долгушину.

– Скромные запросы, – хмыкнул тот.

– Это задаток. Остаток заплатите после выполнения работы. – Кравченко спрятал мобильник, по рассеянности выключив его, вместо того чтобы просто убрать калькулятор с дисплея. – Вы не знаете, что может случиться. Я тоже не знаю. Если же произойдет что-то непредвиденное, я сделаю свою работу, подсчитаю дополнительные затраты до копейки. Это уж – будьте уверены.

– Надо составить официальный трудовой договор? Найма или аккордных работ? – Долгушин иронизировал.

– На фиг бумаги. Мое слово, ваше слово, – Кравченко поднялся. – В девяностом у меня было двадцать штук ваших кассет – записи концертов в Питере, Челябе, Уфе, Реутове, Выборге. А БГ было две кассеты, «Кино» – пять. А «Наутилуса»…

– Раньше нас с «Наутилусом» часто сравнивали, и потом когда группа распалась. Я, когда молодой был, только начинал, воспринимал все это крайне болезненно. К Бутусову славу ревновал, психовал, злился, – Долгушин вскинул голову. – Неужели действительно нас нужно было сравнивать? Неужели все дело – в сравнении?

Мещерский чуть было не воскликнул в ответ: ну, конечно же! Но что-то подсказало ему – молчи, дурак. Есть моменты (например, сейчас), когда лучше воздержаться от сравнений.

– Ну вот, мужики, вы и в нашей команде, – гулко подытожил капитан Аристарх. – По такому случаю надо раздавить… Чего заморгали-то? Не тушуйтесь, хорошего французского вина бутылочку раздавить, да не одну. У нас все с собой, на борту, в магазин бежать не придется. Время-то самое обеденное. Сейчас склянки пробьют.

ГЛАВА 8.

ВОЙСКО С ДЕРЕВЯННЫМИ МЕЧАМИ

На раскрытие убийства Валерии Блохиной Колосов бросил сразу несколько сотрудников. Оторвал с кровью, с мясом от других, не менее значимых дел, поручив каждому из них отдельный сектор отработки всех обстоятельств и фактов, выявленных первоначальными следственными действиями.

Утром он коротко доложил первые результаты начальнику управления розыска на совещании. И после совещания остался в кабинете у шефа, вызвав туда всех задействованных подчиненных.

Катя была бы крайне удивлена, если бы узнала о том, какие именно версии убийства обсуждались на этой узкой оперативке. Но о многом ей было суждено узнать гораздо позже.

В этот день Колосов Катю не видел и не звонил ей: некогда. Двое оперативников были срочно направлены им в Химки. Они должны были проверить все зарегистрированные и все действующие на территории района фирмы и товарищества с ограниченной ответственностью, сотрудницей которых теоретически могла оказаться Блохина. Проверялись все фирмы, оказывающие какие-либо услуги населению, публикующие объявления в газетах, имеющие сайты в Интернете, связанные с набором молодежи на работу. Один из оперативников был специально нацелен на рекламу – отслеживать все рекламные объявления самого широкого спектра с контактными телефонами, номера которых свидетельствовали бы о том, что офис фирмы, дающей эту рекламу, находится в Химках.

Проверялись выборочно и адреса, сдаваемых в районе квартир, – сотрудники отдела убийств предъявляли на опознание в ЖЭКах фотографию Блохиной.

Катя снова немало бы удивилась, узнав, куда и кому звонил Никита Колосов по поводу Октябрьско-Левобережного дела сразу же после оперативки у начальника управления розыска. Первый звонок по межгороду был сделан Колосовым в Белозерск – в местное УВД. Спустя некоторое время из Белозерского уголовного розыска был прислан подробный факс. Следом пришло и несколько дополнительных сообщений по электронной почте.

Ознакомившись с материалами, Колосов немедленно запросил данные из банка данных МВД России по пропавшим без вести и неопознанным трупам. Отслеживать эту информацию было поручено еще одному сотруднику, которого усадили за компьютер.

Сам Колосов дважды звонил в Санкт-Петербург коллегам в отдел убийств, а затем и в УВД, обслуживающее территорию дворцово-паркового комплекса в Петергофе. К обеду оттуда на имя Колосова пришли длинные обстоятельные факсы. По электронной почте были пересланы и фотоснимки. Изучив их, Колосов снова позвонил коллегам в Санкт-Петербург. И опять Катя, узнай она, о чем шла речь, весьма и весьма удивилась бы. А речь шла о привлечение к делу толковых специалистов по криптографии. Колосов записал несколько питерских телефонов и в свою очередь пообещал отыскать эксперта-криптографа в Москве.

К обеду пришла первая позитивная информация из Октябрьского-Левобережного, куда срочно были направлены еще двое оперативников. Они заново допросили украинских строителей, а так же их бригадира Богдана Пробейголова об обстоятельствах обнаружения трупа Блохиной. Допрошен был и водитель Мотовилов, доставивший гравий на стройплощадку.

Именно этот самый ЗИЛ с гравием интересовал сейчас Колосова больше всего остального. Кате он с самого начала честно признался, что с гравием этим – пока совершеннейшая путаница.

Хотя на первый взгляд, о какой путанице могла идти речь? Грузовик привез гравий на дачный участок, и вместе со всем содержимым кузова на землю вывалился и женский труп. Следовательно, кто должен быть взят на подозрение в первую очередь? Конечно же, водитель ЗИЛа Мотовилов. Но Мотовилов, допрошенный самим Колосовым сразу по прибытии на место происшествия, и вторично сотрудниками отдела убийств, с завидным упорством повторял одну и ту же, казалось бы, совершенно неправдоподобную историю о том, что он вообще, совсем, категорически, бесповоротно и однозначно ничего не знает ни про труп Блохиной, ни тем более про то, каким образом этот труп оказался в кузове его машины.

На простой вопрос Колосова о том, где сам Мотовилов загружался гравием, шофер клялся и божился, что и это ему неведомо и неизвестно: «У меня напарник есть Пашка Тихонов. Он мне машину со смены оставил уже груженую. В отстойнике для большегрузов на Ленинградке она стояла, на двадцать шестом километре, – твердил, как заводной, Мотовилов. – У нас такой порядок в агентстве – если заказы утренние, срочные, то напарник с вечера, а то и с ночи загружается в свою смену. Я на работу заступил, машину принял уже с грузом. Путевой лист получил на доставку груза в Октябрьский-Левобережный. И все, и больше я не в курсах что, как. И нечего мне убийство этой бабы голой пришивать. Мало ли что могло произойти – ЗИЛ-то наш целую ночь на стоянке стоял. Там десять трупов в гравий схоронить можно, не то что один».

На взгляд Колосова, все эти басни сильно отдавали липой. По его поручению оперативники проверили стоянку большегрузов на двадцать шестом километре Ленинградского шоссе. Там было все в порядке с регистрацией, имелась и охрана. По записям в журнале было установлено, что некая фирма «Вокс-груз», которой и принадлежала автомашина ЗИЛ, в течение нескольких месяцев пользовалась услугами этого охраняемого отстойника для фур. Допрошенные охранники подтвердили, что довольно часто машины оставались на стоянке вместе с грузом. Это были в основном стройматериалы: кирпич, песок, гравий, щебенка, лес. Оперативники созвонились с представителями «Вокс-груза», однако на фирме по телефону никто никаких вразумительных объяснений не дал. Пришлось ехать в офис фирмы в Северное Бутово.

Колосов с нетерпением ждал результатов проверки. Удивительное было рядом: из восьми опрошенных милицией менеджеров «Вокс-груза», никто (никто!) не мог ответить на самый простой вопрос: где, когда и кем в грузовик ЗИЛ госномер такой-то, оставленный на охраняемой стоянке, был загружен гравий.

Проверены были путевые листы, и сразу кое-что прояснилось – отчетность в «Вокс-грузе» велась из рук вон плохо. Колосов не поленился связаться с московским УБЭПом и, что называется, натравил волков на овец, настаивая на полной проверке хозяйственно-финансовой деятельности автопредприятия.

Но все это, увы, пока никак не приближало главной цели, ради чего, собственно, и затевалась вся эта канитель с ревизией.

В конце концов, как это всегда и бывает, все уперлось в стрелочника. И стрелочником этим, очевидно, на роду было написано стать напарнику шофера Мотовилова – некому Пашке Тихонову.

«Да верите, я понятия не имею, чего эти двое Мотовилов с Тихоновым там нахимичили с этим гравием, – разорялся уличенный, но пока еще не совсем схваченный за руку, менеджер по перевозкам «Вокс-груза». – Они левак где-то хапнули на стороне. А мы что, за них – отвечай, да?»

Вся эта неразбериха съела у Колосова почти половину оперативных суток: только к пяти часам вечера местонахождение Павла Тихонова было установлено. Искали его с фонарями по пяти адресам: дома у матери, у бывшей жены, у армейского кореша, у соседа, на дачно-садовом участке. А обнаружился он у любимой женщины в Ховрино.

Пять лет назад Тихонов уже судился за мелкое хулиганство и визиту милиции не обрадовался.

В Ховрино Колосов выехал сам. Квартирка, где они беседовали с Тихоновым, была тесной, обшарпанной. За окном – железная дорога, поезда грохочут, стекла в серванте аж трясутся. В соседней комнате спал трехлетний ребенок сожительницы Тихонова. В кухне на столе – недопитая бутылка водки, кислая капуста.

Тихонов – парень еще молодой и не сумевший полностью протрезветь даже к пяти часам вечера, поначалу никак не мог взять в толк, что, собственно, у него спрашивают. Машина? Наша с Мотовилычем машина? А что, ее угнали? Нет? Так Мотовилыч в аварию попал? Не попал? Так что ж вы от меня-то хотите?

То, что он даже пьяный темнит и придуряется, для Колосова было очевидно. А поэтому… Поэтому вся эта кухонно-коммунальная сага обрыдла ему уже через пять минут.

Он встал, сгреб расслабленного Тихонова за футболку, рывком приподнял со стула.

– Ну? – спросил. – Долго еще ты мне будешь врать?

– Да че я вру-то? Че я вру? – тощенький, как мумия, Тихонов барахтался, пытаясь вывернуться.

– Кто ЗИЛ гравием загружал и в отстойник на ночь ставил?

– Да каким гравием? В какой отстойник?

– Фирма твоя «Вокс-груз» от тебя открестилась, Тихонов, обеими руками. Менеджер ваш так мне прямо и сказал: Тихонов с Мотовиловым левак где-то на стороне взяли. А в леваке-то труп. Ты мозги свои напряги, давай, вдумайся – вы взяли левак, а в леваке – труп, – Колосов хорошенько встряхнул Тихонова. – Ну? Мотовилов машину из отстойника только утром забрал в восьмом часу. У него свидетели есть – охрана, дежурившая в то утро. ЗИЛ груженый был уже. И эти же свидетели в один голос показывают, что вечером накануне, а если быть совсем уж точным в 23. 20 этот самый ЗИЛ с гравием оставил на стоянке именно ты, Тихонов. Левак это был, настоящий левак. А в леваке – труп. И ты мне сейчас же скажешь, сволочь, где и когда ты загрузил этот самый левый гравий, который вы с Мотовиловым в обход своей фирмы решили загнать частнику на стройку в Октябрьском-Левобережном. А выручку прикарманить.

– Да не знаю я ничего! Какой левак?!

– Такой, с трупом-начинкой, – Колосов тряхнул Тихонова сильнее. – Знаешь, что Мотовилов скажет? Не знаю, скажет, ничего. Это Пашка Тихонов загружал. Может, он и убил, а труп в гравий сховал. Ему не привыкать – он же судимый.

– Да ты что, начальник? Ну, судимый я. Какой еще труп? Кого я там убил?!

– Тебе лучше знать кого. Ты же грузовик с гравием в отстойник загнал.

– Да Мотовилов с хохлами какими-то договорился! – заорал вконец измочаленный Тихонов. – Я-то при чем тут? Позвонил мне, сказал: все тип-топ, загрузишься с вечера, машину оставишь, как обычно. А я груз на стройку подкину. Там хохлы какому-то олигарху особняк строят на берегу канала. А там проехать-то всего ничего, крюк – пять километров. Я ему и говорю, я, Мотовилыч, сам могу груз вечером доставить. А он мне – не надо, Паша. Они спать залягут. Они ж, как известно, до обеда только это… запрягают-то…

На страницу:
5 из 6