Термидор Андрея Кузнецова

«Ага, значит ты только пешка, а вербовать будет Зирин, ну что ж, товарищ начальник НКВД края, я готов, я уже сломлен, я уже тряпка, бери меня тёпленького», – азарт охотника овладел Синцовым, а вслух он промямлил:

– Спасибо, Николай Анатольевич, спасибо, век не забуду…

***

Разговор с начальником НКВД Восточно-Сибирского края состоялся на следующий день. В коммуну утром прибыла машина с двумя громилами из управления революционной безопасности. Синцова они застали в кабинете особого отдела коммуны, где Устюгов, как мог, успокаивал своего находящегося на грани нервного срыва товарища.

– Ты, Матвей, не хорони себя раньше времени, с Зириным можно решить, поговори с ним по душам откровенно, не всё ещё потеряно, – успокаивал Устюгов своего враз постаревшего друга.

«Ну вот, – думал в это время Матвей, изображая из себя безвольную, сломленную тряпку, – Теперь и ты доложишь Зирину, что я окончательно сломался».

В это время в кабинет протиснулись две гориллы в форме ревбезопасности:

– Товарищ Синцов, Вас вызывает товарищ Зирин, прошу следовать за нами.

«Даже здесь обставляют всё так, что выхода у меня нет, вон ведь каких обезьян за мной отправил. Да, психологи у Вас, товарищ Зирин, хорошие», – про себя ухмыльнулся Матвей и на ватных ногах поплёлся за чекистами.

***

Сорокалетний, высокий, по– военному подтянутый Мирон Савельевич Зирин сидел за огромным дубовым столом, на котором выделялись чёрные начальственные телефоны, роскошные письменные принадлежности и стопки папок с бумагами. Огромная хрустальная пепельница с окурками папирос разместилась слева и отчаянно дымила.

Мирон Савельевич был погружён в чтение бумаг, с папиросой в зубах. Молча выслушал доклад подчинённых, махнул рукой, отослав их из кабинета. Исподлобья глянул на оставшегося в одиночестве Синцова, снова погрузился в чтение, не проронив ни слова.

Так продолжалось порядка двадцати пяти-тридцати минут. Зирин читал бумаги и беспрерывно курил, всем своим видом показывая, что занят сверхважным делом и до стоящего в дверях Синцова, ему просто нет дела.

Матвей стоял и ждал, ухмыляясь про себя, этот приём был ему хорошо известен: Зирин как бы показывал всю ничтожность Матвея, его полную зависимость от своей воли. Наконец, начальник НКВД края отложил бумаги и «заметил» Синцова.

– Что кобель похотливый, стыдно? – начал унижать Матвея Зирин.

– Коммунист, б..дь нашёлся. Да ты, сука, знаешь, каким должен быть коммунист? А ты, поганец, помнишь слова товарища Дзержинского, про чистые руки? Ты какого х.я попёрся в этот гадюшник? Что сперма в голову ударила? Из-за таких б..дей, как ты, все идеалы Мировой Революции теперь замараны. Понимаешь, что ты сделал? И что я могу с тобой, мерзавцем, сделать? Здесь одним партбилетом не отделаешься, здесь перерождение корячится, предал ты наши идеалы, променял на шлюху. Что, сладкой жизни захотелось? Ты же не просто враг, ты враг Революции, понимаешь ты это?

– Понимаю, товарищ Зирин, всё осознал, готов искупить, на всё готов, – лепетал Матвей, изображая страх и отчаяние.

Поорав ещё минут пять, Зирин успокоился и уже совершенно другим голосом приказал Синцову сесть поближе и даже дал закурить.

– Что осознаёшь и раскаиваешься, я вижу, но мне-то что прикажешь делать? Я ведь должен прямиком товарищу Тухачевскому обо всём доложить. А это для тебя всё, конец, понимаешь? Вижу, понимаешь. И что мне делать, подписать тебе приговор? Жалко тебя, гниду, ведь не враг же ты, просто извращенец, судя по фотографиям.

– Товарищ Зирин, да это же меня бессознательного фотографировали.

– Я-то понимаю, ты это в комиссии партийного контроля расскажи. Там в КПК тебя послушают и пожалеют, да?

– Мирон Савельич, не губи, всё для тебя сделаю, оступился я, но готов искупить, любой ценой.

– Предлагаешь мне подставиться? О тебе умолчу, а другие донесут и что, мне местами с тобой меняться?

– Так никто не узнает, я же с Саёлкиным говорил, он сказал, что всё от Вас зависит.

– А если кто Горовому доложит? Первый секретарь настоящий коммунист, он тебя за этот позор мокрого места не оставит.

– Что же делать?

– А шлюха эта, которая тебя напоила, она, что безъязыкая что ли?

– Да с ней я решу, – ответил Матвей, начиная понимать, к чему его хочет склонить Зирин, но отступать было нельзя.

– Ну, если решишь, тогда можно рискнуть. Хорошо, что негативы у нас. Значит, давай сделаем так. Завтра поедем в загородную резиденцию крайкома. Там поговоришь с Горовым, он уже знает о твоей ситуации. Одно у нас слабое звено – проститутка. Вот убедишь Горового, что закроешь с ней вопрос, тогда и решим всё сообща. А пока иди, отсыпайся, но не в коммуну, здесь переночуешь, в камере, чтобы прочувствовать, что тебя ждёт, если оступишься.

***

Рано утром Матвея разбудил надзиратель, приказав собираться. Через полчаса в камеру вошёл Зирин, в сопровождении тех самых гориллоподобных чекистов.

– Проснулся? Вчерашний разговор не забыл?

– Так точно, товарищ Зирин, не забыл, готов искупить любой ценой, – с подобострастием отрапортовал Синцов.

– Вчера разговаривал по тебе с Первым. Борис Алексеевич готов тебя выслушать и принять решение. Но сперва нужно решить с проституткой, она знает слишком много, да что я тебе объясняю, сам всё понимать должен, ты же чекист опытный, хоть и руки у тебя грязные. Так что считай это главным условием, если готов его выполнить, будет тебе разговор с Горовым. Если нет, то тогда не обессудь, отправим тебя по инстанциям.

– Я готов всё решить, – твёрдо ответил Синцов, поняв, что его решили повязать кровью.

– Тогда бери, – Синцов кивнул на одного из чекистов, – Ямбаев выдай ему.

Матвей подошёл к чекисту. Тот, кого назвали Ямбаевым, протянул Синцову свою огромную руку, в которой находилась кобура. Матвей взял кобуру, открыл, достал пистолет ТТ, он оказался незаряженным. Снаряжённая обойма была тут же.

«Что зассали заряженный давать. Ага, в кобуре дали, значит без отпечатков. Да, крепко они меня обложили, девку жаль, конечно, но сама виновата, да и выбора у меня, похоже, нет. Эх, вас бы сейчас вместо той дуры положить…», – мелькнула крамольная мысль разнести голову Зирину и его гориллам, но Матвей её поскорее отринул.

– Ты заряжать не торопись, на месте сделаешь, а то у меня помощники шибко нервные, могут не сдержаться, – словно прочитав мысли Синцова, произнёс Зирин, – Ну что, пошли.

Пройдя по длинному коридору, они, удалившись от камер с заключёнными, попали в тупиковый коридор подвала. Остановившись возле железной двери, Зирин предложил Матвею заглянуть в камеру. Синцов посмотрел через специальное отверстие для наблюдения. В камере был стол и привинченная к полу табуретка, на которой сидела та самая проститутка – Куликова Василиса.

– Ей сказали, что сегодня на воле будет, вот сидит, ждёт своего спасителя, – нехорошо пошутил Зирин, – Не передумал пока?

– Нет, – ответил Матвей, заряжая пистолет.

Дверь открыл надзиратель. На шум засовов Василиса обернулась. Лицо, полное надежды на спасение, преобразилось. Недоумение, вызванное появлением Синцова с пистолетом в руке, сменилось откровенным ужасом. Словно, подкошенная, Василиса бухнулась на колени и, протянув руки к Матвею начала было молить о пощаде, но он не дал ей такой возможности. Подняв руку с ТТ, Синцов выстрелил три раза в грудь и голову своей жертвы. Откинутая выстрелами проститутка, замерла в неестественной позе, дёрнувшись пару раз в предсмертной судороге.

Синцов убрал пистолет в кобуру и, выйдя из камеры, передал Ямбаеву. Зирин дал команду надзирателю позвонить Сабурову, чтобы тот убрался здесь.

«Сейчас труп вывезут и бросят где-нибудь в городе. Милиция его обнаружит и если что, то убийца, то есть он, будет найден и разоблачён. Крепко же они за меня взялись, но почему такие реверансы вокруг обычного инструктора, хоть и наркомата обороны», – Матвей понял одно, что он пока ничего не понимает.

То, что его могут вербануть не вызывало поначалу никаких подозрений. Это обычное дело, особенно для обюрократившейся местной элиты. Тем более он сам на это пошёл. Но одно дело поймать на проститутке, нагнать жути, а затем спасти от неприятностей, это один момент, здесь всё понятно, это бы и начальник райотдела НКВД мог бы провернуть. А здесь какая-то просто изощрённая комбинация, да ещё с кровью, с убийством. Так вербуют для чего-то серьёзного, чтобы с крючка уже не соскочить, здесь положительным отзывом о ситуации в крае не отделаешься.

«Ладно, посмотрим, что Горовой скажет, рано или поздно, но карты они должны же открыть», – с такой мыслью Синцова затолкали в семиместный чёрный лимузин «ЗИС-101» и всей «дружной» компанией поехали в загородную резиденцию Горового.

***

Примерно в 10.00 «ЗИС» въехал на огороженную высоким забором с колючей проволокой территорию. Загородная резиденция крайкома Партии находилась в живописном месте в лесу, на берегу реки Ангары. Вооружённая охрана на КПП хорошо знала автомобиль Зирина, поэтому пропустила без проверки, а охранники в форме НКВД отдали честь, вытянувшись в струнку.

Выйдя из машины, Матвей осмотрелся. Да, действительно, место было подобрано со вкусом. Сосны, лиственница соседствовали с берёзами и осиной, иногда попадался кедр. Среди этого зелёного царства прятались небольшие двухэтажные домики, в которых отдыхали от праведных трудов партийные начальники края. Дорожки сновали между деревьев, соединяя разбросанные домики в единую систему. Необыкновенно чистый воздух пьянил и, казалось, что в этом месте нет ни борьбы, ни смертей, ни даже Мировой Революции. Где-то рядом в стороне должен был быть спуск к Ангаре. Какая там рыбалка, с завистью подумал Матвей. Здесь, в этом зелёном раю, хотелось забыть всё на свете, слиться с природой и не покидать этого места до конца своих дней.

Зирин подтолкнул размечтавшегося Матвея:

– Что встал, как истукан, пошли, ждут нас.

Пройдя метров сто по вымощенным камнем дорожкам, Зирин и Синцов вышли на полянку, где возвышался трёхэтажный особняк, с прилегающей к нему территорией для отдыха, с беседками, кострищем, каменным мангалом и прочими атрибутами красивой курортной жизни. Гориллообразные чекисты при этом куда-то испарились, видимо этот особняк был не по их рангу.

Матвея и Зирина встретил обходительный, до невозможности вежливый пожилой мужчина. Поприветствовав гостей лёгким поклоном, пригласил их в беседку, где был накрыт стол, предложив позавтракать. После чего незаметно удалился, оставив их одних.

Матвей смотрел на стол и не верил глазам:

«Вот же живёт партийное начальство!», – вспоминая скудное питание в ВоенПроизКоме, да и свой московский паёк, хоть и богаче коммунарского, но не идущий ни в какое сравнение с тем, что ему предложили сейчас. На столе помимо сливочного масла, белого хлеба и варёных яиц, благоухали малосольный омуль, жареная щука, красная икра. Всё это было разложено в белоснежную фарфоровую посуду, а в хрустальном запотевшем графине переливалась и играла светом водка.

– Да ты не тушуйся, ешь, – усмехнулся Зирин, видимо прочитав мысли Матвея.

– Ты, Синцов, привыкай, если сговоришься с Борисом Алексеевичем, то глядишь, так каждый день завтракать сможешь. Давай по рюмочке бахнем, для аппетиту, так сказать.

Матвей чокнулся и выпил ледяной водки с Зириным, закусил икрой и начал усиленно жевать, поглощая пищу, одновременно пытаясь сосредоточиться и привести разбегающиеся мысли в порядок.

«Ты смотри, как они меня обложили. На контрасте работают, суки! Сначала давление, камера, компромат, убийство, теперь вот райское место, буржуйская еда, панибратское отношение. Нет, что-то им от меня надо, слишком большие ресурсы для обычного инструктора. Я всё-таки прав, сейчас должен по идее появиться Горовой, чтобы закончить вербовку».

Так пролетел час, потом ещё один. Насытившись, выпив по сто пятьдесят грамм водки, Матвей и Зирин дремали в тени беседки. Их разбудил насмешливый баритон:

– Что черти, набили брюхо и спать, а кто Мировую Революцию вершить будет!

Открыв глаза, Матвей увидел вскочившего и вытянувшегося во фрунт Зирина, поднялся и встал по стойке смирно сам, изучая подошедшего к ним первого секретаря крайкома, пока начальник НКВД докладывал тому обстановку в городе.

Борис Алексеевич Горовой был невысоким, полноватым мужчиной, лет пятидесяти – пятидесяти пяти, с крупными чертами лица и большими лобными залысинами. Был одет, по-летнему легко, в светлую хлопчатобумажную рубашку с коротким рукавом и светлые брюки. На ногах красовались сандалии.

– Хорошо, Зирин, понял я тебя, ну ты иди-ка пока займи себя чем-нибудь, а я вот с товарищем из Москвы пообщаюсь, – Горовой расположился в беседке и, дождавшись когда Зирин уйдёт, продолжил:

– Зовут меня Борис Алексеевич, первый секретарь Восточно-Сибирского крайкома Партии. А ты, значит, и есть Матвей Фадеевич Синцов, инструктор из Москвы? – скорее для проформы спросил Горовой.

– Так точно, инструктор наркомата обороны, прибыл к вам в командировку для оказания практической помощи коммунарам, – отрапортовал Синцов.

– Ну и как наши коммунары? Как подготовка боевая, хорошо наши инструктора работают?

– Да, в принципе нормально, есть, конечно, небольшие недочёты, но исправим в рабочем порядке.

– Хорошо, если так. А ты, кстати, давно у Тухачевского работаешь? Я так понял, что ты же здесь в Иркутске раньше работал, в ревбезопасности?

– Так точно, работал здесь, а с тридцать пятого в наркомате обороны.

– Ага, понятно, ездишь по стране часто?

– Да, не то чтобы часто, но бывает.

– Хорошо. Ты ведь, наверняка, на хорошем счету там в Москве?

– Так точно.

– Да-а-а, а тут вот сплоховал, да?

– …

– Ну, что замолчал-то, сказать нечего?

– Так точно, нечего. Виноват я.

– Виноват! Ты, брат, обосрался, причём обосрался по полной. Тебя же по-хорошему в камеру следовало отправить. А то работник наркомата! Ты же примером должен быть для нашей революционной молодёжи, а ты какой ей пример показываешь?

– Простите, Борис Алексеевич, чёрт попутал.

– Чёрт то есть виноват? Ладно, всё это лирика, не за тем я тебя сюда привёз. Да и чтобы иллюзий вредных у тебя не возникало, сообщаю тебе, что сегодня в 11.15 сотрудники уголовного розыска обнаружили труп некой гражданки Куликовой Василисы. Помнишь такую?

Матвей кивнул в ответ, уже понимая, к чему клонит Горовой.

– Так вот, представляешь, её буквально вчера вечером отпустили под подписку, а сегодня уже нашли мёртвой. Застрелили её из ТТ, а пистолет этот самый нашли тут же недалеко, убийца его видимо потерял, когда убегал с места преступления. Но, я думаю, что на том стволе его пальчики-то остались, так что мы это убийство быстро раскрутим. Дело я приказал в УРБ передать, Зирину, значит, под контроль. Понимаешь, какая штука выходит?

– Понимаю, Борис Алексеевич, всё понимаю, – уже спокойно ответил Синцов.

– Ну, вот, вижу теперь, что всё осознаёшь, всё понимаешь, а то заладил – так точно, да чёрт попутал. Ты же сам чекист бывший, два плюс два сложить сможешь. Так что давай поговорим откровенно.

– Давайте, Борис Алексеевич, я готов.

– Сейчас за твою жизнь, я бы и копейки не дал, тебя с любого конца зацепить можно, хошь перерожденцем объявляй, хошь – убийцей, следы заметающим. Ты сейчас у меня вот где, – Горовой показал Матвею кулак, – Захочу сей момент растопчу, захочу, помилую.

– Я это очень хорошо понимаю, товарищ первый секретарь, я уже говорил, что готов искупить.

– Нужен мне человек, вроде тебя в Москве для одного деликатного дела. Справишься, докажешь мне свою преданность, тогда уже по-другому поговорим. В нужде жить не будешь, у меня возможности безграничные, и прикрыть тебя смогу, если что, у меня друзей много, а помощников ещё больше. Я ведь с самим Троцким Революцию делал, сталинистов в расход пускал.

– Времени всё обдумать у тебя было достаточно, так что на раздумье не дам ни минуты. Отвечай здесь и сейчас, будешь мне служить, служить безоглядно и до конца?

– Буду, Борис Алексеевич, я уже всё для себя решил.

– Собственно другого ответа я и не ждал. Ты, Матвейка, не ссы, кто со мной в одной упряжке, тот всегда на коне и о решении своём ещё никто не пожалел, ни Зирин, ни дружок твой Устюгов.

«Надо же, Матвейка, а как ты других своих холопов называешь интересно, они у тебя все Серёжки да Мирошки или для кого-то исключения делаешь. Сразу показал, кто здесь хозяин, ни дать ни взять, барин», – думал Матвей, испытывая к Горовому всё возрастающую ненависть.

– Что я должен буду сделать? – уже вслух ответил Синцов.

– Потом, всё потом, главное принципиальное согласие твоё нужно было, а там так привычное для тебя дело. Есть у меня там недруг один, никак подобраться к нему не могу, вот ты и исполнишь его, но так по-тихому, подсыплешь порошочек один этому человечку, значит, и всё. Готов сделать это, не обосрёшься?

– Готов, Борис Алексеевич, а кого нужно устранить?

– Я же сказал потом, всему своё время. А сейчас иди, отдыхай, вечером банкет ожидается.

***

Матвей, оставшись в одиночестве, спустился к Ангаре, где сидя на камнях, уже в спокойной обстановке занялся анализом последних невероятно насыщенных событиями дней.

То, что он вынес из этого анализа, выглядело совершенно неприглядно. Минимальная задача была выполнена, но результаты превзошли все предположения. Горовой оказался не просто перерожденцем, расплодившим в крае бюрократию. Уже за это предательство Мировой Революции его можно было смело ставить к стенке. Но всё оказалось гораздо страшнее, здесь вырисовывался заговор, настоящий заговор с участием первых лиц НКВД и крайкома Партии.

То, как вербовали Матвея, говорило о масштабах этой организации и абсолютной уверенности её участников в своей неуязвимости. Ведь доставить освобождённую из-под стражи преступницу в НКВД, организовать её расстрел в подвале, вывезти труп в город, где всё обставить как настоящее убийство, невозможно без свидетелей. В один этот акт должно быть вовлечено несколько человек, скорее всего сотрудников УРБ, которые впоследствии будут молчать о своём участии в этом акте. Таким образом, можно сделать вывод, что участвующие в акции люди, так или иначе, вовлечены в организацию.

Удивляла и одновременно пугала цель вербовки. Получалось, что Матвея вербовали для ликвидации какого-то ответственного работника наркомата обороны, иначе зачем такая кутерьма. Интересно, рассуждал Матвей, а что если бы я действительно ликвидировал работника наркомата, что было бы со мной. Опять же было не ясно, зачем его, только что завербованного приглашать на банкет, где явно будут участники организации. Неужели тоже психологический ход, мол, вот мы какие, ничего не боимся и ты теперь один из нас, так, что ли. Интересно, кто их так натаскивает. Чем этот Горовой после Октябрьской Революции занимался, может как раз психологическими разработками, это же направление как раз курировал Троцкий.

Хотелось как можно скорее оказаться в Москве, чтобы доложить Ежову, но Синцов понимал, что торопиться в этом деле нельзя. Выходить же на Ежова по телефону было крайне опасно, вряд ли его теперь оставят здесь без наблюдения. Оставался открытым вопрос получения доказательств. Первоначальные надежды на Устюгова, как на возможного информатора для товарища Троцкого были отброшены Матвеем, исходя из действий последнего. Видимо он был настолько сильно втянут в этот заговор, что обратного пути у него не было. Впрочем, чему тут удивляться, если его самого подсадили на такой крючок, что не будь он тайным ревизором, выбора у него бы уже не существовало.

***

Банкет на открытом воздухе затянулся до глубокой ночи. Как и ожидал Матвей, на этой вакханалии присутствовало человек шестьдесят, можно сказать вся верхушка края. Здесь были сплошь руководители партийных органов, Восточно-Сибирского совнаркома, промышленных предприятий, Иркутского военного гарнизона. Среди знакомых лиц Матвей отметил Зирина, Устюгова, председателя коммуны Илларионова. Были и другие непонятные личности, не относящиеся к руководству края.

Банкет начался с поднятия тостов за здоровье товарища Троцкого, за победу Мировой Революции. Но уже через минут двадцать после начала, Мировая Революция была забыта, и во главу угла встал товарищ Горовой, которого называли отцом, вождём, покровителем и пели ему такие дифирамбы, что Матвею порой хотелось заткнуть уши и бежать подальше отсюда, чтобы не слышать эту приторную, постыдную лесть. Сам же Горовой просто светился от счастья, когда слышал очередные слащавые восхваления. Тот самый личный фотограф трудился во всю, только успевая щёлкать затвором фотоаппарата и менять кассеты фотоплёнки.

Стол ломился от кулинарных изысков, по сравнению с которыми утренний завтрак казался жалкой пародией на еду. Обслуживали банкет около десятка официантов, без устали снующих туда-сюда то с новыми закусками, то с пустыми бутылками. Водка лилось рекой, и через пару часов этого пиршества опьяневшая бюрократия, насытившись «хлебом», возжелала «зрелищ». Зазвучала весёлая музыка. Невесть откуда появились полуголые девицы. Выскочив на импровизированную сцену, начали танцевать, высоко задирая ноги и изображая подобие канкана. Разгорячённые зрители, дыша парами алкоголя, приходили в неистовство, когда очередная девица, задрав ногу, открывала взору едва прикрытое сокровенное место.

После неистовства танца, банкет продолжился, но уже с участием танцовщиц и других барышень, которые заполонили своими откровенными нарядами банкетную лужайку. Водка опять полилась рекой, опять зазвучали тосты в честь Горового. Дальнейшее действо банкета переросло в откровенный разврат, то там, то здесь слышался женский визг, хохот, чьё-то фырканье и рычание. Бегали полуголые девицы, за ними гонялись пьяные в дым руководители, падали, блевали, засыпали здесь же на траве.

Надо отдать должное, но эти этапы банкета уже не фиксировались фотографом для будущего музея Мировой Революции. Уже ближе к рассвету гости постепенно расползлись по гостевым домикам. Тех, кто не смог, уносила прислуга и телохранители. Женская «гвардия» под руководством той самой Марьяны была собрана вместе, посажена в автобус и вывезена с территории резиденции. За всё время банкета Матвей так и не пообщался ни с Устюговым, ни с Илларионовым.

***

В коммуну Матвей вернулся только в субботу. Всю пятницу он провёл в загородной резиденции. С Горовым уже не виделся, поговорил с Зириным, который приказал Синцову возвращаться в коммуну и продолжать выполнять командировочное задание, все дальнейшие инструкции он должен был получить позже.

Председатель коммуны вёл себя как ни в чём не бывало, ни жестом, ни словом не обмолвился о банкете. Отношение Илларионова к Матвею тоже никак не изменилось, как догадался Матвей, это была обычная практика конспирации. На рабочих местах все вели себя как истинные коммунисты, все силы отдающие приближению Мировой Революции. В резиденции Горового всё менялось, там местная элита сбрасывала свои маски и становилась тем, чем была всегда – махровой советской бюрократией.

Матвей старался понять, имеют ли эти новые советские бюрократы прямое отношение к заговору, которым руководит Горовой, но так и не пришёл к однозначному ответу. То, что зажравшиеся чиновники держатся за власть любой ценой, пускаясь во все тяжкие, было одно, и характеризовало их как перерожденцев. Но вот участвовали ли они в планировании убийств, как, например, тот же Горовой или Зирин, Матвей достоверно сказать не мог. Впрочем, перерождение уже считалось страшным предательством делу Мировой Революции и каралось самым жёстким способом, вплоть до высшей меры. Возможно, страх и ожидание этой неминуемой расплаты, заставляли местную элиту учинять такие вакханалии, чтобы хоть на время забыться в угаре опьянения и разврата.

В эту же субботу Матвей попытался объясниться с Устюговым. Но тот от разговора увильнул, сказав, что, мол, извини, так надо было, служба. И добавил, что такие разговоры у них вести не принято, а так как Матвей теперь один из них, то на него это правило распространяется в не меньшей степени.

В общем, с понедельника Синцов вновь приступил к своим занятиям с коммунарами, обучая этих чистых, не замаранных грязью перерождения и заговора парней и девушек тактике и стратегии, стрельбе и приёмам самбо.

***

Пролетела ещё одна неделя, и в субботу утром Матвея вызвал к себе в кабинет Устюгов. В кабинете особого отдела коммуны кроме хозяина находились уже знакомые ему гориллообразные чекисты и доктор Аркадий Фёдорович, который лечил Синцова после отравления. Чекисты сообщили, что Матвея вызывает к себе Зирин, но они подождут, так как его пришёл осмотреть доктор. Аркадий Фёдорович задал несколько вопросов о самочувствии Матвея, послушал, постучал молоточком, измерил давление.

– Ну, что ж, товарищ Синцов, процесс выздоровления налицо, через пару дней будете совершенно здоровы. Но я бы поставил Вам укольчик общеукрепляющий, так сказать, в завершении лечения. Закатайте рукав, – закончил говорить Аркадий Фёдорович и принялся готовить шприц.