Учение Оптинских старцев

Под словом же правда разумеется заповедь о любви к ближнему: возлюбиши ближняго твоего яко сам себе (Мф. 22, 39). А так как эта заповедь не всегда бывает удобоисполнима, то Апостол заповедует нам облещися в броню правды, то есть не гневаться, не осуждать, не завидовать, терпеть обиды, укоризны и уничижения, любить врагов, добро творить ненавидящим, молиться за творящих напасть и изгонящия ны.

Остальными же словами плод благостыни и благовествование мира означается доброта, простота в отношении к ближнему и всякая доброжелательность и дружелюбие по сказанному: мир имейте и святыню со всеми (Евр. 12, 14). Взыщи мира и пожени и! (Пс. 33, 15) [2, т. 1, с. 387–388].

На первом месте в человеческой любви стоит любовь к Богу. Человек не должен ограничивать эту любовь, любить Господа, так сказать, вполсилы. Напротив, всё сердце и все силы души, весь ум и вся воля должны направляться на выполнение заповедей, в чем и проявляется любовь человека к Богу. И даже любовь к родителям не должна затмевать эту любовь, так как в этом случае человек оказывается недостойным любви Божией, недостойным Господа.

Поэтому ограничению подлежит любовь человека к людям, но только в этом особом смысле – чтобы неуместная любовь к людям, особенно нечистая, не привела к согрешению против любви Божией. Но если любовь к людям безгрешна, то она становится правдой, то есть тем, что надлежит делать. Из равенства людей перед Богом согласно заповеди вытекает необходимость любить ближнего как самого себя: то есть признавать существование, чувства, интересы и т. д. других людей как такие же ценные, как свои собственные.

Это сложно делать, когда сам ближний не придерживается такого взгляда и считает себя более ценным, чем мы. В этом случае, как указывает старец, мы должны защитить себя броней правды: не гневаться, хотя и видно неправедное устроение души нашего ближнего, терпеть от него укоризны, самодовольство, уничижения и т. д. Более того, любовь должна простираться и до врагов. Только такая любовь полностью безгрешна и является любовью Божией, так как человек, пребывающий в такой любви, подражает любви Бога к человеку.

Еще одно проявление любви – доброта, простота, доброжелательность и дружелюбие. Если мы обращены к другим такими качествами, то людям с нами легко, они чувствуют, что их понимают и ценят. Порой хорошее отношение быстрее приводит к взаимопониманию, чем долгое выяснение, кто прав и виноват. Любовь – это самая глубокая сущность правильного отношения человека к Творцу и другим людям.

Прп. Амвросий учит:

Нет выше добродетели, как любовь, и нет хуже порока и страсти, как ненависть, которая не внимающим себе кажется маловажною, а по духовному значению уподобляется убийству (1 Ин. 3, 15)… Милость и снисхождение к ближним и прощение их недостатков есть кратчайший путь ко спасению [2, т. 1, с. 391].

Роль высшей добродетели любви принадлежит по праву. Она дает возможность понимать, чувствовать и переживать все истинное и правильное в человеческих отношениях, а также терпеливо прощать и выносить все недостатки и ошибки этих отношений. Любовь гасит ненависть – отвратительную страсть, которая ослепляет человека и в духовном смысле делает его убийцей. Все это и позволяет быть любви кратчайшим путем к спасению.

Поэтому, как отмечает прп. Антоний:

…Любовь не точию более нашей молитвы, но и выше всех жертвоприношений… [2, т. 1, с. 389].

В молитве человек чаще всего обращается к Богу или святым за помощью. Сам же он при этом может быть и греховным, и страстным, и порой недостойным своей молитвы. Но если человек любит Бога и людей, то любовь сильно противодействует в нем грехам и страстям, делает его более чистым. И это состояние любви угоднее Богу и спасительнее для человека, чем молитвы, приносимые при порочном сердце и постоянных грехах. Спасительность любви проявляется и в том, что в добрых делах по влечению сердца враг уже не в состоянии помешать человеку.

Прп. Амвросий замечает:

Любовь покрывает все. И если кто делает ближним добро по влечению сердца, а не движимый только долгом, то таковому диавол мешать не может, а где – только по долгу, там он все-таки старается помешать тем или другим [2, т. 1, с. 391].

Если мы делаем добро ближним по влечению сердца, то мы не только ничуть не сомневаемся в необходимости такого поведения, но и желаем себя вести именно так. Именно в этом случае враг бессилен провести свои злые прилоги в душу, потому что душа органически их не приемлет всем своим устроением.

В том же случае, когда добро творится только из чувства долга, оно уже творится человеком с некоторым самопринуждением. Сам факт самопринуждения вызывает необходимость раздумывать над ситуацией, обосновывать необходимость выбранной позиции. Диавол, конечно, пытается вмешаться с помощью прилогов в человеческие размышления, вызвать раздражение и помешать добру. И все же делание добра только из долга тоже может привести к любви.

Прп. Амвросий наставляет:

Любовь, конечно, выше всего. Если ты находишь, что в тебе нет любви, а желаешь ее иметь, то делай дела любви, хотя сначала без любви. Господь увидит твое желание и старание и вложит в сердце твое любовь. А главное, когда заметишь, что погрешила против любви, сейчас же исповедуй это старцу. Это может быть иногда от дурного сердца, а иногда и от врага. Сама ты не можешь этого разобрать, а когда исповедуешь, враг и отойдет [2, т. 1, с. 391].

Делами любви человек делает выбор пути любви. Не надо смущаться, что поначалу добрые дела совершаются без любви. Старец подсказывает, что за такими делами должно стоять желание обрести любовь. И старание, проявленное в делах, не останется незамеченным Господом, Который вложит любовь в сердце искренне ищущего ее.

Искренность искания должна подтверждаться тем, что при любом прегрешении против любви мы немедленно исповедуем грех. Если грех произошел от дурного сердца, то надо самоукорять себя и с помощью Божией исправляться. А если он произошел по наущению врага, то после исповеди благодать отгонит врага.

9.4. Союз любви и смирения

Раскрывая содержание любви, старцы также указывали на необходимую связь любви с другими добродетелями. Особенно это относится к союзу любви и смирения, в котором любовь являет свою способность возвышать человека, а смирение надежно защищает от падения.

Прп. Макарий учит:

Это справедливо, что надобно из любви к Богу угождать Ему, но любовь имеет тесный союз со смирением; и ежели сего последнего не видите в себе, то и любви не ищите. Любовь возвышает, а смирение возвышенной части не попущает <упасть>; отыми сие, и оная падет; вы же сознаете, что мнение и гордость вас не оставляют… Посему и надобно смиренным путем идти к Богу и опасаться самонадеяния, от сего-то вы и лишаетесь спокойствия и впадаете в преступления, о коих вы писали, что маловажные неприятности производили в вас досаду на несколько дней. Где же тут любовь Божия? А смирения и не бывало, но место их заступает гордость… [2, т. 1, с. 386–387].

Для нас очевидно, что угождать Богу из любви к Нему выше, чем угождать Ему из расчета на награду и тем более из страха наказания. Первое – это позиция детей Божиих, второе – наемников, третье – рабов. Но стремясь к любви, мы должны учитывать, что без смирения она недостижима. Старец объясняет, почему это так. Любовь возвышает, то есть побуждает человека к добрым делам, мыслям и чувствам. Однако гордость стережет это возвышение, и стоит ему произойти, как гордость тут же вызывает страсти: тщеславие, превозношение, самомнение и т. д.

Если человек уступает страстям, то он падает. И в падении теряет возвышение, которое обрел в любви, а с ним и любовь, оказавшуюся бессильной перед гордостью. Против гордости есть только одно средство – смирение. Именно в смирении человек считает себя хуже, ниже других, от чего уже гордость оказывается бессильной вызвать в нем превозношение и прочие страсти. Следовательно, и бессильной привести человека к падению.

Поэтому диагноз старца прост: нет в человеке смирения, то и любви в нем не ищи. Это и есть реальный взгляд на вещи, который всем нам надо усвоить. Если мы видим в себе гордость и порождаемые ею страсти, то не должны утешать себя мыслью, что якобы наша любовь к Богу перевешивает эти страсти. Напротив, должны в полной мере учитывать старческий совет: где воцарилась гордость, любви уже нет.

Прп. Макарий постоянно говорит о необходимости идти к Богу смиренным путем, на котором любовь укрепляется и становится непадательною:

Предложу вам и о любви слово. Господь наш Иисус Христос открыл нам, в чем состоит любовь Божия: любяй Мя заповеди мои соблюдает (Ср.: Ин. 14, 15). Посему когда мы преступаем заповеди Божии, то уже нет в нас любви Божией, святой же апостол Павел объявил свойства любви в Первом послании к Коринфянам (1 Кор. 13, 4–8)… Видите ли, какая высота заключается в любви! Но она еще сопряжена и с глубоким смирением, которое укрепляет ее и делает непадательною. Оно не видит ничего, что бы ни делала любовь доброго, но все только зрит свои недостатки, а не ближних. Не знаю, поняли ли вы теперь, что вы обольстились, видя в себе любовь и прочие описанные вами добрые качества? [2, т. 1, с. 386].

Любовь Божия в человеке состоит в соблюдении заповедей Господа. Преступаем заповеди – отказываемся и от любви. Но что толкает нас на преступление заповедей? Все та же гордость и ее порождения… Старцы подводят к мысли, что смирение есть щит против всех страстей. Если нет щита, страсти поражают человека и изгоняют из него любовь. Но если любовь надежно прикрыта щитом смирения, то она укрепляется и не падает.

Старец очень наглядно показывает сущность союза любви и смирения. Любовь делает добрые дела, она и в самом любящем человеке меняет все к лучшему – от этого человек, конечно, возвышается. Но отнюдь не в собственных глазах. Ибо глаза его смирение обращает не на его дела любви или недостатки других, но лишь на его собственные недостатки.

Отсюда и вытекает крайне важная норма: не разглядывать в себе любовь и не видеть своих добрых качеств. От этого разглядывания возникает обольщение, в котором гордость растет, а любовь падает. А вот от разглядывания своих недостатков человек принимает смирение, и любовь в нем живет.

Прп. Макарий терпеливо напоминает об этом:

…А о обращении друг с другом я вам много писал и теперь напоминаю: если будете себя считать последнейшею и худшею сестры и приобретение, то есть спокойствие, другой – своим, то найдет в сердцах ваших место любовь, никогда же отпадающая и непрестающая, смирением поддерживаемая. О, дабы сподобил Господь нас стяжать сие сокровище! Оно дороже всех благ мира…[2, т. 1, с. 393].

Через постоянное видение своих недостатков человек обретает и навык считать себя хуже других, так как познание собственного несовершенства не располагает к превозношению. Старец указывает, что именно в этом держании себя за худшего, а также в добром принятии чужих достоинств как собственных и открывается возможность настоящей любви – не уходящей и не перестающей, всегда поддерживаемой смирением.

Смирение требует труда, выдержки и представляется нам обычно делом нелегким. Но мы должны помнить, что оно трудно не само по себе, а вследствие напора страстей, которые, как плотиной, удерживаются смирением. Смирение постепенно побеждает страсти, те отступают, и мы чувствуем себя все легче. Награда за трудность смирения высока – настоящая любовь, которая дороже всех благ на свете. Только благодаря смирению любовь и познается, и приобретается.

Прп. Амвросий говорит об этом так:

Любовь к Богу доказывается любовию и милосердием к ближнему, а милосердие, милость и снисхождение к ближнему и прощение недостатков его приобретаются чрез смирение и самоукорение, когда во всех скорбных и неприятных случаях будем возлагать вину на себя, а не на других, что мы не умели поступить как следует, оттого произошла неприятность и скорбь, и если так будем разсуждать, то менее будем огорчаться и предаваться гневу, который правды Божией не соделывает [2, т. 1, с. 394].

Доказать любовь к невидимому Богу человек может любовью и ее ближайшим проявлением – милосердием – к видимому ближнему. По наставлению старца все очевидные и убедительные проявления любви, такие как милосердие, милость и снисхождение к ближнему, прощение его недостатков, – приобретаются через смирение и самоукорение.

Если мы не смиренны, то во всех скорбных и неприятных случаях возлагать вину будем не на себя, а на ближних. Но это породит и недовольство ими, и даже гнев, который, увы, «правды Божией не соделывает». Наш жизненный опыт непременно нам покажет, что постоянное выгораживание себя и обвинение других приводят к нелюбви к людям. То есть все мрачнее и безнадежнее будет становиться наша оценка роли ближних в нашей жизни, и это будет означать только одно: гордость в нас одержала верх.

Когда же мы смиряемся, то мы поступаем ровно наоборот: обвиняем себя, а не других, и любую неприятную ситуацию рассматриваем с точки зрения того, что мы сами что-то не додумали, что-то не предусмотрели, или поспешили, или не были осторожными и т. д. И мы убедимся, что в таком подходе много справедливого в отношении нашей роли в конфликте или неприятности.

Рассуждая так, мы уже не будем огорчаться действиям ближних и гневаться на них, но будем укорять себя и попытаемся впредь действовать искуснее. Это даст нам уже иной жизненный опыт, мы начнем постигать, что где любовь, там и смирение.

Прп. Никон учит:

…Святой апостол говорил: Чадца, любите друг друга (Ср.: 1 Ин. 3, 18–19), смиряйтесь, смиряйтесь. Потому что если кого любишь (а любить надо каждого, потому что каждый человек есть образ Божий, даже если он, то есть образ Божий, в человеке загрязнен, он может отмыться и быть опять чистым), то и смиряешься перед ним. Где любовь, там и смирение, а где злоба – там и гордыня [2, т. 1, с. 389].

Любить надо каждого, потому что каждый человек есть образ Божий. Необходимость смирения вытекает из необходимости сохранить эту любовь. Грехи и даже обычные человеческие недостатки усложняют взаимоотношения людей. При этом выбор у нас всегда один и тот же.

Либо мы в основу отношения к другим кладем любовь, то есть признаем, что главное в человеке – это его сущность образа Божия. Тогда во имя главного нам надо терпеть недостатки других, быть снисходительными к их слабостям и быть готовыми прощать их грехи. Либо мы основой отношения к другим делаем наше обвинение их во все тех же недостатках и грехах. Здесь мы утрачиваем восприятие сущности человека как образа Божия и начинаем впадать в гордость, которая приведет нас к злобе на людей.

Вот об этом-то, то есть о необходимости терпения к ближним ради того, чтобы не отпасть от любви, подробно наставляет прп. Амвросий:

…Тебе нужно разумевать это относительно других, что не всё и не все они это по злобе делают, а более по внушению и наущению исконного врага, который хочет отлучить тебя от внимательной молитвы и, вместе с тем, от любви к ближним. А любовь эта, по слову Апостольскому, долготерпит, милосердствует (1 Кор. 13, 4) и николиже отпадает от блага расположения к собратьям, искушаемым от общего врага нашего, частию же и от своей немощи. Если твердо это будешь помнить, то не будешь безполезно смущаться. Несколько лет назад у нас был один князь, который учился молитве у одной опытной молитвенницы. Она говорила ему так: когда ты мирен и покоен, молись: «Господи! Помилуй мя грешного», когда же помыслы будут приноситься на других по какой-либо причине, то молись так: «Господи, помилуй нас» и успокоишься. Делай и ты так. Тогда и меньше будешь безпокоиться и будешь разумевать, что все мы подлежим ошибкам и заблуждениям, и нередко под благовидными предлогами, как сказано в Евангелии: придет час, да всяк, иже убиет вы, мнится службу приносити Богу (Ин. 16, 2). Немудрено, что и досаждающие тебе так мудрствуют. Поэтому и потребно нам нисходить ближним нашим по Евангельской заповеди о любви. Ежели кого мы любим, тому мы во многом снисходим и многое прощаем. С другой стороны, и по другой причине прощаем, как свидетельствует Авва Дорофей, когда находимся в благом устроении… [2, т. 1, с. 392–393].

Когда человек сталкивается с различными досадами, поношениям и проступками со стороны ближних, он должен помнить, что не всё и не все они делают неправильно по злобе. Диавол использует любую возможность, чтобы внушить злой помысел и восстановить одного человека против другого. При рассеянности и отсутствии должного опыта люди, к сожалению, нередко поддаются внушениям и наущениям врага. Сам факт появления подобных искушений от близких должен оцениваться не в том смысле, в котором хотел бы враг. То есть не в смысле, что ближние плохие и не дают жить праведно. А в том верном смысле, что враг сильно досадует на молитву и любовь человека и хочет искушениями от ближних молитву его прекратить и от любви отлучить.

Старец напоминает, что любовь долготерпит, милосердствует и никогда не отпадает от благого расположения к собратьям. Только так преодолеваются искушения, которые провоцирует враг и которые отчасти вызываются и человеческой немощью. В любом случае – как при кознях врага, так и при проявлении собственных недостатков и слабостей людей – любовь с помощью смирения преодолевает искушения. А человек, познавший этот путь любви, перестает бесполезно смущаться.

Дает старец и хороший совет относительно того, как лучше молиться в ситуации искушения. Если в мыслях возникло что-то негативное в отношении других людей, надо молиться и за себя, и за них. Тогда придет успокоение, которое и нужно для хранения любви. Более того, через такую молитву мы придем и к верному пониманию условий жизни на земле, в которых все находимся. Эти условия таковы, что никому не удается избежать ошибок и заблуждений.

Мы часто обольщаемся и полагаем, что благой предлог для наших мыслей и действий означает и правоту этих мыслей и действий. Точно так же мудрствуют и наши ближние. И нужно много смирения и опыта, чтобы глубоко понять всю трагичность подобного заблуждения. Ведь оно приводит к тому, что люди творят убийства и прочие преступления, полагая, что этим служат Богу. И только любовь может остановить раскручивающийся маховик взаимных обвинений, порождающий ненависть и слепую уверенность в собственной правоте. Для этого человек должен, опираясь в своей душе на союз любви и смирения, выносить все испытания, который Бог посылает нам.

Прп. Макарий замечает:

…Пишешь, что не имеешь мира с N.; кажется, можно научиться этой азбуке, что это устроение твое не от нее, а от твоего залога сердечного неправого. Мы ученицы Христовы, а Он повелевает любить врагов. Где же эта любовь? Как же мы познаем, имеем ли ее? Конечно, тогда, когда нас обижают и поносят, и им позволяет это делать Бог к испытанию нашему. Когда же не только не терпим, но и не имеем любви, то должны о сем каяться и себя укорять, что посланные случаи к нашему обучению не только не обращаем себе в пользу, но и еще вредимся ими; получаем оружие на поражение врага, а вместо того себя оным уязвляем [2, т. 1, с. 395].

Когда мы не можем добиться мира с другими людьми, нам часто кажется, что это происходит вследствие их непримиримой позиции по отношению к нам. Старец обращает внимание, что такое мнение порождается нашим «неправым залогом сердечным». Этот залог побуждает нас отвечать на обиды обидою, на поношения – поношениями. Но мы забываем две важные вещи.

Во-первых, заповедь любви требует, чтобы мы любили даже врагов. Проявляется такая любовь в терпении и благом расположении к людям даже тогда, когда они обижают и поносят нас. Во-вторых, позволяет людям обижать и поносить нас Бог, отчего обиды и поношения становятся испытанием нашей любви.

Если же не терпим и теряем благое расположение к нашим обидчикам, то должны сознавать: не они виноваты в том, что мы не выдерживаем испытания, а мы сами. И потому в таких случаях мы должны каяться и укорять себя. За что? За то, что должны были в испытании укрепить смирение и усилить свою любовь. И тем самым получить действенное оружие против врага, низлагая его подстрекательство и наветы, которые он внушает и нам, и нашим близким. Но вместо этого «неправый залог сердечный» направляет оружие против нас, и мы терпим ущерб. Поэтому то, что нашему несовершенному сознанию представляется как праведный гнев на людей за их грехи, старцы считают нашей неудачей в любви к Богу.

Прп. Макарий поясняет:

…Мы далеки еще от любви Божией, и смиритесь в своем мудровании, прося всесильной Его помощи в искании Его. Вы прежде писывали, что любите Бога, но это происходило от непознания вами себя. Может быть, некоторое умиление или сердечная радость уже и казались вам любовию, но любовь к Богу противными искушается, и непременно надобно сразиться с тремя врагами нашими: миром, плотью и диаволом… [2, т. 1, с. 387].

Не в некотором умилении или сердечной радости состоит любовь к Богу, но в исполнении Его заповедей, которое происходит не в тишине и покое, а в сражении с миром, плотью и диаволом. Мирские соблазны, похоти плоти и нападения врага отталкивают человека от любви Божией. Если человек поглощен погоней за земной славой, властью, богатством, или находит смысл своей жизни в непрекращающихся удовольствиях плоти, или легко верит самому нелепому внушению врага – то он очень и очень далек от любви.

И только тогда, когда у него хватит терпения обуздать свои страсти, хватит смирения пройти все «искушения противными», он сможет обрести и прочувствовать любовь к ближнему и Богу. И познать, как много заключено в любви и из какого «далека» мы начинаем идти к совершенной любви.

В этой связи в отношении многих из нас справедливы будут слова прп. Макария:

…Понуждая себя на пост, бдение и молитву, думаете, будто бы делаете это сами не знаете для чего, а надобно делать сие из любви к Богу, которой в себе не ощущаете… Когда же мысль сия отходит, занимает место ее другая, и страсти одна другой передают ваше бедное сердце… Исполняемые вами телесные делания нельзя сказать, чтоб вы делали сами не зная для чего, а точно от любви к Богу, но несовершенной, а как зародыш малый в сердце имея, от веры происходящий [2, т. 1, с. 384].

Любовь в нас так мала, что, понуждая себя на пост, бдение и молитву, мы в глубине души не можем с уверенностью сказать, для чего это делаем. Старец указывает, что делать это нужно из любви к Богу и постоянно помнить об этом. Как только мы начинаем забывать об этом, наши действия начинают казаться нам как будто бы не имеющими внутреннего повода. Это открывает дорогу страстям, которые будут теснить и пост, и молитву, предлагая свои «поводы».

Лучшее в подобном положении – принять свой пост и молитву как совершаемые из любви к Богу и смириться с тем, что эта любовь пока мала и незаметна для нас самих. Тогда сама мысль об этой любви будет препятствовать проникновению страстей в сердце и помогать любви укрепляться в нем. В союзе любви и смирения не только любовь может быть мала, но и смирение, о чем тоже надо помнить.

Прп. Антоний говорит:

Об искушении вашем, в рассуждении сомнения в любви других к себе, сожалею; ибо вы этим обнаружили свой недостаток в смирении, которое если бы было внутри, то оное и шепнуло бы вам: «Да стоишь ли ты того, голубушка моя, чтоб все были внимательны к тебе и любили бы тебя?» Горделивое сердце ответит на сие: «Очень стою!» А смиренное ответит: «Ей, не стою!» – Посему дай Бог вам в час добрый, при всяком требовании своем, так себе говорить: «Я, Господи, несмь сего достойна» [3, с. 249].

Когда мы сомневаемся в любви других к нам, это признак недостатка в нас смирения. Из-за этого недостатка гордость навязывает нам свой взгляд, согласно которому мы очень достойны большого внимания и любви окружающих. И даже обыкновенная рассеянность в обхождении с нами вызывает у нас обиду и горечь, через которые начинает охладевать и наша собственная любовь к людям.

Старец учит, чтобы мы при действии в нас гордости преодолевали ее смирением, на всякий случай невнимания к нам находя простое объяснение, что мы не достойны внимания. Это избавит от подозрений, что люди не любят нас, и не позволит страстям отвратить нас от собственной любви.

В целом же надо помнить, что через любовь к ближним проявляется и любовь к Богу, и что если любовь находится в союзе со смирением, то люди полагаются на волю Божию ко спасению своей души.

Прп. Никон наставляет:

Если на волю Божию положиться – все хорошо, даже и неприятности, все ведет ко спасению души нашей, и при этом великая премудрость и глубина открывается. Любящим Бога все поспешествует во благо [2, т. 1, с. 384].