Полная версия
Двор русских императоров в его прошлом и настоящем
Николай Егорович Волков
Двор русских императоров в его прошлом и настоящем
Где существуют истории родов, городов и учреждений, – там возможны общие истории.
К. Н. Бестужев-РюминВступление
Настоящая книга не может быть названа в строгом смысле слова историческим исследованием. Она есть лишь свод в одно целое материала, разбросанного по разнообразным сочинениям и главным образом находящегося в архивах и увидавшего впервые ныне свет1. Материал, здесь предлагаемый, может служить как для случайных, чисто деловых справок, так и для историка, который задумал бы проникнуть в неисследованную еще сторону русского быта, выразившегося в придворной жизни. Допетровская эпоха имеет уже своего историка с этой стороны быта в почтенных трудах И. Е. Забелина. Новый период нашей жизни от реформ Петра еще ждет своего талантливого исследователя.
Не принимая на себя этой многотрудной обязанности, составитель настоящей книги считает, однако, своим долгом изложить здесь те основания, которые подвигнули его на настоящий труд.
В исторических явлениях жизни того или другого народа не может быть явлений искусственных или случайных. Как бы ни казалось иное явление маловажным на поверхностный взгляд досужего праздномысла, но оно непременно стоит в причинной связи со всей исторической жизнью народа и происходит лишь потому, что эта жизнь вызывает его необходимость. Если же необходимости той не настоит и явление происходит вследствие временного произвола отдельного лица, то оно, будучи случайным и искусственным, бывает и недолговечным.
Этот исторический закон всецело применяется к русским придворным штатам, ко всему тому блеску дворского обряда, который окружает внешней торжественностью престолы самодержцев всероссийских, растет по мере увеличения и укрепления власти самодержца. Если бы утверждение этих штатов составляло лишь произволение царя, а не вызывалось исторической необходимостью, то не были бы они столь долговечны и давно свершили бы чреду служения своего, как совершила ее опричнина, учрежденная личным произволением Иоанна IV и им же, сравнительно скоро, уничтоженная.
Не в таких условиях находятся придворные чины. Их необходимость вытекает из развития царской власти и из народного духа. Поэтому книга эта имеет значение более серьезное, нежели простой справочный перечень, а высказанная выше мысль требует некоторого развития изъяснения в настоящем вступлении.
Повсеместно наблюдалось, что при упорядочении и централизации верховной власти представитель ее окружается блеском, неведомым его предшественникам. Обращаясь к глубокой древности, мы находим предание о мидийском царе Дейоке, который, удалившись в построенный на возвышенности дворец, окружил себя блеском, незнакомым его предшественникам, и хотя не он первый был владыкой Мидии, но при нем власть определилась и вложилась в определенные формы. И повсюду увеличение царского могущества связано с увеличением придворного блеска. Примеры Навуходоносора, Соломона, Александра Македонского, императоров Рима и Византии, Великого Карла, Генриха VIII Английского, Людовика XIV Французского, наших Иоанна III и IV свидетельствуют об одном и том же. При этом наблюдалось, что многие монархи, окруженные необыкновенным блеском двора, в личной жизни держались простоты столь же необыкновенной и что блеск этот был вызван не индивидуальной потребностью монарха, как отдельного лица, а потребностями его священного сана, влекущего за собой те видимые атрибуты и обстановку власти, при которых наиболее ярко и рельефно выступало и внедрялось в народе сознание о важности этой власти.
Переходя собственно к России, мы наблюдаем, что «развитие московского единодержавия в сущности есть развитие народного единства»2. Самый ход российской истории доказывает справедливость этой мысли. Обширная равнина, составляющая Русскую землю, самым географическим своим положением, не ставя естественных непреодолимых преград к сношениям и слиянию племен, ее населявших, не давала повода к развитию в отдельных племенах общей славянской семьи таких форм общежития и государственного строя, которые положили бы резкую грань между обычаями и требованиями ближайших соседей. Вся эта обширная земля, до той исторической эры, с которой начинает существовать Русское государство, управлялась родовым началом: отец был неограниченным владыкой в семье, родоначальник, или старший в роде, был главой рода. Этот строй мог существовать в «обильной и великой земле» лишь до той поры, пока развитие гражданственности и создание более обширных центров общежития, городов, не потребовали создания такой власти, которая дала бы «порядок» земле. Искали ли точно у соседей-варягов представителя этого порядка или призвание князей не было облечено в форму обращения к иноземцам и не имело того определенного характера, который придает ему летописец, это вопросы, чуждые настоящему предмету. Для нас важно, что в известную пору (во второй половине IX века христианской эры) на Руси стал князь, распорядитель ее судеб, родоначальник русского самодержавия. Князья с самых первых шагов образования Русского государства вносят в жизнь иное начало: начало сословное, взамен начала родового. «Князь, – говорит Соловьев, – думал о строе земском, о ратях, об уставе земском; вождь на войне, он был судьей во время мира, он наказывал преступников, его двор – место суда, его слуги – исполнители судебных приговоров»3. Ближайшими сотрудниками князя, ближайшими его слугами, его посадниками были люди его дружины. Дружина эта составляла несомненно высшее сословие в государстве, и принадлежать к ней – значило быть близким к князю и к управлению государством. Но это высшее сословие не было сословием замкнутым, наоборот, оно было открыто снизу, и личные способности, равно как пригодность для целей князя того или другого лица, давали ему доступ в дружину. Таким же открытым снизу, служилым сословием осталось и до наших дней русское дворянство.
В первые времена русской исторической жизни стремление к созданию у себя на Руси власти, подобной царской власти византийских императоров, особенно заметно. Стремление это объясняется походами воинскими и торговыми поездками русских в Царьград. Там наследник цезарей являлся перед ними в силе и блеске необычайной власти, и для обитателя России слово «царь» выражало цезаря нового Рима, как для древнего грека слово «ВаоЛви^» означало владыку Персии, а не какого-либо иного единовластителя. Понятие об этом «царе» было понятием о царе-самодержце. Естественным было желание перенести в родную землю уклад государственной жизни той страны, которая дала нам и свет истинной веры, и первые основы цивилизации. Однако родовое начало, царившее в России до избрания князя, не могло быть искоренено сразу. Оно вызвало систему удельно-вечевую, и хотя указанное нами стремление уподобить свой государственный строй византийскому и продолжает оставаться в силе и великий князь Владимир Всеволодович вместе с царскими регалиями, царским венчанием и именем «Мономаха» приемлет от деда своего, греческого императора, заветы Византии, но дробление земли на уделы, усобицы родичей-князей, бессилие их пред полчищами Батыя, монгольское иго – все это отдаляет заветную мечту объединения Русской земли на многие и многие лета.
Только когда из пепла татарского погрома и семейственных княжеских неурядиц выросла юная Москва и владыка ее Иоанн III Васильевич приял руку княжны греческого Императорского Дома, только тогда Россия вступила на истинный путь централизации. Только тогда она вполне сознала истину, так прекрасно выраженную словами Карамзина, что «порядок есть душа держав, а нет порядка без власти самодержавной». Но Иоанн III, именовавшийся иногда царем, не носил еще официально этого титула, и Иоанн IV, венчанный на царство 16 января 1547 года, только в 1561 году соборной грамотой духовенства Православной восточной церкви, с вселенским патриархом Иоасафом во главе, утвержден в царском сане, по родству его с угасшими родами византийских императоров и по происхождению от великого князя Владимира Всеволодовича, называемого Мономахом по воле и в память императора, доводившегося ему дедом.
Софья Палеолог принесла державному супругу своему, великому князю Иоанну III, не только предания и заветы царской власти, но и обычаи царского двора. Одно было неразрывно связанным с другим, и «народ», по словам Забелина4, уверовавший в высокое призвание царя, благоговейно чтил и все знаки Его Величия. Но в допетровской Руси придворные царя, бояре, тщились быть не только верными слугами и исполнителями царской воли, но и принимать участие в делах государственного управления. Их родовые счеты (остатки прежнего родового начала) заставили Иоанна IV испытать неудачное учреждение опричнины, неудачное лишь потому, что этот пылкий Государь внес в новое учреждение, долженствовавшее нанести чуждым русскому духу олигархическим стремлениям боярства решительный удар, слишком много личной страстности, обратившей великий по замыслу план в общественную язву. Своим местничеством бояре выдвигали, силой, вперед свои родовые стремления, но власть царя, даже за прекращением династии Рюрика, крепла в смутные дни. Крепла и в лице пришельца Годунова, и при его неведомом преемнике, и несмотря на слабость Василия Шуйского и на беды междуцарствия.
Она во всей своей силе передалась Михаилу Романову, родичу по женщинам Рюриковичам, как и эти последние были родичами, тоже по женщинам, владыкам Византии. При Романовых местничество и олигархические стремления бояр не могли долго существовать, и царь Федор Алексеевич сильно облегчил трудную задачу укрепления России своему великому брату сожжением разрядных книг.
При Петре Великом Россия начинает, наконец, отливаться в ту могущественную форму великого государственного здания, основанием которого служит русский народ, венцом самодержец всероссийский, а столпами, поддерживающими это здание в духовном смысле, – православие, в гражданском – дворянство. Но дворянство от времени Петра уже не имеет значения прежнего боярства. Самая этимология этого слова, служащего синонимом «придворного», указывает, что дворянин утверждается в своем значении ближайшей службой царю.
Этот государственный уклад совершился не по воле отдельных лиц, самодержцев всероссийских, а в силу причин географических, влекших обширную равнину России к централизации, в силу причин духовных, заставлявших в строе дворцовой жизни уподобляться Византии, стране, озарившей Россию светом православия, и в силу причин исторических, т. е. отсутствия в России коренной аристократии и необыкновенного стремления русского народа к движению вперед и к возвышению отдельных лиц не путем родовых счетов, а сословных преуспеяний, основанных на личных заслугах.
Из сказанного становится понятным, что русское дворянство, будучи сословием открытым снизу и открытым всякому, кто успехами личной службы Государю сумет достигнуть доступа в это высшее сословие, главным образом стоит в связи с двором Государя.
Поэтому «История придворных чинов», для которой может служить материалом настоящий сборник, составляет несомненную часть истории русского народного быта, а следовательно, и истории России.
В этом кратком обзоре невозможно было предложить почти ничего, кроме группировки доселе разрозненных материалов, но предмет исследования не теряет от того своей важности и своего интереса. История русских придворных чинов от времени Петра Великого тесно связана с историей России и ее государей. Необходимо напомнить, что большинство государственных деятелей России принадлежали, особенно в прошлом веке, к лицам придворным, что уклад придворной жизни неизбежно отзывался на складе жизни резиденции русских монархов, а отсюда и на быте всей родины нашей. Поэтому исследование придворной жизни должно быть интересно для всякого, кто в истории своего отечества ищет не перечня голых фактов, а и понимания тех или других явлений.
Так, например, история XVIII века, с ее внезапными переворотами и влиянием временщиков на ход событий, может быть правильно изучена лишь при подробном исследовании придворной жизни, имевшей необыкновенную роль во всех этих переменах, касающихся особ, занимавших императорский российский престол.
Часть первая
Исторический обзор
Глава I
Реформа Петра Великого. – Табель о рангах. – Первый придворный штат императора Петра II. – Второй придворный штат императрицы Анны Иоанновны. – Регламентация придворных чинов. – Упорядочение дворского уклада при императрице Елизавете Петровне. – Двор императрицы Екатерины Великой. – Двор при императоре Павле I
Учреждение разных придворных чинов и должностей при Российском Императорском Дворе последовало вскоре за принятием императорского титула Петром I (в октябре 1721 года), но весь XVIII век прошел, не дав придворным чинам стройной регламентации. Лишь в текущем столетии они достигают ее. В истекшем же веке отдельные распоряжения о придворных чинах, вызываемые требованиями необходимости данной минуты, не приводились в точное соответствие с предыдущими распоряжениями по тому же поводу. Поэтому сведения, скудные за один период времени, обширны за другой такой же период. Здесь будет изложено то, что дают сохранившиеся исторические документы и другие данные.
Ранее чем приступить к историческому исследованию придворных штатов, необходимо принять во внимание – как неподлежащую спору истину, – что если необходимость придворного блеска и устройства двора были сознаваемы и в допетровскую эпоху и, примененные на деле, окружили двор московских царей пышностью древней Византии, т. е. если придворные чины в принципе своего учреждения и не были новостью для Императорского Двора, то, с другой стороны, внешние формы придворных штатов были заимствованы с Запада. Оттуда Великий Петр перенес многое, перенес и дворский уклад. Ошибочно, впрочем, было бы думать, что великий преобразователь России обратился к Западу по внезапно возникшему, чисто личному влечению. История не знает таких неожиданностей. Петр блестяще исполнил свою историческую задачу и проявил силы необычайного гения, сумевшего в краткий срок недолгой жизни, в течение каких-нибудь тридцати шести лет царствования, совершить то, на что людям, менее его одаренным, потребовались бы сотни лет, под руководством многих лиц, но Петр следовал лишь тому движению к Западу, которое зародилось ранее его. Уже в XI веке мы видим, что Ярослав Мудрый женится на дочери шведского короля Олафа – Ингигерде, во св. крещении Ирине, он выдает свою сестру за польского короля Казимира; один из его сыновей, Всеволод, женится на дочери византийского императора Константина Мономаха; другой, Вячеслав, на графине Стад[1], а третий, Игорь, на Гунегунде[2], графине Орламюнде. Его старшая дочь Елизавета выходит замуж за норвежского короля Гарольда, третья, Анастасия, за короля Андрея I Венгерского, а в 1048 году дочь его Анна выходит замуж за французского короля Генриха I. Иоанн IV выражает явное стремление к западной цивилизации и старается посредством брака на английской принцессе войти в союз с Великобританией. Борис Годунов широко отворяет двери дворца своего посланцам западных государей и двери теремов брачному искательству датского королевича. При дворе царя Алексея Михайловича западное просвещение имеет свободный доступ. Ближайший боярин царя Артемий Семенович Матвеев покровительствует иноземцам и вправе зваться одним из первых западников в России. Дочь царя, впоследствии правительница Софья Алексеевна, прикладывает руки к переводу мольеровской комедии, и «Врач поневоле» находит место на подмостках придворного театра, по доброй воле царской семьи. Не чужд был западных веяний и третий царь из Фамилии Романовых – Федор. Сын Алексея, брат Софьи и Феодора, гениальный Петр дерзнул во всех областях общественной, государственной и придворной жизни совершить то, что без него совершилось бы медленно.
Сводя общее положение это к частному вопросу, нас занимающему, должно признать, что учреждение придворных чинов по западным образцам было не только делом личного произволения Петра, а и естественным последствием развития русской жизни. Придворные чины носят у нас названия немецкие по преимуществу, но на учреждение их, несомненно, имел влияние и строй французского двора, который Петр Великий мог наблюдать в свое посещение французского королевства в 1717 году.
В Табели о рангах[3], обнародованной 24 января 1722 года, определены подробно все придворные чины и должности. Рассматривая даже поверхностно названия этих чинов, легко усмотреть, что многие из них вовсе никогда не были жалованы, и даже определить, в чем состояли их обязанности, не представляется в настоящее время возможным. Мы не имеем именных списков придворных чинов времени Петра Великого и Екатерины I. Имена только некоторых из этих лиц сделались достоянием истории. Известно, что Виллим Монс5 был одним из первых камер-юнкеров, назначенных к Государыне, вскоре после публичного объявления (7 марта 1711 года) Петром I о Государыне царице Екатерине Алексеевне, «что она есть истинная Государыня»6. Служебные обязанности камер-юнкера не были точно определены, в руках его сосредоточивались дела по управлению сел и деревень, состоящих за Государыней; управляющие и приказчики, а также игуменьи тех обителей, которые находились под особым покровительством царицы, в скором времени стали присылать ему отчет по имениям, по монастырям, сметы приходов и расходов. У него просили доклада о тех и других распорядках перед Государыней. Ему поручались принятие на службу в ведомство Государыни разных лиц, суд и расправа не только над ними, но даже разбор дрязгов между монахинями и настоятельницами царицыных пустошей, назначение жалованья, чиновников и служителей Государыни.
На Монсе лежало устройство празднеств и гуляний, до которых такая охотница была Екатерина Алексеевна; он должен был вести корреспонденцию с заграничными поставщиками товаров, ведаться с портными и портнихами Государыни, сопровождал ее за границу, хлопотал во всех ее переездах об удобствах в пути и при остановках по городам7.
По тем Высочайшим повелениям и другим документам, которые дошли до нас за время царствования Петра I, можно судить, что все придворные чины состояли при императрице, а не при императоре. Двор супруги преобразователя России, по свидетельству современников, не уступал в блеске и величии германским дворам той эпохи, двор же самого Петра отличался необыкновенной простотой. Император довольствовался услугами нескольких денщиков, и доступ к занятию этой скромной, но близкой к царю должности открывался не знатностью рода, а главным образом личными свойствами, обратившими на себя внимание Государя. Что касается до порядка пожалования придворными чинами при Петре I и Екатерине I, то имеется некоторая вероятность предполагать, что пожалование производилось вследствие подачи челобитных (которые в это время подавались и о пожаловании имений и чинов). Так, в 1724 году баронесса Мария Строганова8 подала Петру Великому прошение об определении сына ее ко двору. На прошении этом имеется пометка императора: «Дается чин большому сыну камер-юнкера»9. Таким же образом, по прошению, был определен в обер-гофмейстеры в 1722 году Матвей Олсуфьев10 с выдачей ему патента. Даже позднее, а именно при Анне Иоанновне, пожалование производилось вследствие прошений: сын герцога Курляндского Бирона Карл Эрнест11 был пожалован, имея от роду 8 лет и 8 месяцев, по письменной просьбе в камергеры. На просьбе этой императрица собственноручно начертала: «Учинить по сему. Анна».
Император Петр II в самый день вступления своего на престол, а именно 6 мая 1727 года, пожаловал тринадцатилетнего сына светлейшего князя Меншикова Александра 12 в обер-камергеры, и в конце того же месяца назначил к обрученной невесте своей княжне Марии Александровне Меншиковой обер-гофмейстерину Арсеньеву13, гофмейстера Арсеньева14 и камергера князя Алексея Голицына15. Первый придворный штат был составлен гораздо позже. Еще при жизни императрицы Екатерины I действительный хозяин Русского государства и главный распорядитель по двору светлейший князь Александр Данилович Меншиков стоял за составление придворного штата, что видно из переписки его с Главной дворцовой канцелярией16 (Придворной конторы еще не существовало), но ему не удалось окончить начатое дело, и лишь 14 декабря 1727 года, по представлению Остермана17, утвержден был молодым императором Петром II первый придворный штат18. По штату этом назначены были гофмейстером князь Алексей Долгоруков19, с жалованьем в 3000 руб.; восемь камергеров: Степан Лопухин20, князь Сергей Долгоруков21, князь Сергей Голицын22, граф Михаил Головкин23, князь Иван Долгоруков24, Петр Балк25, граф Петр Сапега26 и граф Карл фон Левенвольде27, с жалованьем по 1396 руб. 20 коп. в год каждому, и семь камер-юнкеров: Василий Поспелов28, Федот Каменский29, Федор Лопухин30, Василий Стрешнев31, князь Борис Юсупов32, граф Федор Апраксин33 и князь Никита Трубецкой34, с жалованьем по 518 руб. 55 коп. в год каждому. Бывшим еще при императрице Екатерине I гофмаршалу Дмитрию Шепелеву35 и шталмейстеру Родиону Кошелеву36 в том же штате назначено жалованье по 1396 руб. 20 коп. в год каждому.
В том же декабре 1727 года был образован придворный штат и для горячо любимой Петром II сестры его, великой княжны Натальи Алексеевны. Штат этот состоял из одного камергера князя Сергея Голицына37, с жалованьем в 600 руб., четырех камер-юнкеров: Петра Вольфа38, Николая Стрешнева39, Петра Стрешнева40 и Василия Лопухина41, с жалованьем в 400 руб. каждому, и двух гоф-юнкеров, с жалованьем по 300 руб. в год каждому.
В царствование императора Петра II замечается вообще некоторое стремление возвратиться к московским преданиям, и потому неудивительно, что в придворный штат поступают главным образом члены знатных Фамилий. На первый взгляд странно не встретить в списке придворных чинов Фамилии Нарышкиных, которые по родству своему с царицей Натальей Кирилловной, матерью Петра Великого, более, чем кто-нибудь, имели право на близость к особе Государя. Такой несправедливый пробел объясняется могуществом Долгоруких при Петре II, старавшихся отстранить родственников царских от близости с ним, а после смерти Петра II и падения Долгоруких, в царствование императрицы Анны, Нарышкины, родственники Петра Алексеевича, не могли вовсе рассчитывать на положение при дворе дочери Ивана Алексеевича, которая приблизила ко двору родственников своей матери Салтыковых. Императрица Елизавета исправила эту несправедливость, и от ее времени до наших дней Нарышкины всегда занимали высшие придворные должности.
Императрица Анна через год по вступлении своем на престол, в апреле 1731 года утвердила придворным всем чинам штат, и в указе, данном Сенату42, определено жалованье придворным чинам, причем число камергеров и камер-юнкеров оставалось то же, что и при императоре Петре II, и размер жалованья сохранен тот же. Обер-камергером был назначен Эрнест Бирон43, обер-гофмейстером Семен Салтыков44, обер-гофмаршалом граф Рейнгольд фон Левенвольде45, и обер-шталмейстером граф Карл фон Левенвольде46.
В первый год вступления своего на престол, а именно в 1730 году, императрица Анна Иоанновна положила основание регламентации придворных чинов. Они были подчинены обер-гофмейстеру. Ему, обер-гофмаршалу и гофмаршалу даны были подробные инструкции. Инструкции эти представляют большой исторический интерес47. Из них особенно необходимо упомянуть об инструкции обер-гофмейстеру. «Понеже, – говорит инструкция, – Ее Императорское Величество по примеру других благоучрежденных дворов всемилостивейше заблагоизобрела и при своем Императорском Дворе обер-гофмейстера учредить». Пример западных дворов, желание подражать им, желание иметь штаты придворных как учреждение, а не как случайное собрание людей, милостью царской приближенных к престолу, – вот причина начатой императрицей регламентации придворного штата. Желание это объясняется тем значением, которое придается придворным чинам. Если на деле времена Бирона, обратившиеся в унизительное положение потомков Рюрика и Гедимина, и не оправдали предначертаний императрицы, то это не лишает инструкцию, ею данную, того этического значения, которое возвышает смысл придворного уклада. Избрав в обер-гофмейстеры Семена Салтыкова, императрица в инструкции так мотивирует этот выбор: «К тому (к занятию должности обер-гофмейстера) такая персона требуется, которая б не только доброго жития и поступка была, довольное знание и искусство, но и знатность и респект имела: верен, секретен и истинен; и такого христианского жития и поступка был, чтоб он паче своим собственным примером нежели наказанием ему подчиненных и протчих придворных служителей, основание полагал». Для цели настоящего изыскания совершенно неважно, в какой мере Салтыков соответствовал своему назначению и точно ли имел он те высокие нравственные качества, которых Государыня требовала от своего обер-гофмейстера. Важно то, что от начальника придворных требовались: верность, умение хранить тайны, правдивость и христианская нравственность столь высокая, чтобы уже один пример его мог служить для подчиненных ему лиц руководительством. Полномочия обер-гофмейстера были весьма обширны. Для исполнения своей обязанности он всегда имел доступ к особе Ее Величества, он приводил к присяге пожалованных придворных чинов, он управлял Дворцовой канцелярией, был главным смотрителем дворцовых здания и церквей, вел все дворцовые счеты и ревизовал счеты подведомственных ему лиц и учреждений, он же заведывал аудиенциями иноземцев у Ее Величества. Он же в маловажных делах о проступках дворцовых служителей вершил правосудие, а более важные отсылал в Юстиц-коллегию. Императрицей же Анной установлена форма присяги придворных чинов48. Главным элементом присяги является соблюдение тайны относительно вверенных по должности или в силу должности ставших известными присягающему придворных обстоятельств*. Императрица, видимо, требовала неослабной службы от придворных чинов, так как в ее царствование состоялось повеление о вычете из жалованья тех придворных чинов, которые возьмут отпуск долее шести недель49.
