Собрание сочинений. Том XII

Или она заставляла неумёху выжимать двухпудовую гирю. Хотя он и пудовку-то никогда в жизни не отрывал от пола. При этом она с наслаждением наблюдала, как бедный подчинённый бегает вокруг этого чугунного снаряда и никак не может поднять его…

Устав смеяться, Ольга Юрьевна отталкивала неудачника и безо всякого напряжения выжимала двухпудовку сначала правой рукой двенадцать раз, а затем и левой – пятнадцать раз (она была левша). После чего издавала победный клич «бумс!» и кидала гирю под ноги ошалевшему от страха и посрамлённому «хиляку»…

Или брала пробку от одной из валявшихся на полу бутылок, завинчивала горлышко влажной тряпкой и заставляла свою жертву откручивать эту пробку. Не добившись результата руками, несмышлёный любовник частенько пускал в ход зубы. После каждого такого происшествия клиентов в зубном кабинете заметно прибавлялось…

Или ставила свою прелестную, чудовищно полную и ослепительно белую руку на стол для армрестлинга и с лёгкостью необыкновенной (почти мгновенно) повергала соперника в уныние, а на прощание отпускала ему смачный щелбан в лоб с неизменным «бумс!»…

Короче, забавлялась она от души! Ибо таких забав у неё было великое множество.

И притом одна хлеще другой!!!

13. Единоначалие извольте соблюдать неукоснительно!

Чего не можешь ясно высказать, того ты не знаешь: с мыслью рождаются в устах человека и слова.

И. Тегнер

Будущие биографы Ольги Юрьевны наверняка будут без устали отмечать, что больше всего лелеяла и внедряла в сознание своего дружного коллектива суровая начальница понятие «единоначалие».

Если она начинала замечать, что кто-то хотя бы в тайниках души покушается на это её жизненное кредо (на эту святыню!), то пощады такому смутьяну уж точно не будет!

В лучшем случае она поставит «озорника» в угол на колени и заставит его выучить десяток китайских иероглифов из учебника. А в худшем может неожиданно накрыть его юбкой, стиснуть голову своими бёдрами приятной полноты и выпустить её (голову) лишь тогда, когда несмышлёныш задёргается в предынфарктных (или предынсультных) судорогах…

14. Судья на ринге или распорядитель призов

Не позволяй твоему языку опережать твою мысль.

Хилон

Как правило, по субботам Ольга Юрьевна устраивала в своём учреждении спортивные соревнования среди подчинённых.

При этом самым любимым видом для неё почему-то неизменно оставался бокс. В одном из кабинетов она устроила импровизированный ринг, причём сама была, как правило, и судьёй, и распорядителем призов.

В качестве судьи она выходила на ринг в целомудренно запахнутом махровом халатике и обязательно почему-то в боксёрских перчатках. А в качестве приза она неспешно демонстрировала победителю стриптиз в своём кабинетике (путём неоднократного распахивания своего халатика). Побеждённого же она попросту одаривала парочкой веских и вместе с тем «ласковых» (по её меткому выражению) оплеух-затрещин от души. При этом оба воспринимали это как должное.

Ибо противиться начальнице было, во-первых, совершенно бессмысленно, а во-вторых, небезопасно (как уважаемый читатель, видимо, уже успел заметить)…

15. Хозяйкой в доме буду я!

Чтение для ума – то же, что упражнение для тела.

Р. Стиль

И когда же мы научимся наконец отличать главное от второстепенного? Ибо уже пора понять, что жизнь человеческая, к сожалению, не вечна… И мы просто не имеем никакого морального права распыляться на какие-то пустяки!

В. Пряхин

Одним из последних капризов Ольги Юрьевны было принятие решения выбрать супруга обязательно из числа своих подчинённых.

Однако, кого бы она ни избрала в конечном счёте в мужья, он должен был помнить её незыблемое условие-кредо: «Хозяйкой в доме буду я!»

Для неё было совершенно безразлично, какую он будет иметь комплекцию, рост, ум…

Всё равно она будет руководить будущей семьёй до последнего мига своей жизни.

В любом случае и её избранник, и будущие дети должны главу семейства (то бишь её) боготворить и ловить каждое слово, каждый её жест и намёк на что бы то ни было.

Это незыблемо и не должно обсуждаться. В противном случае любой член семейства обязательно будет наказан и изгнан из дома, причём с позором, как «самый великий грешник».

«Тут уж ничего не попишешь. Такая я родилась, такой и помру», – ежедневно и ежечасно внедряла в своё сознание наша героиня эту шедевральную мысль.

А нам ничего другого не остаётся, как робко пожать плечами и плавно руками развести: мол, имеет право (причём полное и законное)…

16. Королева на улице

Чувства – окраска мысли. Без них наши мысли – простые, сухие, безжизненные абрисы, контуры, но не картины.

Н. Шелгунов

Одевалась Ольга Юрьевна всегда со вкусом, причём предпочитала почему-то тёмные и строгие одежды с красной или голубой окантовкой.

Лицо её вне зависимости от настроения мало что выражало. Разве что подобие кислой гримаски, как отмечали впоследствии наиболее наблюдательные и опытные эксперты и биографы.

Ходила она, как правило, почти круглый год в мини-одеждах: и плащи, и юбки, и платья были обязательно выше колен. Так что, когда она шла по вестибюлю метро, к примеру, в пальто и его пола на третьем шаге чудесным образом распахивалась, всем мужчинам-счастливчикам представлялось такое изумительно-приятное зрелище, что у них сначала дух захватывало, а затем они под разными предлогами искали с ней знакомства. Когда же она, восседая сразу на двух местах вагона электрички, с лёгкостью необыкновенной закидывала ногу на ногу, то и юнцы, и зрелые, вполне сформировавшиеся мужи, сидящие напротив неё, с замиранием сердца обозревали открывшееся перед ними блистательно-прекрасное видение, причём шикали на снующих перед ними пассажиров. Ибо они хотя бы и на полсекунды, но всё же прерывали чудесное зрелище и мешали им радоваться жизни, пока прекрасная незнакомка демонстрирует им свои прелести…

Как многие из нас уже достаточно хорошо знают, Ольга Юрьевна имела сравнительно небольшое, по сравнению со всем остальным, ангельской красоты и свежести личико, но зато на широких борцовских плечах. И это достаточно редкое сочетание никак не меньше шокировало публику, чем мощные бёдра. Невообразимо приятной полноты руки нашей прелестницы летом были, как правило, обнажены почти до плеч, а по локоть (в обязательном порядке) обтянуты белыми перчатками…

Поэтому одна часть мужчин имела возможность любоваться маленькими пухленькими пальчиками, а другая – верхней частью рук Ольги Юрьевны, которые по мощи ничуть не уступали Бельмондо или Сталлоне. С той лишь разницей, что они самым надёжным образом заплыли ослепительно-белым первоклассным слоем жира, через который совершенно невозможно было бы рассмотреть следы какой-либо жилки или сосудика (даже и под сильным увеличительным стеклом)…

В очередях же Ольге Юрьевне удавалось стоять раза в два меньше, чем обычному человеку.

Ибо все без исключения мужчины пропускали её без очереди, причём считали это честью для себя и как бы само собой разумеющимся. Тогда как женщины (и молодые, и старые) сверлили её глазами, с превеликим трудом пытаясь скрыть свою зависть, и не сговариваясь прекращали какие бы то ни было разговоры на всё время, пока она находилась в очереди, причём независимо от того, стояла ли она впереди или позади них…

Однако самый большой кайф мужское население планеты ловило, когда Ольга Юрьевна по каким-то только ей ведомым причинам или мотивам наклонялась, а из её неимоверно глубокого декольте должны были бы по всем расчётам вывалиться (но, как правило, так и не вываливались по непонятным современной науке причинам) два изумительной величины и формы «бугра нежности»…

* * *

В общем, любому представителю сильного пола достаточно было лишь один-единственный раз насладиться этим зрелищем, чтобы стать добровольным пленником этой небожительницы навсегда!

В результате на две – две с половиной пятилетки народ единодушно окрестил Ольгу Юрьевну «уличной королевой»!!!

17. Что такое «судия»

Уметь легко перейти от шутки к серьёзному и от серьёзного к шутке требует большего таланта, чем обыкновенно думают. Нередко шутка служит проводником такой истины, которая не достигла бы цели без её пособия.

Фр. Бэкон

Когда в школе Олечка (то есть теперешняя Ольга Юрьевна) писала впервые в жизни диктант, то допустила в нём только одну орфографическую ошибку, в слове «судья». Она написала это слово, встретившееся и в начале, и в конце диктанта, не иначе как «судия».

На следующий день завуч школы (он же преподаватель русского языка и литературы) вызвал отличницу Олечку «на ковёр» и сказал, что у него рука долго не поднималась, чтобы поставить ей вместо привычной для всех пятёрки аж четвёрку с минусом! Однако всё же поднялась…

Уязвлённая школьница подошла к двери (уже и в то школьное времечко она закрывала собою вширь весь дверной проём), повернула в замке ключик два раза и положила его в своё бездонное декольте.

Затем она повернулась к пожилому завучу задом, на какое-то мгновение приподняла юбку и, дождавшись, пока он скукожится от мощи её тучных полушарий, процедила сквозь зубы: «Я понимаю это слово совсем не так, как все остальные. По-моему, следует читать: «СУД» И «Я» – это, как я считаю, одно и то же. Однако в связи с тем, что у тебя, старого козла, были сомнения, какую оценку мне ставить, я судить сейчас тебя строго не буду. Но остаток своей жизни (а она ещё только-только начинается) я буду писать это слово только так, как МНЕ нравится и как Я считаю нужным, то есть так, как написала в твоём вонючем диктанте.

Я так хочу! И с этого момента я начинаю вершить свой суд…»