Князь Мышкин и граф Кошкин

Легко сказать. То, что я плела Наташке, про кучу свободных мужиков было, мягко выражаясь, неправдой. Все не так просто. Юра Гусев с кем–то шифруется, по всем приметам видно. Борька Грищук отпадает. У этого чела пубертатный возраст до сих пор не прошел. Ему подавай либо старуху лет под сорок, либо блядь профессиональную. Севка вообще не катит…. А, что, если Макс? Ну, с ним–то я договорюсь, а как мне это Котову объяснить?

Сережке я рассказала все как есть, правда, без подробностей.

Он поморщился,–Вряд ли что–нибудь стоящее получится.

–А никто на это и не рассчитывает. Кузину просто отвлечь надо, хотя бы на время. Макс как раз для этого очень даже подходит.

Котов на секунду задумался, потом согласно кивнул,–Ну, попробуй.

Макса я, разумеется, уговорила.

В Химки мы с Котовым приехали накануне праздников. Малость потоптались по территории, и стали приводить в порядок дом. Перво–наперво распахнули все окна и затхлость, копившаяся всю зиму, с энтузиазмом рванула наружу, потом взялись за тряпки. Провозились долго, закончили, когда уже совсем стемнело и стало не по–весеннему холодно. Было решено затопить печь.

Пока Котов ходил за дровами, я соорудила некое подобие ужина. Устроились прямо на полу. Электричества не было, дядька боялся пожара, и когда уезжал всегда вывинчивал пробки.

Печь быстро разогрелась и даже начала издавать монотонный гул. Еще бы! В топке так яростно стреляли дрова, что через открытую дверцу искры фонтаном сыпались на железный лист, приколоченный перед печкой. Мы с Сережкой сидели в метре от того места, где приземлялись огненные иголки. В середине нашего лежбища на островке из газет стоял высокий стакан, а в нем зажженный фонарик «мордочкой» в потолок. Мы сидели лицом к огню, крепко обнявшись, в мою спину напряженно стучалось Котовское сердце, первый раз со дня знакомства слова нам были не нужны. Огонь, тишина и покой. Как же страшно нарушить эту гармонию!

Котов решился первым,–Поздно уже. Завтра ребята в десять приедут. Проспим,–я тяжело вздохнула,–А это что такое?– его палец указывал на затерявшийся в газетном ковчеге бутерброд.

–Бутерброд. По–моему, с сыром.

–Это я вижу. А чей? Всего было два с сыром и четыре с колбасой. По три на каждого. Лично я свои все съел.

–Я больше не хочу.

–Что еще за разговорчики? Нечего продукт переводить.

–Раз ты такой экономный, то сам его и съешь.

–Это будет неправильно,–он взял с газеты бутерброд и протянул мне. Я отрицательно замотала головой,–Ах, так?! Ну, держись!

Через секунду я уже была обездвижена каким–то мудреным захватом, а несчастный бутерброд замаячил у меня перед глазами,–Давай, давай! Нечего отлынивать!–я обижено запыхтела и попыталась высвободиться,–Ладно, пополам,–сжалился Котов,–Ты кусаешь с одного конца, я с другого. Только одновременно. Идет? Три, четыре…

Мы вцепились в злополучный кусок и, дурачась, начали тянуть его каждый в свою сторону. В конце концов, не выдержав натиска, он раскрошился, а мы расхохотались. Сережка снова сграбастал меня в охапку и поцеловал, а потом…., потом все случилось. Легко и просто. Казалось, что мы занимаемся любовью, уже целую вечность, а ведь это был наш первый раз…..

В печке мерцают затухающие головешки, рядом человек, которого я люблю, а в окно, лопаясь от зависти, тычутся лупоглазые звезды. Господи, счастье–то, какое!!!....

Проснулась я от холода. Котов, голый по пояс, делал какие–то замысловатые упражнения напротив открытого окна. Двигался он медленно, от бугристых напряженных мышц поднимался молочный пар. Казалось, что отвлечь от этого занятия его не смогут ни события внешнего мира, ни суета окружающих, ни даже собственная боль.

Я наблюдала за ним, как завороженная. Поворот вправо, потом влево, еще раз и еще…., вот руки описали полный круг и замерли на груди, глубокий вдох, выдох, глаза закрыты…..

–Привет. Давно наблюдаешь?

–Ага. Здорово. Ты, что каждый день это делаешь?

–А как же! Форму по любому надо поддерживать,–он достал из сумки полотенце,–Вставай, лежебока! Проспишь все царствие небесное.

–Хо–о–о–о–лодно! Закрой окно.

–Зачем? Свежий воздух бодрит,–в ответ я глубже закопалась в одеяло,–Вылезай, сейчас ребята приедут.

Ребята приехали только в половине первого.

–Блин! Чтоб я так жил! Два часа просидеть в чистом поле, да еще в запертом наглухо вагоне. Полный отстой!–Андрюха стянул с плеч огромный рюкзак и плюхнулся на землю. Остальные последовали его примеру.

–Молчал бы лучше,–Маришкин рюкзак спланировал точно на Андрюхин живот,–Ты же дрых все время, как сурок. А мы с Танькой не знали, куда от твоего храпа деваться.

–Кто храпел? Я храпел?!! Да это у тебя глюки были!

–Кончай перекур,–Серега поднял Андрюхин рюкзак и потащил в дом,–Дел навалом.

Дальше пошла обычная суета. Кто мангал для шашлыков ставил, кто дрова добывал. Девчонки занялись инвентаризацией съестного. Выяснилось, что забыли купить хлеб. Тащится в магазин, а ближайший был у станции, никому не хотелось. Женская половина сразу заявила, что мучное вредно, а лишние калории им ни к чему. Мужскую часть компании такая постановка вопроса не устраивала, но, при этом, каждый ссылался на крайнюю занятость.

«Ладно, я схожу,–Макс отложил в сторону топорик и поискал глазами Кузину,–Наташ, поможешь мне?» Та едва заметно кивнула. Народ посмотрел на них, как на спасителей. Тут же кто–то вспомнил, что неплохо бы купить еще пачку чая, да и спички, пару коробков, на всякий случай.

Шашлыки были готовы только в шестом часу, к тому времени наша компания уже напоминала голодную стаю волков. Первые десять минут прошли в полном молчании, все сосредоточенно жевали, но, как только народ насытился, то сразу потребовал зрелищ.

Юрка достал из чехла гитару и любовно погладил гриф: «Полчаса назад я ее, красавицу, с голодухи слопать был готов, а теперь….», – его пальцы привычно пробежали по струнам. Ребята одобрительно зашумели и приготовились слушать. Гусев потренькал несколько минут для разбега, потом запел.

Вдруг я вспомнила про Кузину. За столом ее не было, Макса тоже. Ну и ладно. Главное, чтобы Наташке дурь в башку не лезла. Потом кто–то предложил разжечь костер, кому–то понадобился консервный нож, и мои мысли побежали в другом направлении.

Уже давно стемнело, а мы все сидели за столом. От ночной свежести девчонки начали поеживаться, некоторых стало клонить ко сну. Надо было срочно поить народ чаем.

Чайник в темной кухне я разыскала с трудом, свет мы так и не включили. Потом стала искать спички.

–Вообще–то разочаровываться в людях приходиться довольно часто,–произнес чей–то голос.

Я притихла. Голос принадлежал Максу.

–У меня друг есть,–продолжал Князев,–Мы с детского сада вместе, так мне до недавнего времени казалось, что я его знаю, как самого себя. А полгода назад понял, что это не так.

В темноте моя рука напоролась на какую–то посудину и та с грохотом скатилась со стола. Минуты не прошло, как из соседней комнаты появился Макс, а следом за ним Кузина.

–Чаю хотела согреть, а фонарь забыла,–попыталась я объяснить ситуацию.

–Сейчас принесу,–Князев поднял с пола упавшую кастрюлю и вышел. Мы остались с Наташкой вдвоем.

–Вот память проклятая, ведь еще утром хотела свет наладить,–продолжала я оправдываться.

–Давай помогу, а то ты всю кухню разворотишь,–она улыбнулась и принялась шарить по столу в поисках спичек, а голос ее больше не походил на хрип утопленника. И это было уже кое–что.

Три дня пролетели незаметно. Шашлыки, футбол, поход к роднику, осмотр местных достопримечательностей, костер, опять шашлыки….. В Москву мы возвращались усталые, но довольные. Наташка смеялась и болтала без умолку, в общем, напоминала прежнюю Кузину. Максу я была благодарна.

***

После праздников началась «сумасшедшая» весна. Природа так долго спала и ленилась, что, по всей видимости, устыдившись, стала яростно наверстывать упущенное. Город приобрел изумрудный цвет, зашелестел, загомонил и наполнился обалденными запахами. Сидеть в душном помещении не было никакой возможности, при первом удобном случае мы вылезали на воздух и шатались по улицам до изнеможения. Ходили мы теперь, как правило, вчетвером.

Я просто не могла бросить Кузину на произвол судьбы, тем более что по–настоящему она в себя так и не пришла. Вывести Наташку из равновесия могло, что угодно. Рекламный щит с памперсами, витрина с детским питанием, карапуз в песочнице и у нее тут же начинали дрожать губы. Имя Павел она вообще слышать не могла, впадала в тихую истерику. Как назло, нашего шефа звали Павел Андреевич, и, как только кто–нибудь произносил его имя–отчество, у Кузиной моментально менялся цвет лица. Ясное дело, что при таком раскладе, одну оставлять ее было нельзя, но и таскать с собой третьей тоже радость небольшая. Слава богу, Князев оказался человеком понятливым. Он ее встречал, провожал, приносил какие–то журналы, книги и, если мы собирались куда–то пойти, то в назначенное место они являлись всегда вдвоем.

А я окончательно потеряла голову, чем бы я ни занималась, о чем бы ни думала, мысли неизменно возвращались туда, откуда брали свое начало, в ту точку, где сфокусировался для меня весь мир. Ночами я видела ошалительные сны, в них шелестела осока, квакали лягушки и целовались бабочки на фоне кирпичного заката, а утром, еще не покинув свои волшебные странствия, я судорожно выискивала внутри ту струну, чей пронзительный звук полностью подчинил мой разум. Любой пустяк, любая мелочь приводили меня в состояние невесомости: солнечный зайчик пробился через занавеску (Се–реж–ка!), в переполненном автобусе свободное место нашла (Се–реж–ка!), лифт в подъезде починили (Се–реж–ка!). Я ощущала его присутствие постоянно, неважно был он рядом или нет. Честно говоря, последнее случалось довольно редко. Мы вместе ехали на работу, вместе с работы, вместе ели, пили, если кому–нибудь из нас надо было зайти, например, в деканат, заплатить за квартиру или починить обувь, второй обязательно тащился следом, не говоря уже о том, что, по крайней мере, каждое второе утро мы просыпались на одной подушке. В нашей с Димкой квартире теперь царил идеальный порядок. Котов органически не переваривал хаоса, все предметы стояли на своих местах, на кухне чистота была почти стерильная, мой сводный именовал ее теперь не иначе как прозекторская. И действительно, было что–то медицинское, в том, как была расставлена посуда (строго по цвету и размеру), как сиял кафель и блестели сковородки. Холодильник всегда был заполнен едой, а мусорное ведро, наоборот, пустовало. Новые порядки особенно нравились Димке. Он называл Котова братишкой и говорил, что теперь может пригласить в гости даму, не опасаясь, что та обнаружит в раковине немытую посуду или в самый не подходящий момент наткнется на мой бюстгальтер. Цветы в квартире не переводились никогда, они гнездились на столе, серванте, подоконнике и даже на холодильнике. В основном это были розы: малиновые, нежно–розовые, желтые, словно пух трехдневного цыпленка, ярко–красные с бархатным отливом и даже черные, чьи плотные бутоны казались восковыми.

Никто и никогда не заботился обо мне так, как делал это Котов, даже покойная тетя Катя. Если на улице шел дождь, он меня тут же впихивал в куртку, а, если светило яркое солнце, то мне на нос водружались темные очки. Если мы завтракали вместе, то мне в обязательном порядке предстояло съесть н–е количество бутербродов, а, если нет, то Котов, зная мою привычку убегать из дома голодной, то же количество притаскивал на работу и возлагал на стол перед моим носом. Сначала я пыталась отказываться, говорила какие–то слова, что не привыкла так рано есть, что сыта еще с вечера, но все мои попытки «откосить» пресекались одной фразой: «Это неправильно. Питаться надо регулярно, а не от случая к случаю».

Теперь мне по жизни ни о чем не надо было беспокоиться. Обычно Сережка сообщал, что там–то и там–то происходит то–то и говорил, что надо бы на это посмотреть, а иногда и вовсе ставил перед фактом, мол, завтра идем туда–то. Сначала все было в кайф. Еще бы! Мне, можно сказать, с рождения приходилось самой за все шевелить мозгами, а тут такая пруха, но потом стало напрягать. Нельзя сказать, что мои желания или привычки не брались в расчет, но как–то так получалось, что они всегда были на втором плане, а, если я пыталась возражать, то Сережка мне с легкостью доказывал, что сделать так, как он предлагает, будет гораздо лучше.

Весна плавно перетекла в лето, а экзамены в каникулы. Погода стояла отменная, и настроение было соответствующее. Ребята, вроде бы, совсем неплохо ладили. Никаких конфликтов, никто никого не грузил, хотя я часто замечала, что Макс по–прежнему раздражает Котова, а тому, в свою очередь, не очень–то уютно в Сережкином обществе, но внешне это никак не проявлялось. Мне иногда казалось, что эти двое, руководствуясь какими–то высшими целями, заключили между собой пакт о ненападении. А целей этих я понять не могла. Неужели только из–за желания помочь Наташке, они согласны почти ежедневно терпеть друг друга?

Кстати к Кузиной и тот и другой относились очень бережно. Стоило Наташке вскользь обмолвиться, что ей нравиться какая–нибудь группа, как они тут же притаскивали диск или скачивали музыку из интернета, если она говорила про новый фильм или спектакль, мы чуть ли не на следующий день бежали его смотреть. А уж, если Кузина, не дай бог, пожаловалась, что замерзла, то мужики готовы были с себя рубашки поснимать. Вообще–то Наташка по натуре баба не капризная, но от такого внимания начала борзеть. То ей не так, это ей не эдак…. И еще она завела странную привычку постоянно виснуть то на Князеве, то на Котове. Едим, к примеру, на эскалаторе, разговариваем, а она вдруг облапит кого–нибудь из ребят за шею, уставится в глаза и произнесет с придыханием: «Хрупкой женщине необходимо твердое мужское плечо…», потом, расхохочется и все в шутку переведет.

Как–то мы решили на выходных прокатиться за город. Компания получилась большая, кроме своих были еще и гости. К Маришке двоюродный брат из Одессы приехал, а Юрка Гусев свою подругу привел. На мой взгляд, девица так себе, ростик маленький, ножки коротенькие, пухленькая, как поросеночек, но по всему видно, что Юрец от нее тащится, как кот от валерьянки. Сам Гусь парень что надо. Высокий, волосы черные густые, черты лица тонкие, ни дать, ни взять греческий бог, и вдруг такое…. Странные люди мужики!…. А вообще–то, девка оказалась компанейская, да и Маришкин брат тоже.

Чудить Кузина начала еще на вокзале. Сначала она приставала к Палею, все допытывалась, имеет для него значение, если он у подруги не первый или нет. Потом стала допрашивать Борьку Грищука, в каком возрасте он свою девственность потерял, и кто же была та счастливица, которая с ним переспать решилась, а когда народ тему не поддержал, обозвала всех отстойниками и надула губы. В электричке она демонстративно достала банку с пивом и выпила ее в гордом одиночестве, а потом еще джин с тоником. Короче, когда мы добрались до места, Кузина была уже хороша.

Попав из раскаленного города на берег реки все первым делом полезли купаться. Наташка и тут отличилась. Заявив, что человеческое тело само по себе прекрасно, она зашвырнула свой бюстгальтер в заросли орешника и в таком виде полезла в воду. Народ эту выходку тактично проигнорировал, а я, матерясь про себя, как пьяный извозчик, отправилась разыскивать Кузинский бюст.

«Не надо. Там колючки. Обдерешься,–Макс смотрел на меня каким–то особенным взглядом. Смотрел и сочувственно улыбался,–Я найду». Через мгновение его коренастая фигура скрылась в кустах.

Ребята уже успели искупаться, и теперь каждый был занят каким–нибудь делом. Девчонки раскладывали еду, Борька Грищук возился с костром, несколько человек во главе с Котовым натягивали волейбольную сетку, только Кузина все еще маячила в воде с очередной банкой пива.

Внезапно налетел ветер, и деревья еще несколько мгновений назад неподвижные, словно солдаты в почетном карауле, оживились и затеяли веселую болтовню, а с причудливо изогнутых веток дождем посыпались сухие листья и паутинки. Непонятно почему, но мне вдруг стало грустно, даже сердце защемило, я осторожно подошла к Сережке и уперлась лбом в его влажную спину.

–Ты, чего? Голова болит?

–Не–а. Просто так.

Котов улыбнулся и ласково погладил меня по щеке…

«А–а–а–а!!!» Голос я узнала сразу. Наташка барахталась на приличном расстоянии от берега и орала, как резанная. Сережка, Юрка Гусев и невесть откуда взявшийся Макс прыгнули в воду почти одновременно, но Котов успел первым. Втроем они выволокли Кузину на берег и посадили на траву. Бледная, с ног до головы перепачканная в песке и иле, она сначала судорожно икала, а потом ее стало рвать. Худенькое синюшное тело исторгало из себя целые водопады, вибрируя и извиваясь при каждом новом приступе. Зрелище было кошмарное. Я кое–как разыскала в сумке полотенце и сделала ребятам знак разойтись, потом наклонилась к Наташке,–Как ты?

–Скверно. Ой, Майечкин, до чего же скверно!–она уткнулась в ладони и горько разрыдалась.

Как же в тот момент мне было ее жалко!

–Ну, тихо, тихо…. Наташенька, родная, нельзя же так. Зачем ты себя истязаешь?–я села рядом с подругой и попыталась ее обнять.

Она отрицательно замотала головой,–Не надо меня жалеть. Мне от вашей жалости повеситься хочется.

–Да никто тебя не жалеет. Откуда ты это взяла?

–От верблюда! Господи, за что?! Почему одним пряники, а другим шишки? Всех же любят! Вон у Гусева от одного взгляда на свою халду ширинка лопается. А Андрюха с Маришкой? Думаешь, они просто так на пару тусят, чисто для повышения духовности. Или вон, глянь, как Маришкин двоюродный Таньку окучивает. Эти вообще всего три часа как знакомы.

–Можно подумать, что тебя все ненавидят. Одна сволочь–это еще не конец света, жизнь–то продолжается. А наши ребята люди нормальные и Палей, и Гусев, про Князева я вообще не говорю. От него только и слышно: «Натуся то, Натуся это…..»

Наташкину реакцию я не забуду до самой смерти. Никогда прежде я не видела у неё в глазах такой ненависти.

–Ты, что меня совсем за идиотку держишь?–прошипела мне в лицо Кузина,– Ты кого обмануть пытаешься? Меня или себя? Да Князеву на мою личность тысячу раз насрать, он же в тебя втрескался по самое не балуйся. Не фига делать круглые глаза!–голос у Наташки стал визгливым и злым,–Этот все стерпит, лишь бы рядом с тобой потереться, а ты его своими приколами еще и вдохновляешь.

–Какими приколами? У тебя, что совсем чердак потек?

–«Максик, пожалуйста….. Максимушка, сделай…….» Тебе, заразе, мало одного парня. Да еще такого, что все девки обзавидовались. Тебе еще подавай, а я вместо крыши. Ловко устроилась,–тут Наташку затрясло, и она снова разревелась.

Плакала Кузина навзрыд, по–детски хлюпая носом, и растирая слезы грязными кулачонками. Я смотрела на ее трясущиеся плечи, на порванные купальные трусики и молчала. Так продолжалось минут пять, потом я очнулась,–Давай, я тебя домой отвезу.

Наташка всхлипнула и согласно закивала головой.

Опять поднялся ветер, и потянуло дымком от костра. Я оставила Кузину на берегу, и пошла собираться. Навстречу мне попался Князев,–Как она?

–Плохо. Сейчас домой повезу.

–Нет, нет, я сам отвезу.

–Не надо. Больше она ехать ни с кем не захочет, а одну отпускать нельзя.

–Давай я с ней поговорю. А вдруг?

Я смотрела, как Макс приближается к Кузиной, а в голове вертелись слова: «Этот все стерпит, лишь бы рядом с тобой потереться….».

На поляне у костра возились только Маришка с Татьяной, остальной народ, разбившись на две команды, азартно резался в волейбол.

–Аут!–мяч, весело подпрыгивая, подкатился к моим ногам. Котов догнал его и сильным ударом отправил обратно,–Ты чего пристыла? Пошли играть!

–Сереж, погоди. Поговорить надо.

–Может потом. Ребята ждут.

–Я уехать должна.

Он нехотя остановился,–А что случилось?

–Наташку надо домой отвести.

–Что так плохо себя чувствует?

–Да как сказать. Физически более–менее, а морально ей хреново.

–В таком случае, не надо никуда уезжать. Здесь она скорее в норму придет, в коллективе всегда проще отвлечься. Ты же сама говорила, помнишь?

–Помню. Но это другой случай. Сейчас ей видеть никого не хочется.

–Да через час все пройдет.

–Ну, пойми же ты, плохо ей! Плохо и стыдно.

–А что такого случилось–то? Ну, перебрала малость, поприкалывалась. С кем не бывает?

–Ты хотя бы на минуту поставь себя на ее место.

–Зачем? У меня самого лет в пятнадцать подобный случай был.

–Тем более. Не думаю, что тебя тогда на публику тянуло.

–Ну, хорошо. А почему с ней должна ехать ты? Этот,–Котов кивнул в сторону, где сидели ребята,–что проводить не может?

–Этот,–с ударением произнесла я,–может. Более того, думаю, что сейчас они на эту тему и беседуют. Вот только вряд ли Кузина согласится.

В подтверждение сказанного, Макс поднялся и пошел обратно, поравнявшись с нами, он отрицательно покачал головой.

Сергей проводил его недовольным взглядом,–Тогда отвезем вместе.

–Не надо. Я поеду одна. Так будет лучше.

–Нет не лучше, а если к вам в электричке бандиты привяжутся? Этого еще только не хватало!–горячился Котов.

–Сереж, не волнуйся,–я попыталась взять его за руку,–Мы же не ночью поедем. Какие еще бандиты среди бела дня?

–Самые обыкновенные. А еще наркоманы, алкоголики и бомжи.

–Можно подумать, что я в электричках одна не ездила. Как же я жила–то до встречи с тобой?–он не ответил,–Все будет нормально, я тебе звонить буду. Обещаю. Наташку доставлю, и сразу домой, а ты вечером приедешь. Хорошо?

–Что еще за половинчатые решения?–взорвался Котов,–Неужели не понятно, что ты поступаешь неправильно? Решено. Едим вместе.

Считая разговор оконченным, он резко развернулся, явно намереваясь поговорить на эту тему с Кузиной. Я решительно встала у него на дороге.

–Нет. Не едем! И скажи, пожалуйста, откуда такая уверенность, что ты прав, а я нет? Мы с Наташкой обо всем договорились. Почему надо поступать так, как считаешь ты, а не как удобно нам? Господи, что за твердолобость?

Глаза у Котова сузились и приобрели стальной оттенок,–Ну, раз я твердолобый, то о чем со мной разговаривать…..

***

В электричке было невыносимо жарко. Люди, измученные духотой и вынужденным бездельем, спасались, как могли. Дородная матрона, натянув широкополую шляпу по самые брови, обмахивалась толстенным журналом. Недалеко от нее, мужчина то и дело доставал из авоськи бутылку с водой и протирал утомленное лицо. А у самой двери молоденькая мамаша пыталась успокоить хныкающего карапуза. Не считая нас с Кузиной, в вагоне ехали шесть человек. Я вспомнила, как Котов пугал меня бандитами и достала телефон.

«Абонент не отвечает или временно не доступен. Попробуйте позвонить позднее….» С того момента, как поезд отошел от станции, это был мой пятый звонок. Рядом, свернувшись калачиком, дремала Кузина. Состав въехал на мост и солнце, еще недавно светившее в противоположном направлении, ударило в наши окна. Наташка заворочалась и открыла глаза.

–Ой, надо же, уснула!

–Тебе полезно,–я опять набрала номер. «Абонент не от…..»,–Вот говно!

–Не мучайся. Он телефон выключил.

–Вряд ли. Скорее всего, просто не ловит.

–Я видела,–и, словно испугавшись, добавила,–Хотя может быть это и не телефон был…. Зря ты с ним из–за меня поругалась.

–Ни с кем я не ругалась. Просто поспорили немного,–я засунула телефон на самое дно сумки,–Голова болит?

Наташка посмотрела на меня виноватыми глазами,–Лучше бы я одна поехала или, на худой конец, с Князевым. Май, ты прости меня ради бога. Я тебе столько всего наговорила. У меня после того,–она нервно сглотнула слюну,–мозги плохо работают. И всем гадости делать хочется. Я себя бояться стала, я…?–она не договорила и уткнулась мне в плечо.

Домой я попала в половине седьмого. В квартире стояла пугающая тишина, Димка уже вторую неделю был в военных лагерях где–то в Калужской области. Я поставила чайник и опять взялась за телефон. Абонент по–прежнему молчал. Час, второй, третий…. В одиннадцать вечера раздался звонок.

–Привет. Как дела?–это был Князев,–Нормально добрались?

–Да,–я даже не пыталась скрыть своего разочарования,–А вы как?

–Порядок. Только что ввалился. Хотел Наташке позвонить, но вдруг, думаю, спит. Как она? Днем такая дерганная была.

–Вроде ничего. Правильно сделал, что не стал звонить, пусть отдохнет. Утро вечера мудренее.

–Сама–то как? Тебе сегодня по полной программе досталось.

По спине пополз предательский холодок, захотелось разреветься. Этого еще только не хватало,–У меня все супер. Сейчас спать ложусь.

–Ой, прости, пожалуйста. Спокойной ночи. Я тебе завтра позвоню.

–Ты Наташке лучше позвони,–но на том конце уже были короткие гудки.

«Этот все стерпит, лишь бы рядом с тобой потереться….» Теперь эта фраза почему–то не казалась мне абсурдной.