Лекции по истории средних веков

В этом «вагенбурге» и находились жены, матери, сестры и дети воинов, занятые обыкновенно исполнением обязанностей маркитанток и сестер милосердия, и своей энергией они часто поддерживали ослабевший воинский дух мужчин. Иногда случалось, что они с помощью сторожевых собак, всегда их сопровождавших, выдерживали нападения врагов. Вообще женщина пользовалась у германцев уважением (Germ., 7, 8, 18, 20).

Скажем теперь несколько слов о положении детей у германцев. Мальчик считается малолетним до 12–13 лет. Когда он достигал этого возраста, его приводили в общее собрание и торжественно вручали ему копье (фрамею). Этим обрядом (Verhaftmachung) его признавали способным носить оружие: юноша, получая возможность сам защищать свое право в суде, мог участвовать в военном ополчении, платить виру и получать часть ее, если убивали члена его рода; мог жениться и быть попечителем (Vormund) другого. Но фактически после этого признания совершеннолетия он, разумеется, еще не мог пользоваться всеми правами и вполне распоряжаться собой. Такие юноши часто отдавались под защиту (Mund) какого-нибудь взрослого и значительного лица, которому служили как оруженосцы, чтобы приучиться к военному делу и выказать свою храбрость. Эта школа, которую юноше надо было пройти для достижения полноправия, иногда была весьма тяжела; очень часто с неофитом обращались весьма сурово. Так, у герулов он должен был сражаться без оборонительного оружия – щита до тех пор, пока не докажет вполне своей храбрости. У хаттов юноши не могли стричь волосы на голове, не брили бороды и носили железное кольцо на руке до тех пор, пока не убьют неприятеля (Germ., 31). Когда юноша достаточно доказал свою храбрость, ему вручали щит, и тогда он отпускался со службы и становился полноправным членом государства.

Признания полной зрелости можно было достичь не только на войне, но и выказав свою храбрость на охоте.

Часто бывало, что уже в том самом собрании, в котором заявлялось совершеннолетие или, лучше, выход юноши из детского возраста, полагалось вместе с тем основание для службы его у другого лица в виде оруженосца. Именно обычай допускал, чтобы при Werhaftmachung не сам отец давал оружие сыну, а поручал исполнение этого обряда другому. Тогда этот акт представлял собой не только emancipatio, но и adoptio. Юноша выходил из под власти отца и вступал «под руку» того, кто совершал над ним обряд. В обряде Werhaftmachung имеет, по мнению некоторых ученых, свой зародыш рыцарский обряд посвящения, и это справедливо. Следует только заметить, что, может быть, обряд ударения мечом (ritterochlad) при посвящении в рыцари скорее соответствует второму вручению оружия, в частности щита, о котором было говорено выше.

Упомянем еще о погребальных обрядах германских и затем изложим в самых общих чертах их народные верования. Способ погребения у германцев был двоякий: они или сжигали трупы умерших, или предавали их земле. Нельзя сказать, чтобы распространение того или другого можно было различить хронологически или этнографически. Раскопки доказывают, что они существовали безразлично и одновременно у разных племен, так как часто в большом кургане находился и пепел в сосуде, и остов погребенного человека. Покойник предавался погребению в своей одежде; если позволяли семейные средства, с умершим погребалось и сжигалось оружие и различная домашняя утварь. В могилах, которые раскрывают теперь во множестве, часто находят на ногах, на руках, на пальцах и на шее остовов кольца золотые или бронзовые, медные или железные; подле них обыкновенно лежали пряжки, пояса и другие украшения, стекло, янтарь, глиняные и костяные изделия. Отсюда видно, что слова Тацита о погребальных обрядах, а особенно об отсутствии в них всякой пышности (funerum nulla ambitio – Germ., 27), о том, что германцы не кладут на костер ни дорогих материй, ни благовоний, не совсем точны. Напротив, при сожжении костер украшали оружием и платьем умершего, об этом, впрочем, как бы в противоречие себе же, упоминает и Тацит (там же – Germ., 27), убивали при костре его коня, его охотничью птицу – ястреба, а иногда и еще какую-нибудь певчую птицу. Наконец, умерщвляла себя иногда и жена, которая хотела следовать за мужем в царство мертвых, или его любимый слуга. Так, например, в Эдде рассказывается, что когда умерла Брунгильда, то вместе с ней были сожжены тринадцать ее служанок и один слуга.15 У греческого писателя Прокопия есть также указания на факты подобного рода (Procopii. De bello gothico. VI (II). 14, 25).

Этот обычай, кажущийся нам верхом жестокости, был связан с суровой религией германцев, краткий очерк главных оснований которой мы теперь и сделаем в заключение нашего обозрения главных сторон быта будущих разрушителей Римской империи. Да и нужно сказать, что вопрос этот далеко еще не хорошо и достоверно исследован, так что трудно было бы изложить его вполне основательно. Обращаясь к свидетельству Тацита, мы видим, что он называет германских богов теми же римскими, латинизированными именами, которыми Цезарь называл богов галльских. «Deorum maxime Mercurium colunt, cui certis diebus huma-nis quoque hostiis litare fas habent», – говорит римский историк Тацит (Germ., 9).

Под этим Меркурием мы, по всей вероятности, должны разуметь особенно почитавшегося у многих германских племен саксов, данов – Одина или Бодана (Wuotan, Wodan). Замещение это может быть выведено посредством смешения германских названий дней недели с латинскими. В IV веке германцы приняли от своих соседей кельтов обычай называть дни недели по именам богов, подставив, конечно, на место кельтских имена своих собственных соответствующих божеств. Таким образом, в сохранившемся до нашего времени английском названии среды – Wednesday – мы ясно можем видеть следы имени Одина. В датском языке сходство сохранилось еще яснее: среда называется у них Onsdag – очевидно сокращение из Odinedag. Имя Одина было поставлено на место римского Меркурия (dies Mercurii), уже усвоенного кельтами, имя которого сохранилось во французском названии – Mercredi.

Тени умерших, в сопровождении которых Один, бог грозных сил природы, бури и молнии, представлялся воображению германцев, дали повод приравнять его к Гермесу, Меркурию, провожавшему, как известно, в подземный мир тени умерших. Другой бог, упоминаемый Тацитом, – Марс («Martern concessis animalibus plaçant» – Germ., 9) – может быть приравнен к германскому Ziu или ТЫо, преимущественно почитавшемуся у свевов-хаттов, которые сами прежде назывались Ziuvari, то есть служители, поклонники Ziu. Следы этого мы можем видеть в английском названии вторника – Thuesday, англосаксонском Tivesday, швабском и баварском Zisdag, немецком Dienstag (это слово очевидно и происходит от Dienst – служба).

Третий бог, составлявший вместе с двумя первыми германскую троицу, Тор (Thor, Туг) – бог грома, сопоставленный у Тацита с Геркулесом, вероятно по сходству атрибутов, приписывавшихся одинаково германскому богу и греко-римскому герою палицы и молота. И его имя сохраняется в английском названии четверга Thursday, саксонском Torsday, немецком Donnerstag. Из женских божеств упомянем Фрею (Фрейя, Фрия), имя которой доныне сохранилось в английском Friday, в датском Fredag и в немецком Freitag (названия пятницы).

Остальные божества не представляют особенной важности и интереса. Гораздо большее значение для определения степени культуры германцев имеет упоминание о человеческих жертвах, приносимых этим богам, и особенно Одину.

Германская религия имела по преимуществу характер мрачный, суровый, не смягчаемый даже культом более мягким светлых богинь, подобных галльским dames blanches. Божества германцев являются кровожадными, жестокими, силой требовавшей для поклонения ей человеческих жертв. Эти жертвоприношения ставят обыкновенно в особенно резкий упрек германской религии, которую даже называют «религией крови». Упрек, впрочем, совсем безосновательный. Человеческие жертвы составляли общее явление в первобытных религиозных культах всех народов арийского корня. Разница состоит только в том, что у других народов под влиянием изначально более мягкого характера обряда или иных общественных условий жертвы эти исчезают гораздо раньше, чем у германцев, которые сохраняли сей кровавый обычай довольно долгое время. Мы имеем сведения, что даже в VII веке германцы, уже принявшие христианство, продавали своим соседям, еще язычникам, рабов для жертвы. Об этом обычае упоминает св. Бонифаций (Bonifacius), апостол Германии. Саксы, которые в V веке опустошили набегами северное побережье Галлии и вторглись глубоко внутрь страны, после победы приносили своим богам в жертву каждого десятого пленника.

В большинстве случаев жертвой служили рабы и военнопленные, но иногда свободные люди и даже царские сыновья. В одном памятнике с острова Готланд говорится, что весьма долго сохранялся обычай приносить в жертву сыновей и дочерей.

Римляне оставили нам ужасающие описания этих жертвоприношений у кимвров и тевтонов, где исполнителями кровавого обряда являлись престарелые женщины. В белых одеждах, перехваченных металлическими, обыкновенно железными поясами, с распущенными по плечам редкими прядями седых волос, с босыми ногами, женщины подводили жертву к громадному металлическому котлу, который считался великой народной святыней. Одна из них всходила по лестнице, поднятой высоко вверх над краем котла на скамью, наклоняла голову несчастной жертвы и рассекала горло обреченному на ужасную смерть. Вытекающая быстрой струей из раны кровь служила средством для гадания о будущем.16

Суровым чертам древнегерманской религии в известной степени соответствовали и суровые нравы, с которыми мы и познакомились раньше. Все это важно при изложении истории столкновения варварского мира с миром римским.

Свести сразу к немногим общим началам все хорошие и дурные черты быта германцев довольно трудно. Мы постарались в своем изложении осветить основные точки зрения, с которых должен рассматриваться вопрос о социальном и государственном строе германцев, и пока должны ограничиться сказанным; но нам придется вернуться еще раз к этим вопросам, когда мы будем говорить о взаимодействии двух миров: варварского и римского; когда они придут в соприкосновение, тогда мы ближе познакомимся с чертами их уже изменившегося быта из описания Григория Турского и других источников. Но не следует упускать из виду, какой является нам Германия у Тацита, как изображается характер и жизнь ее населения в описании даровитого историка древности.

Многое пока еще не развито в быте племен, многое еще сурово и дико, но кое-что уже смягчено, явились первоначальные, своеобразные формы социального организма, которые, как известно, нелегко даются каждому первобытному народу, переживающему долгие и темные годы своего младенчества, но которые уже сулят ему прочное и жизненное будущее и изучение которых чрезвычайно важно для познания социологических законов вообще и для понимания быта других народов в частности.

II. Борьба двух миров и возрождение империи

Маркоманнская война

Познакомившись в главнейших чертах с германцами и их бытом, нравами и строем жизни, перенесемся опять на римскую почву, проследим в ее главнейших моментах историю столкновений, которые должны были окончиться роковым смертельным ударом, уничтожившим последнюю искру жизни в умирающем теле так недавно еще всесильной всемирной империи.

Не будем говорить о многочисленных, мелких, однообразных и утомительных подробностях первоначальной борьбы римлян с германцами до Августа, во время его царствования и вскоре после, а остановим наш взгляд только на том периоде борьбы, который начинается со времени Марка Аврелия и открывается первым после Тевтобургской катастрофы1 видным событием в отношениях римлян с германцами.

Европейскую границу Римской империи составляли реки Рейн и Дунай. На этой границе для защиты территории империи от нападений германских варваров была расположена огромная армия, состоявшая из войск регулярных (легионов) и иррегулярных (союзников) численностью в 100 000 человек и разделенная на два корпуса – южный и северный. Майнц (Mogontiacum) был главной квартирой верхнерейнского корпуса, Castra Vetera – главной квартирой корпуса нижнерейнского. После того как проведен был знаменитый пограничный вал от Кельгейма (Keklheim) близ Castra Regina (ныне Regensburg на Дунае) до Кобленца на Рейне на границе оставлено было 50 000 войска. Укрепления по этой линии начаты были, как вы помните, еще при Друзе и Тиберии. Траян2 в 97-992 годах приказал насыпать громадный вал, который был дополняем и укрепляем его преемниками и отчасти сохранился в развалинах до наших дней. На протяжении 70 немецких миль (490 верст) извилистой ломаной линией тянулся он от Рейна до Дуная. Римляне называли его limes, palus, vallum; от palus явилось германское Pfahl, сохранившееся в именах многих городов и местечек (Pfahlbrome, Pfahlheim, Pfaheheim, Pfahldoef); весь вал у позднейших германцев носил название Pfahlgraben, или просто Pfahl, или Tenfbelsmaner (Чертова стена).

Восточную половину вала составляла римская военная дорога, на несколько футов возвышающаяся над остальной поверхностью и защищенная сторожевыми башнями, расположенными на небольшом расстоянии друг от друга. Западная половина, по Неккару, Майну и Рейну, представляла обширную земляную насыпь в 16 футов высоты; впереди вала был широкий ров, в промежутке, при подошве вала – стена или острог из крепкого тына заостренных кверху, вколоченных в землю бревен. Позади находились укрепленнные сторожевые башни, по одной на каждую милю.3 Простираясь на такое большое расстояние, вал очевидно не представлял непреодолимой преграды, не мог быть везде одинаково хорошо защищаем, и вообще служить преградой для вторжения варваров; но все-таки он служил для римлян весьма полезной сторожевой линией.

Римляне удерживали за собой вал до конца III века. Таким образом, в продолжение 200 лет ограждаемая им территория принадлежала к Римской империи, и до сих пор она наполнена остатками римской культуры. Население, жившее здесь, было вполне романизировано. Эта область, занимаемая ныне Вюртембергом и Баденом, в римское время называлась Десятинные поля (Agri decumates – см. Germ., 29).

Для нас важно не столько военное, сколько культурное значение римского пограничного вала и охранявшей его линии легионов. Римский легионер являлся носителем культуры (Kulturträger) в завоеванных странах в первые четыре столетия нашей эры; позднее эту миссию выполняли средневековые монашеские ордена. Canabae – поселения при постоянных лагерях римских легионов – обращались в солдатские посады, большие торговые села и, наконец, в цветущие городские общины. Кроме того, приток колонистов, преимущественно состоявших из людей беспокойных, но вместе с тем и предприимчивых людей с капиталом и знаниями, наполнил пограничные местности при военных дорогах и внутри вала густым народонаселением. Бавария, Вюртемберг и Баден украсились римскими городами, селами, виллами. Течение рек было отрегулировано, болота осушались, леса прорезались дорогами и просеками, открывались каменоломни и рудники.

Бани, храмы, гостиницы, мастерские, театры свидетельствуют нам сейчас своими развалинами о былом процветании края; цирюльники, торговцы, писцы, ремесленники и ученые переносили на Рейн и Дунай удобства и наслаждения культурной жизни.

Кроме главных городов существовало еще множество мелких пунктов, и теперь остающихся свидетелями тогдашнего утонченного городского быта. Сохранившиеся памятники вводят нас в мир идей и чувств, которые некогда одушевляли здешнее население. Особенно интересными являются следы занесенного сюда с Востока культа бога Митры, обряды которого имеют много сходного с христианскими обрядами и который именно в силу нравственной чистоты своих догматов дольше всех других противостоял распространению нового учения. До сих пор еще существует много остатков алтарей и капелл с изображением Митры, свидетельствующих о значительном распространении восточного культа в этой местности.

Из Италии перенесено сюда возделывание культурных растений – садовых цветов, плодовых деревьев, виноградной лозы. Все это не оставалось, конечно, без влияния и на соседей – германцев, которые усваивали черты римского хозяйства, римскую утварь и домашние принадлежности. Римские купцы проникали внутрь Германии; точно так же, как и легионеры, они являлись там носителями греко-римской культуры. Но сами германцы не пользовались безусловным разрешением переходить через границы и поселяться навсегда или на время на римской территории: они пользовались этим правом только в отдельных местах и в определенное время. Только гермундуры составляли исключение, и им, предпочтительно перед всеми другими племенами, дозволялось вступать даже в Augusta Vindelicorum (Аугсбург).

Иногда между соседями происходили легкие столкновения и ссоры; римляне делали частые, хотя недалекие походы на германскую почву, но крупных столкновений не было до известной Маркоманнской войны, которая нанесла первый удар дунайской границе и вместе с тем всей римской пограничной защите.

Маркоманнская война (167–180 гг.) была большим наступательным движением германских племен на Римскую империю. Название это, собственно говоря, неточно, так как, кроме маркоманнов, сидевших на Дунае, участвовали квады, жившие за маркоманнами в Богемии, Моравии и верхней Силезии, и другие многочисленные народы: гермундуры, буры, виктогалы, вандалы и даже племена не германские, например язиги – сарматское племя, кочевавшее в низменных равнинах Дуная и Тейссы.

Театром войны была нижняя Австрия, Штирия и верхняя и средняя Венгрия. От Регенсбурга до самого устья Дуная сторожевая римская линия была под угрозой многие годы со стороны варваров, осевших здесь в невиданном еще до тех пор количестве. Между ними не было твердого единства и постоянного союза; то один, то другой народ вступали в борьбу с Римом, а иногда и несколько племен заключали временный союз для действий против империи. Точно так же нередко случалось и наоборот, что часть варваров вступала в соглашение с Римом и боролась против своих прежних союзников и соотечественников. Так, например, язиги и буры, заключая мир с Марком Аврелием, поставили непременным условием, чтобы Рим продолжал войну против квадов и маркоманнов. Вандалы-асдинги предлагали свой союз и готовность вести войну против других германцев, если римляне отведут им за то землю для поселений. Подобные факты случались нередко; это не была одна большая война, а ряд войн, которые находились только в фактической связи между собой. Один какой-нибудь народ нападал, война была удачна, и соседи, соблазненные успехом, предпринимали в свою очередь подобный же поход.

Маркоманнская война началась в 167 году нападением маркоманнов и квадов, которые вторглись на римскую территорию, осадили Аквилею и доходили почти до нынешней Венеции. Провинции Реция, Норик, Паннония, Иллирия страшно пострадали: при заключении мира было выдано врагам до 20 000 пленных римлян.

Сам Рим был в большой тревоге. Император Марк Аврелий собрал жрецов и гадателей, стали совершать таинственные обряды и умилостивляли богов жертвоприношениями. Ввиду опасности вооружили даже гладиаторов и рабов. Нападение было остановлено, враги отступили назад. Но борьба скоро вновь началась. Три года сряду, от 171 до 174 года, император провел на театре войны в стране квадов. Город Карнунт (несколько ниже нынешней Вены по Дунаю) был его главной квартирой. Во время зимних кампаний, на берегах Грана (приток Дуная), среди монотонных равнин Венгрии он писал свои знаменитые «Размышления».

В это время отдельные отряды врагов все прибывали и прибывали. 173 год (или 174 по другим источникам) особенно замечателен. Марк Аврелий и его войско, окруженное квадами в безводном месте верхней Венгрии, к западу от река Гран, терпели страшный недостаток в воде. В минуту полного изнеможения войска вдруг поднялась буря, полил дождь, освежил и утолил жажду умирающих солдат. В одном и том же месте с неба проливалась вода и бушевал огонь: римлян освежала вода, а там, где были варвары, дождь только усиливал пламя. Римляне оживились и с новым ожесточением напали на квадов и выиграли битву, которая изменила ход целой войны.4 На основании этого события создались две легенды: языческая и христианская, на которые различные ученые совершенно напрасно опираются в некоторых своих выводах об отношении Марка Аврелия к христианству. Квады были окончательно разбиты. Вслед за ними стали просить мира и другие племена; о союзе и общем соглашении между ними не было и речи. Каждый вел переговоры сам за себя. Условия со стороны варваров были сходны, но, однако, в частностях не одни и те же. Так, язиги выговорили себе позволение проходить через римскую провинцию Дакию чтобы вести переговоры с роксоланами (народом, жившим в нынешней Буковине). Правда, для этого они должны были просить разрешения у римского наместника провинции. В роксоланах некоторые ученые неправильно видят руссов; это были удалые конники, одетые в блестящие панцири, которые вели кочевой образ жизни; по характеру они совсем не похожи на славян, которые имели постоянные жилища и занимались земледелием. Одним из условий мира было разрешение варварам селиться вблизи северного берега Дуная, на пограничной с римлянами территории, но с различными ограничениями: жилища их должны были находиться на расстоянии 7 верст от берега, острова не должны быть заселены или занимаемы под поля и пастбища, судам не дозволялось плавать по Дунаю. Для торговли назначены были также определенные местности. Кроме того, многочисленные римские крепости и гарнизоны расположились на границе и внутри – на территории самих варваров.

Эти гарнизоны явились причиной возобновления войны. Квады, не желая выносить притеснений, попытались выселиться к семнонам (Sem-nones), путь их лежал по направлению к нынешней Праге, но были остановлены. Тогда они вместе с маркоманнами принесли жалобу императору, и, когда она осталась без последствий, вскоре, в 178 году возобновилась война. Марк Аврелий отправился на Дунай, боролся с успехом против различных племен, но в 180 году умер в пограничной крепости Виндобона (ныне Вена).

Сын его Коммод продолжал борьбу, но в то же время сумел склонить на свою сторону несколько племен и деньгами,5 и таким образом ему удалось в том же 180 г. заключить мир на прежних условиях, то есть на условиях 175 года, но с тем отличием, что римляне оставили свои укрепленные места в земле варваров, а маркоманны дали обещание не собирать общего веча больше одного раза в месяц и в определенном месте под надзором римских чиновников.6

Маркоманнская война послужила прелюдией того великого мирового события, которое положило конец существованию великой империи древнего мира, после которого выступают в качестве действующих лиц на расширившуюся сцену всемирно исторической драмы новые германские и романские, а позднее и славянские народы. Это событие обыкновенно называется Великим переселением народов.

Прежде чем приступить к изложению самой истории Великого переселения, укажем на главные пособия, из которых мы черпаем сведения. Первым назовем один труд бывшего военного, генерала Виетерсгейма; получив классическое образование, он занимался изучением этого интересного периода и, выйдя в отставку, издал результаты своих занятий. Заглавие его труда: Wietersheim Е. Geschichte der Völkerwanderung. Leipzig, 1859–1864, всего четыре тома. Первые два тома, посвященные изложению судеб римской империи, написаны слабо и не имеют прямого отношения к нашему предмету. Но последние два составлены основательно и имеют большое значение.

Справедливая оценка известного научного значения труда Виетерсгейма побудила известного ученого Феликса Дана (Dahn F.), между прочим автора исторического романа «Борьба за Рим», переработать его, воспользоваться богатым материалом, заключенным в сочинении Виетерсгейма, и придать его труду вполне научную форму. Это, переделанное Даном, сочинение Виетерсгейма вышло в 1880 г. в двух томах и представляет чрезвычайно интересный исторический труд, обнимающий собой довольно значительный промежуток времени (Wietersheim Е., Dahn F. v. Geschichte der Völkerwanderung. Leipzig, 1880. Bd. 1–2).

Потом укажем на труд Пальмана (Pallman R.) «Die Geschichte der Völkerwanderung von der Gothenbekehrung bis zum Tode Alarichs». Gotha, 1861–1864. 2. Bd. Сочинение это имеет более специальный интерес: автор преимущественно занимается готами. Первый том весь посвящен готам, второй – народам готской ветви (герулам и другие), явившимся в Италию с Одоакром. Труд самого Дана (Dahn F.) «Urgeschichte der germanischen und romanischen Völker».7

Кроме названных сочинений можно указать еще на некоторые статьи, разбирающие этот вопрос, например на статью Платнера (Platner С.) «Über die deutschen Völkerzuge zur Zeit Wanderung» (Forsch. Dt. Gesch).8

Указанием на эти пособия пока и ограничимся; более подробные указания на литературу мы будем иметь возможность делать ниже, по мере того, как будем излагать отдельные частные фазисы Великого переселения народов.