В платье со штампом

Апрель

4 апреля

Если бы я появилась на свет не 25 лет назад, а сегодня, то у меня были бы все основания сказать, что в день, когда я родилась, мир встретил меня неприветливо.

Я стою на остановке, жду автобус, который меня увезет отсюда, из поселка моих родителей к себе домой, в город. Видите меня? Да вот же я – засунула руки в длинные рукава свитера, хотя вовсе не холодно – просто надо чем-то занять руки. Наконец сажусь в автобус, протягиваю деньги водителю. Да, мне 25 с половиной, я сижу на переднем сиденье, и всю дорогу смотрю, как передо мной меняется небо, а на холмы заползает хвост автомобильной змеи. Мои губы не накрашены, на ногтях нет лака. Рядом со мной – большая сумка с продуктами, собранная мамой. Когда я выхожу на своей остановке, меня никто не встречает. Словом, все говорит о том, как запущена моя личная жизнь.

6 апреля

Наташа знакомит меня с ее подругой – Ларисой. На вид ей ориентировочно лет 35-38. У Ларисы светлые, завитые волосы, на губах – дурацкая оранжевая помада. Лариса бисексуальна. Мне это кажется любопытным и я задаю Ларисе всякие глупые вопросы. Та терпеливо отвечает. Наташа время от времени хихикает. Когда Лариса предлагает нам с Наташей придти на вечеринку бисексуалок в следующую субботу, мы соглашаемся.

13 апреля

До чего же весело находиться в комнате, где все присутствующие – женщины, и каждая – бисексуальна. Мне очень легко, но кажется, будто кончики моих нервов превратились в тревожные ножки двенадцати тысяч пауков. Все вокруг улыбаются, пьют красное вино, мартини, болтают о работе, но стоит любой из нас провести рукой по шее, плечу, коснуться груди, как множество цепких женских (или неженских?) взглядов следят за этим твоим движением. И странно – встретишься взглядом и знаешь: сейчас она думает о тебе и представляет тебя в своей постели.

Мы были уже веселы и откровенны, когда пришла крупная женщина лет тридцати пяти и села рядом со мной, разгладив свою короткую клетчатую юбку. Она плакала, и бормотала, что-то про мужчин, я слушала молча и подливала в ее бокал спиртное.

– Обозвал меня старой уродиной… – и слезы из ее глаз часто-часто закапали в рюмку с текилой и на столовые приборы, которые я перед ней положила.

– Однажды мне тоже так сказали, – сказала, сидящая напротив нас, женщина с внимательными темными глазами, и пригладила свои коротко остриженные волосы у висков. – Тогда шла домой и плакала, по пути увидела трех детей лет четырех-пяти. Зашла в магазин, купила шоколадные конфеты и стала угощать ими детишек. Они говорили по моей просьбе: «Тетя, ты такая красивая! Очень-очень красивая!».

Посмотрев с иронией, как гостья вытерла щеки, выпрямилась и потянула на себя миску с салатом «Оливье», женщина с внимательными темными глазами продолжила:

– И, знаете, ведь они и в самом деле думали, что я красивая. Немного конфет – и вот уже несколько человек считают меня красивой, и восхищаются мной. Я тогда еще подумала, что этих детей нужно брать с собой на свидания. Может, он им поверит…

– Да… с детьми надо не только ходить на свидания, с ними надо жить, – реплика принадлежала толстой светловолосой даме, замужней, и очень часто, как мне сказали, посещающей такие женские собрания. – Тогда сможешь удивляться всему. Понимаете? Ну вот для ребенка радуга – это «каждый охотник желает знать, где сидит фазан». А что такое радуга для нас? Что-то такое на небе и все, – и тут она хмыкнула.

– Для женщин у этой фразы есть другое толкование, – сказала нам женщина с внимательными глазами.

– Какое же? – азартно вскрикнула толстая дама.

– Каждый мужчина – это охотник, и его влечет к редким и вкусным птицам.

Какой-то женский голос зло захохотал, выкрикивая «это точно! Все так и есть!». Но больше было вздохов, и грусть словно кистью мягко провела по лицам женщин.

– Назвал старой уродиной, – жалобно протянула клетчатая гостья, давясь то ли слезами, то ли зеленым горошком, и закрыла руками лицо. Плечи ее затряслись.

– Так, хватит. Вставай. Вставай, пойдем со мной, я тебе помогу, – сказала одна сухонькая женщина, встав из-за стола, улыбаясь так, чтобы все понимали, какого рода будет эта помощь.

Заплаканная гостья тоже поднялась, нерешительно улыбаясь, и подошла к ней, и вместе они выглядели странно. Сухонькая женщина была гостье по плечо. Между тем, они взялись за руки и направились в комнату. Я смотрела, как клетчатая юбка гостьи – очень короткая – волнуется при каждом движении своей хозяйки. Странно, но эта юбка во мне что-то перевернула, и я не могла больше выносить взгляды сидящих за столом. Я выпила еще бокал вина, но так как лучше мне не стало, я выбралась из-за стола, потянула за собой Наташку. Мы оделись и поехали по домам.

– Ну и какие твои впечатления? – спрашивает меня Наташа.

– Цирк какой-то, – отвечаю.

– Да, согласна с тобой. Все очень искусственно.

Май

21 мая

Близится лето и по ясным вечерам, солнце опускает на землю тонкую вуаль цвета красного золота: на блеклую прошлогоднюю траву, на усталые лица людей, делая их красивыми и вечными, на стволы сосен – и тогда их цвет становится похож на цвет моих волос, и я говорю себе:

Видишь, Юлька, ты не одна.

26 мая

Зашли с Наташей в кафе на Владимирском. Оно небольшое и уютное – невысокий потолок, арки из красного кирпича, ковры на стенах, на коврах всегда прохладно поблескивают сабли, кортики и кинжалы.

Тут же высокий круглолицый парень протянул нам меню.

– Девушки, проходите, я сейчас к вам подойду, – сказал он, улыбнулся и выбежал на улицу.

Мы заказали десерт и мартини (бьянко со льдом и лимоном – великолепная вещь). Только сделали пару глотков, и к нам подошел тот же парень. У него в руках тарелочка с нарезанной дольками дыней. Он садится за наш столик и представляется ночным администратором. Говорит, что сегодня не его смена и он может выпить с нами. Его зовут Ваня и, конечно же, он надеется, что он нам совсем не помешал напиваться мартини (он так и сказал: напиваться). Совсем наоборот, он хотел бы отвлечь нас от мартини некоторыми историями, случавшимися в его смену.

– Пока вы все еще не пьяны, я расскажу вам странную и нисколько ни веселую историю, – загадачно поведал он, выкладывая из кармана своего черного кожаного пиджака пачку сигарет и зажигалку.

– Эмм… Так вот… Как-то я подсел к девушке. Она сидела одна, во-о-он там, – Ваня качнул головой и глазами указал на столик у противоположной стены, в котором ничего особого не было, разве что на свисающей складке скатерти зияла замечательная и безупречная по своей форме дыра, видимо прожженная сигаретой.

Ваня тронул колесико зажигалки, глубоко затянулся и, прищурившись, выпустил вверх струю дыма.

– Я даже не успел ей представиться, – продолжал он, а мы с Наташей продолжали поглощать мартини через трубочку. – И… Она первая из нас открыла свой ротик и сказала, что абсолютно не верит в то, что человек – хозяин своей судьбы… и… э-э-э, Димочка, – Ваня подозвал официанта. – Димуля, мне водку и сок, я сам смешаю, ага? …Так вот, я попытался пошутить, сказал, что не все же без способностей. Девушка совсем не обратила на мои слова внимания и продолжила: «Очень скучно жить. А жить я буду еще долго – Вы посмотрите на мои линии!». Тут она протянула ко мне свои руки ладонями вверх. «И знаете, что остается делать? Ничего! Ничего не делать и ничего не пытаться изменить. Как смотреть на проплывающие берега. Вы когда-нибудь катались на катере или на лодке? Ну? Ведь это счастье, правда? Это настоящее счастье – такое равнодушное созерцание…». Она часто заморгала – ну вот как будто вдруг пересохли линзы (сам линзы ношу, между прочим), скривила губы, сказала: «Я, знаете ли, решила начать курить», а потом поднялась и вышла из кафе… Ну вот такая странная история. Гм.

Остальные Ванины истории были смешными и легкими, и они растворялись в воздухе среди запахов сигаретного дыма и какой-то еды. Ваня жадно поглощал свой коктейль, изредка надкусывая тонкую дынную дольку. Было видно, что он захмелел, и вскоре никакой логической связи уже не было между его историями. Впрочем, если бы она и была, то мы с Наташей все равно ее не заметили – допивали четвертый бокал мартини к тому моменту, когда заговорили о любви. О настоящей такой любви. Ваня с жаром рассказывал нам об истинно любовных отношениях:

– К примеру, мы поругались, и она меня послала к черту, оделась и ушла к подругам. А я через некоторое время приезжаю к этим подругам, беру ее за руку, сажаю в машину и увожу домой. Она на меня кричит и говорит о том, как она меня ненавидит. Это же…– лукаво поглядывает на нас Ваня. – Это же здорово! Многие не понимают, насколько ссоры сближают людей. Но-о-о, ссоры бываю разные. Бывает, люди молчат, дуются друг на друга, копят злость и раздражение в себе. Это ловушка. Когда люди любят друг друга, ссора обязательно должна быть… э-э-э… открытой: с битьем посуды, с криками, предположительно с пощечинами, но-о-о заканчиваться она должна сексом! И вот они – прекрасные, бурные, близкие отношения!

– Ваня, – с придыханием говорит Наташа, – я хочу с Вами поссориться…

И мы втроем смеемся.

– Эммм… Вот, я хочу, чтобы у меня все было именно так, – немного помолчав, с какой-то грустью говорит Ваня. – И не смотрите, что у меня нет кольца на пальце. У меня все это обязательно будет – и жена, и прекрасные темпераментные отношения, и у нас будет сын… И знаете, как я его буду воспитывать, – Ваня опять загорелся. – Я не хочу, чтобы мой сын учился на пятерки, такие, знаете ли, как правило потом не находят себя в жизни. Пусть он будет троечником и пусть дерется на переменах. И у него будут рогатки и жучок в спичечной коробке. Потому что это должно быть. Счастливое детство. Пусть книги пылятся в шкафах, а он будет носится по лужам, расчесывать царапины, и совать в коробку с жуком пойманных мух… Понимаете?

– Замечательно рассказываете, Ваня. И Вы романтик, – действительно, я не знала, что у мужчины могут быть такие мечты о ребенке, любви.

К нашему столику подошел крупный мужчина и протянул Ване руку, попрощался с ним, а нам с жуткой пошлой усмешкой сказал, что непременно бы присоединился к таким красивым девушкам как мы, но ждут дела… Я, шутя, протянула ему руку для прощального рукопожатия.

– Ну, до свидания, – говорю. Он же снова усмехнулся, взял мою руку и потянул к своему лицу, словно собираясь утереть вспотевший лоб. Я отдернула руку и растерянно посмотрела на Ваню. Он понимающе поджал губы, состроил гримасу вслед уходящему.

– Да, вот и такие бывают мужчины, Юль. Но-о-о, во-первых, он директор этого заведения, а во-вторых, он тоже романтик. Нет, правда! Могу поспорить, что он сейчас сидит в машине и настраивает магнитолу на волну Лав-Радио. Оно его любимое. Да-да.

Я хмыкнула и посмотрела на часы:

– Проводите нас, Ваня, до метро. А сами Вы где живете?

– А я останусь здесь. Я обычно сплю вон там, – Ваня махнул рукой в сторону. – В банкетном зале…

И увидев наши изумленные лица и приподнятые брови, добавляет:

– Ну-ну, не смейтесь. Зря вы так. Там отличные, мягкие, удобные стулья…

Ваня провожает нас до метро. На эскалаторе мы делимся впечатлениями.

– Он прелесть, – говорит Наташа.

– Ага. Это его совершенно прелестное «но-о-о». Как у учителя. Но-о-о такой болтун.

– Да, но приятный болтун, правда? Просто фееричный.

Я соглашаюсь.

Снова 26 мая

Ну вот. Не проспав и пяти минут, я кричу и резко сажусь на постели. Приснилось, что какой-то парень со злостью бросает на мою постель белое одеяло. Странно, кажется, я действительно это видела – что-то светлое летело на меня, но растаяло, пока я открывала глаза. Включаю свет и радио – все, уже не так страшно. Оглядываю комнату, и, бросив взгляд на часы, отгоняю тревожные мысли, выключаю свет. Снова ложусь, моя голова тонет в луже лунного света, пролитого на изголовье кровати. Спать, спать, спать…

Июнь

15 июня

У меня появились друзья. Неожиданно, как все хорошее. Нас теперь – целая компания из шести человек. И среди них – мой любимый человек, мой мужчина. И странно все это: жила себе по-тихоньку, и была весна, и прошла весна, я была одинока, а потом – р-р-раз! – и я на кухне в его квартире. Вместе готовим свекольный салат и раскладываем его на белые тарелки. Я беру в руки три тарелки, Андрей намерен унести оставшиеся четыре сразу. И он это замечательно делает – одну тарелку кладет на другую и смущенно относит в комнату, где у белого круглого стола сидят наши друзья. Андрей спокойно раскладывает на столе тарелки. Девчонки возмущенно пытаются оттолкнуть тарелку, которая снизу запачкана салатом, но Андрей упорствует, говорит:

– Ничего, я же все вымою! – и вкладывает грязную тарелку в руки моей темноволосой подруге.

Андрей улыбается всем как мальчишка и, шутя, озадаченно запускает в волосы руку. Моя темноволосая подруга, смеясь, вытирает тарелку салфеткой. Андрей садится на кровать, прислоняется спиной к стене. Стена позади него без обоев, окрашена простой краской, она голубая, пустая, холодная. Как небо в морозные дни.

Июль

3 июля

Возвращаюсь в город после двухнедельного отдыха у родителей, и в этот же день встречаюсь с некоторыми из наших общих с Андреем друзей, и мы пытаемся остыть в кафе при помощи мартини со льдом.

– Я предлагаю поменять измерение времени, – говорит Миша. – Чтобы время отсчитывало не секунды, а удары мяча об асфальтовую площадку. Представляете, утренний выпуск новостей и внизу экрана, слева, – не 7.16, например, а 0000000. И всем, всему миру останется только ждать, пока какая-нибудь воспитательница не выведет детскую группу на прогулку, часов в 11 или 12, и маленький мальчик не возьмет в руки мяч.

Мы молчим. Миша может предложить все, что угодно – прогулку в шляпах, обучение танцам прямо в переполненном вагоне метро, и много чего еще.

– Глобально ты мыслишь, Миш, – наконец сказал Дима. – Может быть стоит начать менять мир с чего-то более мелкого?

Я согласна с Димой. Давайте начнем с того, что попросим владельца кафе отремонтировать кондиционер, – раздраженно говорит Катя.

Мы поддерживаем ее идею. Но ни один из нас не встает из-за столика – так и сидим вчетвером, молчим и при помощи трубочек, льда и пустых бокалов пытаемся создать мелодию. Андрея с нами нет – он уехал в Зеленогорск на три дня. С моей темноволосой подругой.

4 июля

– Ну… он взял ее просто для компании, – предполагает Наташка на следующее утро, к сожалению, рабочее.

– Да. Я тоже так думаю.

И вздыхаю, и вожу кончиками пальцев по поверхности стола.

– Мы договорились встретиться загородом. На выходных. Только через пять дней.

– Ох… Бедная ты моя… – Наташка качает головой.

– Что? – улыбаюсь я. – Переживаешь за меня?

– Переживаю, конечно, – она вздыхает.

– Из-за Андрея? – интересуюсь я.

– Да… Ну и вообще… Из-за этой твоей неустроенности… – мурлычет она.

Я кладу руку ей на плечо, и Наташка вздрагивает.

– Не переживай, – говорю. – Пойдем лучше погуляем после работы.

Наташка выше меня на полголовы, в полтора раза крупнее, и как минимум во столько же раз я ее симпатичнее. Поэтому когда мы заходим в кафе после работы, чтобы выпить мартини и съесть мороженное с горячими вишнями, и знакомимся там с двумя молодыми людьми, номер телефона они оба просят только у меня. Одного зовут Сергей, второго – Виталий.

– Девчонки, вы даже не представляете, как вам повезло, что вы теперь с нами знакомы, – говорит Сергей (весь такой летний, в льняном костюме песочного цвета).

– Можно сказать, что мы – самые выдающиеся люди этого города, – сообщает нам Виталий.

Мы с Наташей переглядываемся и решаем уйти. Перед тем, как выйти из кафе, я зачем-то даю свой телефонный номер Сергею. Мы выходим на улицу. С Наташей расстаюсь у метро. Она – домой, я же – гулять до темноты.

Уже вечер, но прохлады нет, и влажный жаркий воздух тянется к влажной жаркой коже. Этим летом не выживет ни одна мечта – непременно растает. Иду по направлению к вокзалу. Он притягивает меня к себе и я не сопротивляюсь. Быть может что-то там со мной произойдет и у меня наконец по-новому станет биться сердце? На вокзале мне всегда становится немного легче. Там время, царапая стрелками циферблат вокзальных часов, встречает и провожает тех, кто несет куда-то свою маленькую судьбу в потертых чемоданах или мягких сумках на колесах. Можно попытаться уйти от себя в этой суете и вдруг обрести внутри кого-то нового…

Я гуляю по асфальтовым лентам улиц долго-долго, дожидаясь когда вспыхнут уличные фонари, чтобы выпустить в ночь свою желтую фонарную безнадежность.

9 июля

В субботу я встретилась с Андреем. День был жаркий и мы поехали в Сестрорецк – загорать и дышать свежим и горячим летним воздухом.

Напротив нас в электричке сидят парень с девушкой. У него в руке бублик, у нее – упаковка питьевого йогурта. Он ломает бублик надвое и одну часть отдает ей, предлагая:

– Давай пить йогурт по очереди!

Она подозрительно на него смотрит:

– А ты не заразный?

– Ну что ты! Конечно, нет!

И, тем не менее, она сначала выпивает половину йогурта, а потом уже протягивает упаковку парню. Покончив с едой, они отряхивают с коленей крошки и потом всю дорогу целуются – смешные, счастливые.

– Ты знаешь, Миша решил жениться, – сказал Андрей.

– Нет, я не знаю. В прошлые выходные он мне ничего не сказал.

– Стесняется. Сказал только мне. Никому не рассказывай – его секрет.

– Конечно, не переживай.

Всю оставшуюся дорогу мы молчим.

Щурясь, смотрю на небо – там болтается тарелка солнца, и края ее плавятся и пытаются опалить куриные перья облаков. Я и Андрей лежим на пушистой траве, и, не снимая одежды, загораем. Недалеко, слева от меня, обрывается земля и стелется вниз. Мне нравится это место. Мы лежим на траве, он – в светло-зеленых летних брюках и расстегнутой рубашке, я – в белых шортах и розовой майке. Мы лежим долго, и Андрей за все это время не произносит ни слова. И я молчу… Мы лежим так долго, что золотая закатная пыль на травах и на иссушенных наших щеках становится медно-красной. Солнце опускается к земле проколотым воздушным шаром – кем проколотым и кем отпущенным в небо? – а мы лежим так долго, и, кажется, я уже так давно знаю: между мной и Андреем все кончено.

Август

6 августа

Еду на встречу с Сергеем. Когда он меня увидел, то радостно заулыбался, заспешил навстречу и поцеловал в щеку. Мы заходим в чайный дом и там сидим на подушках, отгороженные от других любителей чая какими-то соломенными перегородками. Очень мило.

– Юль, а расскажи о своем первом свидании, – просит Сергей.

Я задумываюсь.

– Я его не помню, – признаюсь я. – Но… смотря что понимать под свиданием…

– Ммм, ну это встреча людей… когда у них есть романтические чувства друг к другу…

– Тогда тем более не помню, – говорю я, и при этом выгляжу, наверное, не менее удивленной, чем Сергей. Действительно, в прошлом – какая-то пелена.

Девушка-официантка нам приносит чайный набор.

– Этот чай можно заваривать много раз, десять раз точно, – рассказывает Сергей, разливая по нашим чашкам черный чай. – А после того, как выпьешь, понюхай чашку. У каждого человека опустевшая чашка пахнет по-своему.

Моя пустая чашка пахнет цветами, а у Сергея – чем-то сладким. Когда в пятый раз Сергей приблизил свою чашку к моему лицу, я наклонилась и прикоснулась губами и кончиком носа к его руке. Случайно. Но ему понравилось. Это было видно, по тому энтузиазму, с которым он протянул мне свою чашечку в шестой раз.

– Каким животным ты себя ощущаешь? – вдруг спрашивает он.

– Друзья иногда зовут меня лисичкой, а сама думаю, что вероятнее всего я – мартышка.

– Как? Почему? – изумляется он.

– Потому что все Юли похожи на мартышек – все непоседливые и у всех очень живая мимика лица.

– Нет, ты совсем не похожа на мартышку, – категорично заявляет он. – Я бы сказал, что больше похожа на белочку. Вот из-за этого хвоста, – и он указал на мои волосы.

Я пожимаю плечами – как угодно, мол.

– А ты тогда кто же? – спрашиваю.

– Отгадай!

– Ну… хм… слон?

– Нет, – удивляется Сергей.

– Э-э-э… тогда заяц?

– Нет! – Сергей пораженно смотрит на меня. – Неужели я похож на зайца?!

– Да я так просто… пытаюсь угадать… Скажи сам.

Сергей усмехнулся, потрогал пустую чайную чашечку.

– Хорошо. Я – Доберман.

Странно. Я всегда чувствую, когда собеседник ставит в разговоре определенное слово с большой буквы.

– Почему Доберман? – теперь удивляюсь я.

– Смотри на мои уши.

Смотрю: уши аккуратные и плотно прижаты к голове.

– А теперь… – и Сергей начинает двигать ушами.

– Ой-ой, перестань! – морщусь и машу руками. Когда я вижу такие вещи, всегда приходит в голову мысль о том, как недалеко, в сущности, ушел человек от животного в своем развитии. – Только поэтому ты – Доберман?

– Нет. Я кусаюсь еще. В четвертом классе укусил девчонку за ухо, и еще однажды во время драки…

– Эхм. Так это… Выходит, я сейчас нахожусь в крайне опасном положении, да? – Я симулирую страх и осторожность.

– Ну что ты, Юль, – серьезно говорит Сергей и дотрагивается до моей руки. – Наоборот. Я же буду о тебе заботиться.

Когда он провожает меня до метро и мы прощаемся, он целует меня в губы – очень просто и коротко.

Ночью он мне приснился: мы целовались, а потом вдруг начали бегать по улицам в поиске презервативов, и никак не могли их найти.

31 августа

Для меня всегда странны и нелепы ситуации, когда девушка приходит к мужчине домой или наоборот, и они разговаривают, смотрят друг на друга, смеются, шутят. Но если оба партнера чувственны, то эти шутки вымученные, смех натянутый, и оба – и как возможно, чтобы было по-другому? – не могут избавиться от мысли, что очень скоро – и они займутся любовью. И это так близко, и до спальни всего несколько шагов, и губы, расслабленные вином, становятся мягкими. И вот сейчас, дома у Добермана, мне так странно говорить о своей работе, о фильмах, о путешествиях и разных глупостях, в то время, как я знаю, что пришла к нему на ночь и до утра мы не расстанемся, и стоит лишь потянуться своими губами к его губам, как все начнется.

Доберман рассказывает о том, как правильно курить кальян, а я смотрю на него и думаю, как приятны взаимные прикосновения к обнаженной коже, о том, как чувствителен у меня левый уголок губ и если он коснется его кончиком языка…

– Юль! Что с тобой? – Доберман внимательно вглядывается в меня.

Я подхожу к нему.

– Что это? – спрашиваю.

Он держит в руках разноцветные коробочки.

– Смотри, это – трава для кальяна. Вот здесь с запахом клубники, – он подносит коробочку к моему лицу, чтобы я вдохнула аромат, исходящий от нее.

– А здесь яблоко с корицей, – и он протягивает другую коробочку. Я прикасаюсь к его руке щекой, потом губами …

Через некоторое время я лежу на кровати – расслабленная, удовлетворенная, светлая – и удивляюсь тому, что Доберман оказался таким нежным. Он лежит рядом и гладит мне руки.

– Сейчас пойду в душ. А ты хочешь? А хочешь, я приготовлю тебе ванну?

Я хочу, и он поднимается с постели. Я смотрю на его крепкие ягодицы и, улыбаясь, потягиваюсь как кошка. Секс – чудное дело. Возвращается: бедра спрятаны в полотенце. Отводит меня принимать ванну. Дает мне большое мягкое полотенце, тапочки, и, поцеловав, выходит из ванны и закрывает за собой дверь.

Я ванну не принимала давно, поэтому не спешу. Только минут через тридцать, стоя перед зеркалом и расчесывая волосы, удивляюсь тому, что Доберман за все это время ни разу не счел своим мужским долгом заглянуть в ванну.

– Юль, хочешь что-нибудь почитать? – доносится из-за двери и сразу за этим какой-то шум. Открываю дверь.

– Что это у тебя здесь падает?

– Книги, – отвечает он, оглядывает меня с ног до головы, берет за руку и отводит в спальню.

Октябрь

3 октября

Вот, неделю просидела без работы. У меня появилось чувство какой-то нереальности происходящего. Я выспалась, отдохнула, и бесконечно устала, пытаясь понравиться работодателям, вытаскивая из себя знание то английского, то итальянского, словно жонглер, в зависимости от желания публики. Хожу на эти дурацкие собеседования и продаю себя. Продаю себя в деловом костюме, в белом свитере с воротом, в трикотажном пестром костюме; продаю себя уверенной и активной (но это только утром), а после обеда – все чаще равнодушной и рассеянной.

Вечером встретилась с Наташкой. И сейчас она исключительно благодушна и доброжелательна. Заказываем чай и горячие булочки. Наташа спрашивает меня про Добермана.