Cудьба и долг

Фонтене рассказал де Бриану немного о себе. Он был опытным солдатом, пойдя в армию ещё в четырнадцать лет, и успев повоевать в начале двадцатых годов с гугенотами.

Незаметно, несмотря на то, что Фонтене был на восемь лет старше Бриана, лидером в их дуэте стал Александр. Шарль де Фонтене всецело полагался на его ум и проницательность.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ДУЭЛЬ

«Франция – родина дуэлей, – писал граф Иоганн Церклас фон Тилли, фельдмаршал Священной Римской империи. – Я объездил большую часть Европы, побывал в Новом Свете, жил среди военных и придворных, и никогда и нигде больше не встречал такой роковой обидчивости, печальной наклонности считать себя оскорблённым и желания отомстить за оскорбление, по большей части химерическое… Установился предрассудок о том, что нет ничего благороднее и величественнее отваги такого рода, её блеск затмит собою всё, и бесчестный человек, который хорошо дерётся, не такой уж и бесчестный».

На дуэлях дрались не только дворяне, дрались все – от профессиональных солдат-простолюдинов и студентов университетов, до вельмож и титулованных особ. Участие в поединке считали хорошим тоном, данью моде, для молодых дворян он стал своего рода экстремальным и опасным развлечением, способом обратить на себя внимание.

Но времена, когда дуэль играла роль судебного поединка, то есть средства наказать зло или отстоять свою правоту, постепенно отходили в прошлое. К началу XVII века, такой самосуд уже преследовался и властями, и церковью, хотя дворяне, были твёрдо убеждены, что «честь человека со шпагой можно защитить только шпагой».

С 1598 по 1608 год, несмотря на суровые законы, на дуэлях погибло восемь тысяч дворян, то есть больше, чем за все годы Религиозных войн, сотрясавших Францию с 1562 по 1598 года. В среднем за год погибало на дуэлях 220 дворян.

В первые годы правления Людовика XIII, дуэли были столь обыденным делом, что при встрече утром, люди спрашивали друг друга: «Кто вчера дрался?», а после обеда: «Не знаете, кто дрался сегодня утром?».

Во время Генеральных штатов 1614 года, делегаты от Парижа, по большей части магистраты и чиновники, в своём наказе потребовали строгих и неумолимых мер против дуэлей. И королева – регентша и юный Людовик XIII их в этом поддержали.

Король, вообще занял непримиримую позицию к поединкам. Франция постоянно вела войны то с внешним, то с внутренним врагами, и убивать друг друга почём зря, вместо того, чтобы отдать свою жизнь за короля, он считал просто предательством.

В 1613, 1617, 1623 годах, королевская власть пробовала бороться с поединками, издавая декларации и эдикты о том, что оскорблённые дворяне вместо дуэли обязаны в течение месяца подать жалобу в суд маршалов. Эдикт от 1624 года, предоставил парижскому парламенту юридическое основание для осуждения дуэлянтов на смерть заочно.

Но угрозы, выраженные в декларациях и эдиктах, помогали мало. Никто не верил, что власть и в самом деле пойдёт на крайние меры. В обществе поединки не встречали безусловного осуждения, считая бесстрашие, главным качеством мужчин. При этом, с рыцарским поведением на дуэлях было давно покончено, и чётких дуэльных правил не существовало. Например, знаменитый дуэлянт Франсуа де Монморанси-Бутвиль, успевший к двадцати пяти годам сразиться на двадцати поединках, однажды предложил своему противнику снять шпоры, и когда тот, последовав его совету наклонился, проткнул его шпагой.

Анри де Талейран де Перигор, граф де Шале, был оскорблён куплетами задевавшими честь его жены. Встретив на Новом мосту своего обидчика – графа де Понжибо, предположительно одного из авторов этих куплетов, – Шале вызвал его, и не откладывая дела, не дав противнику даже обнажить шпагу, тут же убил.

Поединок уже не вёлся до первой крови, а до тех пор, пока сражающиеся могли держать в руках шпагу. Любые приёмы и удары были дозволены, даже ношение защитного нагрудника или неожиданно выхваченный пистолет. Щадить противника не считалось хорошим тоном, допускалось убийство упавшего и обезоруженного. Мало кто проявлял благородство и позволял противнику поднять выбитое оружие, подняться после падения или получить помощь при ранении.

Отъявленные бретёры затевали драку по любому поводу, а если им не удавалось спровоцировать противника, напрашивались к кому-нибудь в секунданты – лишь бы получить возможность подраться. Секунданты не следили за соблюдением правил поединка, которых попросту не было, а дрались сами. Пригласить человека в секунданты, считалось дружеским жестом, проявлением доверия.

Барон Луи де Клермон де Амбуаз де Бюсси, знаменитый поэт того времени, дрался на дуэли, поспорив о форме узора на шторе. Монморанси-Бутвиль, мог вызвать человека на поединок, просто чтобы проверить его храбрость, а однажды вызвал своего соперника на поединок за то, что некая прекрасная дама назвала того более ловким, чем он. Каждое утро, в большом зале его дома, собирались бретёры. Для них уже были заготовлены хлеб и вино на столах, после чего они приступали к упражнениям в фехтовании. Возглавлял это общество Ахилл д'Этамп де Балансе, преданный слуга кардинала Ришелье.

Как писал всё тот-же Луи де Бюсси, повод для дуэли мог быть самым незначительным – «уместиться на лапке мухи». Дуэли, продиктованные соперничеством в любви, чаще всего являлись заурядной местью отвергнутого претендента. Вызов мог получит и счастливчик, удостоенный должности, награды, большей части наследства или имущества. Дрались из-за места в церкви, на балу или королевском приёме, поспорив, чья охотничья собака лучше, чьи земли плодороднее. Повод и мотив не различались. Честь дамы, например, полагалось отстаивать в любом случае, какой бы шлюхой она не была.

Враждебные намерения, расцениваемые как вызов, демонстрировали рукой, во время разговора положенной на эфес шпаги или рукоять кинжала, жестом, имитирующим извлечение шпаги из ножен, резким движением в сторону собеседника, приближением вплотную, лицом к лицу.

Аналогичную роль играли и манипуляции с предметами одежды: поворот шляпы назад, наматывание плаща на левую руку и тому подобное.

В лице кардинала, король встретил горячего союзника в отношении дуэлей. В семействе Ришелье произошла личная трагедия – его старший брат Анри де Ришелье, в июне 1619 года был убит на дуэли капитаном гвардейцев королевы-матери Шарлем де Лозьером де Темином. Новорожденный сын маркиза Анри де Ришелье, скончался через месяц после своего рождения и гибели отца, его жена умерла при родах, и прямой род Ришелье по мужской линии пресёкся. Но несмотря на это, кардинал советовал королю, соизмерять наказание с виною, и не карать всех дуэлянтов смертью, а ограничиться лишением должностей, жалованья и пенсий дарованных короной, и лишь в случае смерти одного из участников поединка, отдавать второго под суд.

Немало способствовало поединкам и повальное пристрастие с малых лет французов к вину. Ведь чаще всего, шпагу обнажали в кабаке, после попойки, когда разгорячённая добрым анжуйским вином кровь, просто бурлила в жилах.

2 октября, ровно без четверти четыре, так как прийти раньше было признаком дурного тона, а опоздание приравнивалось к поражению, Бриан и Фонтене вышли на пустырь возле монастыря кармелиток Дешо, неподалёку от Люксембургского дворца. Одновременно с ними, здесь же появился и де Тревиль, в сопровождении молодого дворянина. Оба они были одеты в голубые плащи королевских мушкетёров, с большим серебряным крестом на груди и спине.

Педро, который до последнего не был посвящён в планы относительно дуэли Александра, с тревогой и беспокойством осматривал мушкетёров. Его и слугу Фонтене, разбитного бургундца Гийома, оставили на окраине пустыря. То же велели своим слугам и мушкетёры.

Подойдя, Тревиль и Бриан, поприветствовали друг друга поклоном головы.

– Рад вас видеть господин барон.

– Я тоже, очень рад вас видеть, господин де Тревиль.

Сторонний наблюдатель, глядя на эти молодые, улыбающиеся, добродушные лица, решил бы, что встретились старые, добрые друзья. И что вот сейчас, они кинуться друг другу в объятия и пойдут праздновать встречу в один из кабачков. Сейчас, никто не мог бы и подумать, что через минуту, они будут стремиться убить друг друга.

– Позвольте представить вам моего друга – королевский мушкетёр Жак де Террид.

И де Террид, молодой мушкетёр, может быть года на три или на четыре старше де Бриана, учтиво поклонился.

– Шарль де Фонтене, солдат Пикардского полка, мой друг.

– Прежде чем мы начнём, господин барон, позвольте задать вам один вопрос?

– Да, пожалуйста, спрашивайте?

– Вы меня конечно простите, но, сколько вам лет?

Де Тревиля, этого опытного и храброго солдата, многократно отличившегося в сражениях и на поединках, представленного королю и обласканного им, тревожила молодость де Бриана. Он, Жан Арман дю Пейре, происходивший из рода разбогатевших буржуа, из поколения в поколение занимавшихся ремеслом каменщика и торговлей, будучи дворянином только по матери, урождённой Марте д'Арамиц, да владея, в родном Беарне, поместьем Труавиль, купленном отцом в 1607 году, что позволило им причислить себя к благородному дворянскому сословию, так как в Беарне, титул дворянина приравнен к земле, очень дорожил своей репутацией. Если он убьёт барона, то весь Париж будет говорить, что храбрый Тревиль убил мальчишку. Ну и если произойдёт невероятное, и де Бриан победит, то опять же, все будут говорить, что над отважным Тревилем, одержал верх ребёнок.

– Я понимаю, что вас тревожит Тревиль, – проявив интуицию и усмехаясь, сказал Александр. – Можете быть спокойны, мне уже достаточно лет, чтобы скрестить с вами шпагу. Я уже давно не ребёнок и видел смерть врага, могу вас заверить. А теперь, может хватит болтать, а?

– Да, вы правы, господин барон, – де Тревиль и де Террид отступили на шаг, скинули плащи и колеты, и обнажили свои шпаги. Бриан и Фонтене последовали их примеру. Все четверо были вооружены рапирами и дагами, причём у Фонтене, была хитрая немецкая трёхлезвийная дага.

С первых мгновений поединка, Александр понял, что Тревиль опытный и умелый фехтовальщик. Но у него было преимущество, данное ему противником. Тревиль, явно недооценивал его, и старался даже щадить, считая его всё-таки зарвавшимся мальчишкой. Де Бриан, пока старался не разубеждать Тревиля, а медленно отступал, уклоняясь и отбивая все его удары. Помня, о чём ему не раз говорил Шаньи, что главный его враг в поединке – отсутствие хладнокровия, Бриан не теряя головы, старался не раскрывать перед противником своих умений. Даже наоборот, делал вид, что он неуклюже владеет шпагой, что он начал уставать и стал бояться де Тревиля.

Тревиль с лёгкой усмешкой на губах, теснил де Бриана. Поначалу недоумение, вызванное тем, что барон ловко избежал его выпадов, сменилось пренебрежением к противнику. Ха, мальчишка, который наверное у своего учителя нахватался основ фехтования, но не имеющий опыта, силы и выдержки. Тревиль играючи отбил пару его выпадов. «Пора заканчивать, пора преподать этому мальчишке, урок». Тревиль решил, что не будет его убивать, а просто обезоружит и принудит к сдаче. Тогда, его репутация, уж точно не пострадает.

Краем глаза де Бриан видел, как проходит поединок у Фонтене и Террида. Шарль, легко раненный в руку, но не обращающий ни малейшего внимания на свою рану, благодаря своей огромной физической силе, заставлял Террида отступать, окружив его каскадом ударов, уколов и выпадов, нанося, по большей мере, какие то яростные рубящие удары, что заставляло мушкетёра держаться от него на большом расстоянии. Наконец, один из ударов Фонтене достиг цели. Он глубоко разрубил бедро де Террида, а следующим ударом выбил рапиру у него из рук и приставил острие своей рапиры к горлу мушкетёра.

– Признаёте ли вы себя побеждённым, Жак де Террид?

Скрипя зубами от боли и от гнева, Террид простонал:

– Да, тысяча чертей. Вы же видите, что я не могу продолжать поединок. Прошу вас, помогите.

Фонтене отсалютовав Терриду своей рапирой и отошёл, когда подбежавшие слуги начали оказывать ему помощь.

Тревиль, находящийся спиной к Терриду и Фонтене, не видел, что его друг потерпел поражение, и продолжал теснить де Бриана, выжидая момент, когда он допустит ошибку и даст ему возможность осуществить свой план. Но барон, ловко уклонялся от всех выпадов де Тревиля, а затем, неожиданно для мушкетёра, перешёл в стремительную атаку. Тревиль попытался его сдержать, но был вынужден отступить на пару шагов, чтобы передохнуть. Но Александр, не дал ему этой возможности. Каким-то скользяще-плавающим движением, он сократил расстояние между ними, и провёл удар «дритто скуалембратто» – косой удар в правую ключицу, и продолжая атаку, резкий выпад дагой под мышку противнику. Обливаясь кровью, Тревиль зашатался, колени его подкосились, и он упал. Он попытался подняться, но снова упал. Тогда он с трудом, приподнял голову. Его глаза были открыты и смотрели на де Бриана.

– Вы переиграли меня, господин барон – хрипя, но достаточно громко, произнёс де Тревиль.

– Согласен. Но и вы допустили ошибку, недооценив соперника. Благодарю вас, господин де Тревиль, я удовлетворён. Вы хороший боец, и должен вам сказать, что по праву считаетесь одним из лучших фехтовальщиков Франции. Я оставляю вам вашу шпагу. Вы потерпели поражение Тревиль, но не были побеждены.

– Спасибо вам, за ваше благородство, барон де Бриан… Я… ценю… Расстанемся…если и не друзьями, то и… не врагами…Я… – Тревиль хотел сказать что-то ещё, но силы оставили его и он потерял сознание.

Подбежавший Педро осмотрев де Бриана и убедившись, что на нём нет ни царапины, занялся раной Тревиля, отогнав его слугу, бестолковая суета которого, только мешала.

Перевязав раны мушкетёров, слуги наскоро соорудили носилки и отнесли их в монастырь, поручив раненных заботам кармелиток.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ ФРАНЦИИ ЛЮДОВИК XIII. ДЕТСТВО

Король был в ярости.

Дуэль де Тревиля наделала шума в Париже и короля бесило не то, что были, самым наглым образом, нарушены строжайшие эдикты запрещающие дуэли. Больше всего его выводило из себя и заставляло негодовать то, что поражение потерпел его фаворит, человек обласканный и приближённый им, считавшийся храбрецом и мастером клинка. И кем? Неизвестно. Теперь, все будут шушукаться за его спиной, усмехаться и поговаривать, что ему, королю Франции, служат неумёхи и слабаки. Что он сам, настолько беспомощен и слаб, что не может привлечь на свою сторону достойных людей.

Сейчас, за тяжело раненным де Тревилем, ухаживали его личные врачи Жан Эроар и Ги де ла Бросс.

Людовик был в ярости!

Казалось, самой судьбой было так задумано, что ему не суждено было править. На протяжении всей его жизни, Судьба, на его пути к трону, ставила ему преграды. Но вопреки ей, он добился трона, принадлежавшего ему по праву, и вот уже восемь лет, управляет Францией самостоятельно.

Людовик родился 27 сентября 1601 года в Фонтенбло. Он был первым ребёнком Марии Медичи и первым законным наследником Генриха IV.

При родах королевы присутствовали принцы крови – принц де Конти Франсуа де Бурбон, граф де Суассон Карл де Бурбон, герцог де Монпансье Генрих де Бурбон. Людовик родился очень слабым и вялым. Тогда повитуха Луиза Буржуа, обратилась к Генриху IV:

– Сир, если бы это был другой ребёнок, я бы набрала в рот вина и дала бы ребёнку несколько капель, чтобы он не был таким слабеньким.

Король приставил бутылку с вином к её рту и сказал:

– Поступай так, если бы это был другой ребёнок.

Луиза Буржуа набрала в рот вина и влила в ребёнка, в то же мгновение он прибодрился и стал глотать вино.

Именно так, сделав глоток красного вина, вступил в жизнь будущий король Людовик XIII.

После этого, король Генрих, открыл двери спальни, и туда, взглянуть на долгожданного наследника престола, ринулась толпа придворных из двухсот человек. В спальне, едва можно было повернуться, чтобы перенести королеву с родильного кресла на постель. Повитуха было возмутилась, но король похлопал её по плечу и сказал:

– Молчи, молчи и не сердись. Этот ребёнок принадлежит всем, все должны радоваться!

Здесь следует сказать, что Франция, целых 46 лет была лишена рождения ребёнка мужского пола в правящей династии. Ещё 18 марта 1555 года, королева Екатерина, супруга короля Франции Генриха II Валуа, родила своего четвёртого сына Эркюля Франсуа. Но все её дети, которые наследовали своему отцу – Франциск II, Карл IX, Генрих III и не ставший королём Эркюль Франсуа герцог Анжуйский, умерли или погибли, не имея детей. Брак Генриха де Бурбона, будущего короля Генриха IV с дочерью Екатерины и Генриха II, Маргаритой, просуществовавший с 1572 по 1599 годы, также был бездетным. Теперь, спустя 46 лет, двоюродная внучка королевы Екатерины – двадцатишестилетняя королева Мария, с честью выполнила возложенную на неё обязанность, и подарила своему мужу Генриху IV и Франции долгожданного наследника.

У короля Генриха IV, до рождения Людовика, были дети от его многочисленных фавориток, которых он даже наделил титулами. Но Людовик, всегда ставил себя и свою сестру Елизавету выше бастардов, всегда восставал против одинакового обращения короля со всеми своими детьми, и отказывался признавать детей от последующих любовниц отца своими братьями и сёстрами.

14 сентября 1606 года, в Фонтенбло, состоялась торжественная церемония крещения дофина Людовика и его сестёр Елизаветы и Кристины. По традиции, она должна была проводиться в Соборе Парижской Богоматери, но в Париже свирепствовала чума. В четыре часа утра кортеж выступил в путь, сообразуясь с указаниями главного церемониймейстера – впереди шли швейцарские гвардейцы с факелами в руках, за ними следовали сто придворных дворян, затем флейтисты, барабанщики, гобоисты, трубачи и девять герольдов, потом великий прево двора, рыцари ордена Святого Духа и наконец, три виновника торжества. Принц Генрих де Конде держал Людовика за руку, которого нёс на руках гувернёр де Сувре. Герцог Карл де Гиз нёс шлейф горностаевой мантии, за ним шествовали двадцать вельмож, освещающих дорогу факелами. Следом шли господин кардинал Франсуа де Жуаез, который представлял крёстного – папу Римского Павла V, и госпожа герцогиня Элеонора Мантуанская, крёстная, сестра королевы Франции Марии Медичи. Принцессы крови замыкали шествие. Гарда шпаги герцога д'Эпернона стоила более 30 тысяч экю. Плащи, шапочки, пуговицы и шпаги принцев и вельмож, украшенные драгоценными камнями, сверкали и переливались в свете факелов. Уборы принцесс и придворных дам были великолепны, в особенности платье королевы Марии, усыпанное 32 тысячами жемчужин и 3 тысячами бриллиантов.

Страстью к охоте Людовик заболел с детства, в возрасте шести лет он со знанием дела рассуждал о псовой охоте, поражая знатоков. 22 мая 1607 года, едва расставшись с детским платьицем, дофин впервые участвовал в большой королевской охоте на оленя, и получил в подарок от Генриха Стюарта, принца Уэльского, ручной мушкет и двух спаниелей.

Но не только развлечения входили в досуг дофина. Его отец Генрих IV, частенько брал своего наследника на заседания Государственного Совета, где Людовик, должен был учиться постигать премудрости управления государством.

Можно сказать, что 14 мая 1610 года, когда кинжал Равальяка смертельно ранил Генриха IV, закончилось детство Людовика. Когда окровавленного Генриха IV внесли в Лувр, королева Мария в панике подбежала к нему:

– Что с ним? Убит? Умер? О, Господи, король умер!

Тогда канцлер Брюлар де Силлери, взял за руку Людовика и подвёл к матери:

– Государыня, во Франции короли не умирают, вот НАШ КОРОЛЬ, а по воле вашего супруга, вы должны быть правительницей королевства до его совершеннолетия!

По французским законам, одной коронации, которой так добивалась королева Мария, и которая торжественно состоялась буквально вчера, 13 мая 1610 года, было не достаточно, требовалось соответствующее решение парламента – судебной палаты наблюдавшей за соблюдением законодательства. Но Марию это не беспокоило, так как в парламенте, огромным влиянием, пользовался её сторонник, пятидесятишестилетний герцог Жан-Луи де Ногаре, сеньор де Ла Валетт и де Шомон д'Эпернон.

Но всё таки, в день, когда проходило заседание парламента по «её вопросу», королева не находила себе места. Она судорожно металась по дворцу, заламывая руки и кусая губы. Наконец, ближе к обеду, во дворце появился герцог. По его довольному виду она поняла, что всё прошло именно так, как ей и хотелось. Д'Эпернон зачитал следующий документ: «В связи с тем, что король умер в результате жестокого и бесчеловечного покушения на свою священную особу, стало необходимо для государства, чтобы управление в нём осуществлялось королевой, его вдовой, вплоть до совершеннолетия её сына, наследника королевства. Мать нового короля провозглашается регентшей Франции, и она будет руководить всеми делами королевства, вплоть до вхождения её сына в соответствующий возраст, имея для этого все прерогативы, всю полноту власти и ответственности».

Темпераментная флорентийка, готова была броситься герцогу на шею и расцеловать его, но вовремя сдержала свой порыв – придворные могли не правильно его растолковать. Единственное, что она позволила себе, так это мимолётную счастливую улыбку. Отныне ОНА, единоличная правительница Франции, и так будет, пока её сын не достигнет совершеннолетия! А там, посмотрим!

Как ни странно, перспектива управления такой огромной страной не пугала самоуверенную женщину. Её покойный муж иногда посвящал её в свои государственные дела, и она не раз присутствовала на заседаниях Государственного совета. Правда, она мало что понимала из того, что там говорилось, но решила, что быстро приобретёт нужный опыт. А вот мысль о том, что опыт обычно приобретается ценой ошибок, а в управлении государством ошибки порой оплачиваются кровью, не приходила ей в голову.

При активном содействии д'Эпернона, вслед за парижским парламентом и парламенты провинций, города и общины Франции, принесли клятву верности юному королю и подчинились королеве-регентше.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ ФРАНЦИИ ЛЮДОВИК XIII. РЕГЕНТСТВО МАРИИ МЕДИЧИ

Людовик был коронован 17 октября 1610 года в Реймском соборе. Вернувшись в Париж после коронации, он официально объявил свою мать королевой-регентшей, и поручил ей государственные дела. Сразу же был организован регентский совет, куда помимо королевы Марии, вошли герцоги д'Эпернон, Генрих де Майен и Карл де Гиз.

Когда в 1600 году Мария Медичи приехала во Францию, она привезла с собой свою свиту, где наряду с достойными людьми, было и большое количество разномастных авантюристов. Среди этой своры бессовестных типов были двое, мужчина и женщина, которым вскоре предстояло сыграть во Франции катастрофическую роль.

Её звали Леонора Дози Галигаи, и она была молочной сестрой королевы (её мать была кормилицей Марии Медичи). Маленькая, очень худая, очень смуглая, но хорошо сложенная, с резкими, но правильными чертами лица, а также ловкая, честолюбивая и умная, Леонора пользовалась большой благосклонностью Марии Медичи, которая только и думала, как бы ей угодить.

Он – Кончино Кончини, тщеславный, хвастливый, гибкий, смелый, хитрый, честолюбивый, исполнял при Марии Медичи обязанности шталмейстера[19].

Во время путешествия из Италии во Францию, Леонора влюбилась в Кончини, и завлекла его в свою комнату. Кончини, польщённый вниманием дамы, бывшей в столь близких отношениях с будущей королевой, быстро прикинул преимущества, которые ему может дать эта связь, и легко уступил.

Теперь он, через посредничество Леоноры, на которой вскоре женился, руководил Марией Медичи.

Король Генрих IV, вместо того, чтобы отослать обратно в Италию, всех этих шумных, болтливых и амбициозных «ветрогонов», прибывших во Францию с одной лишь целью – поискать удачи – упустил эту возможность, и позволил многому войти в привычку. Итальянцы уже прочно сидели на своих местах. Леонора Галигаи стала камеристкой королевы, а во Франции этой должности удостаиваются только дамы из высшей знати. И таким образом, в руках у Кончини, оказалась вся свита Марии Медичи. Он пользовался таким расположением королевы, что Генрих IV, несколько раз, грозился выслать его из Франции. Амбициозный, хвастливый, не имеющий совести, льстивый с вельможами, высокомерный с теми, кто ниже его, Кончини сумел добиться множества влиятельных постов. К моменту смерти Генриха IV его состояние было одним из самых крупных в Париже. На улице Турнон ему принадлежал великолепный особняк, стоимость которого оценивалась в сумму около 200 тысяч экю. В этом особняке он закатывал грандиозные, поистине княжеские празднества.

Под мощной защитой королевы, которая осыпала его бесконечными милостями и отдавала почти все имеющиеся у неё деньги, он очень скоро стал нетерпим и ненавистен для всех. Не раз и не два дворяне, с которыми он вёл себя нагло, поручали наёмникам как следует отколотить его. Но это не служило ему уроком. Он продолжал властвовать во дворце и держаться так бесцеремонно, что за его спиной не утихал ропот возмущения.