Степные рубежи России

Ногайская Орда

С древних времен, когда Страбон и Геродот описывали кочевой образ жизни народов, живших в причерноморских степях, и до середины XVIII столетия, когда степные пастбища стали быстро превращаться в возделанные земли, огромные просторы Евразийской степи служили естественной средой обитания различных кочевых народов. На протяжении трех веков, рассматриваемых в настоящей книге, западная часть Евразийской степи находилась под властью нескольких кочевых союзов: ногайского в XVI веке, калмыцкого в XVII веке и казахского в XVIII веке.

Нельзя уверенно ответить на вопрос, как ногайцы стали отдельным племенным союзом и какие племена в этот союз входили. Обычно считается, что основу Ногайской Орды составляло монгольское племя, известное под названием «мангыты». В XIII веке к мангытам присоединилось множество тюркских племен, вместе составивших армию золотоордынского военачальника Ногая, впоследствии соправителя Золотой Орды. Столетием позже, когда связи между различными частями Орды ослабели, миру явились ногайцы, сражавшиеся под командованием Едигея, военачальника из мангытского рода, который и стал основателем правящей ногайской династии. К середине XVI века Ногайская Орда, кочевой союз с постоянно изменявшимися племенными границами, насчитывала восемнадцать тюркских и монгольских племен. К этому времени мангыты уже были сильно отуречены, но продолжали доминировать среди ногайцев, и многие соседние народы называли ногайцев Мангытской Ордой[9].

В начале нашего периода Ногайская Орда была устоявшимся племенным союзом, отделенным как от соседей-тюрок (казахов, башкир, татар), так и от соседей-монголов (калмыков). Ногайцы отличались от соседей не языком и не этнической принадлежностью – они говорили на таком же тюркском диалекте, как и многие их соседи, а понятие этноса вообще сложно применять в случае степных союзов с постоянно меняющимся племенным составом. В первую очередь ногайцев определяла их правящая династия, восходившая к Едигею. Согласно неписаным, но соблюдавшимся правилам тюрко-монгольского мира, лишь потомки Чингисхана могли считаться преемниками Золотой Орды или иных частей державы Чингизидов. Едигей был выдающимся полководцем, но не Чингизидом. Это означало, что правители Ногайской Орды, в отличие от более высокородных властителей Крыма, Казани, Астрахани и Сибири, не могли претендовать на наследие Золотой Орды.

Эта особенность была недвусмысленно отражена в политической номенклатуре. Барон Сигизмунд Герберштейн, внимательно изучивший Московию в начале XVI века, отметил, что у ногайцев не было царя (то есть хана), а только князь (то есть бий)[10]. Ногайцами правил бий (на русском языке его называли большой князь). Престолонаследником его был нуреддин (имя старшего сына Едигея, превратившееся в титул), а за ним следовали кейкуват (титул, образованный от имени младшего сына Едигея) и тайбуга[11].

Согласно традиции, каждый титул соответствовал той или иной территории. В XVI веке резиденция бия была в Сарайчике, а его пастбища располагались по реке Яик; пастбища нуреддина находились к западу, вдоль Волги, а кейкувата – к востоку, вдоль реки Эмбы. Титул тайбуга, впервые упоминающийся во второй половине XVI века, возможно, возник в результате падения Казани, захваченной московитами в 1552 году, – события, в котором ногайцы сыграли существенную роль. Хотя нет четкого указания на то, чем занимался тайбуга, не исключено, что он контролировал часть территории и населения бывшего Казанского ханства, а стало быть, северные и северо-восточные ногайские пастбища[12].

Кандидаты на четыре княжеских титула должны были быть утверждены Ногайским высшим советом: керюнюш (корнюш в традиционной русской транслитерации), в котором заседали члены правящей династии (мирзы), племенная аристократия (карачи), прославленные воины (бахадуры), свита бия (имельдеши) и мусульманское духовенство (муллы). У бия была своя администрация (казначей, секретарь, писцы, сборщики налогов) и совет, состоявший из бия и людей, пользовавшихся его наибольшим доверием. Впрочем, его власть, опиравшаяся на этот зачаточный официальный аппарат, была в значительной степени ограничена могуществом и независимостью мирз и карачей[13].

Слабость центральной власти привела к бесконечным междоусобным войнам среди ногайцев. Первое серьезное разделение ногайцев произошло в конце 1550‐х годов, когда ногайский нуреддин Казы покинул свои пастбища вдоль Волги и направился в северокавказскую степь. Его ногайцы стали известны как Казыева Орда или Малая Ногайская Орда. Ногайцы, оставшиеся на реках Волга и Яик под властью Исмаил-бия, стали известны как Большая Ногайская Орда. В начале XVII века Большая Ногайская Орда тоже распалась под ударом калмыков.

Крымское и Казанское ханства

Распад Золотой Орды привел к появлению не только полностью кочевых обществ, подобных ногайцам, но и ханств – примитивных городов-государств, своеобразно сочетавших оседлый и кочевой образ жизни. Двумя наиболее важными ханствами, появившимися в 1430‐е годы в результате распада Золотой Орды, были Крымское и Казанское – и между ними было немало общего. Основателем правящей династии Казани был Улу-Мухаммед, внук прославленного Тохтамыша, хана Золотой Орды, а другой Чингизид, Хаджи Гирей, стал первым ханом крымской династии. Гиреи оказались гораздо более долговечны, и вскоре после того, как в 1517 году пресеклась казанская династия Улу-Мухаммеда, Сахиб Гирей прибыл из Крыма, заявив право Гиреев на казанский престол. Как до этого события, так и после него крымские ханы претендовали на все земли Золотой Орды, включавшие, разумеется, и Казань.

В Крымском ханстве престолонаследник носил титул калгай (калга) и мог быть братом или сыном хана. Обычно калга получал пастбища вдоль реки Днепр, к северо-западу от Крыма. Следующим в порядке преемственности был нуреддин, занимавший пастбища вдоль Кубани, к востоку от Крыма. Неясно, существовала ли подобная система в Казанском ханстве[14].

Власть крымского хана в значительной степени зависела от поддержки карачей, глав четырех важнейших племен: ширинов, барынов, аргынов и кипчаков. После начала XVI века племя мангытов заметно выдвинулось и в Крыму, и в Казани, но ширины и барыны сохранили свою ведущую роль. В 1508 году глава племени ширинов, Агиш, писал великому князю Василию III, указывая в числе прочего на важность своего положения в крымской политике. Он сравнил Крым с повозкой, в которой его повелитель хан – правая ось, а он, Агиш, со своими людьми и 20-тысячной армией – левая[15].

Как в Крымском, так и в Казанском ханстве главные решения принимались в ханском совете (диване) или, при необходимости, на более обширном собрании (курултае), где присутствовали знать, духовенство и «лучшие» люди. В состав знати входили, в убывающем порядке важности, вожди карачей (эмиры), другие вожди (бики) и младшие сыновья биков (мирзы). Если эмиров было немного, биков и мирз насчитывалось несколько сотен. В отличие от ногайцев крымские и казанские ханы опирались на более обширную и сложно организованную администрацию. Например, в 1520‐е годы администрация Казанского ханства включала в себя по крайней мере тринадцать официальных чинов. Как Крым, так и Казань унаследовали административный аппарат Золотой Орды и поддерживали его, чтобы контролировать земледельческие общины, находившиеся на их территории, и собирать с них налоги[16].

Гораздо более скудны наши сведения о двух других ханствах, возникших в результате падения Золотой Орды: Астраханского и Сибирского. Их базовое социально-политическое устройство не отличалось от крымского или казанского. Но их экономическая основа и географическое местоположение приводили к ряду отличий. К примеру, астраханские ханы получали значительную часть своего дохода от торговли, поскольку в степи на Нижней Волге земледелия практически не было. Казанские ханы, в отличие от них, в значительной степени опирались на налоги, поступавшие от многочисленных крестьян, живших на подвластной им территории. Наконец, Крымское ханство, самое могущественное из этих политических образований, использовало несколько ресурсов – торговля, сельское хозяйство и доходы от военных походов.

Казахи

В середине XV века распалась не только Золотая Орда, но и другая наследница прежней Монгольской империи. В Чагатайском улусе, который находился к юго-востоку от Золотой Орды и занимал значительную часть Средней Азии, тоже начались беспорядки. На его руинах возникло узбекское Хорезмское ханство, включавшее в себя богатые города, находившиеся в пустыне к югу от Аральского моря, – Ургенч, Хива, Бухара и Коканд. В то же время несколько узбекских племен бежали из Хорезма в степь к северу от Аральского моря. Здесь они сформировали кочевой союз и стали известны как узбек-казахи (казак или казах означает «беглец», «грабитель»), затем просто как казахи, а в XVIII веке также как киргиз-казахи (киргиз-кайсаки).

В этом союзе участвовали несколько тюркских и тюркизированных монгольских племен: мангыты, кипчаки, найманы, конграты и другие. Многие из этих племен входили составными частями и в другие кочевые союзы. Но если среди ногайцев господствующим племенем были мангыты, то среди узбеков и казахов такую же роль играли конграты. Тем не менее многие племена присутствовали сразу в нескольких племенных союзах, впоследствии ставших различными этническими группами. Нет ничего случайного в том, что для узбеков, казахов и каракалпаков началом исторической и литературной традиции служит один и тот же источник – эпос «Алпамыш»[17].

После ряда войн между Чингизидами Касым-хан и его сын Хак-Назар создали казахский союз, который просуществовал большую часть XVI века. Казахи заняли обширные пастбища от Яика на западе до Иртыша на востоке. К концу XVI века казахи уже были разделены на три отдельные группы: Младший, Средний и Старший жузы (Орда)[18].

Каждым жузом правил хан, а другие представители правящей династии были известны как султаны. Не-чингизидская знать состояла из биев (слово, которое звучало как бег или бек у других тюркских народов), а также батыров (или бахадуров). Более низкое место в социальной иерархии занимали выборные местные вожди, известные русским как старшины, имевшие заметное влияние в ряде вопросов. С точки зрения основополагающих черт политической организации казахи не слишком отличались от других степных обществ, но у них, по всей видимости, не было такой дифференцированной иерархической структуры, как у ногайцев, не говоря уж о Крымском или Казанском ханстве. Власть хана была строго ограничена знатью, сохранявшей свое влияние и независимую политическую базу.

Калмыки

Калмыки были заклятыми врагами всех тюркских народов Евразийской степи. Они были западной ветвью монголов, известной как ойраты или дербен-ойраты, слово, указывавшее на союз четырех монгольских племен – торгутов, дербетов, хошутов и джунгаров. Их соседи, тюрки-мусульмане, называли их калмыками (что на тюркском языке означает «оставлять позади»): вероятно, это название объясняется тем, что калмыки всегда оставались в стороне и не были включены ни в Монгольскую империю Чингисхана, ни в государства, ставшие ее преемниками, – Чагатайский улус и китайскую империю Юань.

В 1440‐е годы, когда по всему тюрко-монгольскому миру возникали новые ханства и кочевые союзы, ойраты объединились под руководством Эсена-тайджи (тайджи – титул вождя). Кровавые походы Эсена и его наследников, увенчавшиеся полным успехом, оставили глубочайший отпечаток в исторической памяти различных народов региона. В тюркском эпосе «Алпамыш», общем для многих народов Центральной Азии, калмыки неизменно предстают в роли самых могущественных и опасных злодеев.

Калмыки во многих отношениях отличались от тюрок-мусульман. Их союз состоял исключительно из монгольских племен, не участвовавших в тюркских кочевых союзах, они говорили на монгольском языке, а их правители не были Чингизидами. В регионе, который бесспорно принадлежал исламскому миру, калмыки были приверженцами ламаизма или тибетского буддизма, пришедшего из Тибета в конце XVI века, – и это, несомненно, еще усугубляло их отличие от соседей-мусульман.

Социально-политическая иерархия калмыков имела много общего с другими тюрко-монгольскими обществами, хотя в некоторых титулах и именах было заметно влияние китайских традиций. Члены правящей династии носили титул тайши и разделялись на три категории в зависимости от своего статуса и богатства. Представителей мелкого дворянства называли зайсангами. Тайши и наиболее влиятельные зайсанги избирали главного тайши (впоследствии его будут называть хан). Существовала придворная и административная иерархия, а также обширная религиозная иерархия, во главе которой стоял лама, представитель тибетского далай-ламы[19].

Первое упоминание о калмыках в русских источниках датируется 1535 годом и сообщает о подчинении калмыков казахам. Действительно, на протяжении значительной части XVI века калмыки были слабее казахов[20]. Но в начале 1600‐х годов калмыки вновь завоевали себе выдающееся положение среди тюрко-монгольских степных обществ. Именно в это время давление монголов с востока и соблазн пустующих ногайских пастбищ на западе привели к тому, что некоторые калмыки покинули Джунгарию. Большинство среди них были торгутами, поэтому именно торгуты впоследствии доминировали среди волжских калмыков. Спустя много лет династическая традиция главных тайши и ханов волжских калмыков продолжала восходить к их предку, Хо-Урлюку, главному тайши калмыков, который возглавил их переселение из Джунгарии в Прикаспийскую степь[21].

Северный Кавказ

Подобно Джунгарии, значительная часть Северного Кавказа оставалась вне контроля государств – преемников обширной империи Чингисхана. Десятки народов жили в этом регионе, представлявшем собой пограничную зону между Золотой Ордой и государством Ильханов в Персии. Когда в 1560‐е годы прибыли русские, построив крепость у реки Терек, они встретили кумыков и кабардинцев – два народа, господствовавшие в северо-восточной части Кавказа. Именно через них русские познакомились с другими народами, жившими в этих краях.

Самым могущественным и многочисленным народом Северного Кавказа были адыги, более известные среди соседей по обе стороны границы как черкесы. Адыги заселяли практически весь Северо-Кавказский хребет от Черного до Каспийского моря. Их язык не был родственным тюрко-монгольским языкам их соседей; он принадлежал адыго-абхазской ветви Кавказской языковой группы. Наиболее могущественными среди различных групп адыгов были кабардинцы. Территория Кабарды, подразделявшаяся на Малую и Большую Кабарду, находилась к югу от реки Терек и почти полностью занимала центральную и северо-восточную часть Северного Кавказа. К юго-востоку от Кабарды находились многочисленные группы деревенских обществ, впоследствии ставшие известными как чеченцы; к югу от нее жили ингуши, осетины и балкарцы.

В северо-восточном углу Кавказа жили кумыки, тюркский народ Северного Дагестана. Кумыки и ряд народов, живших под их господством, были организованы в самое обширное княжество Северного Кавказа, которым правил шамхал (шевкал). Резиденция шамхала находилась в городе Тарки (нынешняя Махачкала, столица Дагестана), здесь же обосновались его двор и администрация. Наследником шамхала был крым-шамхал. Влияние ислама в Тарки было сильным с давних пор. Здесь располагалась резиденция шейх-уль-ислама, главы мусульманского духовенства среди подданных шамхала. Хотя власть шамхала была ограниченной, его княжество отличалось более сложной и централизованной политической организацией, чем большинство других обществ Северного Кавказа.

В Южном Дагестане находилось другое могущественное княжество, в котором правил уцмий кайтагский: здесь господствующей этнической группой были кайтаги (ныне известные как даргинцы). Власть уцмия передавалась по наследству, а его резиденция располагалась в Маджалисе. Поскольку кайтаги находились поблизости от персидского пограничья, уцмии обычно оказывались под влиянием персидских шахов, в то время как большинство других народов Северного Кавказа имели более тесные связи с крымскими ханами и османскими султанами[22].

За вычетом княжеств шамхалов и уцмиев, большинство других народов Северного Кавказа были организованы в общества, отличавшиеся крайней раздробленностью политических структур. В частности, в Кабарде знать была разделена на пши, которых русские называли князьями, и уорков, мелкое дворянство, которых русские называли узденями. Князья пользовались всеобщим уважением, но никто из них не мог быть избран на роль верховного правителя. Использование термина «уздень» в отношении кабардинцев указывает на то, до какой степени Москва на первых порах не знала народы, с которыми она столкнулась. Этот тюркский по происхождению термин применялся к мелкому дворянству кумыков и других тюркских народов Кавказа (карачаевцев, балкарцев), но не использовался среди кабардинцев или других адыгов. Другие аристократы среди кумыков и некоторых их соседей носили такие же титулы, какие были приняты среди других тюрко-монгольских обществ: хан, бек и мирза.

Знать жила за счет дани, которую платили покоренные соседние народы, налогов, которые платило крестьянство, и военной добычи. Дворяне жили в укрепленных горных деревнях, где их крепостные пасли стада их баранов и табуны их лошадей, а свободные крестьяне занимались сельским хозяйством в плодородных долинах и на равнинах Северного Кавказа. Крестьянские поселения (кабаки) были в целом независимыми: их оставляли в покое, требуя только выплаты налогов с обрабатываемой земли и рыбных хозяйств в обмен на защиту со стороны дворян[23].

Другие народы региона были организованы в демократические общины или братства без социальной дифференциации. Чеченцы, к примеру, жили свободными общинами, группами деревень или кланов, объединенных по принципу родства, территории и взаимных клятв; совет старейшин принимал решения по общим вопросам, а лучшие воины организовывали набеги и засады. Подобно многим другим кавказским этнонимам, слово «чеченцы» русские узнали от кабардинцев, называвших их шашан или чечен, по названию деревни. Кумыки называли их мичик или мишик (по названию реки), а грузины – кисты. Сами чеченцы называли себя нохчи, или «люди».

Кроме меняющихся имен и незнакомых понятий, для русских было трудно вообще представить себе народ без государства и единого правителя. Для генерал-губернатора Кавказа П. С. Потемкина было практически откровением, когда в конце XVIII века он отметил, что «понеже из тех народов под названием чеченцев и кумык, никто не составляет настоящей нации, но каждое селение имеет своего владельца, свое управление»[24].

* * *

Возникновение новых степных обществ в XV–XVI веках было прежде всего процессом политическим, никак не совпадавшим с этническими границами. Представители одного и того же племени часто оказывались в разных племенных союзах, отличавшихся разными правящими династиями. Дело происходило в обширных открытых степях Южной Евразии, и по большей части общества этого региона были кочевыми или полукочевыми. Даже общества, базировавшиеся в городских центрах (Крымское, Казанское и Астраханское ханства), собиравшие налоги с земледельческих поселений и таможенные пошлины с торговли, сохраняли кочевой образ жизни, с соответствующей экономикой и военным делом.

Все общества к югу от Российского государства были децентрализованы и раздроблены. На одном конце этого широкого спектра находились общества, не имевшие практически никакой политической иерархии, подобно чеченским братствам Северного Кавказа. На другом располагались сложные политические союзы, такие как калмыцкий. Все общества от Кавказа до Джунгарии были организованы для войны. Престиж, доблесть, лидерство и добыча – все зарабатывалось и добывалось на войне. Продолжительный мир был несовместим с самим существованием народов, с которыми Россия столкнулась на своих южных рубежах.

Набеги и война

Война не только укрепляла воинские и общественные ценности, она служила более существенным источником дохода, нежели торговля. Россия естественным образом оказалась в состоянии непрерывной войны, а ее южные рубежи стали мишенью для бесконечных кочевых нападений – военных походов и набегов. Во главе масштабных военных походов обычно находился лично хан или один из его сыновей. В XVII веке хан калмыков мог собрать армию в 40 тысяч всадников, а крымский хан – в 80 тысяч[25]. В небольших набегах участвовало несколько сот всадников, а иногда – до 2-3 тысяч.

Кочевые армии, вооруженные в основном саблями, копьями и луками, были ополчением, которое снаряжало себя само. К примеру, готовясь к походу против Киева в 1501 году, крымский хан Менгли Гирей приказал каждому мужчине старше пятнадцати лет явиться с тремя лошадьми на человека и одной повозкой на пять человек. Если лошадей или оружия не хватало, их можно было занять у других с тем, чтобы выплатить долг в конце похода. Быстрота и мобильность всегда были огромным преимуществом. Кочевые всадники, почти не бравшие с собой никаких запасов, должны были искать фураж в степи, поэтому дальность и эффективность их походов были существенно ограничены временем года и погодными условиями. Время от времени имели место и зимние кампании, но только когда лошади были достаточно сыты, чтобы выдержать короткий поход. Зная, что кочевые армии двигаются без обозов, русские, услышав о приближении набеговых отрядов, прилагали все усилия к тому, чтобы сосредоточить зерно в городах и сжечь сено в полях[26].

В Москве хорошо понимали слабости кочевого образа жизни. В 1560 году Иван IV советовал ногайскому мирзе Исмаилу: «А в осень бы тебе идти того для, занже Крымским людем всем в Перекопи с лошадми и з животиною осеневати нельзя. То тебе и самому ведомо, что в Перекопи в два времена, середи лета и в осень, людем Крымским всем с лошадми и з животиною прокормитися нельзя. Выходят за Перекоп и за Днепр, переходят к Черному лесу, и тут стоят прокармливаются ‹…› И послал бы еси от себя детей своих всех, и племянников со всеми воинскими людми Крыма воевати»[27].

Распространение пороха в конце XV века лишило кочевые армии возможности захватывать города, защищенные укреплениями нового вида и пушками. В 1500 году крымские войска сожгли пригороды нескольких польских городов, но не смогли захватить их. В 1571 году сильная крымская армия достигла Москвы, но опять же не сумела взять город[28]. Крымские татары теперь предпочитали не брать города, а осаждать их, тем самым запирая гарнизон. В то время как часть крымского войска блокировала город, другие могли спокойно ловить и захватывать в плен жителей окрестных земель. Осада продолжалась до тех пор, пока отряд, увозивший добычу, не оказывался вне досягаемости гарнизона[29].

Тем не менее самым типичным пограничным столкновением был не масштабный военный поход, а набег. На своих южных и юго-восточных рубежах Россия была вынуждена иметь дело с нескончаемым военным конфликтом – партизанской войной, целью которой был захват людей, захват имущества, навязывание выгодных торговых условий и сбор дани. Даже когда российские власти были готовы купить сотрудничество племенных вождей и заплатить тем, кто принимал участие в ее военных походах, традиционные ценности воинственного общества препятствовали усилиям России по стабилизации рубежей. Успешный набег по-прежнему оставался главным способом показать свою воинскую доблесть и добиться славы, куда в большей степени, нежели участие на вторых ролях в военных кампаниях регулярной российской армии.

Набеговая экономика только укрепляла традиционные воинские ценности кочевого общества и противоречила интересам Российского государства. К примеру, в ходе одного типичного набега, состоявшегося в 1500 году, военный отряд из тысячи крымских татар захватил 5 тысяч пленников в Литве. За рабов можно было выручить немало денег на рынках Османской империи и Средней Азии; выкуп за пленников тоже мог быть очень велик. Как следствие, российскому руководству было сложно сделать настолько выгодное предложение, чтобы подобные набеги прекратились. Не каждый набег был успешным. Но в целом доход от среднего по размеру набега, в котором участвовало несколько сот всадников, захватывавших десяток пленников и несколько сот лошадей, существенно превышал любые выплаты, которые предлагала Россия.

Конечно, была и альтернатива – перенаправить набеги на другую цель. Например, в 1516 году крымский хан Мухаммед Гирей, твердо намеренный сохранять мир с Москвой, заплатил своему сыну Алпу, чтобы удержать его и его тысячный отряд от нападения на московские рубежи. Вместо этого Алп вторгся в литовские пределы. Но эта стратегия действовала лишь до тех пор, пока другая сторона (в данном случае Речь Посполитая) не предлагала более выгодных условий хану и его сыну[30].