Полная версия
Чуть короче жизни
Такого оборота Женя не ожидала. Она смутилась так, что покраснели даже кончики ушей. Зато Лукашины пришли в восторг: они не раз страдали от колкого язычка Жени, и были счастливы оттого, что кто-то слегка осадил юную ехидину. Но Вольф не дал им насладится победой.
– Я слышал, нам сегодня покажут спектакль? Вы ознакомите меня с замыслом режиссера?
Женя еще не пришла в себя, но правила хорошего тона требовали продолжения разговора.
– Это все – любительство, – слегка запинаясь, объяснила она. – Для настоящего спектакля у нас недостаточно актеров. Сегодня мы просто покажем живые картины…
– Мила! – по трагическому тону Анны Женя поняла, что случилось непоправимое. – Василия свезли в больницу с лихорадкой! У нас не будет пирата!
На самом деле ничего особенно страшного не происходило: срывалась лишь одна картина из трех. У Леонида Евграфовича все было в порядке, он как раз заканчивал очередную речь о преимуществах Англии, да и Мишка с Гришкой, охраняемые бдительной горничной, еще не успели объесться пирожными. Так что…
Но на глазах у Анны заблестели слезы: она так мечтала показаться в новом английском платье. Женя с надеждой посмотрела на Вольфа:
– Вы нам не поможете?
– Безусловно! – сразу ответил тот. Лукашины хором предложили свои услуги, но было уже поздно. Костюм пиратский был только один.
7
Первым выступал Леонид Евграфович, за ним должны были сражаться со змеею мальчики, так что время на подготовку еще было. Анна перепоручила гостей матери и убежала переодеваться. Женя вывела Вольфа на террасу, где уже ждал его дворовый мальчишка Кузька, чтобы отвести гостя переодеться в турецкий халат и феску.
– Что я должен делать? – акцент в речи Вольфа стал заметнее, казалось, что гость с трудом подбирает русские слова.
– Ничего особенного. Стоять и смотреть свирепо. Пираты захватили английский корабль, на котором были две девушки знатного рода. Они умоляют пиратского капитана отпустить их.
– И он отпускает?
– Что? – Женя была так занята своими мыслями, что не поняла вопроса.
– Он отпускает пленниц?
Жене некогда было раздумывать над печальной судьбой английских девушек, ее больше интересовала судьба постановки.
– Понятия не имею! – честно ответила она. – Ваше дело: стоять и смотреть очень грозно.
Хотя Женя и Анна не видели, как принимали гости новоявленных артистов, но по шуму аплодисментов поняли, что картины понравились. Представление показывали в гостиной, которую по такому случаю разделили на две части и повесили бархатный занавес. Занавес открывал и задергивал Кузька.
Перед демонстрацией Мишки и Гришки случилась небольшая заминка: при виде превращенных в арапов хозяйских сыновей Кузька не удержался и с любопытством потрогал ставшую черной Гришкину кожу. Горячая арапская кровь ударила Гришке в голову: оскорбленный артист от души съездил нахалу по уху. Начинающуюся драку пресекли Елизавета Матвеевна и горничная, растянувшие драчунов по разным углам и пообещавшие полностью лишить их сладкого. Зрители ничего не видели, но слышали возню за занавесом, и на всякий случай стали шумно хлопать.
8
Наконец занавес отодвинулся. Юные арапы принялись бороться со змеей. Румянец смущения на их лицах под слоем краски не был виден, змея была побеждена очень быстро, и зрители бурными аплодисментами, и криками «бис» стали требовать повторения поединка.
Все это время Анна с Женей топтались в боковой комнате, заглядывали в зеркала и волновались. Анна от волнения, чуть не расцарапала щеку, тщательно припудривая микроскопический прыщик. А Женя переживала, успеет ли переодеться Вольф: Мишка с Гришкой уже душили змею по второму кругу, а иностранца все еще не было.
Наконец «арапы» закончили, Кузька задернул занавес, и на импровизированной сцене стали создавать корабельную обстановку. Для этого на одной из стен развесили изображающее парус полотнище, и установили на подставке настоящий корабельный штурвал, который специально для такого случая привез откуда-то Леонид Евграфович. Все было готово, не было только пиратского капитана.
– Вдруг он не придет! – Анна в ужасе заламывала руки. – Кузька, ты куда его отвел?! Может, он заблудился?!
– Куда велено было, туда и отвел! – ответил хмурый Кузька. – В комнату для гостей. – Сейчас я за ним сбегаю!
Зрители за занавесом стали проявлять признаки нетерпения. Духовная пища, по традиции, предваряла телесную, и кое-кто уже жаждал перейти к столу. Аплодисменты стали настойчивыми. Вежливые зрители пока не осмеливались свистеть и топать ногами, зато они усердно кашляли и хлопали в ладоши.
Кузька еще не успел далеко отбежать, как из коридора донесся его крик «идет», мальчишка прошмыгнул мимо барышень и занял свое место у занавеса. Появился запыхавшийся Вольф.
– Где я должен стоять? – спросил он на ломанном русском (похоже, волнение сказалось на его знании русского языка).
– Вы стоите у штурвала! – торопливо пояснила Женя. Мы выходим, просим вас о пощаде, и Аня поет. Вы стоите, молчите и свирепо смотрите. Все!
Вольф прошел к штурвалу и повернулся спиной к занавесу, лицом к «парусу», Кузька потянул занавес за край, чтобы перед заждавшимися зрителями открылась сцена. Зрители бурно захлопали, потом постепенно затихли.
Женя взяла под руку якобы изнемогающую от страха Анну и медленно повела через сцену. При виде девушек зрители вновь захлопали, кое-кто даже крикнул «браво». «Англичанки» пересекли «палубу», и в недоумении остановились перед «пиратским капитаном». Вольф по-прежнему стоял ко всем спиной и внимательно смотрел куда-то вверх, за верхнюю кромку паруса.
– Куда он смотрит?! – сквозь стиснутые зубы возмутилась Анна.
– Господин… э… мистер кэптен! – окликнула пирата Женя. Вольф медленно повернулся, и только теперь Женя поняла, что на нем нет турецкого халата. Он остался в своих малиновых брюках и белоснежной сорочке, снял только куртку. Широким поясом от халата Вольф перетянул свою и без того тонкую талию, а на голову повязал невесть откуда взявшийся черный платок. На щеке Вольфа отчетливо проступил рваный шрам, и у Жени слова замерли в горле, когда она увидела взгляд Вольфа: сумрачный и недобрый. – Мистер кэптен! – повторила Женя и поняла, что не помнит, как будет по-английски «пощадите».
Ожидая продолжения сцены, зрители терпеливо молчали. Анна стреляла глазками в сторону зрителей и принимала наиболее выигрышные для своей фигуры позы. Женя ущипнула подругу за локоть и шепнула: «Пой!»
Анна мельком взглянула на капитана, заломила руки в воображаемой мольбе и томным голосом запела. Она пела печальную английскую песню о морских опасностях, тихом сельском доме и об ожидающей матери. Пела Анна не очень хорошо, но старательно.
Пират слушал с усмешкой. Женя то и дело вскидывала на него взгляд, потом опускала. Она неожиданно почувствовала озноб: молчаливая фигура у штурвала пугала ее все больше и больше. Женя с трудом удерживала тяжело опирающуюся на ее руку Анну, потому что собственные ноги отчего-то стали слабеть. Казалось, песня длится без конца!
Наконец Анна допела последний куплет и присела в реверансе. Публика разразилась восторженным ревом и аплодисментами. Анна послала в толпу несколько воздушных поцелуев. Кузька задернул занавес.
И тут у Жени зазвенело в ушах, она едва успела понять, что падает, как Вольф подхватил ее у самого пола. Испуганная Анна взвизгнула, а Кузька, с перепугу, дернул за шнурок. Увидав Женю в объятиях пиратского капитана публика восторженно заревела «бис». У Женя хватило мужества послать в публику улыбку, сделать прощальный взмах рукой, и крикнуть Кузьке: «Закрывай!»
9
Дальнейшее Женя помнила смутно. Вольф внес ее в комнату с окнами на Базарную площадь и торопливо вышел. Испуганная Елизавета Матвеевна послала за доктором. Анна разрывалась между внезапно заболевшей подругой и гостями, а Бусик мрачно жевал потерянный пояс от турецкого халата.
Доктор Николай Ефимович Святкин, которого оторвали от ужина, наскоро осмотрел горло Жени, ощупал лоб и сказал, что все дело в духоте и туго затянутом корсете. Обмороки с молодыми барышнями – дело обычное, и бояться здесь нечего. Кушать надо вовремя, а не живые картины представлять! На том и ушел.
Женя заверила Елизавету Матвеевну в своем благополучном здравии и попросила вернуться к гостям. Анна тоже убежала, шепнув, что кое-кто от нее в восторге.
Женя осталась одна. Откуда-то из угла осторожно подал голос сверчок, перекрывая звуки несущейся снизу польки, (приглашенный из улатинского театра квартет честно отрабатывал деньги). Женя в самом деле чувствовала себя нехорошо. Стоило опустить ресницы, как вновь и вновь ей мерещился недобрый взгляд Вольфа. Она попыталась заснуть, но сон не шел. Внизу все еще шумели гости. Бал был в самом разгаре. Буська, которого уложили отдыхать на подушке на прикроватном столике, спал, накрыв нос пушистым хвостом и явно видел во сне горы орехов. Временами зверек начинал шевелить усами, делать лапками хватательные движения и причмокивать.
10
Наконец Женя не выдержала. Она легла в постель одетой, и теперь, вскочив, стянула с себя злополучное английское платье, чтобы переодеться в свое дорожное. Бусика она бросила в ридикюль, причем, зверек даже не проснулся.
Сложнее было выйти из дома, не столкнувшись ни с кем из семейства Горюнова, но Женя хорошо знала дом адвоката и воспользовалась черным ходом. Около подъезда стояли чужие экипажи. Женя стала искать Прохора, ничуть не сомневаясь, что он где-то здесь болтает с чужими кучерами.
Так оно и было. И не только «болтал». Человек пять кучеров собралось на конюшне вокруг бутылок с анисовкой, причем, Прохор, безусловно, главенствовал. Женя схватила его за руку, как раз в тот момент, когда эта рука подносила ко рту рюмку водки. Прохор замер, удивленно замолчали и остальные.
– Запрягай лошадей, мы уезжаем! – приказала Женя.
– Так ведь ночь, барышня! – только и выговорил изумленный Прохор.
– Запрягай, я сказала, олух! – Женя и сама не поняла, отчего рассвирепела, – Поедем сейчас!
– Да вы что, барышня, там же на волков нарваться можно!
Кучера зашумели, подтверждая слова Прохора. В лесу близ Улатина и в самом деле водились волки. Правда, сейчас, летом, они были не столь голодны и свирепы, но зачем же искушать судьбу?!
– Если ты сейчас не запряжешь лошадей, я возьму Рыжего, а ты завтра же получишь расчет!
– Малахольная! – пронесся шепоток среди кучеров. – Все выжидательно смотрели на Прохора. Прохор колебался. Он знал, что барышня и в самом деле может умчаться домой на Рыжем, и тогда назавтра придется объясняться с барыней, зачем отпустил Евгению Александровну одну.
– Ну, барышня! – Прохор опрокинул в рот рюмку водки. – Я вас предупредил! Сейчас запрягаю.
11
Женя вышла на воздух. Следовало написать хозяевам записку о внезапном отъезде, иначе утром начнется переполох. Карандаш и бумага – вот что сейчас нужно. Возвращаться в комнату не хотелось. Больше всего Женя боялась расспросов. Она сама не знала, почему так рвется уехать. Невозможно было оставаться.
Небо было удивительно ясным, крупные звезды мерцали высоко в своем черном покое. После спертого духа в конюшне приятно было дышать полной грудью на воздухе, и смотреть на звезды. Они всегда производили на Женю необычайное воздействие: хотелось выйти на дорогу и идти, идти под ночным небом, пока не займется заря. Женя любила теплые летние ночи, любила купаться при луне в пруду, слушать стрекот сверчков.
Засмотревшись в ночное небо, Женя на какое-то время забыла обо всем, но голоса подгулявших гостей, скликавших прислугу, заставили вздрогнуть и отступить в тень.
«Найду Кузьку и велю ему передать мои слова Ане!» – решила Женя, и направилась в дворницкую, где Кузька жил. Однако она не прошла и нескольких шагов, как ей преградили дорогу.
– Госпожа Арсеньева?
Женя вздрогнула, сердце вновь обдало холодной волной, виски сдавило. Но она не успела упасть в обморок: под нос ей сунули платок, пропитанный каким-то резким запахом, и в голове сразу прояснилось.
– Господин Вольф?!
Платка на голове у «пиратского капитана» уже не было, исчез со щеки и жуткий шрам. Вольф снова был одет в свою куртку и напоминал скорее испанского тореадора, чем пирата.
– Я вас напугал, простите!
– И вовсе вы меня не напугали! Престо в комнате было душно, и мы слишком долго готовились.
– Простите еще раз! Я слишком сильно старался быть свирепым. – Он сказал что-то на незнакомом языке, Женя не поняла, но переспрашивать не стала. Вольф снова перешел на русский. – Теперь вам уже лучше?
– Лучше? – Женя поняла, что страх, гнавший ее в ночь, и в самом деле пропал. – Да, спасибо.
– И вы не будете уезжать сейчас?
«Откуда он узнал? Ведь из конюшни еще никто не выходил?!»
– Вы перепугаете хозяйку. Право, я не хотел создавать столько хлопот! Уважьте меня, вернитесь к себе в комнату!
Подошел уже одетый Прохор, но, увидев Женю беседующей, остановился поодаль. Вольф на мгновение отвлекся, сунул что-то кучеру в руку, что-то сказал негромко, и весьма довольный Прохор, отправился обратно в конюшню.
– Евгения Александровна, я сегодня здесь не случайно. Вам знакомо имя Ирил Данни?
– Да, это маменькина родственница с островов.
– Она завтра приедет к вам в гости в Арсеньевку. Предупредите Надежду Никитичну, мы будем часам к четырем.
– Мы?
– Я состою при ней. Еще раз простите, что напугал. Вы вернетесь сейчас к себе?
– Да, конечно.
– Всего вам наилучшего. Лукашины сейчас отъезжают, я отправлюсь с ними. Честь имею!
Вольф исчез так же внезапно, как и появился. Женя несколько секунд простояла в растерянности. Страх исчез, но спокойствие так и не появилось. Жене не хотелось возвращаться в дом, больше всего она мечтала оказаться сейчас у себя в Арсеньевке с книгой в руке, и дремлющим у порога псом Кертоном.
Простояв еще минут пятнадцать, Женя постепенно успокоилась. Страх еще не прошел окончательно, но она уже приняла решение, и потому почувствовала себя лучше. В самом деле, мчаться в Арсеньевку ночью – это нарываться на неприятности. К тому же, не домой теперь надо ехать, а к отцу Федору, на хутор! Если отправиться с рассветом, можно прекрасно везде успеть.
Женя вернулась в спальню, разделась и уснула крепким сном без сновидений.
Герни
Я абсолютно уверен, что мое пиратское прошлое здесь не при чем! Я просто задумался и перестал контролировать выражение лица. Что-то плохое должно было вскоре случиться. Я это чувствовал, но не понимал, что именно…
12
За окном уже серел рассвет. Первое, что увидела Женя, открыв глаза, был коричневый хвост Бусика. Зверек сидел на одеяле и вылизывался, словно кошка. Несколько секунд Женя оторопело смотрела на Бусика, пытаясь припомнить, где оставляла его с вечера. Потом, вспомнила, поискала глазами ридикюль, и увидела расстегнутую сумочку лежащей на полу рядом с остатками листьев герани. Похоже, Бусик плотно позавтракал, потому что от пышного когда-то растения, на подоконнике остался только торчащий из земли голый стебель.
Женя пожурила Бусика, потом наскоро умылась и прокралась на кухню, где уже растапливали печь. Из-за вчерашнего инцидента поесть Женя вечером не успела, и теперь со здоровым молодым аппетитом набросилась на еду. Кухарка Лукерья, подавая барышне завтрак, рассказывала, что живые картины произвели на подглядывавшую дворню весьма сильное впечатление. Леонид Евграфович с окладистой бородой был похож не столько на боярина, сколько на мужика. Мишка с Гришкой – ну вылитые арапчата! Но больше всех запомнился свирепый иностранец. Кое-кто божился, что никакой это не иностранец, а Яшка-цыган, который грабит честной народ на Стержинском тракте, и по которому давно острог плачет. Женя посмеивалась и в свою очередь живописала, как у нее кровь застыла в жилах от взгляда Вольфа, и как всю ночь ей снились пиратские корабли. Лукерья ахала и верила.
– Дай мне еды для Прохора! – попросила Женя кухарку. – Не хочу дожидаться завтрака, маменька просила вернуться пораньше.
– Да он-то как раз не голоден! – разворчалась Лукерья. – Они вчера до полуночи пили, ели да песни орали!
Но еды дала и даже завернула все это в чистую тряпицу от мух. Женя взяла сверток, попросила Лукерью передать Анне записку и отправилась будить Прохора.
13
Выезжали по холодку. Отдохнувшие сытые кони легко несли коляску по мостовой, пугая кошек стуком копыт. Кошки торопливо взбирались на заборы и оттуда зелеными глазами смотрели вслед проезжим.
Бусик сладко спал на коленях у Жени. Сердитый с утра Прохор поторапливал лошадей: Женя предупредила его, что перед Арсеньевкой нужно будет заехать на хутор к отцу Федору. Прохор надеялся, что отец Федор не откажет страдальцу в помощи, и угостит его содержимым своего погребка. Самогон отца Федора в селе знали и весьма уважали.
Сразу за городом потянулись полоски полей. Был разгар жатвы и, несмотря на ранний час, то тут то там встречались люди. Торопились убрать скудный урожай этого года. Весна была затяжной, с внезапными заморозками, часть всходов погибла, пришлось пересевать. Хозяйство Арсеньевых тоже пострадало, но Надежда Никитична, по совету отца Федора, часть семян заменила еще с осени, и потому ее пшеница оказалась более устойчивой к холодам.
Женя лениво разглядывала недожатые полосы, ее внимание притягивали то кружащиеся над полями птицы, то синеющая вдали полоска леса. Представив, как могла бы здесь ехать ночью, барышня невольно поежилась.
Солнце поднялось уже довольно высоко, когда коляска въехала в Улатинский лес. Давно не чищенный, полный сухостоя, при солнечном свете он не казался таким уж опасным. Даже не верилось, что где-то в этих зарослях водились волки.
Женя думала о вчерашнем дне. Вспоминая слова Нинель Ботвеевой насчет сглаза, Женя теперь готова была допустить и это. До сих пор ей в обмороки падать не приходилось.
Внезапно Рыжий тревожно фыркнул, Далжик сбился с шага, и коляску заметно тряхнуло.
– Не балуй! – прикрикнул на коня Прохор, но тут же протяжно ахнул: – Кажи-ись, волки!
Женя оглянулась и увидела тощих, похожих на серых собак животных. Линяющая шерсть висела клочьями, хвост у переднего был высоко поднят, а у двух других поджат.
– Прохор, гони!
Но кучер и так уже подхлестывал лошадей. Бусик тревожно зацокал, вскарабкался хозяйке на плечо и хвостом обвил шею. Женя привстала на сидении и увидела, как волки большими скачками бросились вдогонку. Передний бежал, как настоящий пес, занося задние лапы вбок, двое других держались немного позади вожака, их морды мелькали то выше, то ниже его хвоста. Коляску подбрасывало на ухабах, левое колесо вновь начало угрожающе поскрипывать.
Вожак прибавил скорость, обходя коляску справа. Женя увидела, что волк не сводит взгляда с мелькающей ляжки Рыжего.
– Прохор!
Кучер, обернувшись, хлестнул вожака кнутом. Волк не взвизгнул, но отстал в беге, зато двое других попытались добраться до лошадей слева, и Прохор злобно бросил кнут туда.
– Пшли вон! – гаркнул во всю мощь. – У-у! Гадюки некормленные!
«Некормленные»? Женя схватила с сидения сверток, торопливо размотала тряпицу, стала ломать на куски хлеб с сыром и бросать на дорогу. Один из волков внезапно отстал, нагнулся, на бегу схватил кусок, но закашлялся и выронил. Второй ловко подхватил упущенное, на что первый злобно рявкнул. Вожак оглянулся через плечо, обнаружил начавшуюся грызню, замешкался, и коляска вырвалась вперед.
14
Прохор продолжал подгонять лошадей, хотя они и без того скакали во весь опор. Когда опасное место осталось позади, и лошади замедлили бег, Бусик соскользнул с плеча, обнюхал тряпицу. Коричневая мордочка выразила явное сожаление, потом зверек начал аккуратно подбирать крошки хлеба и сыра, лапками заталкивая себе в рот.
– Ловко вы, барышня, волков прикормили! – сказал Прохор уважительно.
– Зато ты без завтрака остался, – теперь Женя почувствовала дрожь в теле и легкий звон в ушах.
Прохор видимо заметил необычайную бледность хозяйки, вздохнул тяжко, сунул руку куда-то под сидение и вынул початую бутылку водки.
– Хлебните, барышня, замерзли вы! Чтоб не простудились, а то мне Надежда Никитична голову оторвет!
Женя молча приняла бутылку, сделала длинный глоток, почувствовала растекающееся внутри тепло, и на секунду пожалела, что Прохора с его бутылкой не случилось под рукой вчера. Бусик сердито заверещал, протягивая лапки к бутылке, но Женя легонько шлепнула его по спине и вернула бутылку владельцу.
– Ты сам не слишком увлекайся-то! – посоветовала она кучеру, – На голодный-то желудок!
Прохор беззлобно хохотнул, вспоминая, как волки лишили его еды, осторожно глотнул и вновь сунул бутылку под сидение.
– Видно кто молился сегодня за нас, что волчары так быстро отстали!
Женя ничего не ответила. Исчезновение опасности, спиртное, продолжающее согревать изнутри, разморили ее, она откинулась на подушки и попыталась дремать. Буська с любопытством посмотрел на хозяйку, потом на Прохора, потом быстро перебежал на козлы. Потершись маленькой головкой о локоть кучера, он цапнул его лапкой.
– Чего тебе? – недовольно спросил Прохор. Буська цокнул и юркнул было под сидение, но кучер успел поймать зверька за хвост.
– Да ты, никак, выпить хочешь?! – Буська сложил вместе передние лапки и умильно заглянул человеку в глаза. – Ну, ты и скотина, брат! Твой фокусник, видать, крепко за воротник закладывал?!
Буська просительно цокнул.
– Мне не жалко, брат, но Евгения Александровна не одобрит! – сказал кучер совершенно серьезно. – Они не приучены, шобы их животины пили! Так и Кертон, глядишь, водки запросит, а кто лаять будет, я, шо ли?
Буська извернулся на хвосте, дотянулся до Прохора и жалобно пискнул ему в ухо.
– Ладно, я ж не зверь какой! Только ты меня не выдай!
Прохор вынул бутылку, откупорил, и с удивлением наблюдал, как Буська проворно заработал язычком, слизывая с горлышка капли водки. Но это продолжалось недолго: Прохор оторвал зверька от бутылки, и загнал пробку на место.
– Пора и честь знать! А то еще буянить начнешь!
Довольный жизнью Бусик разлегся на козлах, лениво щурясь в сторону лошадей, а Прохор поднял брезентовый верх у коляски, закрывая дремлющую хозяйку от лучей утреннего солнца.
15
Женя не слышала, как подъехали к хутору отца Федора, проснулась только тогда, когда басом взлаяла Пальма – крупная серо-черная дворняга, охранявшая подворье. Взлаяла, да скоро замолчала, узнав знакомых гостей. Только Бусик вызвал было у нее сомнения. Она заворчала, но после окрика Прохора смолкла, тихонько показывая клыки зверьку. Вполне счастливый Бусик поглядывал на собаку с высоты Прохорова плеча и лениво шевелил усиками.
Поскольку на собачий лай никто не вышел, Женя подумала, что отец Федор на пасеке. Пасека была его любимым детищем, и мед у него получался каким-то особенно ароматным да вкусным.
Женя вышла из коляски, чтобы пройти в большую, крытую соломой хату. Хату свою отец Федор никогда не закрывал, утверждая, что знает от воров особое слово. Впрочем, воры и верно, к нему не лазили. То ли опасались огромной Пальмы, то ли заветное слово действовало. А может, и медвежья фигура самого отца Федора внушала им почтение.
Отец Федор жил бобылем. После смерти матушки он крепко запил, забросил церковные службы, разругался с церковным начальством, и в приход прислали другого священника.
Чужака отец Федор не любил, прозвав гусаком за тонкую шею и шепелявую речь. В церковь отец Федор ходил теперь только по праздникам, но молитвы не оставлял, и прихожане втихомолку почитали его, как блаженного. Болтали, что одно слово отца Федора исцеляет недужных и укрепляет слабых духом. Новый священник считал это бесовщиной, и угрожал всякими карами тем, кто по старинке бежал к отцу Федору за помощью. Отец Федор посмеивался в густую бороду, но в помощи никому не отказывал.
Вот и сейчас Женя присела подождать, пока Прохор отыщет хозяина. В горнице стоял приятный полумрак, пахло медом и сушеными травами, где-то лениво жужжала заблудившаяся пчела. В красном углу, под иконами, теплились лампады. Дремавшая под лавкой кошка Мурка проснулась и потерлась спинкой о ногу гостьи, напрашиваясь на ласку.
Пока Женя щекотала кису за ушком, заскрипела дверь, и в комнату, слегка пригнувшись, вошел отец Федор. Роста бывший священник был немалого, и потому всегда берег в дверях голову. Сунувшемуся было за ним Прохору отец Федор велел слазить в погреб и позаботиться о хлебе насущном, а сам прошел к столу и сел напротив Жени.
– Рассказывай! – коротко приказал он.
Женя вздохнула, но обманывать отца Федора не рискнула. Услыхав о визите к Ботвеевой, отец Федор нахмурился: гадалку он не любил и посещений ее барышнями категорически не одобрял. Но говорить пока ничего не стал, а дослушал до конца, до самого происшествия с волками.
