Когда факс приходит не вовремя

Когда

– Факс, – произнесла и стоит, ждет, когда я бумаженцию из ее изящных ручек своими клешнями загребу.

Я давно привык к тому, что Машутка на работе обходится без личных местоимений, но теперь она стала исполнять свои обязанности и вовсе без глаголов, ладно, можно сказать безликое "факс пришел", но как ни крути тенденция – ускользает секретарша от мучительного выбора между ты-вы. Вроде на работе – значит, как к начальству – должна на "вы". Но конец рабочего дня, да и наши отношения давным-давно предполагают интимное "ты". А нет глаголов – нет и терзаний по поводу обращения. Хотя, трудно представить терзающуюся Машутку. Она совершенно не подходит по типажу на главную роль для "Плача Ярославны".

Когда "факс" нашел меня, я находился в позе раскорячки. Нет не физически – тело стояло вполне нормально на двух ногах, и даже перебирало ими, что чаще всего обозначают глаголом "ходить". Дались мне эти глаголы! Я был на полпути между столом-окном-шкафом (в биссектрисе углов или междометии ландшафта). Так что непонятно куда я шел и откуда. Дас… я был в раскорячке метафизически, душевно, мысленно, короче в той тонкой области, которая совершенно не важна для моих ген-хромосом, но попробуйте-ка без нее совсем? Или тяжело, или никак. А в раздумьях я был потому, что мое прошлое настолько отягощало мое будущее, что надо было либо стирать историю, либо стираться. Последний глагол мне не нравился, а предпоследний устраивал, но не устраивал сам процесс. Опять суета, опять напрягаться, опять нельзя спокойно погулять между тремя соснами шкаф-ом-окн-ом-стол-ом. Ом! – на выдохе, звонко.

Беру я в руки факс и краем глаза зырю на часы (вообще-то моветон, конечно, жаргон употреблять, но такой фактурностью и сладкостью веет от слова "зырю", что можно закрыть глаза на область литературно высоких слогов). На часах шесть часов вечера. День мирный и только потом рабочий.

Факс из банка "Икс-ком". Существенная бумаженция. Отвечать по этикету следует немедленно. Это не добавляет свободы, а она так необходима существу, находящемуся в позе раскорячка внутри бутонного блока, который никогда не раскроется – проржавелая арматура бетона помешает бутону осуществить свое предназначенье и в этом заключена ее бетонная сущность. Блок же реальный (в смысле метафизический) состоит из оков желаний-характера-привычек-склонностей, а они гораздо прочнее алмаза и не такие хрупкие как титан. Наметанный глаз замечает, что номер факса-отправителя заканчивается на три шестерки. Мозг любезно подгребает ворох дополнительной информации: сегодня шестое июня. Пазл складывается. 06.06 плюс 6 часов вечера. Дотоши и зануды скажут 18:00, но пусть сами ищут цифру 18 на старинных часах работы неизвестного мастера (выдававшего себя многие лета тому назад за одного известного мастера, который умер еще раньше), что стоят у меня около стенки левой – если смотреть со стороны двери в сторону окна – и совсем не стоят в смысле миротиканья – ходят исправно и даже точно (секунды плюс-минус меня не интересуют). И как они найдут 18 на двенадцатисекторном циферблате, интересно мне знать? Обманул – мне не интересны дотоши и зануды. Итак три шестерки времени складываются с тремя последними цифрами телефона, с которого факс отправлен, это еще три шестерки, в итоге мы имеем шестирицу полную – шесть шестерок. Мне бы как мелкому злодею (определение одной из моих любовниц, которая вовремя сделала правильный выбор, бросила меня и вышла замуж за одного олигарха, которого вскорости выслали из страны, а кое-какое имущество осталось – разумеется, на жену, на жену записанное) порадоваться. Ведь пахнет большими деньгами. Ан нет – полное отторжения будущего, связанного с факсом, на всех фронтах.

– Машутка, радость не только моя, отбей-ка этим кексам ответ, гласящий следующие: мне надо посоветоваться с ведьмой. Только дословно без отсебятины и сглаживания выражений и отдельных слов. Мне надо посоветоваться с ведьмой.

Машутка, не смотря на наличия таких достоинств, что можно и не работать, все-таки отличная секретарша – выполнила всё точно, быстро и – самое главное – без лишних вопросов. При этом не поломала маникюр (сегодня черный с белыми черепами – не у одного меня светлый период в жизни) и подняла лишь бровь – ну должна же была она проявить хоть какую-то реакцию на случившееся обыкновенное чудо (настоящих чудес мы, смертные, творить не умеем, вот и приходится раскрашивать парадоксами пустую действительность лишь чудесами обыкновенными).

Мне очень хотелось секса. Но я видел: Машутке не до этого. Посему я ее отпустил и остался в офисе один. Секс дело добровольное, а те уроды, что пользуются служебным положением для взаимности, пусть так уродами и остаются. Мне до них дела нет. Мою голову было и без уродов чем занять. Во-первых, меня щекотал вопросец – через сколько начнут давить? Во-вторых – и в главных, – почему я поступит так, хотя должен поступить эдак. Но не просто должен, ДОлжен ДОЛДЖЕН, Д-О-Л-Ж-Е-Н и далее по иерархии вверх, а всей своей жизнью логично и без вопросов просто и легко я всенепременно (вот тут опять всплывает слово "должен", хотя и не должен) …согласиться на чашечку чая с Бергом (серый кардинал в "Икс-коме", для общения с нашей элитой у них есть вице-президент, для общения с не нашей элитой – президент, но это так зиц-председатели, главный там Берг). И так это в тему, так выгодно… и так тупо, тупее е2-е4. И куколка должна дернуться вот так, а не иначе. Жаль нет зеркала, чтобы увидеть усмешку этой куколки… Офисный телефон зазвонил. Но рабочий день закончился давно и я позволил себе не подойти (сотовый почему-то отключился – и мои шаловливые пальцы тут совершенно не причем – он об уголок стола болезный кнопочкой "выкл" нажался – какое мягкое словечко). Ведь и факс, раз уж так бегают тараканы в голове – можно было сегодня не принимать. Отложить до завтра. Завтра шестерок бы не было. Но ведь я не верю в приметы. Я знаю, что нам подают знаки. А уж видим мы их, или нет – сугубо наши сексуальные проблемы. Число 6 как таковое в моей жизни никакой роли не играет. Просто я знаю, что сумма числе на рулетке 666 – и значит прибыль с них получает всегда казино (посетители, ау!) Вот и факс этот – сулил прибыль тем, кто согласится попить чайку на фуршете по случаю чего-то там. Возражения у меня есть? Никак нет. Дни можно вообще за значимое не считать. Сами людишки делят время на отрезки. С каких это пор июль стал июлем, а? А до римлян он как назывался? Но всё это было не важно. Шестерки не подействовали своей шестеростостью (или шестиричностью?) Их просто было слишком много для этого сентиментального дня.

А почему расчувствовался такой циник (слов "как я" тут не будет – уж больно смахивает на какю, а там и до каки недалеко – а у нас чтиво серьезное) не понять, не погрузившись в прошлое.

Прошлое. Утро.

Я поехал в метро. Просто сесть в "мэ-мэ-рс" за руль или плюхнуться на заднее сиденье, отдав свою жизнь в руки профессионального водителя – нет, это было бы не то. Не соответствовало это моему настрою (позиция раскорячка, только не такая глубокая – мы же теперь в будущем по отношению к настоящему – для нас прошлому, так что позы раскорячки видим в перспективе их разворачивания). И я двинул на работу в метро. С пересадками. С чудными спусками и подъемами по эскалаторам. Разумеется, раствориться в массе не получилось. Слишком я не такой, какие они. Я Бендер с чемоданом, я с чемоданом Винсент Вега (что вам ближе как метафора киношка иль лит-ра?) Я дышу не тем атмосферным столбом и читаю в туалете не те книжки.

Что делала она на этой линии?

Что делали на этой линии твари?

Что на этой линии делал я? (мне было в другую сторону)

Наверное, просто жили.

У нее были потрясающие глаза. Таких глаз я ни у кого не видел. Я не влюбился, конечно. Потому что уже давно не влюбляюсь. Но оценил (не стоимость, а необычность). Все удается подправить современной хирургией – грудь, ягодицы, кожу выбелить, волосы осветлить (или наоборот), здесь подтянуть, там добавить, тут выпрямить, а тут согнуть и проредить (допустим, бровей дугу), тут закачать силикон, там жир отсосать. Да, и цвет глаз можно изменить. Но не то, что притягивает, завораживает и топит вас. Быть может, через тыщу лет, клонирование или генетика научаться взращивать вот это самое. Не описать – слаб я, или слаб язык вообще? Из под черных очков я три остановки наблюдал за этими глазами. Всё остальное – в меру симпатичное. Но глаза! Иной раз они скользили по мне. Но не надолго. Подумаешь обычный человек в костюме сером. Руки в брюки. Расслаблено полулежит-полусидит на сиденье. Ничего особенного. Я не красив и не уродлив, я не вызывающ и не харизматичен, я не крикливо одеваюсь и не эпатирую, я не ношу галстука, чтобы совсем не стать белым воротничком, но и не хожу в металле или джинсе. Как-никак костюм – это та самая непримечательность, которой и должен обладать мелкий злодей. Чтобы жить. Великие злодеи могут себе позволить маленькие слабости, а мелкие почему-то ударяются часто в крупные глупости. Уж вешать золото на шею – так слиток целый. Вот уроды…

Такие же как эти. Зашли они шумно – чтобы слышали. Вели себя отвязно – чтобы видели. Ругались матом – чтобы помнили. Плевались – чтобы оставить после себя хоть что-то. Из всех жертв сначала они выбрали какого-то забитого жизнью мужичка, у которого смяли газету – расчитался здесь, понимаешь, мудило (их формулировка, сильно эвфемизированная – не произношу бранных слов и даже их не думаю – плохие мысли рождают плохие слова, которые естественно приводят к плохим поступкам – а оно мне надо? я хочу делать и добро – редко, и зло – часто одинаково хорошо – плохо оно само собой получится). А потом увидели ее. Она их не боялась. И это уже резало им яйца. Эти фантастичные глаза не уважают их? Как так?

Добрый герой спас бы ее. Классика.

Но я не добрый, я злодей. Мелкий. Поэтому я спас их. От моего гнева. Ведь если бы они хоть что-то сделали в разрез с моим желанием лицезреть эти непередаваемо-словесно-красивые глаза. Я мог бы не справиться со своими эмоциями. Мог бы чуть крутануть кармические колеса, так чтобы шины завизжали… А ведь утопив газ можно в следующий жизни родится снова человеком. Ну уж дудки (или кнопки – равновеликие по своей детскости слова, что-то в них есть, хотя… кнопка – она когда одна детская, когда их много – уже клавиатура, тут от детства ничего не остается, надо быть точным). Человеком – это мы уже проходили. Надо от простого к сложному. Туда, куда я пока не знаю. Короче, лучше нанести точечный удар или прикрепить куда надо пиявку, чем потом ровнять всё ядерным под фундамент или заказывать оркестр на похороны.

Пистолет и напор всегда действуют лучше, чем просто напор, или просто пистолет. Когда тебе угрожают – ты еще можешь юлить, можешь строить планы, можешь дискутировать, можешь саботировать, можешь играть в игры, или обращаться к людям, которые играют в игры. Когда тебе стволом ломают височную кость – тут сразу склоняешься к приемлемому компромиссу. В итоге уроды вышли из вагона на станции, которая любезно и быстро вынырнула из темноты к вящей радости уродов. Они уже через одного вытирали кровь (скорее размазывали – платков у них не имелось в наличии).

– Когда захочешь сделать что-то злое – позвони, помогу. Когда захочешь сделать что-то доброе – позвони, поможешь мне. Я иногда ломаюсь.

Слишком многое хотелось сказать. Поэтому я и больше ничего и не добавил. Уже переборщил с пустыми словами. Визитку она взяла. Ничего не значащее телодвижение. Я запросто завтра переменю номер, а послезавтра она потеряет сумочку и… ничего особенно, просто мы можем никогда больше не услышаться. Я постараюсь не плакать – ведь глаза её красивей некуда я уже запомнил – как просто! – и складировал – как банально! – в своей памяти. Когда-нибудь и от этих лыж в кладовке мне предстоит избавиться. Мы слишком многое носим. Хламьё. Но сейчас ничего красивее в мире я не знал. Знал бы создателя – было бы всё по другому. Ну а пока есть так, как есть. И нечего соплями солить сахарок.

Очень много хотелось сказать. И даже познакомиться хотелось. Но мы бежали даже не по одной улице, не то что в одну сторону. Шум дверей и вот я уже тут, а она уже там (или наоборот). Это я вернулся еще раз в прошлое и чуть не попал со временем – не дошагнул до нужной отмашки. Вот и наскочил на мысль повторяющуюся. Точнее ее сестрицу, которая бежит во след своей старшой, почти по тому же кругу. Остановить мыслишка, да вот уже другая родилась.

Что касается оружия. Пушка у меня короткая, с толстым стволом. Пули тупорылые с насечкой. Мне не нужна пробивная сила, я не стреляю через стены или рельсы, я не стреляю в людей, одетых в броники. Я не стреляю далеко. Уж если что-то случилось, требующие оперативного вмешательства невербальных инструментов, то я стреляю в млекопитающих, без панцирной защиты, обычно на расстоянии менее десяти метров, не сбившихся в стаи более пяти особей. Так что мне требуется, чтобы пистолет стрелял, стрелял примерно туда, куда мне надо (плюс-минус пара миллиметров – не принципиально), чтобы когда пуля попадала в непонятливую обезьяну (с человеком всегда можно договориться), эта обезьяна потом уже никаких гримас – кроме, пожалуй, агонизирующих, – не строила, и не делала резких движений, чтобы падала и умирала (или еще лучше: умирала и падала). Всё. А фирма, калибр, сколько патрон в обойме – это уже к фанатам с блеском в глазах. Мой блеск почти всегда скрывают черные очки. Ведь как бывает: то мешки под глазами, то сами глаза красные, то выражения слишком откровенное, для взоров собеседника таится в глубине, то солнце слишком яркое для дна глазного – особенно в июне-июле и вообще летом. Сейчас лето и июнь.

Как различить где уроды, а где мутанты? Очень просто: уроды – это всё равно что отморозки, то есть очень никчемные и рекомендованные к запихиванию в крематорий, но все-таки люди, а мутанты – это уже выродки, нелюди, поэтому их не обязательно транспортировать до крематория, можно замочить на месте, а уже останки сжечь. Объединяет их лишь то, что лучше бы этим тварям не размножаться и не портить воздух детей наших.

Когда у меня начались первые сентиментальные настроения. Сначала мягкими лапками без когтей они щекотали и толкали внешнюю оболочку, отделяющую меня от всего остального безумия. Потом тихой сапой прокрались внутрь и обосновались под пламенным мотором. Кто бы сомневался в выборе местечка для проживания? Не в извилинах же путаться. И вот моментами они начинают влиять. Влиять по разному, но в одном генеральном направлении. Очень грамотная стратегия. Они не распыляют силы. Ну а когда я столкнулся, а точнее, пересекся с художницей. Тут уж они выпустили умело запрятанные и не обнаруженные бдительной таможней коготки. Шел я аллеей парка не особенно ухоженного, что очищал выхлопные газы на юго-западе спального района. Чуть ниже, чем обычно опускал подошвы ботинок (не сильно фирменных, но добротных – ноги в них не потеют и не обрастают мозолями), образовывалось шуршание с листвой. Занятие бестолковое, но настолько воспетое в литературе велико-русской (что в ней великого и что русского – к филологам), что иногда то ли поддаешься на пиар, то ли в редкие моменты классики угадали и попали в точку. Мы все хотим шуршать листвой осенью багряной. Уроды и мутанты не в счет. И вдруг на повороте. Резко. Девчонка с штакетником, пюпитром или как там эта штукенция раскладная зовется на языке профессионалов. И вся погружена. И что-то водит изящно кисточкой по холсту. Делаю вираж, и не приземляюсь, а вешу на малой высоте над посадочной площадкой. Ведь надо как-то мигнуть огнями сигнальными, чтобы аэропорт принял, а не обстрелял ракетами "наши-ваши". Сам знаю какого излишне надоедливое внимание со стороны, когда работаешь. Помнится на заре юности своей закапывал я в лесу тело одного мутанта, а тут грибник. И нет чтобы обойти, тупо попер на сближение и увидел слишком много. Вот и затих в расширенной яме. С корзиной в руках. Порой, совсем интуиция у людей не работает. Обычные позывные, вроде имени или штампов для знакомства явно не входили в список правильных паролей. Импровизация не импровизировалась, синкопа не запускалась, джаз не начинал чесаться шкурой. Даже интересно стало – во попал! Наклоняю голову в другую сторону и заканчиваю щурится. Методы знатока не катят. Требуется вся ширь глаз и отключение мозга.

Если сравнить то, что росло в парке – а это были деревья -в настоящее время с пожелтевшей листвой, которая большей своей частью уже лежала на землице. И то, что росло на картине. Буйство красок. Крупные мазки. Колор такой яркости, что пробивал даже мои солнцезащитные очки и явно мог освещать землю в темное время суток. То, кажется, сие имеет название импрессионизма. Но ведь я кроме этого длиннющего слова на "и" больше о явлении ничего не знаю. Ну почти не знаю, были Мане и Моне, кто-то раньше, кто-то позже и еще тонкие места в направлении запечатления природы. Ага, а природа-то на картине от жизненной отличается, тогда это же выходит… сюрреализм? Дали и прочие дали и глубины с ним. Вот до чего классификация доводит! Посему не буду хоронить жизнь определениями. Буду жить.

– Извините, что прерываю. Но, может быть, мне сходить для вас за минералкой, – как первая фраза произнесена, так и весь остальной диалог поплывет (не облажался).

– Спасибо, я не хочу пить, – кисточкой она что-то изобразила в мою сторону, наверное, реверанс, а глаза от картины не отвела. И правильно, так и снайпер сначала выстрелит, а уж потом комара раздавит.

– Это для картины. Ее немножко надо остудить, слишком горяча. Опять же пузырьки…

– А что пузырьки?

– Пузырьки не дадут ей замерзнуть и сохранят тепло.

– Тогда сходите.

Я схитрил. Позвонил Борьке (тогда он был еще жив) и объяснил что и где требовалось.

– Так быстрее, – склоняю голову и начинаю шаркать ножкой. Она прыснула.

– Вы похожи на младшего брата Воланда.

– Слишком лестное сравнение. Я, скорее, его племяш.

– Даша, – положила кисть и протянула мне руку.

Так мы и познакомились. Через сорок три минуты ровно, она посмотрела на часы. Я понял, что к ней должен присоединиться и кто это будет. И как неоднократно вспоминал Пятачок в известных детских книгах: я вспомнил, у меня же срочное дело… Кланяюсь и передислоцируюсь. Но ныряю не в авто к Борьке, а взбираюсь на одну из высоток, что так бестолково понатыканы где ни попадя, но это возвышалась в нужном месте. С балкона я лишь убедился в том, что логика порой действует. К Даше на полных парусах примчался бриг под названием "Студент". И они стали обниматься и целоваться.

Вот удивительно: у людей ничего нет, а они счастливы. А мне все что-то хочется на путь встать, куда-то идти, зерна отделять от плевел. И деньги покоя не дают.

Когда у меня будет миллион… такая поганая-поганая мыслишка, гораздо неприятнее Змея Горыныча и во сто крат сильнее. Непрерывность увеличения какой-либо величины наши головы воспринимают с трудом. Нам порядок подавай (не в смысле не хаос, а 10, 100, 1000 – порядок величины). Вот буду миллионером и… как будто что-то изменится. При моем образе жизни до цифры с шестью нулями все время не хватало чуть-чуть. И чем больше я прилагал усилий, тем меньше становилось это чуть-чуть и тем больше надо было прилагать усилий-нервов-времени. Я как та лягушка из парадокса Зенона – никак не мог допрыгать до заветной черты (или черты завета). Нет, если всё, что у меня есть, продать… причем продать не в спешке, а неторопливо, выручая за недвижимость и акции их настоящую цену. Если себя ограничивать и копить. Миллиона можно было достичь. Но я не привык мучиться ради тараканов в собственной голове. Пусть радуются уже тому, что я их не прихлопнул. А тараканчик "хочу быть миллионером" рос и жирел. Матерел и борзел. А может, это был вообще клоп, и он сосал мою кровь.

Я его прихлопнул, когда погиб Борька. Сначала, я ничего не почувствовал. Ну был человек и нету. Ни одна струна не дрогнула. Видимо, как до жирафа не дошло сразу. А потом сделал кой-какие выводы. И пошел примерно в том же направлении, но другим курсом. Мне стало понятно, что я не большой злодей. Я не могу жертвовать людьми. Они никак не превращаются в пешек. Я не войду в историю, ну и собака сутулая с ней! Пусть будет зарыта без мумифицированья. И стало легче. Всё-таки в собственной клеточке классификации жизненных форм на планете земля, жить легче, чем шастать по клеточкам чужим и экспансировать.

Наверное, когда выйдешь за пределы таблицы классификации, тогда и узнаешь всю правду-матку. Ну а пока продолжаю суетиться, в меру сил, стараюсь минимизировать сей процесс.

Когда начали стрелять, я успел лишь сам факт стрельбы зафиксировать. А Борька вывернул руль. Это спасло меня, но уже не могло спасти его. Стреляли из обгоняющей наш "бумер" "девятки". И посему пули принял Борька, хотя летели они несомненно в меня. А вот с контрольными выстрелами у наемников не заладилось. Я выполз из продырявленной консервной банки и стал палить не шибко метко (ни в кого не попал), но в качестве заградительного огня и такого шума хватило. А Борька завалился на баранку и все вокруг заполнили нескончаемый гудок. Реаниматорщики развели руками. А я сидел на капоте и размышлял. Почему-то думалось о простом. О тачках. Я решил больше не платить фирме БМВ: мне некуда больше спешить, и спортивный стиль ни к чему. Все равно тебя, если надо, догонят и остановят. На чем бы ты не ехал. Но думка завершилась без оргвыводов – на огонек зарулили люди в погонах и меня арестовали. Потому что киллеров они арестовать не могли. В газете появилась моя фотография, фотография мертвого Борьки и множество никчемных слов про бандитские разборки. Трупы, пальба, раскуроченные иномарки – это была модная тема. Тогда. Когда погиб Борька.

С тех пор я стараюсь ездить без шофера. Бизнес вести без помощников. Заниматься сексом без жены. Что касается Машутки, то она же ничего не знает. К ней не придут. Ее не будут пытать за городом или мучить вопросами у следователя (чуть-чуть не считого). Можно сказать, что мне не хватило пороху преодолеть очередной невидимый глазу рубеж. А может, я свернул правильно, по стрелке.

А вот когда я стал интересоваться жизнью счастливых людей. Когда понял, что как бы не пыжился, у меня не выходит? Или когда в очередной раз "сошел с ума" и окружающие – в который уже раз – стали судачить о моих причудах? Внешним наблюдателям видней, но непонятнее. Мне понятнее, но не видней.

Водка на могиле Борьки не пилась. Убийцы не находились. Не те, что исполнили – тех-то скоро обнаружили в одном из моргов. Передозировка. Кто-то им помог улететь на волне кайфа в далекое далеко. А вот кто отдал приказ. Я в очередной раз убедился в собственном бессилии. Прожевал и не выплюнул. И немного скис. На рельсы вагонетку моей житухи поставила Даша.

Когда она плача что-то невразумительное голосила в трубку. Когда она плакала у меня на груди. Когда кричала на всю Вселенную, что ей не за чем жить. Я во-первых, высушил ее слезы, во-вторых, согрел ее, в третьих, доставил целый поднос удовольствий. Конечно, всё это не шло ни в какое сравнение с любовью. Но отвлекло. Слезы я высушил опытными и проверенными временем словами-пустышками. Мы хотим услышать то, а не сё и надо говорить именно то, а не сё. Согрел я Дашу своими объятиями и водкой с моей исторической родины – горного аула Казань-сити. Поднос наслаждений состоял из секса, нежного, бесконечно долгого и ни к чему не обязывающего. Потому что дружбы между мужчиной и женщиной не может быть в принципе, мы с Дашей и не стали друзьями. Не любовники мы, потому что нелюбим друг друга. Не муж и жена, потому что она верит в возможность брака по любви. А я уже не женюсь. Мы скорее просто пассажиры одного и того же самолета. Или автобуса (не так быстро, зато можно свернуть).

Когда я позвонил (куда не следовало, но обязательно надо было)? Всему своё время. Тем более, что будущее, которое теперь уже прошлое показало: звонил я в нужное время и по редкому теперь в Москве телефон автомату. Мой звонок не отследили. Порой почтовый голубь гораздо полезнее лазерного канала связи. Приколы технического прогресса – все лазеры под контролем, а про голубей забыли.

Когда я явился – с часовым опозданием – в свой офис в понедельник, Машутка уже ждала меня на боевом посту с кипой новостей.

– "Икс-ком" оборвал все телефоны. Помощники депутата Противовсехова оборвали телефоны. Звонила некая Лика и промурлыкала следующее: "где лапа?", потом продублировала это сообщение трижды, что, видимо, для этой манерной барышни не свойственно, так что можно заключить, что и она оборвала телефон. Звонили от генерала каких-то там стратегических войск или генеральных штабов, я когда звездочки на погонах вижу, теряю волю… в курсе? (она опять пропустила местоимение) – Машутка надула губки и стала вспоминать всех ли, кто обрывал провода, она вспомнила.

– Телефонные компании озолотятся, столько километров кабеля нужно будет поменять.