Дед мой был дворником. Юмористический рассказ

– С чего это, вдруг?

– Ну как с чего? Арестовывать-то нас теперь не за что и ты можешь дальше спокойно заниматься лечением.

– Да, ты права, – согласился Иннокентий. – Деньги – дело наживное. Только впредь мне надо быть повнимательней с этими пациентами.

Старые штаны

Выйдя на пенсию, Матвей Захарович Воробьёв скучал недолго. Обнаружив в себе талант к сочинительству, он тут же с головой окунулся в атмосферу рифм и творческих изысканий.

Стихи давались ему легко. Слово за словом, строчка за строчкой и вскоре увесистый поэтический багаж новоиспечённого поэта разлетелся по интернету во всех социальных сетях.

Но, однажды, отложив в сторону, изрядно надоевшую лирику, Захарыч решил написать стихотворение о себе. Название к стихотворению он придумал быстро: «Биография поэта». Первая строчка тоже далась ему легко, и тут же отпечаталась красивым шрифтом на ярком экране:

«Во как!» – радостно крякнул Захарыч, вполне удовлетворённый таким оригинальным началом.

Не мешкая, он сразу же задумался над следующей строкой, которая по замыслу автора должна была поведать читателю уже о самом поэте. Но тут поэт наморщил лоб, затем почесал затылок и обречённо выдохнул, как сдувшийся воздушный шарик.

«Вот, блины горелые, – заворчал Захарыч. – Жизнь прожил, а вспомнить нечего!»

Перебирая в памяти прожитые годы, он ещё раз попытался облачить в рифму хоть какой-нибудь эпизод из своего прошлого, но так ничего и не облачил.

«Вот она, проза жизни, в поэзию-то и не укладывается», – с горечью произнёс Захарыч и, взглянув в бесконечное голубое пространство вселенной, жалостливо позвал: «Муза, муза! Где же ты, моя красавица?»

В ответ из-под стола мяукнула кошка, которую жена Антонина Григорьевна в усмешку над мужем назвала Музой.

«Да не ты! – прикрикнул на кошку Захарыч. – Брысь!»

Кошка испуганно шмыгнула под кровать и затихла, а Захарыч снова забормотал:

«А что я всю жизнь? Ел, да спал, да на почте чужие посылки перелопачивал. В общем, ничего героического не совершил, никаких научных открытий не сделал, спортивных рекордов не поставил. Вот так!» – подытожил Захарыч и с обидой в голосе произнёс:

Но тут лицо его заметно просветлело.

«А почему бы и нет! – обрадовался он. – Да, я не совершил ничего великого. Но в этом-то и кроется трагический смысл моего произведения. В обыденности существования. А на это, между прочим, не каждый, способен. Это вам не рекорды ставить. Здесь тоже героизм нужен. Чтобы вот так пренебрежительно бросить свою жизнь в топку времени и сказать: „А ну вас всех к лешему“, и сгинуть в глубинах истории, как неизвестный солдат. И ведь какая драма вырисовывается! Какая беспросветная тоска! Аж, за душу берёт! Ой!»

Захарыч вытер нахлынувшую слезу.

«Вот она, судьба поэта!»

Разволновавшись, он взял со стола конфету, сунул её в рот, и тут же вообразил себе полный зал восхищённых читателей. Ну, и, конечно же, любимую жену свою Антонину, которая со слезами на глазах выходит к нему из зрительного зала и восклицает:

– Матвей, ты опять сладкое ешь?

Захарыч вздрогнул и обернулся. В творческом процессе он и не заметил, как в комнату вошла жена. Антонина Григорьевна с возмущением смотрела на полупустую тарелку на его столе и продолжала возмущаться:

– Ну, дай же своему желудку хоть немного отдохнуть! Ведь ты скоро в дверь не пролезешь!

– Сам не пойму, как я эту конфету в рот положил, – попытался оправдаться Захарыч, но видимо неудачно.

Антонина Григорьевна в невиновность мужа не поверила.

– Как же это можно положить в рот, не заметив, что? – пристыдила она мужа. – А если б ты туда гайку грязную положил? Что б тогда?

– Не знаю. Но подозреваю, что мой желудок живёт отдельной от меня жизнью. Пока я занимаюсь творчеством, он жрёт, что попало.

– Значит, желудок твой виноват? Может, мне с ним тогда разговаривать, а не с тобой?

– Сомневаюсь, что он тебя поймёт.

– А вот я посажу его и тебя на диету, тогда сразу поймёт.

– Да ты что! – забеспокоился Захарыч. – На диете я долго не протяну, а мне сегодня ещё в городскую администрацию надо сходить.

– Зачем?

– Как зачем! За наградой. Ты что забыла, что я на городском поэтическом конкурсе третье место занял? Ну, помнишь, я им ещё своё стихотворение по интернету послал?

– Не помню.

– Вот ты всегда так, – возмутился Захарыч. – Всякие мелочи помнишь, а важные события забываешь.

– Тоже мне, важное событие! – усмехнулась Антонина Григорьевна. – И какую они тебе там награду дадут? Какую-нибудь бумажку, на которой будет написано, что какой-то там… чудак занял третье место! Вот если бы они тебе денег дали!

– Ты ничего не понимаешь, – парировал Захарыч. – Тут главное не деньги, а внимание.

– Что ж, если тебе моего внимания недостаточно, тогда иди! – с некоторой долей обиды произнесла Антонина Григорьевна. – Только не забудь штаны поприличней одеть, а то эти только для огородного чучела и годятся. Когда уже ты их выбросишь?

– Никогда! – категорично заявил Захарыч. – Они мне удачу приносят. Я в них все свои лучшие произведения написал. А в новых штанах меня вдохновение не узнаёт.

Антонина Григорьевна усмехнулась.

– Да оно тебя и в старых не узнаёт.

– Ну, это мы ещё посмотрим. Вот послушай лучше моё новое стихотворение. Я его только начал писать.

Антонина Григорьевна устало вздохнула.

– Ладно, только побыстрей, а то скоро дети приедут, а у меня ещё борщ не сварился.

Захарыч прокашлялся и торжественно изрёк:

– Ну, как название? Биография поэта…

– Название, как название. Где-то я его уже слышала.

– Слышала, слышала! – рассердился Захарыч. – Я ж не один пишу стихи, поэтому и слышала.

– Ну, хорошо, давай дальше.

– Итак, «Биография поэта»…

– Что скажешь?

– И это всё? – с недоумением спросила Антонина Григорьевна.

– Пока всё. Я же говорил, что это только начало. Ну, так как?

– Да, никак. Ерунда какая-то.

– Почему это ерунда? – расстроился Захарыч.

– Да, потому что на дворе уже двадцать первый век. Кругом компьютеры, люди в космос летают, а ты, видишь ли, ямщиком на лошади почту развозишь. Не смеши людей!

– Чудная ты, ей-богу. Это ж я образно, – запротестовал Захарыч. – У тебя что, воображения нет?

– Есть у меня воображение. Но ведь ты биографию пишешь, а не сказку, и значит, должен писать так, как было на самом деле, а не воображать.

Захарыч задумался. Критика жены показалась ему убедительной.

– Ты лучше вот так напиши, – немного подумав, сказала Антонина Григорьевна:

Захарыч с удивлением посмотрел на супругу.

– А знаешь, пожалуй, ты права.

– Я всегда права, – гордо объявила Антонина Григорьевна. – Только не забудь ещё добавить, что служил ты на своей почте за копеечную зарплату и провалялся всю жизнь на диване перед телевизором.

– Добавлю, если не забуду. Ты мне лучше скажи, где мои новые штаны?

– Да вон они на диване валяются, – махнула рукой Антонина Григорьевна. – Тоже, наверно, отдельной от тебя жизнью живут.

В комнату заглянула младшая дочь Воробьёвых, Мария.

– Мам, – крикнула она в комнату, – у тебя борщ всю плиту залил.

– Ой! – воскликнула Антонина Григорьевна. – Мой борщ! Ну, стоит только на минутку отлучиться, и на тебе!

В это же мгновение Антонина Григорьевна хлопнула мужа по руке, которая, воспользовавшись суматохой, потянулась к конфетам.

– Хватит на сегодня сладкого! – воскликнула Антонина Григорьевна и, выхватив со стола тарелку с конфетами, побежала на кухню. Мария тоже хотела последовать за матерью, но отец её остановил.

– Маша!

– Что?

– Зайди на минутку!

– Зачем? – насторожилась Мария.

– Зайди, узнаешь, – настойчиво произнёс Захарыч.

Мария с явным неудовольствием вошла в комнату.

– Опять что-нибудь сочинил? – пробурчала Мария. – Пап, у меня итак дел полно.

– Да не тарахти ты. Никуда твои женихи не денутся. Присядь-ка лучше вот сюда.

Захарыч пододвинул дочке стул, и когда она присела, с важным видом произнёс.

– Вот послушай! Биография поэта!

– Ну, ёпэрэсэтэ! – простонала Мария. – Я так и знала!

– Цыц! – прикрикнул на дочь Захарыч. – Мне твоё мнение важно узнать! Понятно?

– Понятно!

– Тогда слушай:

– Ну как?

– А это всё?

– Пока всё.

Мария с облегчением выдохнула.

– А я-то думала, ты мне поэму решил прочитать.

– Ну, а мнение твоё какое?

– Положительное! Отлично написано! А главное коротко и ясно.

– Ты что, смеёшься?

– Ничего я не смеюсь. Сам ведь как-то маме говорил, что краткость – это сестра таланта!

– Ну, это я ей говорил, когда она мне о вреде сладкого лекцию читала. Ты же знаешь, если она об этом начнёт высказываться, то её не остановишь.

– Знаю. Но у тебя, правда, хорошо получилось. Пап, ты у нас просто гений! Ну, я пойду, а-а?

– Ладно, иди, – махнув рукой, пробурчал Захарыч.

«Дед мой был дворником, папка колхозником…»«Дед мой был дворником, папка колхозником,Я же… Я же всю жизнь… Я же всю жизнь…»«Дед мой был дворником, папка колхозником,Я же всю жизнь ямщиком прослужил…»«Дед мой был дворником, папка колхозником,Я же всю жизнь ямщиком прослужил…»«Дед твой был дворником, папка колхозником,Ты же на почте всю жизнь прослужил».«Дед мой был дворником. Папка колхозником,Я же на почте всю жизнь прослужил…»

Радиатор для тёщи

Семён вернулся домой уставшим и задумчивым.

– Почему так долго? – спросила Вера Матвеевна.

– Блуждал по миру и думал о жизни, – шутя, ответил Сеня.

– Ох, сынок, – вздохнула Вера Матвеевна, – ты бы лучше поменьше думал, да побольше учился.

Семён усмехнулся.

– Мам, у тебя, что не слово, то шедевр. Как же можно учиться не думая?

– Очень просто. За тебя уже давно обо всём подумали, а тебе осталось только это выучить… Воду принёс?

– Принёс.

Сеня передал матери пакет. Вера Матвеевна поцеловала сына.

– Спасибо, Сенечка!

Семён переобулся и прошёл в свою комнату.

– Мам, а ты что мне на день рожденья подаришь?

– Как и договаривались, куртку. Ты же сам просил. Или уже передумал?

– Передумал.

– А что же ты хочешь?

– Три тысячи.

– Зачем тебе три тысячи?

– Чтоб поменьше думать, – усмехнувшись, ответил Семён.

– Ну, хорошо, подарю тебе на день рожденья три тысячи.

– Спасибо!

В прихожей скрипнула дверь. На пороге с водяным радиатором на плече появился глава семейства, Василий Юрьевич.

– А почему меня никто не встречает? – громко спросил он.

– Да ты и до нас уже с кем-то навстречался, – с укором произнесла Вера Матвеевна и, кивнув на железяку, спросила. – А это что?

– Это радиатор для водяного отопления. Я тёщи обещал привезти.

Василий прошёл в комнату и бережно опустил радиатор на стол.

– Стой! – скомандовала Вера Матвеевна.

– Что? – с недоумением спросил Василий.

– Подними руки!

Глава семейства поднял вверх руки.

Вера Матвеевна подошла к мужу, безапелляционно похлопала его по карманам и, словно фокусник, выудила из заднего кармана несколько денежных купюр.

– Почему так мало? А ну, дыхни!

Василий Юрьевич дыхнул. Вера Матвеевна скривилась и замахала перед носом рукой.

– Опять в пиво конвертировал? И как тебе только нравится эту гадость пить! – сердито произнесла Вера Матвеевна.

– Верочка, да я же целую неделю только чай пил. Имею я право хоть в конце недели расслабиться после ночного дежурства? – примирительно произнёс Василий и тут же обратился к сыну. – Семён, а ты почему молчишь? Почему отца не защищаешь? Я тебя для чего на юриста послал учиться?

– А мы бытовые конфликты ещё не проходили, – с неохотой ответил Семён.

– Ну, всё, Вася, сливай воду! – развёл руками Василий Юрьевич. – Значит, опять я виноват. Тогда прошу суд исполнить моё последнее желание! Напишите на моём скромном маленьком памятнике большими буквами: «Здесь покоится прах самого виноватого в мире человека!»

– Рано тебе, пап, ещё об этом думать, – усмехнулся Семён. – Кроме того, на Руси и без тебя виноватых хватает.

– Эх, с вами каши точно не сваришь, – махнул рукой Василий.

– Сварила уже, – сказала Вера Матвеевна, – пойдёмте кушать, да будем собираться к твоей любимой тёще.

– Начинайте без меня, – устало произнёс Василий. – Я пока переоденусь.

Но, как только Вера Матвеевна и Семён вышли из комнаты, Василий тут же достал из шкафа стакан и подставил его под радиатор.

– Сливай воду, – радостно прошептал он и открыл вентиль. Из радиатора полилась приятная на вид пивная струйка. Наполнив стакан пивом, Василий тут же его опорожнил и с удовольствием крякнул.