Помогать нельзя наказывать, терпеть нельзя просить? Бедность и помощь нуждающимся в социокультурном пространстве Англии Нового времени

Крайне сложно провести границу между источниками по теме и историографией проблемы. Уже в произведениях участников интеллектуальных дебатов о бедности Нового времени, чьи труды анлизируются нами именно как источники, содержатся и анализ законодательства и социальных практик, и критическое осмысление трудов о бедности своих предшественников и современников. Поэтому к продуктам аналитической мысли, то есть, по сути, к историографии проблемы, мы относим и часть источников конца XVIII – первой половины XIX вв., в которых предприняты первые попытки исторически осмыслить английский опыт построения политики в отношении беднейших слоев в рамках «старого законодательства о бедных». В это время рождается направление в оценке «старого законодательства», которое позднее получило название «вигский нарратив» и в основе которого лежала критика дореформенной системы социальной помощи за «бедноцентризм», то есть практически безрассудную трату сил и средств государства и общества на неоправданно щедрую помощь тем, кто сам виноват в своем плачевном положении из-за лени, праздности и иных пороков.[20]

Правда, уже где-то с середины XIX века, когда стали проявляться недостатки «нового законодательства», появились попытки переосмысления старой системы. Одной из первых таких попыток стала «левая», социалистическая трактовка «старого законодательства». Связана она в первую очередь с трудами К. Маркса и Ф. Энгельса. В «Капитале» Маркса появилось хлесткое название «Кровавое законодательство Тюдоров», главными жертвами закона он считал крестьян, согнанных с земель в результате огораживаний и устремившихся за лучшей долей в города. Вторым пунктом его критики были работные дома. Но и он, и Энгельс (последний – в своем труде «Положение рабочего класса в Англии») положительно оценивали компонент помощи нуждающимся как таковой и налоговых отчислений в пользу последних.[21]

Позднее, в конце XIX – начале XX века, эта трактовка получила развитие в работах фабианских социалистов, супругов С. и Б. Веббов.[22] В это же время появляются первые попытки скрупулезного анализа экономических условий жизни бедноты, – в первую очередь, труд Чарльза Бута «Жизнь и труд жителей Лондона». По словам исследовательницы Г. Химмельфарб, Бут «удалил» моральный компонент восприятия бедности, показав результатами исследования, что 30,7 % населения Лондона можно назвать бедным. «Точность этой цифры была настолько же впечатляющей, как и ее величина, – пишет Химмельфарб. – Скрупулезно исследуя домашнее хозяйство «дом за домом», Бут провел «линию бедности», поместив различные социальные группы на ней, под ней и над ней. Таким образом, он выделил «очень бедных» (пауперы, бездомные, уличные бродяги), и «состоятельных рабочих», располагающихся выше черты бедности. Проблемой Бут предложил считать, таким образом, не бедность как таковую и бедных как единый абстрактный социальный массив, а перспективу попадания тех или иных групп за проведенную им черту бедности».[23]

Любопытно, что в России в это же время, напротив, заинтересовались историей английской социальной политики как образцом, по которому следует строить аналогичную сферу деятельности государства. Была учреждена Императорская премия за лучшее исследование в этой области, создана профильная государственная комиссия. В большинстве трудов, посвященных истории английских законов о бедности, критиковалось «старое законодательство» и, напротив, высоко оценивалась «новая система» работных домов. Аргументы авторов были выстроены в духе «вигского нарратива». Так, автор одной из работ ссылался на Э. Бёрка, вслед за которым подчеркивал: «само слово «бедный» требует объяснения. Им принято называть два различных, хоть и родственных класса людей: во-первых, тех, которые действительно ничего не имеют, во-вторых, тех, которые ничего не имеют, кроме физического труда, который и составляет их имущество и служит главным источником богатства. Мы слышали немало планов вспомоществования трудящимся рабочим. Эта надоедивая фраза не так невинна, как глупа… Когда мы жалеем тех, которые должны трудиться, то совсем не считаемся с условиями человеческого существования… Здорового молодого человека, бодрого духом, с сильными руками… я не могу назвать бедным, жалеть его».[24] Единственным автором, который предлагал взглянуть на проблему под противоположным углом зрения – с позиции «права» нуждающегося на социальную помощь от государства, – был профессор В.А. Гаген, посвятивший этому вопросу целую серию фундаментальных трудов.[25]

Следующий «виток» в оценке «старой системы» произошел в первой половине XX века. Назовем его «неолиберальным», т. к., в целом располагаясь в русле традиционной вигской интерпретации, он был лишен ненависти к «бедноцентристской» системе, характерной для риторики первой половины XIX в. Выразитель этого подхода – Дж. М. Тревельян. Он называл «старую систему» «хорошим замыслом», который в силу ошибок в применении привел к росту праздности и преступлений среди бедняков.[26] В середине XX столетия появляется интерпретация «старой системы», которую можно назвать «ревизионистской». Классической в этом смысле стала статья Марка Блога «Миф о старом законодательстве о бедных» (1963), в которой автор указывал на то, что в первой половине XIX столетия старая система социальной помощи намеренно очернялась с целью создания необходимого настроя для реформы 1834 года.[27] Пол Слэк, автор книг «Бедность и политика в Тюдоровской и Стюартовской Англии» и «Английское законодательство о бедных в 1531–1782 гг.», вообще отказывался признавать термины «старое законодательство» и «старая система», считая, что английские законы о бедных в рамках обеих «систем» служили ряду общих целей: «установлению более строгого социального контроля, облегчению участи части населения и демонстрации щедрости власти, ее милосердия». Именно поэтому английская «система» была, по мнению ученого, более эффективной, чем подобные институты в других странах.[28]

Оценки «старой системы», существующие в сегодняшнем научном дискурсе, во многом балансируют между «вигским нарративом» и ревизионизмом. Однако в современной зарубежной историографии появляется все больше исследований, нацеленных не столько на оценку характера социальной помощи Нового времени, сколько на изучение конкретных практик в социальной политике, государственных механизмов регулирования того или иного аспекта – так называемого «репертуара социальной помощи», – который, по словам исследователей Ф. Блока и М. Сомерс, «и сегодня немногим отличается от перечня мер, изобретенных и применявшихся в Англии в XVII–XVIII вв». Это и утвержденный государством прожиточный минимум, и различные системы страхования от безработицы, и кассы взаимопомощи, это и общественные работы и работные дома, и субсидии работодателям для поддержания ими установленного минимума зарплаты своим работникам, и стимулирование трудовой деятельности, и дотации на детей многодетным и малоимущим семьям, и бесплатная медицинская помощь беднякам по контрактам между врачами и приходами, и пр.[29]

Указанное направление исследований строится, по сути, вокруг понятия «Welfare State» – «государство всеобщего благосостояния», – то есть вокруг эволюции социальной политики в сторону постепенного усиления роли государства в регулировании и администрировании социального обеспечения и социальной помощи гражданам. Историк Дж. Финлэйсон даже употребляет понятие «Welfare State Escalator», то есть некое поступательное прогрессивное развитие социальной политики в Великобритании с конца XVIII по середину XX вв. Однако он же считает этот подход «небезупречным» и ведущим к «излишней концентрации на государстве» и опущению «добровольного сектора» социальной помощи.[30]

Отдельную группу современных исследований представляют работы, анализирующие английское «старое законодательство» в компаративном ключе. В русле компаративного подхода располагается, например, фундаментальный труд П. Линдерта, изучавшего и сравнивавшего социальные затраты в европейских государствах с XVIII века по настоящее время. Согласно его выводам, объем государственных затрат на социальную помощь к концу XVIII столетия превышал 1 % национального дохода только в Нидерландах, Англии и Уэльсе. К 1820 же годам Англия и Уэльс, по мнению Линдерта, становятся мировыми центрами социальной помощи – как фактически (2,66 % от национального дохода), так и в публичных дебатах.[31]

Если перечисленные выше исследования сконцентрированы на изучении социальной политики и систем социальной помощи, то в отдельный историографический блок следует выделить труды, предметом исследования которых являются идеи, восприятия этих систем в разных социокультурных пластах и коммуникативных пространствах Нового времени.

Особый вклад в понимание идеологического фона, на котором проходила эволюция взглядов на бедность и социальную помощь в Новое время, внесли, на наш взгляд, труды двух знаменитых мыслителей XX в. – Макса Вебера и Мишеля Фуко.

В работе немецкого социолога и экономиста Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» (1905) в научный оборот было впервые введено понимание ценностей протестантизма как основы возникновения капитализма и формирования «западного» мировоззрения, основанного на индивидуализме.[32] С этой точки зрения идея личной ответственности человека за свое материальное положение гармонично накладывалась на ценности «протестантской этики», трактовавшей богатство и преуспевание в делах как свидетельство «богоизбранности», а бедность – как кару господню.

Вклад Мишеля Фуко – знаменитого французского философа, историка, теоретика культуры – видится во введении в исследовательское пространство важного понятия «новый тип социальной чувствительности», который, по мнению мыслителя, утверждался во всей Европе уже в XVII столетии и, по сути, вызвал к жизни саму постановку вопроса о том, виноваты ли бедные в своей бедности и надо ли им помогать. Впервые Фуко охарактеризировал этот социокультурный феномен как общеевропейский в работе «История безумия в классическую эпоху» (1961); мыслитель интерпретировал его как «намеренную политику «интернализации» (изоляции) бедных от остального «добропорядочного» сообщества как части пестрой толпы преступников, маргиналов, безумцев и нарушителей порядка. Идеи, связанные с практиками надзора и наказания в отношении маргинальных категорий населения, к которым отнесены и бедные, проанализированы в другой, не менее известной работе Фуко – «Надзирать и наказывать».[33]

Из книг и статей, вышедших во второй половине XX – начале XXI вв. и так или иначе затрагивающих историю идей и восприятий бедности и бедных, выделяется монография немецкой исследовательницы Гертруды Химмельфарб «Идея бедности» (1983).[34] Это, без преувеличения, самый фундаментальный труд, вышедший по проблеме осмысления бедности в истории Англии Нового времени (в ранне-индустриальную эпоху, как пишет сама автор). Хронологические рамки работы (1750–1850) тесно связаны с индустриализацией: Англию Химмльфарб называет «первой индустриальной нацией». В первой главе проанализированы взгляды некоторых мыслителей XVIII века – Адама Смита, Эдмунда Бёрка, Уильяма Питта-младшего, Фредерика Мортона Идена, Джереми Бентама, Томаса Пэйна, Томаса Мальтуса. Во второй части исследована эволюция идеологии в контексте смены системы социальной помощи в 1834 году – в частности, взгляды тех политиков и мыслителей, который эту реформу критиковали. В работе проанализированы и «литературные» примеры интерпретации бедности и бедных – например, в трудах Ч. Диккенса. Социальную политику Нового времени Химмельфарб сравнивает с «качелями, раскачивавшимися между крайностями прогресса и регресса, карательными, репрессивными мерами и щедрой государственной поддержкой».[35] Эти колебания она объясняет тем, что одним из ключевых связующих звеньев между проблемой и ее решением являются именно идеи – интеллектуальные выкладки о том, как решить проблему, осмысления того, что лежит в ее основе, что превращает ее в проблему, требующую решения. Именно идеология, по мнению автора, дает ответ на вопрос о том, как и почему «естественная», непроблематичная бедность одной эпохи становится социальной проблемой в другой эпохе.

Химмельфарб сетует на отсутствие в ее работе «прямых свидетельств бедняков»: «к сожалению, у нас практически нет таких свидетельств, – пишет она. – У нас гораздо больше документов, адресованных таким классам, чем происходящих из их кругов. Даже документы чартистов – это произведения «элиты рабочего класса», не говоря о материалах радикальных газет начала XIX века, где от имени бедных писали репортеры, принадлежавшие, как правило, к среднему классу».[36] Отметим, что этот пробел восполнен в одном из разделов данной книги за счет уникального пласта исторических свидетельств «снизу» – писем-прошений пауперов.

В заключение следует кратко охарактеризовать отечественную историографию проблемы советского и «постсоветского» периодов. После революции 1917 года исследования истории социальной политики в нашей стране, можно сказать, прекратились. Под влиянием методологии марксизма изучалась не помощь нуждающимся как средство «снятия» социальных проблем, а, напротив, протестные движения низших классов, классовая борьба. В большинстве словарей эпохи социализма отсутствовало даже понятие социальной политики, вместо которого употреблялись термины «социальное законодательство» или «социальная борьба». Историографические акценты сместились на «кровавое законодательство Тюдоров», массовые протесты и бунты бедноты, радикальные движения. В таком ключе писали корифеи отечественного англоведения – Е.Б. Черняк, Н.И. Ерофеев, В.В. Штокмар, С.Б. Семенов и др.[37]

Современное российское англоведение также практически не затрагивает исследуемую тему. Кроме автора данной монографии, «старое законодательство» стало предметом изучения историка О.В. Саламатовой, однако ее работы посвящены более раннему периоду английской истории – эпохе ранних Стюартов – и основной акцент в них сделан не на сфере идей и восприятий, а на изучении практик реализации «старого законодательства о бедных».[38] На другом «хонологическом полисе» находится научно-популярная работа Е. Коути «Недобрая старая Англия», в которой описываются быт, занятия, условия жизни бедноты в лондонских трущобах в Викторианскую эпоху (а применительно к истории законодательства о бедных – в эпоху «нового законодательства»).[39] Косвенно проблемы отношения к бедным и помощи им затронуты в работах историка-англоведа М.С. Осиповой (Айдемировой), объектом исследования которых является история детства, точнее – детей низших слоев в Англии первой половины XIX в.[40]

В какой-то мере вопрос об истории подходов к «измерению» бедности поднят в отдельных исследованиях современных социологов и экономистов – в частности, в работах социолога В.С. Сычевой.[41] Представляет известный интерес и библиографический указатель «Проблема бедности в России с в мире», разработанный в помощь студентам, изучающим тему «Проблемы бедности», на базе Новосибирского государственного техгологического университета в 2010 году. В указатель включены библиографические описания книг и статей на русском языке, так или иначе связанных с общими аспектами изучения бедности, в том числе, в историческом ключе, вышедших в 2005–2009 годах.[42]

В целом же можно констатировать, что для отечественной историографии история социальной политики, восприятий бедности и социальной помощи – относительно новое исследовательское поле.

В этой связи еще раз подчеркнем, что цель исторических очерков, положенных в основу данной книги, – частично заполнить существующую лакуну, «приоткрыв» для дальнейших исследований один из ключевых пластов этой «непаханной нивы» – историю отношения к бедности и помощи нуждающимся в стране, ставшей родоначальницей основных принципов современной социальной политики.

Глава 1

Законодательство о бедных и практики социального призрения в Англии конца XVII – первой половины XIX вв

Социальная структура английского общества в новое время

Английское общество Нового времени, по мнению большинства исследователей, представляло собой причудливое сочетание «старого» (существовавшего со времен средневековья) и «нового» (характерного для периода, находящегося на стыке новой и новейшей истории). Эта «причудливость» была характерна для всех сфер общественной жизни – от политики до идеологии, – но в социальной сфере она проявлялась, пожалуй, наиболее ярко. Один из английских историков заметил, что социальная структура «Туманного Альбиона» в Новое время выглядела как пирамида с узкой верхушкой и чрезвычайно широким основанием. С этим нельзя не согласиться.

На вершине британской «социальной лестницы» находилась так называемая земельная элита. На сегодняшний день, правда, всё ещё не существует единого мнения по вопросу о том, в какой степени аристократия XVIII столетия оставалась «замкнутой кастой», принадлежность к которой определялась сложившимися в веках экономическими, семейными, политическими, дружескими и другими связями. Следует признать, что английский земельный нобилитет действительно был неким раритетом для Европы XVIII в. – хотя бы в силу того, что титул пэра мог быть либо пожалован королем, либо унаследован, но лишь первенцем аристократа, поэтому число английских лордов мало изменилось за столетие с 1688 по 1780 гг. По словам историка Р. Портера, «английское пэрство везло мало пассажиров, но последних отличало впечатляющее корпоративное единство».[43] В то же время, как указывает исследователь Э. Уоссон, в течение XVIII столетия аристократия постепенно разрушала свою замкнутость, включаясь в новые экономические структуры и механизмы.

Так, например, достаточное распространение получили браки между детьми аристократов и «денежных людей». Такие браки были выгодны как лордам, чьи дела начинали приходить в упадок, так и «нуворишам», получавшим аристократический титул. Известно, что управляющий Английского банка и директор Ост-Индской компании, один из богатейших людей того времени Дж. Бэйтмен потратил много усилий на то, чтобы женить на дочери графа Сандерлэнда своего сына, ставшего вследствие этого брака виконтом Бэйтменом.[44] Иногда пэры посылали сыновей работать в наиболее доходные места – например, в Ост-Индскую компанию – наравне с «простыми смертными». Интересно, кстати, что, несмотря на опасения моралистов и сторонников традиционных ценностей «старой доброй Англии», уже в XVII столетии торговля ценилась и уважалась англичанами. «Наши торговцы, – писал просветитель Д. Дефо, – не такие, как в других странах. – …Ряд величайших фамилий, даже среди нобилитета, поднялись из недр торговли».[45] Таким образом, можно предположить, что в XVIII в. англичанин мог изменить свой социальный статус, что свидетельствует о наличии в общественной структуре Великобритании того времени механизмов социальной мобильности.

С другой стороны, стремление рядового члена общества любой ценой взобраться по существующей в то время «лестнице социального престижа» может, в известной мере, служить подтверждением значимости традиционной системы социальной иерархии в общественном сознании. Так, например, среди многочисленного слоя сельских фермеров – арендаторов, к 1790 г. обрабатывавших около 3/4 английских земель, наблюдалась любопытная тенденция: скопив достаточно средств, они старались, как свидетельствуют источники, во всем копировать образ жизни сельского дворянства. «Иногда я вижу пианино в прихожей фермера, – писал по этому поводу раздраженный дворянин-современник, – и всякий раз желаю, чтобы оно сгорело».[46]

Следующий уровень социальной пирамиды и следующая дискуссионная проблема английской истории XVIII в. – так называемые «люди срединного сорта». Вопрос заключается в том, возможно ли говорить о последних как об уже сформировавшемся к XVIII столетию и имевшем четкие признаки и очертания общественном классе. Разница между уровнем жизни и состоятельности тех, кого, как правило, причисляют к «срединным людям» (подобию среднего класса), была довольно значительной. Так, под «сельским средним классом» историки зачастую подразумевают не только вышеупомянутых фермеров-арендаторов, но и мелкое и среднее джентри – т. н. «сельских джентльменов».[47] Что касается «городского срединного сорта», то к нему чаще всего относят «бизнесменов средней руки». Отдельные элементы городского «срединного слоя» также заметно отличались друг от друга по своему уровню жизни. Так, чтобы завести пивоваренный бизнес, человек должен был обладать начальным капиталом в 10 000 фунтов, для открытия пошивочной мастерской требовалось от 1 000 до 5 000, а для того, чтобы открыть небольшую мясную лавку – и того меньше: от 10 до 100 фунтов. К концу XVIII столетия в Англии проживало около 170 тысяч торговцев-лавочников, владельцев мотелей и таверн, кофеен, мастерских и пр. Не случайно знаменитый экономист Адам Смит называл Великобританию того времени «нацией мелких лавочников».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Цит. по: Slack P. Poverty and Policy in Tudor and Stuart England. L., 1993. P. 5

2

Подробнее об этом см.: Соколов А.Б., Осипов А.С. История Англии в оценках Н.М. Карамзина // Ярославский педагогический вестник. 2011. № 2. Т. 1 (Гуманитарные науки). С. 67–71.

3

Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. М., Правда. 1988. С. 498–499.

4

См. напр: Elizabethian Poor Laws 1597–1601 – тексты законов (электронный ресурс) – режим доступа: // http://www.en.wikipedia.org/wiki/Elizabethian_Poor_Law; Journals of the House of Commons. – London. Vol. XXXII–XXXVIII; The Parliamentary History of England, from the Earliest Period to the Year 1803. – Ed. W. Cobett. – In 36 vol. – London, Bagshaw. – 1806–1820. – Vol. XV–XXVI; The Parliamentary Register. – Ed. J. Debrett. – 2nd Series, 45 vol. – L. – 1781–1796.

5

См. напр.: The poor law report of 1834. – ed. by S. G. and E. A. O, Checkland L., Penguin. 1974; Report of the Devon Poor Law Commission. 1845; Report from the Select Committee on the Poor Laws (1817); Report from the Select Committee on the Poor Laws (1819), Report from the Select Committee on Labourers’ Wages (1824); Report from His Majesty’s commissioners for Inquiring into the Administration and Practical Operation of the Poor Laws. London, B. Fellowes, 1834; The reports of the Society for Bettering the Condition and Increasing the Comforts of the Poor. Vol. 1. 1798.

6

Ignominious Dress for Unchaste Women in Workhouses. Minute of the Poor Law Commissioners 5th March 1839 pp / 098–100/#4. [electronic resourse]: http: www. institutions.org.uk/poor_law_unions/unmarried_mothers.htm.

7

См. напр.: Black J. The Politics of Britain: 1688–1800. – Manchester University Press. – Manchester and New York. – 1993. – Selected Documents. – 167 P.; English Historical Documents. – In 12 vol. – Ed. by D. C. Douglas. – Vol. XI. – London. – 1959. – XXIV + 867 P.

8

Journals of the House of Commons. L. Vol. XXXII–XXXVII.

9

The Parliamentary Register. Ed. J. Debrett. 2nd Series, 45 vol. L., 1781–1796.

10

См.: Гоббс Т. Избранные произведения. В 2-х т. М., Мысль. 1964; Годвин Ч. О собственности. М., 1958; Локк. Дж. Сочинения: в трех томах. АН СССР.М., Мысль. 1988; Руссо Ж.-Ж. Трактаты. М., Наука. 1969; Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М., изд-во социально-экономической литературы. 1962; Юм Д. Исследование о человеческом разумении. М., Прогресс.

11

Defoe D. Giving Alms no Charity. L., Printed and sold by the Booksellers of London and Westminster. 1704.

12

Bentham J. Management of the Poor. Dublin: James Moore, 1796.

13

Eden F. M. Observations on Friendly Societies for the Maintainance of the Industrious Classes during Sickness, Infirmity, and Old Age. L., 1801; Eden F. M. The State of the Poor (in 3 books). London, G. Rutlege and Sons Ltd. 1928; Hall Ch. The Effects of Civilization on the People in European States. New York, 1965; Hanway J. An Earnest Appeal for Mercy to the Children of the Poor. L., 1766. 127 p.; Hanway J. Virtue in Humble Life. In 2 vol. L., 1774. 601 р; Hazlitt, W. Reply to Malthus. Malthus and the Liberties for the Poor. London, Longman, 1807; Sabatier W. A Treatise on Poverty, its Consequences, and the Remedy. L., 1797; The Speeches of the Right Honourable William Pitt in the House of Commons. Ed. W. S. Hathaway. In 4 vol. London, Longman. 1806; The Writings and Speeches of Edmund Burke. Ed. By P. Langford. Oxford. 1980–1981; Townsend J. Dissertation on the Poor Law by a Well-Wisher of Mankind: Berkeley, Los Angeles, London, 1971; Young A. The Farmer’s Letters to the People of England. L., 1771.