Дембельский аккорд

Снова застучали доски крыльца, кто-то плюхнулся на броню и начал скрести ногтями крышку командирского люка. Потом в стальной блин вежливо постучали.

– Занято! – откликнулся Мудрецкий. – Так, Резина, время не ждет – заводи и поехали к воротам!

Постучали настойчивее и звонче – похоже, прикладом. Пришлось открывать и смотреть на фигуру в плаще, мрачной тенью нависающую над люком. Из-под капюшона выглянул встревоженный Заботин – единственный «дед» взвода.

– Товарищ лейтенант, чего тут у вас?

– У нас? – Мудрецкий удивленно оглянулся на Резинкина. – Да в общем-то ничего особенного, все как всегда. Вот, Валета сменить нужно, со мной поедет. А что случилось-то?

– Да вот… – Заботин замялся и зачем-то высунул из-под плаща дуло автомата. – Говорят, воевать скоро будем.

– И кто говорит?

– Леха сказал, еще до того, как… В общем, сразу, как вы крикнули. А чего, товарищ лейтенант, и в самом деле война?

– Тут каждый день война, не знаешь, что ли?

– Да ну, я про настоящую… – Заботин отмахнулся и поправил перекосившийся плащ. – Народ говорит, нам чичики за «Норд-Ост» мстить будут. За то, что их там потравили… Мол, мы тоже химики, вот и ответим.

– Надо будет – и ответим, Заботин. – Лейтенант снова нахмурился, на этот раз грозно. – Чисто конкретно ответим, так, что никому мало не покажется. Так народу и передашь, когда с поста сменишься. Что там за народ, кстати, с такими точными сведениями?

– Слухом земля полнится, товарищ лейтенант. Так что, значит, точно война? Может, тогда еще кого-нибудь мне на подмогу поставите?

– Пока что обойдешься, поскучаешь. – Мудрецкий еле сдержал облегченный вздох. Очередная сплетня, значит. Самозарождающаяся из местной грязи. – Вот приеду от коменданта, там видно будет. А то кое-какие новости мне лично сообщить грозятся, по рации нельзя – очень уж секретно… Может, нас сейчас на какую-нибудь спецоперацию кинут. Мы ж все-таки резервная спецгруппа теперь, вот и могут вспомнить. Заводи, Резинкин! Да, кстати, хочешь домой раньше времени?

– Это смотря в каком виде! – моментально догадался Резинкин. Бронемашина дернулась раз-другой и нехотя начала разворачиваться. – Погодите, товарищ лейтенант, а то… ну, екарный!..

Под кормой захрустело и затрещало.

– Перед побелкой еще и чинишь крыльцо, – кивнул Мудрецкий. – Смотри, ворота не снеси – Простакова в помощь не дам, в одно рыло будешь все на место ставить!

– Вот не надо бы под руку! – взмолился ефрейтор, с натугой выворачивая баранку руля. – И так по этой грязюке она не идет почти… А если на операцию – Валет-то вам зачем понадобился?

– Стреляет хорошо и бдительность на высоте! – отрубил Юрий. – Солдат, проснись! Не в Госдуме, блин! Может, ты еще приказы обсуждать будешь?! В первом чтении, во втором… Так давай, не стесняйся, я тебя сразу на второй срок переизберу! Хочешь по второму сроку Родине служить?

– Никак нет, товарищ лейтенант! – Даже в тусклом свете, еле-еле сочащемся из притененного «ресничкой» стекла, лоб Резинкина заблестел от крупных капель пота.

– А почему? – вкрадчиво поинтересовался командир. – Не любишь Родину, что ли? Так я тебя научу ее любить! А уж как она тебя полюбит, Резинкин! Никакой бабы после этого не захочется. Да и не сможешь ты после этого уже никого любить. Не будет у тебя такой возможности. Вон, в Шиханах говорили – рядом с нашим Саратовом какой-то могильник ядерный, им дозиметриста не хватает. Я тебя быстренько научу, там ничего сложного… Стоп, приехали!

На полуспущенных шинах и в липкой грязи у бронированной разведывательно-дозорной машины тормозной путь практически отсутствует. То есть останавливается она сразу – со всеми возможными последствиями для экипажа. Мудрецкий успел упереться лбом в броню и покрепче вцепиться в кресло, Резинкин откинулся на спинку сиденья и изо всех сил уперся в руль. Что-то жалобно звякнуло за его спиной, и тут же Виктор схлопотал по затылку чем-то железным, гибким и колючим. Обернулся – из-под пулемета свисала длинная, посверкивающая желтыми пулями лента. Конец ее терялся где-то за спиной взводного. Одной рукой лейтенант держался за поясницу, второй выковыривал зеленую жестяную коробку из-за сиденья.

– Какой раззвездяй в последний раз пулемет заряжал?! – Мудрецкий все-таки вытащил жестянку и теперь подкидывал в руке, словно примериваясь, в кого бы ее запустить. – И вообще, кто его заряженным оставил?! Вот заденете однажды спуск не вовремя – и будет из кого-нибудь нежный мясной фарш… Русским же языком говорил: вынимайте ленту! Каждый раз вынимайте! Там за пять секунд зарядить можно, если вдруг что!

– Так это же целых пять секунд, вот как раз и не хватит… – пробормотал Резинкин.

За бортом раздалось мерное хлюпанье. Пришлось открывать люк и выглядывать.

– Товарищ лейтенант, а когда меня менять будут? Чего-то я тут уже подмерзать начал…

– Сейчас согреешься. Лично позабочусь, – пообещал Мудрецкий и горестным взглядом окинул свои владения.

Лет десять назад, не меньше, здесь располагалось что-то сельскохозяйственное и механизированное. По крайней мере ржавые останки пары тракторов и каких-то моторов и сейчас можно было обнаружить под выщербленным бетонным забором. Возле покореженных и наполовину сорванных ворот имелась будка вахтера, за две войны изрядно поклеванная пулями и лишившаяся окон – вместо них белела свежая кладка из силикатного кирпича, подслеповато щурившаяся на окрестности узкими бойницами. Заложенные окна были первым строительным объектом, освоенным химиками после заселения в эти развалины. Вторым было приведение если не в божеский, то хотя бы в человеческий вид крыши над бывшей мастерской – ныне казармой резервной тактической спецгруппы. Третий объект из-за проливных дождей остался недостроенным – опять-таки кирпичная сторожевая вышка на бетонной крыше бывшего навеса, когда-то прятавшего от дождя изрядное количество самой мирной техники, а теперь приютившего одинокую «шишигу». Вышка должна была стать шедевром местной фортификации и строилась по персональному проекту лейтенанта Мудрецкого.

Юрий не поленился лично провести эксперимент и выяснить, что силикатный кирпич даже в два ряда не всегда спасает от очереди из пулемета. Обычного «ПКТ», торчащего из башенки химразведывательной машины. Так что башня предполагалась многослойная, на зависть танковой броне, теоретически способной выдержать даже прямое попадание из гранатомета. В ней лейтенант предполагал разместить свой командно-наблюдательный пункт. Сидеть во время боя на чердаке, под тонкими жестянками, было как-то неуютно и неудобно. К тому же обзор оттуда был отвратительный, а с крыши навеса – почти идеальный. Как раз в нужную сторону – к лесу и дороге, а заодно и подходы к воротам просматривались.

Местное население к перестройке в развалинах отнеслось спокойно и с пониманием, даже помогло раздобыть цемент. Не бесплатно, совсем не бесплатно, но и не слишком дорого по здешним меркам. Местный комендант тоже полюбовался на строительные работы, дал несколько весьма ценных советов по обустройству в боевой обстановке и в очередной раз шумно обрадовался своей гениальной идее – поселить здесь свалившихся в его вотчину химиков. И места много, и забор крепкий, и для обороны удобно, и до села почти километр лесом, а по дороге – так и все полтора… Комендант сидел со своим взводом в Хохол-Юрте уже несколько месяцев, собирался мирно прожить со здешним населением еще столько же и совсем не хотел оказаться рядом с химиками, если у тех по ошибке сработает какое-то «спецсредство». Тем паче что химики были не свои, а армейские, да еще и прямиком из Шиханов – черт его знает, какую новейшую гадость они могли притащить на полевые испытания…

То, что наши российские специальные газы, – самые гуманные отравляющие газы в мире – не сильно разбирают, кто там свой, а кто боевик, известно всей стране. И ведь заранее не вычислишь, какая тут будет концентрация и нет ли у тебя, случаем, повышенной индивидуальной восприимчивости… Так что лучше держаться подальше. И за лесом. И чтобы от села подальше – химики навоняют и уедут, а комендант останется с мирными… то есть в этом случае уже не совсем мирными, даже скорее наоборот… жителями. А для старлея эта командировка на войну была не первой и даже не второй, так что добродушие местного населения он сумел оценить и расставаться с ним не собирался. Лейтенант Мудрецкий был об этом извещен прямо в день своего приезда. Как и о том, что ближайшее начальство со стороны Российской армии, которое, по мнению генерала Крутова, обязано химиков обеспечить всем необходимым, находится еще в паре верст отсюда и само не слишком богато… а коменданту никто на незваных гостей-помощников ни патроны, ни сухпай не выделяет и не собирается. Впрочем, любую проблему можно решить…

– Валет! – Лейтенант вспомнил о проблемах, о предстоящем решении и решил еще раз уточнить детали. – Почем в прошлый раз торговались, не помнишь?

– «Вэвэшники» предлагают по сотне патронов за «синеглазку», если автоматные, и пулеметную ленту на двести пятьдесят – за три. Подствольник я пробовал сторговать – говорят, самим нужны, да и менять нам не на что… – Бывший коммерсант, а нынче младший сержант Валетов был самым секретным оружием химвзвода, о котором затеявший свой маленький бизнес комендант и не подозревал. – Сухпая нам еще четыре коробки должны на том посту, что возле моста через канал. Замок ихний брался достать по два барана за «ОЗК», но я отказался.

– Это почему?! – возмутился Мудрецкий. – А что мы жрать будем? Тот мешок макарон, которым нас от имени Крутова облагодетельствовали?! Ты вот Простакову скажи, что от двух баранов отказался!

– Уже сказал, товарищ лейтенант. – Фрол был явно весьма горд своими достижениями. – И сказал, что с местными можно договориться по пять за два плаща, если целые и не клеенные нигде, а с бахилами и противогазами – и шесть дают.

– А противогазы-то им зачем? – Возмущение сменилось изумлением.

– Да ну, штука-то полезная… Ну, если что красить, например. Или вот выгребные ямы чистить, тоже очень пригодится. – Валетов дернулся от нахлынувших воспоминаний. – И вообще, мало ли что, товарищ лейтенант. Мы-то здесь – вот местные противогазами и запасаются.

– Продать им, что ли… Там от волковских еще штук пять осталось. А рации мелкие, «сто пятьдесят седьмые», никому не пробовал толкнуть?

– Пробовал, и больше не буду, товарищ лейтенант.

– Это почему же?

– Издеваются. И те, и другие. Местный один хотел парочку купить, детям поиграться, но больно уж дешево хочет – по гранате за рацию. А соседи просто смеются – говорят, наши армейские станции надо в эти… в вибраторы переделывать, тогда, мол, хоть кому-то нужны будут.

– Так, понятно, вопрос закрыт. – Мудрецкий нахмурился: запас товара для обмена стремительно сокращался. Практически до предела. Недельку еще можно продержаться, ну десять дней, а дальше – или колесить по всей Чечне в поисках генерала Крутова, или своим ходом возвращаться в Шиханы, рискуя попасть в гости к прокурору, или начать распродавать имущество, попавшее к химикам не под шумок и горячую руку Простакова, а под личную ответственность лейтенанта Мудрецкого. С тем же прокурорским результатом, только статья другая. Но все равно – «в боевой обстановке»… Ну, что-то еще можно будет списать на боевые потери, но всерьез и окончательно проблему решало только оружие. Или его продавать местным – против чего в Юрии Мудрецком решительно протестовало все, включая желудок: голод переносится все-таки легче, чем отравление свинцовой пилюлей – или… Или это оружие нужно применять. Как висящее на сцене ружье у товарища Чехова. Последняя мысль вывела Юрия из безнадежного уныния, и он даже мельком поглядел на покачивающуюся над «бээрдээмой» антенну – не появился ли там черный флажок с радостной черепушкой и берцовыми костями…

– Товарищ лейтенант, ну что, поехали? – Фрол явно предвкушал предстоящие коммерческие операции и не сильно верил в боевые.

– Младший сержант Валетов! Сдать пост рядовому Заботину!

– Ворота одни, будка одна, «шишига» одна, казарма одна, до леса триста метров, за время дежурства происшествий не было, – скороговоркой пробормотал Валетов. – Пост сдал!

– Пост принял! – обреченно ответил взводный «дед» и полез в будку, предусмотрительно не дожидаясь, пока из-под колес стартующей «бээрдээмы» вылетят грязевые фонтаны.

Валетов вскарабкался на броню, деловито стянул бахилы и начал стучать ими по мокрому борту, обтряхивая липкие комья.

– Это ты куда собрался, а? – поинтересовался у него Мудрецкий.

– Как куда?! С вами, товарищ лейтенант, вы же сами сказали! – Фрол чуть не свалился с броневика. – Вот, чтобы грязь в салон не тащить…

– Ага, в салон, значит. На свое место. Ты у нас химиком-разведчиком числишься, так?

– Так точно… – Валетов начал понимать, что разговор начинается как-то не совсем обычно, но куда клонит лейтенант, пока не сообразил. – В башне, у пулемета мое место.

– Та-ак, ты у нас еще и пулеметчик по совместительству… Ну-ну, ныряй, проверяй свое оружие. Резинкин, заводи, поехали!

Фрол провалился в люк, следом неспешно залез Мудрецкий. «Бээрдээмка» обиженно заныла, прочихалась и выдернула все свои семь тонн на раскисшую полоску, неделю назад бывшую довольно-таки неплохой дорогой.

– Так, щас уберу, товарищ лейтенант, сей момент все упакуем! – Валетов на ходу начал укладывать ленту в коробку. Ловкости и скорости рук позавидовал бы и знаменитый маг Дэвид Копперфильд. К тому же избалованному американцу явно никогда не приходилось работать внутри железной коробки, резво скачущей по всем встречным и поперечным ухабам. – Значит, защелка на место не встала, когда прошлый раз коробку менял…

– Менял, говоришь… Защелка… А почему вообще лента в пулемет вставлена, а?!

– Ну так, товарищ лейтенант… в постоянной готовности же! Только затвор передернуть – и все, можно стрелять.

– Затвор, говоришь? В стволе точно патрона нет? – Мудрецкий зловеще прищурился. – Ну-ка, вылазь наверх и садись перед дулом. Давай, давай, выбирайся! – Лейтенант подвинулся и приглащающе приоткрыл крышку люка. – А я сейчас на твое место сяду.

– Товарищ лейтенант, а может, не надо?! – Коробка выпала из рук фокусника и коммерсанта, и любовно уложенная лента радостно улеглась на пол. – Честное слово, я вам еще пригожусь! Вот прямо сегодня!

– Давай, давай, выбирайся наверх! Я даже электроспуск не буду проверять, включен или нет. Должен быть выключен, правда? А то мало ли что…

– Так точно, выключен, товарищ лейтенант! – Фрол попробовал выпрямиться и козырнуть, но очередной ухаб пресек это уставное намерение в самом начале. Для продолжения доклада младшему сержанту пришлось отскрести себя от задней стенки, за которой подвывал и взрыкивал двигатель. – Я службу знаю!

Мудрецкий ухватился за торчащий под пулеметом маховик с длинной шершавой рукояткой, придавил обтянутую черной резинкой кнопку. Над головами химиков коротко грохнуло, болтающаяся лента дернулась вверх, как подсеченная рыба. Две гильзы весело поскакали искать себе укромное местечко в боевом отделении.

– Я тоже знаю, – сообщил лейтенант побледневшему Валетову. – Приводи в порядок пулемет, сейчас еще и приборы проверять будем, они вроде бы тоже за тобой числятся?

– А приборы-то нам здесь зачем? – совершенно искренне удивился Фрол. – Вроде не на учениях, газы тут никто тоже не применяет…

– А чтобы работали! Басай не первый год грозится чего-нибудь сварить или купить и на русских опробовать – не знаешь, что ли? Вот привезут ему зарин-зоман, который Саддам Хусейн от американцев заначил, что тогда делать будешь? Носом определять? – Мудрецкий постучал по зеленому ящику газоанализатора. – Забыл, как вы чуть с перепугу не померли, когда эта штука сработала? А тут дерьмо может похуже быть! Вот сейчас включу – будет оно в боевой готовности?

– Должно быть, товарищ лейтенант! – Голос Валетова предательски дрогнул. – Я, правда, не знаю, может, там чего-нибудь не настроено или высохло чего… Там же вроде какие-то реактивы заливаются, нет?

– Заливаются конечно же. Там специальные такие баночки, и крышечки у них на резьбе. Не заглядывал, что ли, ни разу? – Голос Мудрецкого стал ласковым, словно у папаши, встречающего из школы сына-отличника. – Ну, загляни, проверь, все ли на месте…

– Товарищ лейтенант, я больше не буду!!! – в ужасе заорал Фрол, глядя на шарящего за пазухой командира. После приезда в Чечню лейтенантский «макаров» в кобуре на поясе не был ни разу, это знали все. – Товарищ лейтенант, это я в первый раз, ну бес попутал! И только за свои, ничего казенного я без вас не загонял, вот клянусь! Зуб даю!

– Зуб я у тебя и сам возьму, если надо, – пообещал Мудрецкий. – Даже без стоматолога. А что первый раз – это ты, боец, следователю расскажи, если придется. Я с тобой, раздолбаем, почти полтора года служу, и от каких радостей ты в армию сбежал, тоже знаю… Опять за старое? Резинкин, осторожнее по лесу-то, на обочину не вываливайся! Наедем на железку – взлетим к чертовой матери!

– Она под землей, а не на небесах, товарищ лейтенант, – процедил Витек сквозь зубы. Руль вырывался и дергался, дорога прыгала в небольшом лобовом стекле. Хорошо еще, что «реснички» прикрывали от дождя. А еще лучше, что их не пришлось закрывать и высматривать через мокрые перископы, где там обочины и где деревья. – Так что к ангелам улетим.

– Не доросли мы тут до ангелов. – Юрий вытащил из-за пазухи презерватив с темными шариками. – Мы тут используем вверенную боевую технику в своих личных и преступных целях. На свои, говоришь? И откуда у тебя столько своих завелось, ась? Не слышу ответа, товарищ младший сержант!

– Дак… ну, заначка была, товарищ лейтенант! И я ж не для себя, я для всех!

– Ага, еще и распространение. Сбыт наркотиков в… – Мудрецкий тряхнул резинкой, прикинул вес. – Можно считать, в крупных размерах. У местных брал?

– Так точно… – совершенно упавшим голосом пробурчал Фрол.

– И почем тут нынче анаша?.. Ладно, можешь не отвечать. Я в общем-то чужие деньги не считаю. Сам вычисляй, на сколько баксов я вечером костерчик устрою. А заодно поправочку введи в сроки своего дембеля. Сразу на тридцатое июня стрелки переводи, на двадцать три часа пятьдесят девять минут по московскому времени. Секунда в секунду. Проводишь нас вот с Резинкиным – и будешь молодым рассказывать, какой у тебя добрый был взводный и как ты легко отделался. Точно, Резинкин?

– Точно, товарищ лейтенант. – Дорога стала получше, под колесами попадались раскрошенные цементные блямбы. Впереди светлой полосой нарисовался конец лесной дороги, а за ним – крыши Хохол-Юрта. Витек перевел дух и утер рукавом пот со лба. – Нам куда, к комендатуре или к сельсовету?

– Сейчас узнаем. – Мудрецкий щелкнул выключателем рации. – Триста шестьдесят шестой, я Сорок два тридцать пять, ты где сейчас? Прием.

– Подъезжай к школе, не ошибешься, – отозвался в наушниках голос коменданта. – Тут для тебя еще новости пришли, вместе с мэром и его ребятами. Как понял? Прием!

– Понял тебя, Триста шестьдесят шестой… А новости-то хорошие или плохие?

– Вот подъезжай, узнаешь! Ты сам где сейчас?

– Как раз твой второй пост проезжаю, – за стеклами «бээрдээмы» действительно показались бетонные блоки и спрятавшийся за ними «БТР» с красно-желтым кругом на башне.

– И что там мои делают? – поинтересовался комендант.

– От дождя прячутся… нет, вот один выглянул, рукой помахал. Резинкин, мигни фарами и по улице – налево, к школе.

– Понял уже, товарищ лейтенант. – Витек вывернул баранку. – Тут до школы-то… Приехали, автобус дальше не идет!

– Вот раздолбаи, мать их прости господи! – бушевал комендант. – И что, никто не сунулся пароль спросить, документы проверить?

– Даже в лицо не узнали, у меня все внизу были. Просто у меня машина приметная, тут в окрестностях химики, кроме нас, не водятся, – усмехнулся Юрий.

– Мало ли что машина – может, вас уже перебили, а броню угнали на хрен… Ну, сейчас выйду…

– И встретишь гостей, потом со своими разберешься. Все, встречай, конец связи. – Мудрецкий выключил рацию, стянул с головы шлемофон и надел кепку. Осторожно приоткрыл люк, выглянул наружу. Не поверил своим глазам, протянул руку ладонью вверх. – Надо же! Как раз дождик кончился!

* * *

Старший лейтенант Игорь Чирков, комендант забытого богом и начальством Хохол-Юрта, на Кавказе провел больше половины своего служебного времени и местные обычаи если и не узнал, то освоил.

– Ты давай, давай, разливай свое спецсредство, новости потом будут! – увещевал он Мудрецкого. – Учись, как здесь дела делаются: сначала гостя надо накормить-напоить, отдохнуть малость, за жизнь поговорить, а потом уже и к делу. Понимаешь?

– П-понимаю, – с трудом кивнул Юрий. – И все равно разливать не буду. Не хочу.

– Это почему? – от удивления комендант даже оторвал глаза от кружки и быстро-быстро заморгал. – Чего, хочешь сказать, тебе уже хватит, что ли? Ну, блин, химик, чему вас только учат!

– Так я тебе и сказал! Это ж военная тайна! – Мудрецкий погрозил старлею пальцем. – Тем более при посторонних!

– Это Воха посторонний, что ли? Да ну, химик, ты вообще загнался! Это мы тут посторонние, а он как раз свой! Разливай, не стесняйся!

– Н-не буду! Не хочу разливать – и так заначка последняя! Чего ее зря тратить-то?! Вот налить – это могу, это прям сейчас… Ты, Игорь, где сейчас? В классе русского языка и литературы, правильно? Вот и следи за родной речью! Родную речь надо любить и ценить – правильно я говорю, Воха?

Со стены на скромную военно-полевую трапезу укоризненно смотрели светила русской словесности. Пушкин вообще отвернулся и печально глядел в окно, Гоголь вытянул свой знаменитый нос к сдвинутым партам, уставленным скромными закусками – от шашлычка из молодого барашка до выпотрошенных банок с тушенкой и килькой в томате. Павшие в сражении бутыли, еще источавшие терпкий запах домашнего вина, уже успели эвакуировать на подоконник, так что царствовал на столе полиэтиленовый пузырь с прозрачной жидкостью. Антон Павлович Чехов присматривался к этой емкости через пенсне – видимо, как бывший врач, смог уверенно опознать в содержимом медицинский «спиритус вини». Председательствовал на собрании строгий граф Толстой – он висел на самом почетном месте, над доской. Не исключено, что при этом представитель русского дворянства занимал гвоздик, когда-то забитый для вождя мирового пролетариата…

Мудрецкий повертел головой – чего-то в этой компании не хватало. Точнее, кого-то. Портреты те же самые, что и в саратовских школах, но комплект неполный. И ведь классика не хватает, кого-то, обязательного для изучения… Пушкин, Гоголь… Вот, вспомнил!

– Слушай, Воха, дорогой, а Лермонтова почему нет? Места не хватило?

Третий участник застолья, крепкий мужик с заметной проседью в черных волосах, поднял голову и тоже осмотрел портретную галерею. Поскреб аккуратно подстриженную бородку, повернулся к Юрию, тяжело вздохнул:

– Эхх, Юра, как же места нет! Класс большой, можно хоть пять Лермонтовых повесить! Ладно, не хотел говорить, тебе скажу. Оккупант был, понимаешь? С нами воевал? Воевал! О нас плохо писал? Писал! Зачем его портрет в классе? Все равно детишки испортят, только учителю их ругать надо будет, а потом лезть портрет снимать. Зачем лишняя работа, зачем лишний скандал? Лучше сразу снять, понимаешь?

– Все, понял, вопросов больше нет… – Мудрецкий хотел снова кивнуть, но решил не рисковать. – О, погоди! А если он оккупант, то мы кто? Мы тут воюем или как считаемся?

– Вы – гости! – Воха широким жестом показал на стол. – Вы ко мне пришли! Случайно зашел – все равно гость! Вот ты, Юра, сюда воевать приехал, нет? Ездишь, стреляешь, воюешь?

– Я сюда не ехал, меня сюда привезли. А стрелять мне вообще не положено. Химик я, понимаешь? Зарин-зоманыч я, мое дело газы всякие, радиация… У нас и патронов-то почти нет! – Мудрецкий понял, что сказал или что-то не то, или не тому, кому следовало, но никак не мог сообразить, в чем именно его ошибка. Поискал ее, не нашел и бросил это бесполезное и утомительное занятие.

– Слушай, патронов нет – так идем ко мне, я тебе продам пару штук! – обрадовался гостеприимный хозяин. – Ну пару ящиков продам! Клянусь, дешево! Пять возьмешь – скидку сделаю! Бери, тебе надо будет, я тебе как мэр говорю! – Тут глава местной администрации тоже как-то резко замолчал и мрачно уставился на плакат с правилами написания сочетаний «жи» и «ши».

– Ну, давай, если сторгуемся, в хозяйстве пригодится… – И тут до Юрия дошло. – Погоди, погоди, это для чего мне нужно будет? Да еще и пять ящиков на двенадцать рыл – это ж почти по тысяче патронов на бойца! Мы же тут не на полгода, когда я их отстрелять успею?

Молчание повисло в классе – тяжелое, словно бодун после большого праздника. Лев Николаевич Толстой смотрел на Юрия совсем уж сурово: то ли как непротивленец злу насилием, то ли как бывший артиллерийский офицер, сидевший в осаде и знающий цену боезапасу. Наконец комендант негромко кашлянул и сказал совершенно трезвым голосом: